Работорговец тащил Мэри из Инчхона уже двое суток. Разумеется, она шла сама, пошатываясь от усталости, однако нормальным переходом между станциями назвать это было нельзя. Во время ночёвок Бугай бил её ногами, поминая недобрым словом синюю отвёртку, связывал верёвкой руки и ноги, чтобы не сбежала, потом падал спать.
Натянув собачий ошейник, Мэри иногда удавалось доползти до грязных ручьёв, в изобилии протекавших в это сопливое время года вдоль обочины шоссе. Тогда ей в глаза бросалось собственное отражение. В свой новый, недавно начавшийся двадцать четвёртый год девушка выглядела отвратительно. Высокая блондинка, которая совсем недавно сводившая с ума богатых сеульцев одним взмахом длинных ресниц, теперь походила на одиночный кадр из фильма ужасов. Пасмурное дождливое небо, раскинувшееся над головой серым покрывалом, служило лишь фоном для печальной картины. В центре ужасного отражения оставалось её лицо. Точёные черты и высокий открытый лоб мисс Марии Тешиной были покрыты царапинами и грязью, которые маскировали, но вовсе не скрывали следы жестоких ударов. Гордый взгляд девушки, несмотря на катастрофу, возможно, был бы как прежде прекрасен, однако жуткий кровоподтёк, оставленный на лице подошвой ботинка, полностью скрывал левый глаз.
Мисс Мэри знала — её ведут на убой.
Мегаполис Сеула, в котором не было еды, но оставалось много голодных мужчин, страдал переизбытком рабынь. Именно молодых и красивых рабынь, потому что всех остальных — пожилых, толстых или дурнушек — давно накормили спермой и порезали на бекон.
Бугай гнал Мэри в Сеул с единственной целью — продать в живодёрню, что в последнее время становилось всё более прибыльным делом. В окрестностях Мегаполиса не осталось живой дичи, а есть хотелось каждому юнговскому стрелку и каждому «гангстеру» из диких городских гангов. Тащить труп на себе было тяжело, поэтому проклятый работорговец, в соответствии с личными представлениями о практичности, заставил будущую жертву шлёпать босыми ногами по холодному осеннему асфальту, изредка пиная сапогом в зад. Зад у мисс Мэри, как ни крути, оставался шикарным. Он и раньше был как орешек, но теперь, учитывая последние жуткие голодные дни, мог вызвать зависть у любой страдающей анорексией топ-модели. Вот только сил на подиумную походку, увы, не осталось.
Девушка ковыляла, спотыкаясь на каждом шагу, падала и вновь поднималась. Толчки и затрещины владельца-насильника заставляли истощённое тело механически двигаться вперёд. Когда она падала, Бугай, злобно ругаясь, тащил её за волосы, как скотину за хвост, безжалостно волоча по земле.
В принципе, мисс Мэри его понимала — иногда она даже улыбалась по этому поводу. Когда Бугай тащил её по земле, девушка могла позволить себе немного расслабиться и забыть о боли в каждой клеточке тела. В такие прекрасные моменты, когда хозяин не видел изуродованного лица своей пленницы, она презрительно скалилась, сдерживая нервный, шизофренический смех. Потому что Бугай волей-неволей чесал свой отсутствующий глаз, подносил руку к лицу, но тут же отдёргивал её, словно в испуге. Под грязной повязкой, закрывающей половину лица, зиял тёмный провал глазницы. Пустой глазницы!
Это была отметина от их встречи. И единственная радость, которая, возможно, могла согреть душу Мэри до удара молотком мясника.
От немедленной смерти девушку в данный момент спасала только жадность хозяина. Он мог убить её ещё сутки назад, но желание заработать заставляло Бугая на время забыть о глазе, в который Мэри воткнула злополучную синюю отвёртку. Сам Бугай человеческого мяса не ел — опять же, из рациональных соображений. Риса в хранилищах министерства республиканской гражданской обороны оставалось более чем достаточно, а вот с мясом была беда. За тридцать лет, прошедших с момента катастрофы, свинки с коровками неожиданно передохли, ведь их, сволочей, никто тридцать лет не кормил. Юнговцы, во всяком случае, меняли живых людей на рис и ржаную муку по весу в соотношении два к одному — две меры зерна на одну меру плоти. Это означало, что человечина по весу стоила дороже, чем рис, и мистер Бугай, естественно, пытался экономить.
