Я всегда плохо переживаю скандалы, даже если они меня не задевают, а в этом еще и поучаствовать пришлось. Внутри все дрожало, и предыдущие события прокручивались в голове с постоянством заевшей пластинки. Нужно было чем-нибудь отвлечься, но на пустынной дороге это сделать трудно. Сама того не осознавая, я почти бежала, стараясь хотя бы физическим усилием заглушить голоса, звучащие в моем сознании.
Как назло, я почему-то не могла заплакать. Благословенный поток слез смыл бы это дикое напряжение. Но во мне нарастала злость. Несясь по пустой темной дороге, я грызла от бешенства костяшки пальцев, проклиная свою слабость и неприспособленность.
Сумка зацепилась ремнем за растущий слишком близко к обочине куст, заставив меня остановиться. Вся злость мигом вылилась на несчастный кусок кожи. Сумка, сопровождаемая всеми ругательствами, которые я знала, полетела далеко в кусты.
Тут до меня, собственно говоря, дошло, что я натворила. За ней придется лезть. Потому что в сумке деньги, документы и телефон. А в кустах темно. А темноты я боюсь. Да причем так, что ночью, не включив свет по всей квартире, не могу дойти до туалета. Мой же поход по ночной дороге вовсе не был верхом храбрости, просто после некоторых событий я была в таком состоянии, что…
Сама сумка выпрыгивать почему-то не хотела и не просматривалась в гуще кустов. Я бегала туда-сюда по дороге, не решаясь пересечь полосу, куда свет луны уже не попадал. Становилось все страшнее. Звуки, имеющие вполне естественный и безобидный характер, приобрели странное и зловещее значение. Я начала подумывать о том, чтобы вернуться и, унизившись, попросить прощения, ведь без денег и документов я далеко не уеду, даже если мне хватит смелости дойти до станции.
Подумав еще немного и вспомнив, что дома тепло и нестрашно, я все больше склонялась к тому, что в том, чтобы извиниться нет ничего страшного, ведь виновата-то была, как всегда, я.
Я развернулась и, немного переживая за судьбу сумки, которая осталась там одна, в темноте, пошла к Сашкиной даче.
Лающие собаки вызывали, почему-то, чувство безопасности, и, подойдя к знакомому дому с зеленой крышей, я уже почти успокоилась и приготовила извинительную речь.
Свет в окнах не горел, и это меня обидело — я бегаю одна по лесам, а он даже не волнуется! Меня может быть уже волки съели, а он спать лег!
Я осторожно подошла к окну спальни и тихонько постучала в окно.
—Кто там? – послышался злой и слегка невнятный голос.
—Саша, это я, впусти меня, пожалуйста. П… прости меня, пожалуйста. Я…
—Пошла вон! Дура чокнутая.
Я поняла, что издаю какие-то странные звуки, пытаясь вдохнуть воздух сдавленным горлом, потом меня затрясло от рыданий. Так я не плакала ни разу в жизни.
Я куда-то шла, не знаю куда. Было плохо видно дорогу. Слезы и сопли текли по лицу, я вытирала их рукавом, платок был в сумке, но они все равно попадали в рот, капали на плащ.
Меня не было. А то, что осталось, дойдя до озера, без сил уселось на берегу и, долго сидело, раскачиваясь и судорожно всхлипывая.
—Не холодно на голой-то земле сидеть? Простудишься.
—Что? — я, вздрогнув, обернулась. – Кто здесь?
—Я шел мимо, услышал, что кто-то плачет.
—Я плачу.
—Я понял. У тебя кто-то умер?
—Да. Умер мой любимый человек.
—Это страшно. Он умер у тебя на глазах?
—Да.
—Но почему тогда от тебя не пахнет смертью?
—Он умер только для меня, для остальных он жив, — я опять стала озираться, пытаясь рассмотреть своего собеседника. – Где ты? Я тебя не вижу.
—Я тут, рядом, почти около тебя.
Я начала выходить из состояния отупения и насторожилась, почти радуясь возвращению своего вечного спутника – страха.
—Кто ты?
—Разве это важно? – голос не стал подчеркнуто вкрадчивым, как в плохих фильмах ужасов, но чувствовалось, что невидимка напрягся.
—Кто ты?! Где ты?! – истерика, опять она, родимая.
—Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.
Слова успокоения, как всегда, произвели обратный эффект. Я вскочила, не представляя что делать и куда бежать. Сзади было озеро, впереди — ОН.
—Убирайся!!! Я не хочу с тобой говорить!!! Я-я-а-а-и-й!!! – Паника бросила назад, прочь от опасности. Я сразу ушла под воду с головой. Вода хлынула в нос и рот, от холода зашлось сердце. Меня потянуло на дно.
Чьи-то руки касались моего лица, волос, шеи… Меня затрясло, но не от холода.
—Что же ты так боишься?! — раздался слегка раздраженный голос.
Я открыла глаза. Рядом никого не было. Горел костер. Я лежала на своем плаще в почему-то совершенно сухой одежде. Сев, я заплакала.
—Опять слезы, — голос раздавался прямо передо мной, но я никого не видела.
—Я боюсь тебя, — я дрожащей рукой попыталась вытереть сопли.
