Сознание возвращалось медленно, будто продираясь сквозь толстый слой ваты. Первым пришло ощущение тряски — монотонной, укачивающей, но в то же время болезненной. Каждый новый толчок отзывался ноющей болью в позвоночнике. Тело казалось чужим — слишком легким, слишком хрупким. Мелена попыталась приподнять руку, и ее взору предстала тонкая, бледная кисть с длинными изящными пальцами. Не ее рука. Рука совсем юной девушки.
Она лежала на жесткой скамье, закутанная в колючее суконное одеяло. Воздух в карете был спертым, пах лавандовой пудрой, потом и чем-то еще — сладковатым и приторным, похожим на запах увядающих цветов.
Где я? — пронеслось в голове.
Память отказывалась служить, выдавая лишь обрывки: медитация с подругами... странная настойка... головокружение... А потом — полет. Ослепительное звездное небо, проносящиеся мимо образы, восторг, смешанный с ужасом. И наконец — водоворот, закрутивший ее, вырвавший из привычной реальности.
Дочери... — мысль пронзила сознание острой болью. Маша... Лена... Они уже взрослые, но все еще такие беззащитные без нее. Одна недавно вышла замуж, вторая только начинает самостоятельную жизнь. Как они без меня? Родители, хоть и живут далеко, всегда звонили каждую неделю. Они будут звонить и не дозвонятся. И даже бывший муж, с которым они сохранили дружеские отношения, наверняка забеспокоится. Тоска сдавила горло, и на глаза навернулись горячие слезы.
— Дергаешься, бес, — раздался над ухом негромкий, но четкий голос.
Мелена медленно повернула голову. В полумраке кареты напротив нее сидела женщина лет пятидесяти, с лицом, испещренным морщинами, но с пронзительными, не по годам молодыми глазами. Агния. Та самая, что называла себя лекаркой.
— Не люблю, когда дергаются, — продолжила женщина, и погладила уродливую тряпичную куклу, лежавшую у нее на коленях.
Мелена хотела что-то сказать, но язык не слушался. Агния покачала головой, и ее пальцы сжали тряпичную головку куклы.
И случилось нечто чудовищное. Воля Мелены, едва начавшая пробиваться сквозь туман, наткнулась на невидимую стену. Мысли замедлились, слова застряли в горле. Она не могла даже по-настоящему испугаться. Просто обмякла на сиденье, покорно глядя в потолок кареты, по которому прыгали тени от колеблющегося пламени масляной лампы.
Нейролептик... — пронеслось в голове. Похоже на действие мощного нейролептика...
— ...не та душа вернулась... — бормотала себе под нос Агния, не выпуская куклу из рук. — Проклятый ритуал... Настоящую Алину не вернуть... Бродячий дух, а не дитя...
Сквозь вату в сознании Мелена уловила смысл. Эта женщина что-то натворила. Она пыталась вернуть в это тело прежнюю душу и получила вместо нее нечто иное. И теперь считала ее бесом, которого нужно держать в ежовых рукавицах.
Я не бес! — кричало все внутри нее. Я человек! Меня зовут Мелена! У меня есть семья, работа, жизнь!
Но губы не слушались. Они лишь беззвучно шептали чужие слова: "Я... Алина..."
Путь растянулся на несколько дней, слившихся в одно сплошное, мучительное полотно. Агния, не выпуская куклу из рук, методично ломала волю Мелены. "Сядь" — и тело само опускалось на сиденье. "Поклонись" — и спина сама сгибалась в унизительном поклоне. Мелена видела, чувствовала, осознавала каждое свое движение, но была бессильна его остановить. Хуже всего было состояние оцепенения — когда мир затягивался вязким туманом, чувства притуплялись, а мысли путались и замирали, словно спотыкаясь на каждом шагу.
Иногда Агния "знакомила" ее с жизнью настоящей Алины. С отцом-пьяницей, матерью, часто болевшей, младшими сестрами и братьями. Мелена цеплялась за эти обрывки, пытаясь собрать хоть какую-то картину мира, в который попала. Она узнала, что настоящее имя этого тела — Алина Зайцева, но мать ее была из рода Бурундуковых, что и делало девушку ценной в глазах дядюшки.
— Дядюшка твой, Павел Игнатьевич, человек практичный, — говорила Агния, пока карета мерно покачивалась на ухабах. — Благодетель твой, выдаст замуж за Петра Нелетова – богатого, знатного соседа. — Она бросала на Мелену колкий взгляд. — Тот трижды овдовел, так не повезло бедному. Последняя жена полгода как в земле. Бесу, конечно, все равно. А телу — крыша над головой и сытная жизнь.
Мелена молчала, сжимая под складками платья чужие, тонкие пальцы. Страх становился ее постоянным спутником. Но где-то в глубине, под слоем отчаяния, теплилась искра. Искра воли, которую не могла поглотить даже эта проклятая кукла.