Ублюдка действительно ждала выгодная сделка — мисс Мэри казалась подходящей жертвой. Тонкая, худая, но очень высокая. Она всегда выделялась ростом даже среди своих диких северных соплеменников в далёкой «Моске». На востоке же, особенно в низкорослом маньчжурском Китае или среди Пукханов, ей просто не было равных. Бугаю доводилось бывать на севере, так что грацию и стать нового имущества по сравнению с другими захваченными девушками, он мог оценить.
Рост Мэри составлял почти метр девяносто, без пары сантиметров. И на Бугая она могла бы смотреть свысока, кабы он не бил её при каждом прямом взгляде и подъёме головы. Волосы девушка носила светло-золотистые, почти платиновые. В начале путешествия из Инчхона эти волосы были собраны в хвост — именно так она очнулась на причале. Сейчас хвост растрепался, и значительная часть роскошной шевелюры закрывала половину лица, при каждом шаге попадая в глаза и полуоткрытый от усталости рот. Глаза у мисс Мэри были огромные, ясные, серо-голубые и очень светлые. По крайней мере, один глаз, которым можно было видеть, несмотря на жуткий распухший синяк. Губы девушки казались очень аккуратными и тонкими, правда, они были разбиты недавним любящим ударом ботинка. Нижнюю челюсть покрывала запёкшаяся кровь.
Сопровождающий девушки выглядел не менее колоритно. Ниже пленницы, ярко выраженной восточной внешности, с выступающими скулами и плоским носом, он был похож — если приделать ему усы и меховую шапку с лисьим хвостом — на монгольского нукера семисотлетней давности, только без лошадки (если не считать таковой мисс Мэри). Вместо халата кочевника на работорговце красовалась грязная синяя майка навыпуск с надписью «Tiger Beer», голубые джинсы неизвестного происхождения, довольно крепкая кожаная куртка, судя по всему, видавшая виды (ибо была покрыта загадочными размытыми пятнами и царапинами), а также ярко-красная кепка со словами «Ferrari club». Для мелкого сеульского насильника, усмехнулась мисс Мэри, эти словосочетания звучали несколько… глуповато. А вот пятна на куртке, как нехитро заключила пленница, наверняка были кровью или семенем, то есть двумя типами субстанций, которыми добродушный малый Бугай чаще всего делился с окружающим миром. По крайней мере, судя по обращению с Мэри.
Вооружён Бугай был также по-свойски, на местный, весьма специфический манер. Бредовые людоеды, выжившие на улицах современного, но безоружного мегаполиса, по мнению мисс Мэри Тешиной, должны были вооружаться именно так. У Бугая была бита, утыканная гвоздями (самодельная, чёрт возьми, и, наверняка, предмет его гордости); завидный кухонный нож из нержавейки — огромный и заточенный до состояния бритвы; а также некая штуковина, похожая на самурайский меч или его декоративную копию, которую до Анабиоза можно было купить в любом местном супермаркете.
Завершающими и весьма красноречивыми элементами в гардеробе мистера Бугая были синтетическая бечёвка и собачий ошейник. Один конец бечёвки был привязан к ремню на джинсах изувера, а второй — как ни банально — к тонкой шее мисс Мэри, где он был обмотан вокруг упомянутого собачьего ошейника. До того безобразия, которое случилось с человечеством тридцать лет назад, их пара наверняка вызвала бы интерес у полиции или сотрудников психиатрической больницы. Однако в данный момент посторонние люди, изредка появлявшиеся на другом конце улицы, не обращали на эту пару никакого внимания. Надо полагать, догадалась пленница, шествие вооружённого мужика с привязанной к нему полуголой девицей стало донельзя обыденным.
