I
Отрывок из личных записей художника:
«Здесь сыро и холодно. На головы то и дело падают капли, а ноги всё подкашиваются от холода. Жизнь в этой камере прекрасна.
Со мною сидят двое политических заключённых, их должны казнить через неделю-другую, но их, видимо, это совсем не волнует. До сих пор двое мужчин обсуждают план побега и свержения власти. Серая болезнь уже почти полностью обвила их тела. Только лица остались человеческих оттенков. Меня же эта зараза не трогает, хоть и хожу босиком по полу.
Наверное, в будущем вы не узнаете об этой гадости, или, может, вы все умрёте — не важно. Расскажу: после испытаний новых атомных бомб государство Х вскрыло древний склеп внеземной расы. Первые исследователи той пещеры и заразились серой болезнью, в народе — просто серянка. От неё толком не умирали, но она окрашивала всё в серый цвет. И когда я говорю «всё», это значит прямо всё! Крупные города с миллионным населением вмиг посерели, и даже небо с водой. Все люди стали одинаковые, и понятие идентичности быстро растворилось. В этом новом мире бывшие крупные бизнесмены уже лет десять ищут способ дать человеку выделиться, но пока безуспешно...
Думаю, у вас возник вопрос, почему я в тюрьме? А я отвечу. Я нашёл, и угадайте что? Красный! На серых стенах камеры я рисую то, что видно всем и каждому, моё отражение теперь в этом сером мире есть, а у остальных его нет. Кисти моих рук могут такое извлекать, покуда я живу.
И от того это всё прекрасно, почувствуй же, читатель!»
II
За обычным, наверное, деревянным столом сидели два мужчины. По усам первого и ухмылке второго в них можно было различить комиссара полиции и главного надзирателя тюрьмы. Усатый, держа кружку в полностью серой руке, пил такого же цвета кофе, что испускало пар. А надзиратель ему всё что-то рассказывал:
— Денис Денисыч, я вам говорю, вот мы схватили его, а он все стены разрисовал. И мало того, они ещё и цвет держат. Всё там красное. И какому придурку хватило ума посадить его с Сикорским и Мординым? Эти двое его нагреют, и когда «художник» выйдет, то начнёт писать на стенах своим этим красным.
— Да не дергайся ты так. Какая разница, что будет. Выйдет — так поймаем. Нарисует — так убьём.
— Да вот вы не понимаете. Мне каждый день звонят из организаций. Предлагают деньги, славу, да что угодно. Только дайте нам этого Красного. Про него уже по новостям трубят во всю. А в задержании винят меня!
— А за что его посадили? — нахмурив усы, поинтересовался комиссар.
— Да на стенке оставил красное пятно. К нему потом сумасшедшие начали ходить, поклоняются, свечки ставят.
— Мда... Вот с сумасшедшими проблема... — допив кофе, сказал комиссар.
— Я слышал, что правительство хочет их казнить! Чтоб народ не смотрел. За все эти десять лет уже четверть мира сошла с ума. Какая кара! Казнить два миллиарда людей.
Дверь в обеденный зал отворилась, в помещение зашла группа людей, что охраняла одного, видимо, самого важного. Чётким кругом проведя его до стола, за которым сидели полицейские, стена людей раздвинулась, и маленький мужчина показался. Он положил дипломат на стол и уселся на третий стул. Закинув ногу на ногу и начав перебирать пухлыми пальцами, важный заговорил:
— Как мне известно, ваша шайка держит Красного.
— А вы, извините, кто? — перебил надзиратель.
— Аргх... Залучный Иван Иваныч, ваш президент. — наморщил лоб пришедший. — Так вот, быстро его нам передайте. Дело государственной...
— А вы не похожи на него. — снова перебил надзиратель.
— Так этого! — откинулся на стуле президент и показал своей страже на надзирателя.
В мгновение мужчина оказался на полу. Его принялись избивать, а как закончили, то заковали в наручники. Комиссар же ничего не стал делать, только посмотрел и уставился на президента.
— Ну, Денис Денисыч, давайте вашего Красного.
Створки камеры распахнулись, президент со своей охраной вошёл в камеру. Быстро заломав двух других заключённых, силовики окружили Красного, что мирно лежал на койке. Подняв голову, художник оглядел вошедших. Серые сущности окружали его и начали несвязно с ним говорить. Сути он не понимал, их разговоры для него казались чем-то обыденным и прямолинейным. У Красного было полное чувство того, что серянка захватила и мозг пришедших.
