С холодами пришёл голод. И никто к нему оказался не готов.
Когда беспокойной личинкой она опустилась на мягкий ил, это место казалось поистине благодатным. Лёгкое течение несло с собою нескончаемый мутный поток. Подставить ему убос, приоткрыть створки и замереть… Не нужно было даже шевелиться: вода делала всё, что нужно. Еда, вкуснейшая, обильная, сама лезла на щупальца.
Мелкие реснички лофофора пришли в движение. Она вдохнула воду. Тонкий, острый привкус множества химических сигналов. Крики страдающих соседок. «Пища закончилась!» «Мы хотим есть!» «Еды больше нет!»
Ничего она не добавила в эту запаховую какофонию. Можно сказать, проявила гордость. Лишь раскрыла створки, насколько смогла. Увы, не слишком-то и широко.
*
Была она тогда совсем юной. Брюшные шипики, ещё не обломанные, накрепко увязшие в иле, придерживали, не давали течению снести невесомое тельце. Красиво округлое, и, конечно, правильно сориентированное. А как иначе? Она не какая-нибудь дёрганая криноидея, ей недосуг вертеться в поисках съестного. Выбор делается раз и навсегда. Спиной к течению, в самом вкусном, самом богатом месте.
Шипиками тогда она и ощутила вибрацию. Приближалось что-то большое. А всё большое опасно. Наверное. Может быть. При встрече с большим нельзя полагаться на случай! Сомневающиеся долго не живут.
Мгновение — и она подобралась, крепко стиснула створки раковины.
Вибрация нарастала, становилась невыносимой. Вдруг — толчок! Дно ушло из-под брюха, мир закрутился, перевернулся, ещё раз, и снова…
Вибрация постепенно стихла. Опасность миновала…
Она осторожно высунулась из своего укрытия и втянула воду. Вкус почти не поменялся, лишь висел рядом чей-то резкий, незнакомый аромат. Вот только течение почему-то ощущалось совершенно иначе. Она ушла в себя, попробовала разобраться, прислушалась к органам, отвечавшим за чувство равновесия. Попробовала раскрыться и почти сразу же упёрлась во что-то твёрдое…
Она лежала на боку, зажатая между камней!
К счастью, течения хватало на всех. Даже таких невезучих, как она. Что там размывалось, риф? Логово хищников, чьи остатки пира попадали к ней на стол? Такие вопросы не слишком-то и волновали. Есть еда — хорошо. Нет еды… А куда ей деться? Решительно, так не бывает, потому что не бывает никогда. Море — оно же всегда накормит!
Оказалось, что не всегда.
*
Голод уже обратился саднящей болью. Она выпустила лофофор наружу. Тысячи ресничек высунулись из-под хитиновой скорлупы, робко задрожали. Мягкие спирали, скрученные под раковиной, пришли в движения. Спинная створка приподнялась.
Она выбивалась из сил, прокачивая через себя все новые и новые порции воды. А в них лишь жалкие крохи… Да и те с горьким привкусом разложения. Но она не сдавалась. Просто не умела сдаваться. Она знала: чтобы жить, надо шевелиться. Пока можешь…
И тут клеточки мантии почуяли упавшую сверху тень. А за ней пришла вонь. Рыбья слизь. Трупный смрад. Резь адреналина. Запах изготовившегося к атаке хищника.
Спешно втянуть реснички, выбросить сигнал: «Берегись! Смертельная опасность!» И сжаться, скорее затаиться под толстым хитином! Огромная, прочная раковина, которая, по задумке, должна уберечь от любого врага. Её крепость, идеальная и неприступная. Но знал ли об этом хищник?
Она не видела, как вокруг резко, одна за другой захлопывались соседи. Лишь чувствовала чужую химию. Всё пропахло опасностью. А где-то там, в метрах над нею взмахнул широченными грудными плавниками невиданных размеров хелодус…
Быть большим хорошо. Большой — значит сильный. Большой — значит, быстрый. Большой никого не боится. Наоборот, все боятся большого, а большой может всех съесть. И ест!