***
Мисс Мэри шлёпала по асфальту именно «полуголой». На момент встречи с Бугаем она была одета довольно прилично, по крайней мере, по меркам прежнего мира. Когда девушка очнулась, на ней были узкие джинсы, рубашка, свитер, шарф, сапоги и лёгкая замшевая куртка. Все вещи казались новыми, что по определению было невозможно. У остальных выживших одежда истлела или испортилась, а у Мэри осталась целой. Иногда девушка задумывалась об этом удивительном феномене, но с каждым днём всё реже и реже. Энергичный член мистера Бугая, как несложно догадаться, будоражил её чувства гораздо сильнее, чем философские размышления.
В каком-то смысле девушка поплатилась как раз за новизну своих вещей. При встрече Бугай заметил на ней настоящее сокровище — одежду, не тронутую временем. Сокровище быстро сняли, скрутили в узел и тоже приготовили к продаже. Взамен его величество Хозяин подарил обнажённой пленнице свою старую байковую рубаху, которую обычно надевают поверх майки. В этом вонючем тряпье, слишком широком и коротком для узкоплечей и длинноногой мисс Мэри, невольница тащилась за Бугаём уже километров сорок.
За всё время этого жуткого путешествия больше всего девушку поразил асфальт. Замечательная скоростная трасса, предмет зависти русских туристов — даже таких специфических туристов, как сама Мэри Тешина, — оказалась покрыта мелкими пучками травы. Идеально гладкую серую поверхность местами пронзал даже пожухлый кривой кустарник.
Картина выглядела ошеломляюще фантастично. Мэри плохо помнила прошлое, поэтому вид автобана, заросшего растениями, поразил её. Если сквозь двадцатисантиметровый асфальт успела прорасти трава, значит, в памяти Тешиной зиял огромный провал — размером в годы и даже десятилетия. С момента потери сознания прошёл настоящий срок.
Спокойно прикинуть величину этого срока, было невозможно, потому что с момента пробуждения события понеслись вскачь. Девушка очнулась в Инчхоне двое суток назад, на одной из пристаней. Кажется, вокруг бушевал пожар. Пробравшись сквозь обгоревший остов неизвестной конструкции, обломки которой были разбросаны на сотни метров, мисс Мэри выбралась на гранитную мостовую. Мостовая выглядела знакомо — совсем недавно она служила милым местным обывателям для семейных прогулок.
Один из милых местных обывателей здесь её и встретил. Это был Бугай. Все прочие, очевидно, скончались.
Бродя по мёртвому пригороду, Бугай надеялся найти что-нибудь полезное для обмена. Одежда на мисс Мэри была свежей, не тронутой временем и огнём, так что Бугаю удивительно повезло в плане обогащения. Тем не менее первыми элементами мозаики, из которых медленно, словно из болотной жижи, выплывало уродливое лицо окружающей действительности, стали не особенности местной, с позволения сказать, экономической системы, а нечто иное, совершенно не связанное с деньгами.
Этим элементом стало насилие.
Насилие было страшным, но примитивным. Грубым, но открытым, прямолинейным и откровенным до безобразия. Бугай был опытным ловцом мяса, поэтому не стал заговаривать жертве зубы или пугать. Увидев девушку, охотник за человечиной просто бросился к ней бегом, протаранил телом, свалил на землю и начал бить кулаком в лицо.
После жестокого избиения, отключившего сознание на несколько страшных минут, мисс Мэри почувствовала острую боль в паху, а затем влагу, стекающую по бедру. После изнасилования её снова избили — на этот раз, как она догадалась позже, для того, чтобы легче было снять с неё драгоценную одежду. На абсолютно голое тело надели байковую рубаху и стянули запястья узлом. Шею украсили собачий ошейник и петля из синтетического жгута.