Художник разглядел президента — маленький мужчина, видно лысый, злой и придирчивый. Его костюм, что до болезни, скорее всего, был таким же серым, должен был выдавать его статус, но теперь только лишь группа лиц в виде силовиков давала понять его важность. Президент говорил сдержанно, без лишней окраски, чётко по делу. От его реплик художнику хотелось спать, да и от вида правителя в сон клонило. Решив исправить это, Красный подошёл к замешкавшемуся президенту и нарисовал ему усы. Такие детские и кривые.
— Что ты себе позволяешь! — вскрикнул правитель, что тут же начал их стирать, но безуспешно.
Художника заломали, выбросив политических заключённых, силовики взяли под руки Красного и сами вымазались в нём. Комиссар полиции, что за всем этим наблюдал издалека, раздался хохотом и стал держать президента, что всё хотел начистить морду Красному.
— Иван Иваныч, да вы только в бочку лезете!
— В машину его, ко мне и быстро! — напуская слюни и устав, приказал президент.
Машина от тюрьмы отъехала через пару минут. Путь её лежал в офис правительства прямо в центре столицы. Красного связали и посадили отдельно.
III
На миллионах телевизоров страны засветились экраны. Канун Нового года: по бокалам уже разлито шампанское, на столах стоят салаты, и все ждут выступления президента. Тем временем на другом конце экрана происходит суматоха. Тысячи гримёров пытаются убрать нарисованные красные усы, но вся косметика быстро меняет цвет. В другом конце зала сотни актёров-копий президента разучивают его речь и готовятся выступить за него в крайнем случае.
Правитель кричит, гримёры и актёры прямо из зала отправляются в тюрьму, никто не может решить проблему. Один лишь комиссар, что был возведён в ранг специального агента, стоит с неизменным лицом и подворовывает салат из миски. Президент же не оставил почти никого в зале, никому не удалось убрать эту дрянь с лица.
— Быть может, пусть Красный вам всё лицо разрисует? — спросил Денис Денисыч и улыбнулся.
— Не неси чуши, — теребя себя за пуговицу на пиджаке, рявкнул президент. — С-сука! Оторвал.
— А если вы на маску будете, которая не прилегает. Она-то не должна покраснеть.
— Где ты раньше был?! — кинул оторванную пуговицу в лицо Дениса президент. — Спасибо!
— Вот, держите. — достал маску из кармана агент.
Пять минут до эфира, красивый президент стоит в маске перед съёмочной группой и улыбается во весь рот. Ничего не видно, правитель не оскорблён. Вдали стоит Денис Денисыч и всё подворовывает еду. Но тут режиссёр даёт отсчёт:
— 3 секунды до эфира, 2, 1!
— Дорогие мои сограждане, этот год был непростым для нашей страны. Мы победили эпидемию сумасшествия и уже лечим серянку. Наша экономика... — у президента зачесалось правое ухо, маска начала слезать. — ...растёт невиданными темпами. И это всё благодаря вам! В новом году я каждому из вас желаю... — зуд стал невыносимым, ухо уже начало выворачивать в противоположную сторону. — ...счастья, здоровья, любви и... — маска президента слезла окончательно и повисла на одном ухе. Народу открылись усы вождя. — Остановить эфир!
Операторы закопошились, свет погас, камеры затухли, а ярость президента воспылала.
— И каждый из вас видел, как сползает маска, почему никто, сука, никто не остановил эфир! Вы же знаете, я не могу её трогать! Это вашу чёртову картинку испортит! Где вы все, твари?! — в абсолютной темноте кричал президент.
Вдруг свет включился, Денис Денисыч нашёл рубильник и подошёл к президенту с включённым экраном мобильного телефона.
— Смотрите, про вас уже мемы делают!
Президент с трясущейся от ярости рукой прочитал надпись на картинке с его лицом: «кого-то помазали, пока мы трудились».
— Нахер, нахер всё удалить, людей посадить, а красного...
— Да заперт он, не волнуйтесь.
Разгневанный президент зашёл к себе в кабинет и стал смотреть в серое зеркало перед собою. Вальяжно развалившись и закурив сигару, президент изредка плевал в отражение и сбрасывал пепел. Денис Денисыч же спустился в подземную часть офиса, он прошёл три железных двери, подтвердил личность и встретил разрисованных охранников, что были в тюрьме. Силовики открыли последнюю дверь и впустили агента в комнату.
Двое полностью красных силовиков одели на заключённого кандалы и усадили за стол.
