Еду в автобусе, за окном темно. Маршрут знаком с детства. Но последние пару лет фонари отчего‑то светят тускло, и я с трудом ориентируюсь по редким светящимся вывескам. Так и вывески — величина не постоянная. Проплывающая мимо торговая точка минимум трижды меняла профиль. Поди уследи.
Всё чаще ловлю себя на мысли, что стал ворчлив. А ведь казалось, этого никогда не случится. Мнилось, что утекающая сквозь пальцы молодость — это не про меня.
Рядом стоит женщина. Она только что вошла и бросает на меня короткие, почти тревожные взгляды. Я поворачиваю голову в её сторону. Женщина как женщина: довольно высокая, не полная, но и не худая, лет на пять меня младше, наверное. Выглядит хорошо, но при том без претенциозности и вычурности — всего в меру. Одним словом, приятная. Хотя и не в моём вкусе.
Она выходит на той же остановке, что и я, и продолжает обстреливать меня взглядами, как корсар, преследующий неповоротливый галеон.
Наконец я слышу:
— Ну ты что, так и не признаешься?
Я поднимаю взгляд. Вроде бы в чертах лица есть что‑то знакомое.
— Ты реально не узнаешь? Вот ведь как! А ведь не так уж много лет прошло!
Лет. Всё‑таки лет. Не месяцев. За годы я мог и забыть. Я вообще плоховато запоминаю лица: если меньше трёх раз человека видел, не вспомню даже через несколько недель. А тут… годы. Кто ты, незнакомка? Может, вообще обозналась?
— Ну, Саааш, — тянет она. Кажется, не обозналась. Имя‑то моё.
Тем временем попутчица приступает к психологической терапии уже более требовательно:
— Давай, вспоминай.
Рад бы. Момент‑то неловкий. Я вообще до сих пор ни слова не проронил. Молчалив, как сом, ударенный трижды об лёд, но так и не переметнувшийся в доброго молодца.
И тут, когда её профиль отпечатывается на неоновом фоне витрины свадебного салона, приходит запоздалое озарение.
Чёрт‑те знает почему.
— Документы… Ты помогала мне оформлять документы.
Её, надо сказать, совсем не радует моя сумбурная реплика.
— Ты что, даже… имя моё забыл?
В её голосе звенит, как чуть провисшая струна, сдерживаемая обида.
Да хоть провалится на месте! Я и правда забыл! Наташа? Или Света? Да нет, точно Наташа! А если нет? Вот же угораздило!
— Давай завернём в кафе, — вход в закусочную быстрого питания для меня сейчас как дверь в выручай‑комнату для мальчика со шрамом: спасти меня может лишь волшебство.
— Посидим, выпьем чашечку кофе, съедим по пирожному.
— Лучше уж по чизбургеру, — покладисто соглашается она. Я помню её такой: не любящей сладкого, доброжелательной и терпимой, но настойчивой. Судя по всему, годы мало что изменили.
Стоит верхней одежде оказаться на вешалке, меня настигает тот же вопрос:
— Ты реально не помнишь, как меня зовут?
И я признаюсь честно и кратко, как на духу:
— Да.
Повисает пауза.
— Жаль, — так же коротко откликается наконец она. — И немного обидно.
— Я понимаю.
И я действительно понимаю её. Она же не просто помогала мне с документами. Мы встречались. Недолго. Но достаточно, чтобы разделить несколько раз постель и даже познакомить сыновей, которые тогда только что пошли в школу. А сейчас им уже по четверть века. Так что не так уж и мало лет минуло.
— Ты мне именно за это и понравился.
— За что?
— За откровенность. Прямолинейную иногда. Чересчур даже, до грубости порой. Зато без лицемерия.
Женщина без имени хранит в памяти, как в шкатулке, все расколотые фрагменты наших куцых встреч. А я — вот нет. Она помнит, какой я. А я вот почти ничего не могу вспомнить. В омуте памяти не то чтобы пустое место… но как будто акварельный холст, оставленный под мелким осенним дождём: краски поблекли, очертания фигур расплылись, превратившись в растушёванные пятна. Почему так?
— Ты бросил меня по телефону.
В её тоне нет ни обвинения, ни горечи — просто констатация факта.
Мне думается, что «бросил» — слишком громкое слово. Не бросал я. В моём понимании, конечно. Просто так получилось.
— Хочешь сказать: «Просто так вышло, извини, подруга»? Так ты уже извинялся. Тогда.
Вообще‑то я ничего не хотел говорить. Но то, что она с такой точностью предугадывает ход моих мыслей, немного пугает.
Вот и кофе готово: моя слойка с черничной начинкой и её чизбургер. Или как он там сейчас обзывается?
— Расскажешь, что тогда произошло?
Я отхлёбываю кофе, надкусываю пирожок, обжигая горячей начинкой язык, и киваю.
— Тебе надо собраться с мыслями?
Она тоже аккуратно надкусывает нечто с сыром.
— Нет. Не надо. Всё просто и можно изложить в двух словах. Я встретил тогда свою вторую и, наверное, последнюю большую любовь.
— И не смог устоять перед соблазном?
— Да тут даже не в соблазне дело. Ведь некоторым за всю жизнь так и не удаётся пережить такого. И кто бы на моём месте отказался?
— Наверное, никто, — неожиданно легко соглашается она.
— То‑то и оно, — зачем‑то уточняю почти назидательно… и ужасно неуместно я. Дурак дураком и уши холодные, как сказала бы моя бабушка.
— И где же она?
— Кто?
— Твоя любовь.
Она наметанным глазом окидывает абсолютно точно неглаженые брюки, заклеенную куртку и ещё более потрёпанные ботинки. Если честно, мне давно плевать, как я выгляжу со стороны.
— Прошла, — пожимаю плечами я. От реальной боли и воображаемых скелетов в затопленных отсеках меня надёжно отделяют пара дюжин с разной степенью успеха задраенных переборок — сработанных на совесть собственными руками аварийных щитов.
Я добавляю, делая попытку перевести всё в шутку:
— Прошла, как простуда. Как утренний туман. Как каравелла по волнам.
— Вернуть если б всё? Сделал бы другой выбор?
Её пальцы опасно сжимают хрупкий пластик кофейного стаканчика. Она не принимает моего легковесного тона на веру.
— Нет. Зачем?
— Неужели тебе так дорого давно ушедшее переживание?
Я вздыхаю. Вот теперь действительно приходит пора собраться с мыслями для ответа.
— Не знаю. Да и не в этом суть.
— А в чём?
— В том, что ты меня спрашиваешь о выборе. И иной раз выбор у человека и правда есть. А иной раз он не предусмотрен.
— Как это?
— Да вот так. Судьба. Остаётся только встретить её достойно: лицом к лицу — как подарок, как проклятие, как испытание. Тут уж кому как повезёт.
— У тебя получилось «встретить достойно»?
Под её пытливым взглядом я опускаю глаза.
— Нет.
— Сочувствую, — произносит она с ноткой разочарования.
Женщина без имени ставит точку в разговоре и уходит в ночь, не прощаясь.