***
Их путь лежал через небольшие селения, и одним из них оказалась деревня Болтуново. Тихая деревушка Болтуново встретила путников неласковым ветром и настороженными взглядами местных. На околице, возле старой берёзы с облезлой корой, их уже поджидал отряд — дюжина всадников в серых плащах, присланных дядей Павлом Игнатьевичем. Во главе — Фрол, кузен Павла, мужчина с широким лицом и цепким взглядом, в котором читалась привычная властность.
Фрол направлялся в Северный монастырь, к храму Великой Виктории. С ним ехали двое юношей — его сын и племянник. Им исполнилось пятнадцать, и настал час испытания: нужно было проверить, пробудился ли в них магический дар. Чтобы не совершать лишнюю поездку, Фрол решил дождаться Агнию и заодно взять с собой Алину — её способности тоже надлежало проверить.
— Возьму Алину с собой, — без предисловий объявил Фрол, едва лошади остановились. — В храме оценят её потенциал.
Агния молчала. Лишь на миг в её глазах мелькнул отблеск неудовольствия — тонкий, как трещина на льду, — но тут же погас. Она кивнула, будто принимая очередную прихоть судьбы.
— И ты поедешь с нами, — добавил Фрол.
Голос Агнии прозвучал резко, словно треснувший лёд:
— Лично сопровождать? Фрол, я устала. Эта дорога вымотала меня до предела. Я провела достаточно времени в пути, чтобы желать лишь покоя. Почему бы вам не проверить способности Алины без моего участия? Я подожду вас здесь, в деревне. Отдохну, пока вы будете заниматься своими делами.
Лицо Фрола утратило добродушное выражение.
— Нет, Агния. Это невозможно. Твоё присутствие необходимо — именно ты сейчас отвечаешь за девушку.
Агния вздохнула, плечи её опустились в притворном унынии.
— Но Фрол, Алине никакие проверки не нужны. Она выходит замуж! Зачем что‑то проверять, когда её будущее уже предопределено?
Фрол усмехнулся:
— Перед свадьбой, Агния, необходимо выяснить все достоинства невесты. Это древняя традиция. И ты знаешь, что я не могу пренебрегать традициями.
Возможно, Фрол считал, что Алине неприлично появляться одной в мужском обществе. Возможно, ему просто не хотелось делать крюк, заезжая за Агнией на обратном пути. Из храма в поместье Бурундуковых можно было добраться и другой дорогой — более короткой, минуя Болтуново. Но так или иначе он настоял на своём.
Агния, видя, что попытки остаться тщетны, наконец уступила. В её глазах мелькнул огонёк — быстрый, как вспышка молнии, — который Фрол, погружённый в свои мысли, не заметил. Согласие её прозвучало натянуто, сквозь зубы. Ясно было: ведьма дала его через силу.
Следующий день Агния провела в мрачном молчании. Она избегала Алины, не терзала её придирками и нравоучениями, не доставала свою жуткую куклу. Но тишина её была тяжёлой, давящей — словно туман, окутавший лес. И эта тяжесть невольно передалась Алине.
Девушка чувствовала, как тревога сжимает сердце. Что, если жрецы раскроют её одержимость? Что, если увидят то, что она так тщательно скрывала? Единственное, что хоть немного успокаивало, — предстоящий брак. Ведь браки заключались в храмах, а значит, посещение святилища не представляло прямой угрозы. Или, по крайней мере, так она надеялась.
Чтобы отвлечься — а может, и поддразнить надсмотрщицу, — Алина спросила:
— А что будет, если у меня обнаружат магические таланты?
— У одержимых не бывает магических талантов! — отрезала Агния.
После этого она замолчала, погрузившись в мысли, и игнорировала все вопросы подопечной.
К вечеру путники сделали привал в лесу. В карете на ночь оставалась только Агния. Алина ночевала вместе со служанками в большой повозке, которая, крытая войлоком, служила укрытием — скромным, но надёжным. В этот раз, к своему удивлению, Алина ощутила себя отдохнувшей и полной сил. Прежде в этом новом мире с ней такого не случалось.
Проснувшись, она сладко потянулась и заметила суету вокруг. У шатра Фрола собралась толпа. Алина поспешила туда и вскоре увидела причину волнения: у разорванной палатки лежала мёртвая ведьма. Арбалетный болт торчал из её спины, тёмное пятно растекалось по серому плащу.
Неподалёку сидел бледный стражник. Он запинался, повторяя одно и то же:
— Я её не узнал… Лес‑то рядом, зарядил арбалет зачарованным болтом, боялся татей или проклятых зверей. Кто ж знал… Кто ж знал.
Он пытался что‑то добавить, но его уже никто не слушал. Видимо, он повторил эту историю много раз....