— Вадим Вадимыч, Дим Димыч, можете нас покинуть, — сказал силовикам Денис Денисыч.
— Их зовут Микола Дринути и Варфоломей Геринути, — неожиданно заговорил Красный.
— Ох ты ж, что мы говорим! — агент налил себе кофе. — Хочу тебя обрадовать, на новогоднем представлении президент выступал с твоими усами.
— Как здорово!
— Я вот этого так не вижу, — тронув себя за усы, сказал агент. — Он щас снова всех соберёт, начнёт бочку катить. Тебя убьёт, наверное. — резко кинул взгляд на Красного Денис.
— Да что он там сделает. Вы лишены сути, господа. Ваши яблоки и орехи серы.
— Как видишь, и кофе. Ах-ха-ха!
— Ха-ха! Так что ты ко мне пришёл, Моисей? Хочешь мою историю узнать? Почему пальчики красные?
— Что может быть лучше рассказа.
— Друг мой, я даже тебе зачитаю. Дай мне мой дневник.
Агент встал и протянул книжку Красному, тот открыл её на первой странице и начал читать красным по серому: «Родился я в малой деревушке, где даже сейчас не слышали о серянке. Мечтал творить и быть искусством, но точно не в деревне. Отец с мамой не любили, от них ушёл и пропал. Скитался долго, лет двадцать, потом пришёл в столицу. До этого времени ни разу не видел серого, там и познакомились. Но раз было такое: иду по улице и бац — пятно от стопы, бац — от руки. И тут уже вся улица в пятнах!»
— Хорошая история, только мало смысла тут. Не думал ли ты, что тебе твой красный на орешек-то с яблочком давят. Посмотри на мир. Ведь в серости есть смысл. А ты его изворачиваешь.
— О боже, ведь правда-то есть! Есть она! — подпрыгнул Красный. — Но не моя! Пойдём, я тебе кое-что покажу.
Закованный Красный и агент пошли в комнату пребывания. Это была почти такая же камера, как в тюрьме, но тут было больше стен и места. Скрипучая раскладушка и еле стоячий стол никак не смущали Красного. Его главным сокровищем были рисунки. Изображение людей, что идут без оглядки и лезут на гору. Там их встречает ветер, что сдувает их в бездну моря. Повсюду летают птицы, что изо рта стреляют пулями, а на них охотятся люди, что желают забраться на гору. А дальше волны людей расходились и образовывали девять стен. Каждый новый круг нёс в себе какую-то группу, их общий признак было сложно определить, да и агент не особо всматривался. Он лишь допил кофе и спросил:
— И что это?
— Ваши серые орешки на пути к красному.
Денис задрожал и растворился. Он захотел спасти Красного от лап президента и политики. Взяв того за шкирку, он повёл его к канализации...
IV
В одном сером подвальчике на забытой улице сидели два мужчины. Их тела уже полностью посерели, дым изо рта был такого же цвета, но их разговоры имели совсем другой окрас.
— Сик, скажи мне, зачем нам нужен этот Красный?
— Мор, вы меня не понимаете. Люди, они сейчас выходят из домов, и не только потому, что праздник, а потому что они идут к офису.
— Президента?
— Да. Это толпа, что Залучный хотел казнить, готова растерзать его. Теперь-то она знает, что он держит Красного.
— И что ты предлагаешь? — Сикорский выпустил клуб дыма.
— Оружие у нас есть, убьём президента, с Красным договоримся, и власть наша. Этот простофиля не держится за всю эту бюрократию, а мы-то да! Пока художник наш будет скакать по стране, мы потихоньку всё заберём.
— Ты предлагаешь кинуть Красного?
— Да нет, просто договор.
— А если не согласится?
— Выстроим всё так, как будто его убил президент. Смотри. — Мордин показал свою левую руку, там красовалось пятно.
— Да ты у нас помазанник. Прям как Залучный.
— Пасть свою закрой, не сравнивай нас.
Мордин и Сикорский вышли на улицу и стали наблюдать, как люди постепенно стягивались к офису президента. Столица была выстроена в форме звезды, и к главному холму тянулись шестнадцать главных проспектов. Как раз на одном из них диверсанты и прильнули к течению, спрятав оружие в длинных одеждах.
— Какая же серость! Этот бунт не похож на что-то серьёзное! — куря, приговаривал Мордин. — Сука, лица этих доходяг, да и тела. Вы, люди, воевать идёте, а сами с улицей сливаетесь.