Затем началась мучительная Дорога. Сорок километров пешком от изуродованного, пустого Инчхона до голодающего, но ещё живого Сеульского мегаполиса. Мэри ковыляла по автобану, оглядываясь по сторонам. С Бугаем они не разговаривали. Она всё видела сама.
***
Сеул уже не был тем очаровательным городом, в который мисс Мэри приехала много лет назад вдохновлённой студенткой. Зеленовато-серые, чёрные, карие полутона и оттенки пропитали некогда великолепный Мегаполис от дорожных ям до вершин разрушенных небоскрёбов. Чахлый кустарник, еле живая трава, с невероятным трудом пробившаяся сквозь бетон, уродливые деревья, которые не спилили на дрова лишь по ничёмности и безлюдью, плесень, мох, лужи, земля, принесённая порывистым ветром, сырой глинозём — вот что отныне придавало цвет великому городу. Точнее, трупу великого города, медленно разъедаемому, словно червями, временем и людьми — двумя самыми безжалостными падальщиками в мире. Уродливая природа разворачивалась перед мисс Мэри на фоне безжизненных зданий из стекла и бетона.
Стиль был урбанистический. Мёртвый.
По кварталам, в которых совсем недавно — относительно глубины собственной памяти — проживали одиннадцать миллионов мужчин и женщин, словно прокатилась ковровая бомбардировка. Однако единственными боеприпасами, падавшими на беззащитные улицы, были секунды, сложенные в года. Всё рухнуло в пропасть: привычные социальные связи, экономика, валюта, коммуникации, разумеется, закон и порядок. Остались лишь осколки цивилизации, стремительно распадающиеся на ещё более мелкие части, готовые в конце концов превратиться в мелкий песок. Многие небоскрёбы, от которых захватывало дух, перестали существовать. Их мрачные остовы, больше похожие на готические иллюстрации к картинам безумного художника, чем на руины отелей и бизнес-центров, внушали мисс Мэри почти мистический ужас. Когда она поднимала голову, чтобы увидеть вершину любого из разрушенных гигантов, в её душу, шевеля скользким хвостиком, заползало нечто холодное и липкое, что нельзя было назвать просто страхом. Душа пасовала вовсе не перед смертью и разрушением, а перед чем-то более тяжким и неподъёмным.
Перед кончиной мира. Перед концом Истории. Перед гибелью человеческой расы. Это был ужас, и его невозможно было описать.
Выпавшие стёкла. Выбитые рамы. Пустые глазницы эпохи, канувшей в Лету. Всё это с укором смотрело на неё из мрачных руин. Городские стоки занесло мусором, канализация сгнила или засорилась. По многим улицам Мегаполиса текли ручьи, которые иногда трудно было не назвать реками. В парках и на площадях дремали болота. Пруды превратились в озёра, покрытые отвратительным зелёным ковром. Грязные оборванцы, больше похожие на узников концлагерей, только что выпущенных на свободу, жадно пили воду из луж, как дикие звери. Среди этого поистине готического великолепия её вёл на убой Бугай.
Бугай… Почему она назвала его именно так? Вероятно, из-за широких плеч и коренастого тела, которое держалось на крепких коротких ногах. Когда он шёл впереди и мисс Мэри видела его спину, Бугай казался ей этаким Квазимодо, мощным, но низкорослым. Впрочем, Бугай редко шёл впереди. Обычно он топал за спиной девушки, что гарантировало ему, во-первых, отличный вид на её великолепную задницу, а во-вторых, возможность пинать и подгонять свою жертву, ускоряя её и без того измученные движения. Рабовладелец совершенно открыто упивался властью над беззащитной пленницей, делая её существование невыносимым не только по необходимости, но и получая от этого огромное удовольствие.
Вот так, вдвоём с ловцом человеков, они шли по трассе в полном одиночестве, лишь изредка встречая сгорбленные человеческие фигуры, которые появлялись вдалеке, но тут же скрывались в мрачных, обшарпанных развалинах. Их путь петлял среди руин, среди остовов мёртвых многоквартирных домов, по автобану, заросшему кустарником и травой...