Ужас сковал Мелену. Не страх за ведьму, нет. Ледяной, пронизывающий до костей ужас — за себя. Кукла! Где кукла?
Если ее найдут, если поймут, для чего она... Нет, этого допустить нельзя.
Решение пришло мгновенно. Пока все толпились вокруг тела, она, стараясь не бежать, рванулась к карете. Внутри служанка уже собирала вещи покойной.
— Барышня? — удивленно подняла на нее глаза девушка.
— Платок... — выдавила Мелена. — От головной боли.
Она шарила рукой под подушками, сердце бешено колотясь. И вот — знакомое, ненавистное ощущение тряпичных конечностей и бисера.
Схватив куклу, она выскользнула наружу, сунув ее в складки платья.
У костра, куда она потащила охапку хвороста для поваров, руки дрожали, когда она сунула в огонь тряпичную фигурку, завернутую в платок. Пламя с жадностью лизнуло пестрые лоскуты. Ненавистный артефакт, источник ее рабства, исчезал в огне. И вместе с ним таял туман в голове. Окончательно. Безвозвратно.
Она смотрела, как огонь пожирает последние следы ее рабства, и впервые за долгое время смогла сделать по-настоящему глубокий вдох.
***
Она была свободна.
И от этого нового ощущения стало так же страшно. Свобода в этом чужом мире была для нее такой же ловушкой. Одна. Без денег. Без знаний.
«Бежать? — металась она в мыслях. — Но куда?» Ее знания об этом мире ограничивались обрывочными рассказами Агнии. Навыки выживания в средневековом обществе? Она была городским жителем, медсестрой, а не следопытом. «Заблудшая душа в чужом водовороте, не умеющая ни плавать, ни сопротивляться течению».
Мысль о храме вызывала новый виток страха. «А если жрецы увидят подмену? Сочтут бесом, как и Агния? Предадут очистительному огню?»
Но тут же робко возникла другая мысль, словно луч света в кромешной тьме: «А вдруг... вдруг жрецы — это не только фанатики? Вдруг среди них найдутся мудрецы, способные понять? Ученые, изучающие природу душ? Может, они смогут помочь вернуться домой?»
Надежда была призрачной, почти безумной. Но в ее измученном сознании даже этот слабый проблеск казался спасением. Он помогал бороться с парализующим страхом, принося хрупкое, но необходимое спокойствие.
«Нет, — окончательно решила она. — Бежать — верная гибель. Остаться — хоть какой-то шанс».
Если уж не избежать проверки, пусть она станет ее первым испытанием в этом мире. Она будет осторожна. Постарается не выдать себя. А если раскроют... Что ж, тогда она узнает, действительно ли в этом мире есть место состраданию и разуму. Или ее ждет участь, которую прочила ей Агния.
Она глубоко вздохнула, смиряясь с неизбежным. Решение было принято.
Агнию похоронили на краю леса без лишних слов и церемоний. Карета тронулась в сторону монастыря.
Мелена смотрела в окно. Впереди был храм. А за ним — неведомая судьба Алины Зайцевой, в чьем теле она теперь существовала. Но теперь, по крайней мере, не было Агнии. Не было куклы. Была только она — сорокапятилетняя женщина в теле шестнадцатилетней девушки, с тоской по дому и призрачной надеждой в сердце.
Одиночество в карете оказалось и благом, и испытанием. Без пристального взгляда Агнии Мелена наконец могла остаться наедине со своими мыслями. Но эти мысли вились по кругу: страх, тоска, неуверенность. Сквозь приоткрытое окно доносился стук копыт и грубые голоса мужчин. Этот мир, поняла она, принадлежал им. И ее судьба сейчас находилась в руках сурового Фрола, везшего ее на проверку, смысла которой она не понимала.
Мысль о храме пугала. «Что, если они увидят подмену?» Но в тишине кареты страх начал приобретать четкие очертания, и бороться с ним стало проще. Она вспоминала свою работу — точность диагнозов, годы наблюдений. «Если уж здесь есть магия, связанная с телом, я должна это понять. Я знаю тело лучше многих». Эта мысль, рожденная профессиональной гордостью, стала ее первым оружием против отчаяния.
Монастырь, когда они достигли его, поразил суровым величием. Это была крепость — мощная, серая, высеченная из скалы. От него веяло холодным спокойствием.
Фрол помог ей выйти, его рука была твердой и безразличной.
— Иди за мной, — коротко бросил он.
Внутри пахло холодным камнем, воском и горькими травами. В главном зале в центре лежал Камень — огромный, черный, молчаливый. Мелена почустовала, как по спине пробежали мурашки. Это было нечто древнее и неумолимое.
Испытание юношей она наблюдала, стараясь быть незаметной. Камень отзывался свечением — у одного голубоватым (воздух), у другого охристым (земля). Ритуал казался рутиной. Когда жрец назвал ее имя — «Алина Зайцева» — она поняла, что и от нее ждут формальности.