— Да успокойся ты, ты такой же.
— Мой мозг красный, я живой в отличие от них, просто посмотри! — Мордин указал на некоторых людей из толпы.
С обвисшими щеками и растянутой одеждой группа людей шагала около края улицы. Шаркая дырявыми ботинками по мостовой и разгребая снег, сумасшедшие плевались на пол и пили. От своих болезней их кожа покрывалась буграми, будь у них цвет, то они были бы алыми. Остальные граждане их побаивались, обходили стороной, хотя сами мало чем отличались. Их вид был на процентов пятьдесят опрятнее, кожа ровнее, а манеры лучше. Но абсолютное непонимание и шум в голове у них точно присутствовали. Эти зомбированные сущности валили к центру города без малейшей цели. Для них была важна только одна причина: Друг идёт, и я тоже, Сосед идёт, и я тоже. От экранов телефонов, что вечно раздавались уведомлениями, зрачки всех граждан сузились до невообразимых размеров. Даже лютый холод не заставил бы их убрать гаджет. Толпа как по щелчку пальца разражалась хохотом, когда кто-то выкладывал мем с президентом. Сик и Мор в этой толпе были явно лишними, и первый в этом яро убедился.
— Назревает вопрос. А зачем нам это общество? — спросил Сик.
— Любая власть лучше презрения. Сегодня мы должны были умереть. Помни об этом.
Мордин выкинул бычок сигареты и стал перебирать пальцами в кармане, сминая бумажки. Двое революционеров, что здесь точно потерялись, всё равно продолжили идти. Им казалось, что жизнь дала второй шанс, ведь они смогли сбежать из тюрьмы и восстановиться. Но вот только зачем всё это, они не могли ответить. И при чём тут вообще Красный, что в камере лишь издевался над ними. Они лучше всех знали его, но одновременно и не могли понять. Его хаотичность и прямолинейность давали знак о таком нестабильном положении. В его силах было перевернуть всю операцию и уничтожить революцию.
Уже виднелись серые новогодние огни офиса президента, люди стали собираться у подножия холма и постепенно залезать на ограждение.
V
Шум доносился до главного кабинета, президент выкурил сигару и разбил пепельницей зеркало. Подойдя к бронированному окну, он тутчас потерялся и даже испугался. Под дворцом началась бойня, силовики стали расстреливать граждан, что забрались на ограждение. Схватив папку, президент пулей вылетел из кабинета, но его встретили двое силовиков, что были испачканы в красном.
— Иван Иваныч, началось.
— Что там такое, почему вы стреляете в них?
— Это сумасшедшие, обычные граждане просто стоят.
— Отлично, стреляйте, сколько влезет, но обычных не трогайте. Мне надо отсюда убираться. — президент обошёл силовиков. — Кстати, почему вы не на посту? Пятнышки-то вас выдали!
— Красный сбежал.
— Как?! — президент выронил папку и схватил силовика за отвороты. — С кем, сука?!
Пробираясь по подвальным помещениям, Денис Денисыч и Красный пытались покинуть дворец президента. Агент и художник вырубили серых силовиков и заставили красных замести следы. Микола и Варфоломей скрыли проход в канализацию и остались сторожить его.
В этой дыре, что исторически сохраняла нечистоты, на удивление было свежо и местами даже не было серости. Болезнь не дошла досюда по неизвестным причинам. На полу валялись банки из-под пива и консервы, что заржавели и не потеряли цвет. От этого Денис Денисыч даже остановился и поднял одну, она смотрелась как что-то нереальное и одновременно что-то родное. Красный же всю дорогу на стенках рисовал орнаменты, он изливал из себя искусство, что было таким простым и детским, что в новом мире просто забылось и потерялось. Это были цветочки и пчёлки, что, жужжа, опыляли цветы. Художник умудрялся делать это на ходу, от чего агенту становилось чуть страшно. Ведь такой мастер — маг, его природа была непонятна. Это чувство очень сильно разрывало агента, Денис Денисыч остановился:
— Красный! Стой. — вытянул руку агент, на неё же наткнулся художник, что шёл позади.
— Ой! — рука Дениса вся сделалась красной.
— Сука! — помотал рукой спутник. — Вот скажи, только без всего бреда, откуда у тебя это? Твоя история, конечно, хорошая, но давай будем честными.
