– Ангелина, черт возьми, если мы не вытащим её, то влетит нам всем! – Кричу я на подругу, надеясь достучаться до её ледяного равнодушия.

На мои слова она лишь морщит и без того тонкие губы в недовольстве. Лениво окидывает меня сонным взглядом из-под густых ресниц.

– Сколько раз мы уже вытаскивали её из передряг, Кать? – Напомнила она, скрещивая руки на груди, отчего тонкая ткань ее шелковой блузки натянулась. – И все те разы мы тоже получали по заслугам, а она, как всегда, выходила сухой из воды, с невинным взглядом и обещаниями "больше так не делать".

– Я знаю, – выдохнула я, стараясь сдержать нарастающее раздражение. – Но это же Машка! Мы не можем её бросить.

– Можем, – отрезала Ангелина, в ее голосе не было ни капли сочувствия. – Мы не обязаны расхлебывать за нее каждый раз. Она взрослая девочка, пусть сама отвечает за свои поступки.

В ее словах была холодная логика, с которой трудно было спорить.

– Значит, ты не со мной? – тихо, но с нажимом спрашиваю я, глядя ей прямо в глаза.

Вижу, как она колеблется. Хоть с Машкой у нее отношения натянутые, почти враждебные, со мной совсем иной разговор. Мы прошли через многое вместе, и эта связь до сих пор сильна. Я не хотела использовать манипуляции, но сейчас это вынужденная мера.

– Черт с вами, – прошипела она, отворачиваясь. – Я с тобой. Но чтобы это был последний раз, слышишь? Последний.

Я кивнула, одобрительно улыбаясь ей. Быстро накинув пальто и обув ботинки, мы выскочили из общаги. Октябрьская сырость сразу обдала холодом. Мелкий, противный дождь, характерный для этой поры, проникал под воротник и заставлял поежиться.

На автобусе доехали до главного отдела полиции. Вход перекрывала решетчатая дверь и турникет. Не пройти.

– Девушки, вам чего? – Проворчал дежурный из-за стойки. Мужчина лет тридцати, несмотря на форму, чувствовалась какая-то вымотанность.

– Здравствуйте, мы... к вам сегодня привезли нашу подругу, Марию Комарову, – проговорила я, склонившись к небольшому отверстию в стекле.

– Нам тут каждый день кого-то привозят. И чего вы хотите? – Не поднимая глаз, буркнул он.

– Мы хотим узнать, почему её задержали. В чем дело?

Дежурный вздохнул, оторвался от бумаг и, окинув нас равнодушным взглядом, взял телефон.

– Руслан, тут две девицы по поводу Комаровой... Да, той самой... Понял, – он бросил трубку. – Кабинет 220. Второй этаж, налево. Пропущу одну.

После обмена взглядами, Ангелина осталась ждать. Зеленый свет турникета пропустил меня внутрь, и я осталась одна. Второй этаж встретил меня длинным, безлюдным коридором. Обшарпанные стены, унылый ряд одинаковых дверей... Я искала номер 220. "Капитан Воронцов Руслан Викторович" - гласила табличка на нужной двери.

– Здравствуйте, можно войти? – Уже не так уверенно произношу я после стука в дверь.

Капитан Воронцов выглядел не старше тридцати. Правильные черты лица, прямой нос, четко очерченные губы – все выдавало в нем человека спортивного и дисциплинированного. Но в его строгом взгляде и чуть сжатых губах чувствовалась властность. Он оторвался от бумаг, нахмурился и уставился на меня.

– Входите, – коротко бросил он и снова уткнулся в бумаги. – Что хотели?

– Я по поводу Марии Комаровой. Ее сегодня задержали. Хочу знать, за что?

– Ваша подруга задержана по подозрению в распространении наркотических веществ в баре "золотая ладуна", – уверенно заявил капитан, бросив на меня мимолетный взгляд. – Сейчас ведется следствие, и мы выясняем все обстоятельства дела.

– Это... Это какая-то ошибка. – Не веря своим ушам пробубнила я. Чтоб Машка и наркотики?