Так, наверное, думал хелодус, рассекая водную гладь тупым чешуйчатым рылом. А может, и не думал вовсе. Он был занят. Холодные бусинки глаз зыркали по сторонам, выискивая добычу. Пасть, усыпанная затупленными пирамидками зубов, вожделенно приоткрылась.
Хорошо быть большим. Можно любого сожрать. Плохо, когда всех уже сожрал.
Нутро хелодуса сводило от голода. Он был готов проглотить любую дрянь, пусть даже самую горькую, самую отвратную…
И тут откуда-то снизу донесло вожделенный запах. Как по заказу. Горькая. Жёсткая. Но еда!
Не думая и не теряя времени, рыба развернулась в толще воды и ринулась ко дну.
Вода туго хлестнула, ударила в сжатые створки. Взбитая муть противно зашуршала по хитину. Что-то мощное упёрлось в раковину, сдавило до хруста, потащило… соскользнуло!
Она безвольно повалилась на грунт. Плашмя. Можно было бы, наконец, раскрыться во всю ширь, если бы не…
Хелодус раскрыл пасть и выпустил камень. Не та добыча. Поспешил. Из-под сломанного зуба потянулось облачко крови. Обидно. Но ничего страшного. Самый большой сам кого хочешь обидит. Зуб не последний. Спешить некуда. И не надо. Самый большой сейчас спустится и всех сожрёт. Самый большой — самый голодный!
Новая волна! Удар, ещё удар! Целые вихри песка и ила прокатывают по спине. Море вокруг будто взбунтовалось. Запахи и сигналы слились в сплошной тревожный шум: кровь, слизь, крики страха, боли. И новый, никогда ранее не слыханный сигнал. След смерти…
Хелодус пировал. Короткий, точный бросок. Челюсти смыкаются на раковине. Впиваются зубы, давят, жмут, дробят. Хитин крошится с оглушительным треском. Сочный хруст — это ломается защёлка, рвутся мускулы-замыкатели. И наконец, мягкое, нежное мясо!
Осколки створок плавно опускаются, устилают илистое дно. Кровь сносит течением.
Самому большому хорошо. Пусть горько, зато сытно. Даже пикантно. Самый большой доволен. Но самому большому хочется ещё! Рыба ворочается в илу, довольно бьют хвост и плавники, рыло выцеливает новую жертву.
Ток воды несёт вибрации. И она знает, как их читать. Хрустят раковины. Одна за другой её соседки прекращают быть. Превращаются в питательную кашицу и исчезают в ненасытной утробе. Умей она думать, сознание заполнила бы лишь одна мысль. «Только не меня… Только не меня следующей…» Зато она умела бояться. И от страха сжиматься всё плотнее. Единственная доступная форма защиты.
И вдруг — хлёсткий удар! Она почувствовала, как оторвалась от дна, как верх и низ начали меняться местами. Она летела и летела. Странное чувство движения, детского, давно забытого. Впрочем, оно не затянулось.
Брюшная створка мягко ткнулась в ил. Какое-то время она лежала неподвижно, но вскоре осмелела, осторожно приоткрылась, попробовала воду на вкус.
Вода пахла пищей! Так вкусно, так чудесно!
Она резко раскрылась, и её лофофор заработал, напряглись мягкие щупальца, начали свой привычный танец, заплясали на них голодные реснички. Она втянула столько, сколько смогла. Она блаженствовала! Через какое-то время наелась, расслабилась. Устроилась поудобнее. Течение теперь справлялось само: вода несла пищу в раскрывшийся зев и, отдав всё ценное и вкусное, выходила через боковые уши, заодно вымывая наружу отходы.
Разыгравшаяся неподалёку трагедия больше никогда её не беспокоила…
Очередная порция мяса провалилась в рыбью глотку. Хелодус тяжело оторвался от дна и подвсплыл. Ушибленный хвост саднил, но он не обращал на это внимание. Самый большой смелый. Самый большой не боится боли. Зато самый большой снова сыт. И снова может делать всё, что ему хочется.