— Я тебя не понимаю. — скривив лицо, сказал Красный. — Моя жизнь — это правда, то, что я пришёл из ниоткуда и приду в никуда, тоже правда. Забудь ты про свою серость. Зачем тебе нужны причины и следствия, ты думаешь, как толпа. — ткнул пальцем в лоб художник.
Красное пятно осталось прямо посередине лба агента. Эта краска стала стекать ровной струйкой по его носу и капнула на пол. Художник убрал палец, и Денис Денисыч тотчас прозрел. Его усы зашевелились, казалось, что он хочет плюнуть, но вдруг он рассмеялся.
— Ох, Красный, Красный, чего же ты забыл в нашем мире?
— Забыл остаться. — улыбнулся спутник.
Продолжив путь к свободе, напарники выбрались в главную канализацию города. Это был настоящий мегаполис под землёй. Тут располагались катакомбы на четыре этажа, что доверху были заселены сумасшедшими, что сейчас все наверху. Повсюду валялись тряпки и мусор, пахло скверно, явно где-то лежат трупы. В этом месте серота достигла своего апогея, всё вокруг было тёмно-серое, такое вязкое и ядовитое, будто рябь на телевизоре от нерабочего канала. Звуки воды и постоянный скрежет только дополняли картину. Агенту стало не по себе, был ли это страх или отвращение — непонятно. Но во что бы то ни стало Денис Денисыч захотел выбраться отсюда. Коснувшись запястья Красного, он потянул его к длинной траншее, где, вероятно, был выход. Всплеск краски раздался, рука художника вырвана, а спутник ещё больше вымазался.
— Чего же ты испугался, не видишь ли ты тут прекрасное?
— Мне кажется, ты чуть неправильно работаешь. Даже если и не брать в расчёт твои идеи, то это место пропитано дерьмом. В прямом смысле. Прекрасного тут ничего нет.
— Да что ж ты так надулся! Нет и нет! Ты посмотри. Это склоны башен, что подобны великанам, что держат небосвод. Вот те девы, что заливают вино в эти реки. И даже те воры, что забирают нечистоты себе.
Глазами, полными непонимания, Денис смотрел на художника. Его образы правда были похожи на колонны, трубы, шлакоблоки. Но всё это не вязалось, грязь и нечистоты совсем не вязались с образом прекрасного. Во что-то агент мог поверить, а в это верить он не хотел. Обернувшись на Красного, он заметил, что тот посмеивается:
— И ты мне поверил?
— Нет.
— Вижу, что да. Ты усомнился, начал думать. В тебе уже есть задатки, Моисей. Ты формируешь вкус, твоё отторжение к этому искусству объяснимо, но ты сам становишься логичным.
— Я тебя не понимаю.
— Ты в начале. Но это не значит, что тебе будут нравиться нечистоты. — придвинув к себе лицо агента, Красный сказал. — Я уже вижу твой цвет.
Продолжив странствие по катакомбам, спутники ни на кого не натыкались, они лишь видели остатки цивилизации, что ушла наверх. Тут валялись фантики, бутылки, бумага, остатки еды, в другой же куче были свалены вещи, всякие футболки и куртки, все с серой грязью на серой ткани, просто гора ширпотреба. В некоторых местах были видны следы кострищ, видно, сумасшедшие грелись у огня, рядом стояли палатки и спальные мешки, что пропахли этим местом.
Денис каждый раз чуть не выворачивался от всей этой картины, ему становилось плохо и тошно. Он не мог себе представить, что раньше ему было всё равно на этих людей. Тогда ещё комиссар не придавал значения этому явлению, но, столкнувшись с этим, ему было противно и одновременно жалко этих людей. Быть может, они такие же красные, как и его спутник, а может, и вовсе имеют другой окрас. Но одно было ясно наверняка — это место меняет. Тех, кто тут оказался, оно превращает и выворачивает. Бесстрашный комиссар полиции испугался, а вот Красный... Он ни капли не боялся, только улыбался серым стенам.