Шаги давались с трудом. Пол был ледяным. Она протянула руку.
Прикосновение к Камню было похоже на погружение в темную, теплую воду. Тишина. Потом — едва заметная, глубокая пульсация где-то внутри. И Камень ответил.
Сначала — слабое, рассеянное зеленое свечение. Оно было чистым, ясным, но неглубоким, как первый росток. Жрец кивнул, уже готовый объявить о скромных целительских задатках.
И тогда случилось второе.
Из глубины ее существа, откуда-то из самого ядра воли и осознанности, хлынула волна ослепительно-белого света. Он не был цветом — он был самой сущностью света, чистотой доцвета. Он ударил в Камень, не окрашивая его, а будто пронизывая насквозь. Черная поверхность на миг стала прозрачной, и в его глубине на вспышку белого отозвались искры всех цветов радуги — вспыхивая и исчезая, как отзвуки.
Свечение зеленого почти угасло, подавленное этим всепроникающим белым сиянием.
Тишину взорвал возглас жреца. Даже Фрол резко выпрямился. Из тени вышел другой человек — высокий, в темных одеждах, с пронзительным взглядом. Марцелл – настоятель монастыря.
Он подошел вплотную, его глаза изучали не Камень, а ее.
— Зеленый... — тихо произнес он. — Кровь Бурундуковых дает о себе знать. Чистый, но неглубокий отклик. Родовое эхо. — Он сделал паузу, и его взгляд стал тяжелее. — Но это... Белое изначальное. Универсальная основа.
Марцелл обернулся к Фролу.
— Вы понимаете, что это значит? У нее есть связь с силой исцеления по крови. Но ее истинный дар — основа для любого пути. Он не окрашен. Он... пластичен.
— Что это меняет? — хмуро спросил Фрол.
— Это меняет все, — голос жреца зазвучал властно. — Обучать ее здесь, как рядовую целительницу, — все равно что лить океан в кувшин. Ей нужна Имперская Академия. Только там смогут понять, как работать с такой основой. И только там она сможет по-настоящему развить то родовое наследие, что проявилось зеленым.
— Академия? — Фрол фыркнул. — Это невообразимые расходы!
— Храм, — перебил Марцелл, — помнит долги. И помнит заслуги. Род Бурундуковых когда-то дал империи великих целителей. Мы дадим наследнице этого рода, проявившей хоть искру родового дара, шанс его возродить. Храм предоставит беспроцентную ссуду на обучение в Академии. Это инвестиция не только в девушку. Это инвестиция в восстановление утраченной традиции.
Мелена слушала, затаив дыхание. Род. Наследие. Эти слова придавали происходящему новый смысл, но не тот, что предполагал жрец. В ее сознании щелкнула важнейшая мысль, несущая внезапное, глубокое облегчение.
Если Камень видит во мне мага... если он показывает дар, пусть и странный... Значит, я не "бес".
Вдруг вспомнились отрывочные, полные страха слова Агнии: "Одержимых Камень не видит... не видит!". Ведьма была уверена, что артефакт подавления нужен, чтобы скрыть "беса" от проверки. Но Камень увидел. Не одержимость, а магию. Значит, ее ситуация — не просто подмена души при смерти. Это что-то иное, настолько редкое, что о нем не вспоминают в контексте одержимости. Для храма и этого мира она теперь — просто Алина Зайцева, девушка с необычным, но признанным даром. Это осознание было подобно глотку воздуха для утопающего.
Но вместе с облегчением пришло и ясное понимание. Теперь она была не скрывающейся беглянкой, а ученицей, принятой под крыло храма. У нее появится доступ к знаниям, защита, возможность учиться. Пусть этот путь сложен и полон новых вызовов — он был ее путем, а не дорогой в золотую клетку, приготовленную дядюшкой.
Фрол, видя железную волю в глазах Марцелла, лишь мрачно кивнул. Спорить было бессмысленно.
Когда они выходили, Марцелл нагнал ее.
— Белый свет — это не проклятие, — сказал он тихо, но так, что слова прозвучали с непререкаемой ясностью. — Это чистый холст. Да, на него придется наносить краски усилием воли. Зеленый цвет твоих предков — это уже намек, готовый оттенок на палитре. Возможно, это и есть твой путь. Академия поможет это выяснить.
Выйдя на монастырский двор, Мелена чувствовала себя иначе. Страх — быть сожженной на костре как бес — отступил, растворившись в лучах того самого белого света. Его место заняло трезвое понимание: впереди долгая учеба, трудное освоение магии. Но это был вызов, который она, была готова принять. Дорога вела к знаниям. А знания, как она хорошо понимала, — это сила. И теперь у нее появился шанс эту силу обрести.