Он извернулся и поплыл прочь. Через некоторое время муть осела. На дне остались лишь куски изломанных раковин… И к ним уже ползли первые робкие падальщики…
*
Дни сливались в недели. Недели в годы. Она росла, и на раковине появлялись все новые и новые слои. Страшный шрам от зубов хелодуса постепенно затягивался.
Порой вода становилась холоднее, и тогда течение ослабевало, еды становилось меньше. Но после непременно приходило время тепла и изобилия. Каждый такой раз, подкопив сил, почувствовав, что время пришло, она выпускала на волю облачко своих будущих детей. Многим из них суждено было сгинуть в океане. Но некоторым везло. Завязывались зародыши. Превращались в личинок. Те присматривались к миру своими подслеповатыми глазками и спешили занять в нём своё место. Желательно побыстрее и поближе к родителям. Питаться-то они ещё не умели, но уже очень хотели попробовать!
В какой-то момент она осознала, что вновь находится в центре огромной колонии. Десятки химических сигналов сливались в единый, уютный фон. «Всё хорошо!» «Всё спокойно!» «Корма в достатке!» «Мы вместе!»
Вместе и вместе. Так даже лучше! Можно спокойно питаться и отдыхать…
*
Однажды море неуловимо поменялось. Течение будто сбилось, заметалось, к нему примешались непривычные, странные вкусы.
Понятно. Наверху снова разгулялся шторм. И ладно. Здесь эти проблемы никого не беспокоят. Не повод зажиматься, напрягаться. Глубина — самая надёжная защита. Досюда никакие волны не доходят.
Никто даже не подумал выпустить сигналы опасности.
Тугие струи дождя нещадно хлестали одинокий вулканический островок. Мутные потоки неслись по крутым склонам, срывая хилую растительность, смывая редких обитателей. Ветер будто обезумел, злобно избивал туфовые скалы, на которых не осталось ничего живого. Как тут удержаться мягкой, молодой породе? Она и не удержалась. Сель не заставила себя долго ждать.
Вода внезапно превратилась в тяжёлую мутную жижу. Ударила, подхватила, понесла, закрутила, бросила, вмяла в дно. Мир вокруг стал совершенно непонятным, враждебным. Много пищи, много воздуха — почему невозможно ни лежать, ни есть, ни дышать?
Она сделала то, что умела — сжалась покрепче. Поздно. Песок и грязь успели набиться в узкую щель между створок. Лофофор бешено задёргался, пытаясь избавиться от грязи. Но то, чем стала вода, сдавило раковину так, что не пошевелиться. Она надавила на эту толщу изо всех сил — тщетно. Она не сдавалась, дёргалась, жала. С каждым движением силы таяли.
Последним, что она почувствовала, был слабый привкус железа и серы. А после никаких вкусов и запахов не стало.
*
320 миллионов лет спустя в окрестностях г. Тарусы.
— Юль, подойди! А такая нужна? — крикнул парень.
Девушка, помогая себе молотком, спустилась по карьерной стенке.
— Где? Покажи!
— Вот, глянь, — он протянул камень, на котором явно выделялась выпуклая створка окаменелости. — Только она коцаная какая-то.
— Хорошенькая… — пригляделась Юля. — Браха…
— В смысле?
— Ну продуктида, Gigantoproductus giganteus. Нижний карбон вроде. Сейчас мы её… — в пару движений девушка отбила лишнюю породу, покрутила в руках. — А знаешь, это не скол, это прижизненный шрам. Видишь, как сглажен? Значит, залеченный.
— Ну так тебе такая нужна?
— Шутишь? Это уже не мне в коллекцию, ей и институт будет рад. Вот и узнаем, кто остался голодным. Интересный след, как будто пирамидку вдавили. Молодец, ракушечка, что до нас дожила!
Ступино, 2025 г.