Где-то в далеке, или совсем близко, стали слышаться стоны. Художник тут же напрягся и стал искать источник звука. Он был подобен степному хищнику или самому чуткому сурикату, такая чуткость в каждом движении и животная точность. Сорвавшись с места и оставив агента позади, Красный бросился вперёд. Он залез по этажерке на самый высокий этаж и стал ходить по выступам. Сбрасывая камни вниз и держась за перила, Красный отворил дверь в водонапорную. С мерзким скрежетом дверь заплакала и чуть не отлетела с петель, за ржавым серым хранителем лежали не менее серые трупы. Агент поднялся наверх и увидел, как Красный, прильнув к трупам, обнимает маленькую ревущую девочку, что осталась без ног. На этом кладбище, скорее всего, она оказалась совсем случайно. Её грустные глаза, что размывались в серых слезах, смотрели на стоящего перед ней агента с такой злобой, но и смирением. Девочка не знала, что ей нужно от этого мира, она была потеряна, но в объятиях художника она была счастлива. Её не пугал агент, которого она ненавидела, её не пугали трупы, в числе которых, скорее всего, её родители, её не пугала смерть. Сначала локоны, потом ручки, затем кожа — всё она стала красной. Густая кровь, что вытекала из её ран, тоже приняла естественный цвет, гора трупов стала красной.
Дениса вырвало, он пал на землю и стал удобрять бетон, Красный же расплакался, девочка умерла у него на руках.
Из записок художника:
«Это было нечто, мир наконец принял свой ход. Я понял, что от самих себя страдают все. Нет единения, человек вечно обречён на страдания и боль. Мой Красный не излечит эту девочку, как и всех этих людей, и меня самого он не утешит. Если дело в цвете, то я выбираю чёрный местами с белым, но красный никуда не денется.»
Красный встал и отпустил безногий труп. Он посмотрел на агента и, переводя дух, спросил:
— Знаешь, кто это сделал?
— Президент и болезнь.
— Не ври мне. Не выворачивай всё так. Это девочка лишилась ног из-за родителей. У них не было Красного!
— Опять ты за это! — воспылал Денис. — Я вижу мир, я вижу красный, но тебя я не пойму! И у кого у них, и какого красного! Давай уже начистоту!
— Художник не раскроет секрета. Ярости не существует, вот тебе подсказка.
Красный и Денис Денисыч покинули канализацию, они отыскали вагонетку и уехали на ней на окраину города, где им с холма открылся совсем иной вид...
VI
Под рёвом пулемётной очереди Мордин и Сикорский стояли и смотрели на расстрел сумасшедших. Горы трупов образовывались около ограждения, а их в свою очередь фотографировали граждане и выкладывали в сеть. В интернете разгорались баталии, все желали смерти президенту, но на деле никто и пальцем не вёл около офиса. В небо поднялись вертолёты, что серыми прожекторами светили на серые массы людей.
Революционеры переглянулись, уставшими глазами смотря друг на друга, они кивнули и достали оружие. Огонь открыт, силовики попадали на землю, а люди рядом закричали. Народ не стал разбегаться, он окружил диверсантов и как бы стал их телом. Сломав ограждение, Мор и Сик зашли на территорию дворца, куда за ними пошли люди.
— Я же тебе говорил, только импульс, а люди сами потекут, — сказал Мор.
— Смотри внимательно.
Вертолёт подлетел к группировке и начал сверху расстреливать народ. Сикорский и Мордин легли и спрятались за кустом, но их подсветили прожектором. Воздух застрял где-то в гортани и всё никак не хотел идти вглубь тела, сердце стало стучаться наружу, а пальцы выкинули винтовки. С вертолёта очередь пуль стала бить в толпу людей, подсвеченные Сикорский и Мордин оставались невредимы.
— Твари! — взяв винтовку и товарища, Сикорский встал.
— Что же...
— А ты не понял! — Сик встретился глазами с напарником. — Этим гадам интересно, что мы будем делать. У них такие же серые мозги, что ищут любого действия. У них есть силы подавить протест, но они играются с нами!
— Пошли, — внезапно воспаря духом, сказал Мордин. — Уже закончим это.
Добежав до окон дворца, прикладами выбив стёкла, диверсанты очутились в здании. За бесконечными коридорами им не встречалось ни одной живой души. Они проходили этажи, не встречая даже работников. Уже не церемонясь, революционеры поднялись на лифте прямо в офис к президенту, отворив двери, они никого там не обнаружили.
— И что, мы теперь короли? — сказал Мордин.
— Короли консервной банки. Почему тут нет никого?
— Да я знаю, что ли!!! — опрокинул стол Мор. — Сука, ты ещё меня допытываешь!
— Тише ты, — достал оружие Сик. — Давай двигаться дальше.
— Пушку опусти, — снял с предохранителя оружие Мор. — Не на того наставляешь!