Воронцов поднялся без единого слова. В тишине кабинета отчетливо прозвучал щелчок открывающегося сейфа. Он достал небольшой зип-пакет, содержимое которого - мертвенно-белый порошок. С глухим стуком пакет приземлился на стол.

– Изъято при задержании. Отрицать бесполезно, – отрезал Воронцов, и в его голосе не было ни тени сочувствия.

– Это... это какое-то чудовищное недоразумение... Мы профессиональные спортсменки, нас постоянно проверяют. Должны быть результаты анализов, протоколы...

Воронцов лишь пренебрежительно махнул рукой, обрывая.

– Отпечатки пальцев на пакете.

Не давая мне опомниться, капитан забрал пакетик, спрятав его обратно в сейф как улику. Затем, демонстративно вздохнув, он снова уселся за стол, но, заметив мой взгляд, раздраженно поднял голову.

– Что-то еще?

– Да. Я хотела бы увидеть Машу. Я должна с ней поговорить. Не верю, что она...

— Во-первых, — грубо оборвал он меня, — свидания разрешены только с разрешения следователя и исключительно близким родственникам.

— Но я…

— Во-вторых, — перебил он, не дав договорить, — во всём разберётся суд. А пока хватит тратить моё время.

Я сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как под кожей пульсирует жар.

— Вы хотя бы выслушали бы меня...

Воронцов медленно поднял глаза. Взгляд его был ледяным, как лезвие — без тени сочувствия, без малейшего проблеска интереса.

— Покиньте кабинет, — произнёс он тихо, но так, что по спине пробежал холодок. — Или охрана вам поможет. А тогда… — он сделал паузу, чуть наклонив голову, — разговор будет совсем другим.

Я не двинулась с места.

— Вы думаете, я просто пришла поболтать? Я знаю этого человека. Лучше, чем кто-либо. И она не могла сделать то, в чём ее обвиняют.

Воронцов откинулся на спинку кресла, будто разглядывая надоедливую муху.

— Знать не значит доказывать. А суд решает по фактам.

— А если факты скрывают?

На губах Воронцова мелькнула тень усмешки.

— Тогда, милая, вам особенно нечего здесь делать. Потому что в этом кабинете скрывают только одно — время. А его у меня нет.

Я замерла. Воздух в кабинете стал густым, почти непроницаемым.

— Ладно, — тихо сказала я, делая шаг назад. — Ещё посмотрим... Вот увидете, что это какая-то ошибка.

Воронцов не ответил. Только опустил взгляд на бумаги перед собой, будто меня уже не существовало.

***

– Чем она вообще думала?! Через месяц важный чемпионат! – Голос Ирины Васильевны, обычно такой спокойный и собранный, сейчас хрипел от ярости. Весть о Маше расколола нашу маленькую спортивную семью.

Мы с Ангелиной сидели в раздевалке, вжавшись в скамейку. Маша… лидер нашей команды, надежда на победу… всего месяц оставался до Национального чемпионата по акробатике, к которому мы шли годами, жертвуя всем. И вот… все летит в тартарары. Тренер ходила из угла в угол, словно зверь в клетке, не в силах унять гнев, а может, и отчаяние.

– Может, всё ещё обойдётся… – тихо произнесла Ангелина, не убеждая ни себя, ни нас.

– О чём тут вообще может быть речь?! – вновь взревела Ирина Васильевна, внезапно остановившись и усаживаясь на скамейку прямо напротив нас. Её лицо было красным от напряжения. – Нам сейчас нужно упорно готовиться, ставить сцену выступления. Без Маши. Другого выхода у нас нет.

В её словах звучала сталь, но я видела, как она изо всех сил пытается взять себя в руки.

– Ну не могла Машка этой фигнёй заниматься. Не такая она – выпалила я, вскакивая со скамейки. Внутри все кричало, не желая принимать случившееся. Это была ошибка. Чья-то глупая шутка. Только не Маша.

– Так, отставить эмоции – резко оборвала Ирина Васильевна. – Переодевайтесь и жду вас в зале. Нам нужно работать.

Тренер так-же резко встала и показывая пальцем на часы вышла из раздевалки. Мы переглянулись и молча принялись переодеваться. На тренировке нужно сосредоточиться на движениях.