—Возьми лопух.
Я покорно сорвала большой зеленый лист и высморкалась в него. Это почему-то меня успокоило и, удивляясь деловитости собственного голоса, я спросила:
—Ну и кто же ты?
Послышался смешок, а потом голос неожиданно спросил:
—Ты успокоительное не пробовала пить?
—Не помогает.
—Часто ты слышишь голоса из ниоткуда?
—Так четко в первый раз, а что?
—Слушай, а колдунов там, разных, ведьм у тебя в роду не было?
Я засмеялась.
—А это какое отношение имеет к моим заскокам? Кстати, может, покажешься?
—Ты испугаешься.
—А я и так боюсь.
—Сейчас твой страх безобиден, я не хочу навредить тебе.
—Добренький, значит, — уже и дерзость послышалась. Значит, я на последней стадии, хотя, кажется, куда уж дальше.
—Нет, я не добренький.
—Ну злой, какая разница.
—Разница, хоть и небольшая, но есть.
Мамочки мои, что я тут делаю, почему не бегу куда подальше: туда, где люди, туда, где лают собаки, пусть они лают на меня, но я не хочу слышать этот голос, не хочу ничего, хочу быть как все.
—А чего тебе от меня надо?
Он молчал.
Я чувствовала, как он близко, мне хотелось сжаться в комок. Я с отвращением вспомнила, что он прикасался ко мне, и почувствовала себя грязной.
Господи, помоги мне, сделай так, чтобы ничего этого не было, сделай так, чтобы все было хорошо!
—Ты же сама хотела чего-то необычного, мечтала, чтобы явился кто-то, кто заберет тебя отсюда, туда, где ты не будешь казаться странной, где тебя будут уважать, где ты будешь героем, а не дурой чокнутой.
—По-ка-жись!!! Я хочу знать, кто ты. И если ты немедленно этого не сделаешь, я буду считать, что знаю, с кем имею дело.
—А ты не думаешь, что я могу принять любой облик, чтобы обмануть тебя.
—Думаю. Как насчет того, если я помолюсь вслух, ты не против?
—Нет. Какую молитву ты хочешь читать? Давай хором!
—Скажи мне кто ты? Я могу знать, кто ты? — вернулись слезы, и в голосе появились умоляющие ноты.
—Ну, попробуй угадать с трех раз? Наводящие вопросы разрешаю.
Издевается тварь.
—Ты злой?
—Ты о личных качествах?
—Не хочу я ничего угадывать. Я домой хочу, — я встала.
—И куда же ты пойдешь? Электрички ночью не ходят. Ой, а до деревни два километра лесом, и в лесу — темно.
—Скотина!
—Даже так. Значит, мы уже не боимся, а злимся.
—Я ухожу, и ты меня не остановишь!
—Ты забыла. В лесу темно, а кто знает, что я с тобой в темноте сделаю.
—Но не сделал же, когда я тут, как рыба дохлая, валялась.
Он засмеялся.
—Откуда ты знаешь?
Я испуганно схватилась за шею, ища следы укусов.
Смех стал издевательским.
—Ты думаешь, это худшее, что можно сделать с человеком?
Я опустила руку, тем более что и не было у меня на шее ничего.
—Я тебя ненавижу!
—Уже? Быстро ты.
—Пожалуйста, покажииись!
—Настроение у тебя меняется, я скажу... Значит, не хочешь идти со мной?
—Нет!
—Ну что ж, хорошо. Да и рановато тебе еще. А мне вот пора. Сумка твоя вон висит.
Я оглянулась и действительно увидела висящую на суку сумку. А это значило, что уже наступил рассвет.
На миг мне показалось в лучах восходящего солнца, что я вижу чей-то светлый силуэт.
—Но как же… — Вдруг спохватилась я. Теперь мне хотелось кричать от внезапного приступа знакомой всепоглощающей тоски. — Нет, не бросай меня!
—Ты сама решила, что тебе еще слишком рано идти со мной. Прощай.
Он, конечно, просто исчез, оставив меня в полном смятении.
—Верка! – Сашка, запыхавшийся, полуодетый, схватил меня в охапку и принялся трясти. – Где ты была?! Где тебя носило?! Я тебя когда-нибудь начну привязывать! Психанешь, а потом с собаками тебя ищи!
—И ты мне это говоришь! А кто прогнал меня прочь от дома, когда я вернулась просить прощения?
—Прогнал, когда ты вернулась?! Да я помчался за тобой, когда ты вылетела, как бешеная. Нашел твою сумку в кустах, обделался! Побежал к Лехе за Джином! Тот не берет след и все! Мы уж его и лаской и матом, а он отворачивается, будто нас не знает. А потом, я вспомнил, что ты рассказывала, как однажды топиться собиралась, и бегом сюда.
—Я дура, да?
—Конечно. Дура чокнутая. Но ты моя дура, а это же самое главное! – он еще крепче обнял меня, вжимая лицом себе в грудь. Я чувствовала, как подрагивают его руки на моей спине.
И чем же закончилась эта дурацкая, бестолковая история, которая, как только взошло солнце стала казаться глупой и нереальной. Гадать не надо. Естественно слезами.