Зажав курок, Сикорский выпустил обойму, но Мордин укрылся от неё за столом. Он перекатился и точечно выстрелил в тело бывшего напарника. Сик упал и начал хрипеть. Тяжело вздыхая и придерживая раненую руку, что совсем незаметно оказалось под огнём, Мор поставил ногу на грудь товарища и пулемётной очередью отстрелил ему голову. Достав нож из кармана пальто, он воткнул его в пятно и красной жижей нарисовал усы под носом Сика.
— Я же говорил, что мозг у тебя не красный! — взяв голову за волосы, Мор её поднял и пробил окно в кабинете. — Смотри, народ! Нет больше вашего Залучного, есть мир в вашей доле!!! Красный воспылал и избрал себе преемника!!!
Мордин стал тыкать себя пальцем в пятно и размахивать головой «президента». Со всех сторон его начали фотографировать, в интернете начался бум, толпа наконец-то начала реветь и ломать хрупкие ограды. И наконец прожектора подсветили Мордина, его лик воспылал счастьем, но железная птица выпустила по нему очередь.
Провалившись в кабинет, дырявый Мордин упал рядом с телом друга и стал что-то нашёптывать:
«Вот видишь, мы всё-таки смогли! У нас получилось, но как же это всё фальшиво. Толпа ревёт, народ ломает, но мы всё равно не у власти. И где же этот сучий Залучный. Какой же смех, но это лучше, чем сдохнуть в тюряге. Я же прав? Провели мы жизнь правильно и довели ли всё до конца? Ответа не будет. Мертвецы не говорят...»
Мордин стал ожидать смерти, из него выливалась серая кровь, что расползалась по серому ковру. Такой же серый безглавый труп лежал с ним рядом, и только красное пятно, что сочилось такой непривычно красной кровью, сияло на руке. Стало мерзко и отвратительно, Мор раскаялся. Жизнь его и Сика не удалась, как ни старайся, он заложник своей серости. И пришла она не с инопланетным вирусом, а с самого рождения. Она съела и переживала его, так, что жизнь стала фальшивкой с фальшивыми победами и наградами. Фальшивые друзья и цели, фальшивый святой и фальшивый мир — стали домом для сами понимаете кого. Мордин просил о смерти, но умереть не удавалось.
VII
Какая гадость, серость теперь полностью окружала президента. По ощущениям он сидел на стуле, руки его были связаны, а глаза закрыты. Приподняв веки, серость захватила весь спектр глаза, Залучный был заперт в комнате. Сзади раздались шаги сапог, это явно был силовик. Он схватил кресло за спинку и стал тащить.
— Да как вы смеете, твари позорные, — напугавшись, ничего больше не смог выдать президент.
В голове начала выстраиваться цепочка событий, сначала коридор, потом тряпка, пол и сон. Это явно был хлороформ, но затылок так болел, что казалось, будто по нему приложились пару раз. Шея стонала, но, повернув голову, Иван Иваныч увидел красную руку. Недоумевая и матерясь про себя, заложник тихо вякнул:
— Вадим Вадимыч?
— Микола Дринути.
Отворив двери камеры надзора, силовик открыл вид комнаты содержания Красного. Груз рисунков сразу уничтожил сознание президента, столько цвета тот не видел уже десяток лет. Полубиблейские сказания разворачивались на стенах и заставляли отвиснуть челюсть наблюдателя, ему стало плохо, рвота начала подниматься, но она остановилась, когда двое полностью красных и несколько сильно измазанных силовиков появились перед ним. Один из безликих красных заговорил:
— В чём твоя вина?
— Да... Да... Да если бы она была! — перестроил изумление в агрессию заложник.
— Усатый серый маг, — послышалось сзади.
— Тишина! — раздался голос другого безликого красного. — Вина твоя в том, что серость тянется от тебя, Залучный.
— И что вы, мрази, хотите меня убить?! — начал вырываться президент. — Давайте все разом, мне тут каждого из вас раскидать, как палец о палец ударить!
— Посмотри наверх, — указал пальцем силовик. — Это пророчество, и оно сбывается. Ты настолько ослаб, что тебе не ведомо, что сейчас на улице.
— Так развяжи меня, и ведомо станет!
Оковы спали с рук правителя, как маленькое напуганное животное, он убежал без оглядки от красного общества, что сторожило подземелье. Выбежав в общий коридор, президент пошлёпал ногами по лестнице, запыхался и встал около двери в свой кабинет. От звуков, что доносились с улицы, и общего шума помещения диктатору стало плохо, он захотел скурить сигару и оторвать себе верхнюю губу, где всё ещё сияли нарисованные красные усы. Но не успел он зайти в комнату, как его встретил безглавый труп и нацеленное оружие Мордина, что на последнем издыхании убил президента.
Красные усы стали растворяться с лица ненавистника общества, но вот только он совсем не знал, что умер ещё минут так пятнадцать назад. Мысли в его голове, что раньше задирали кору, затихли вмиг и больше не появились, наверное, так было и лучше, но только вот что делал правитель на посту. Его функция необъяснима в обществе, ему все должны, а он не должен никому. И сколько жизней ушло по его прихоти. В этом и есть настоящая властная серость.
VIII
С холма, где стояли Красный и Денис Денисыч, был виден ад. На город ровными кругами шли люди с близлежащих деревень, над центром летали вертолёты, что и расстреливали эти круги, а в офис президента ломились люди. Огонь и зарево распространялись на многие километры, дым от оружия наполнял не посеревший воздух, души напарников сжимались.
— И что же я наделал... — Красный упал на колени.
Перед глазами агента стали проноситься рисунки. Вот птицы, вот волны, вот люди, а вот ветер. Самое главное — ветер. Президента уже, скорее всего, разорвала толпа сумасшедших, и именно это пустое место терзало ещё не знающий люд. Агент достал телефон и открыл интернет. Ни одного мема, ни одной фотки, ветер всё погубил.
— Ничего нету...
— А что ты надеялся получить? — Красный достал свёрток из одежды. — Красный — это не спасение, лишь малая часть, что приняла цвет и что-то поняла, но вот толку.
— И всё это было зря, мастер.
— Забудь это слово. Я тебе не учитель. У тебя растут усы и лысеет голова, а я же совсем юн.
Денис Денисыч посмотрел на Красного, его вид, что раньше казался таким неважным, заиграл совсем другими красками. На самом деле он был древним, таким древним, что только планете известно, сколько ему лет. Но старости в нём не было. Он не измерялся в человеческих мерках возраста. Его нетронутая серянкой внешность казалась такой неправильной, но такой вдохновляющей. Будь художником Денис Денисыч, то нарисовал бы его.
Агент опустил глаза, он посмотрел на свои красные руки, что постепенно принимали человеческий цвет, и обомлел. Серость из него ушла. Он на этом холме стал человеком, он правда искупился, вылечил болезнь. Все эти передряги и дворцовые игры не столько повлияли на него, сколько сам Красный. Он научил его видеть цвет в себе, агент явно был не таким, как наставник, скорее скучно зелёным, но не суть. Сейчас-то он такой же, как до болезни, а Красный... Он прильнул к земле, достал из-за пазухи куклу девочки из свёртка и начал нюхать траву. Тут за городом она была совсем зелёная, такая, какая должна быть. Художник плакал перед ней и всё извинялся перед людьми. А трава его благодарила, она говорила еле слышное спасибо за то, что он не включил её в пророчество. Перевернувшись на спину, Красный заговорил:
— Как думаешь, что чувствовал Иеремия, когда с неба смотрел на свои слова?
— Только не говори о Боге, прошу.
— Так что?
— Он точно был несчастлив.
— А я думаю, он радовался. Ведь какой из тебя пророк, если ты по итогу лжец. И вот я так же. Радуюсь, наверное.
— Твоя радость сродни вековой боли. С чего ты решил, что ты пророк.
— Да потому что красным орехом видно дальше! В этом моя слабость. Мой лик слишком много всего узнал заранее, и вот от чего я несчастлив. И Иеремия, скорее всего, тоже канул, когда узнал о том, что будет дальше, только вот с ним Бог, а я?
— Я с тобою.
— Моисей, ты совсем не со мной.
Красный раздался цветом, вся его плоть покраснела, и он полностью стал пятном. Заражая своим цветом траву, художник достал шило из куртки и выколол себе оба глаза.
— Пусть вера моя слепа, но она будет обращена в чёрный и кусками белого.
Из записок художника:
«Как мне сказали, мир полностью избавился от серянки. Люди опровергли инопланетное захоронение и приняли ту версию, что они сами посерели. Президента больше нет, закончилась та эпоха, и на смену ей пришла новая. Я не знаю, куда ушёл Моисей, но там, на злополучном холме, он лишь сказал мне, что пойдёт в город. Он, скорее всего, отрёкся от красного, я-то его больше не видел. Его стремления нельзя выразить цветом, он не в моей философии, от этого и прекрасен.
Но только лишь я остался гнить непонятно где и непонятно с кем, я уверен, что я чёрный или белый, а может быть, и вместе.»