***
Город утопал в протестах. Беспорядки, вспыхнувшие из‑за антикоррупционной поправки мэра, тянулись уже целую неделю. Народ, обычно прикованный к телевизорам, сорвался с места и вышел на холодную, залитую дождём улицу. Сначала — десятки, потом сотни, потом тысячи. И вскоре всё пространство заполнила живая, гулкая масса.
Когда люди стекались на главную городскую площадь к условленному часу, с высоты они выглядели как змеи, скользящие по каменным трещинам города, спеша к его сердцу. Но собравшись вместе, они превращались в исполина — в титана, растянувшегося между домов. Он лежал, ворочался, не находил себе места, словно его терзала боль. Казалось, ещё миг — и он наберётся сил, встанет и пойдёт по стране, сметая всё на своём пути.
Город дрожал и стонал под весом исполина. Каждым вечером он чувствовал, как тот оживает. Ближе к утру титан, утомлённый, засыпал, а то и вовсе умирал, чтобы вечером возродиться с новой силой.
Никто не мог совладать с этим великаном. Но мэр не собирался сдаваться. По утрам, когда исполин иссякал, в город въезжали небольшие чёрные автобусы — раковые опухоли титана, и рвали его на куски. Они останавливались у поредевшей толпы протестующих, устало возвращавшихся домой, и выхватывали первых попавшихся людей. Автобусы набивались до отказа и исчезали так же внезапно, как появлялись.
Тем, кому удавалось избежать этой жатвы, оставалось лишь украдкой, обходя проспекты и главные улицы, пробираться к своим домам.
***
После очередного налёта, спасаясь от жнецов с дубинками, фанатично пытавшихся перемолоть как можно больше «испорченных плодов» города, от толпы незаметно отделились трое совершенно незнакомых друг с другом людей.
Антон пил вечером один, как делал это почти всегда. Алкоголь постепенно затуманивал голову, и в какой‑то момент ему показалось, что он готов на подвиг. За окном гулко кричала толпа, и эти звуки тянули его наружу. Он оглядел квартиру. Тесная однушка, давно потерявшая вид, казалась ему клеткой. Старая мебель, купленная когда‑то вместе с женой, теперь казалась чужой и стояла как памятник прошлому. Когда ушла жена, квартира осталась ему — вместе с пустотой и тишиной.
Все мечтают стать героями. Никто не мечтает оказаться серым рабочим на заводе, доживающим свой век в одиночестве, среди выцветших обоев и скрипучих шкафов. Но если вдруг кто‑то об этом мечтал, тогда Антон исполнил его мечту.
Антон подошёл к окну. На секунду представил, что он бросает коктейль Молотова в ряды солдат, а затем произносит пламенную речь, стоя на сгоревшем автомобиле. Осушив рюмку водки, он накинул куртку и выбежал во двор.
Вася вместе с коллегами вышел из проходной завода. Вместо того чтобы направиться к автобусной остановке, они свернули за угол и, передавая друг другу пластиковый стаканчик, осушили несколько бутылок водки, купленной заранее. Мужики привычно ругали власть, жаловались на жизнь, но постепенно их слова перестали доходить до Васи.
Он уже не слушал их — внутри него говорил чей‑то голос. Голос был вязкий и тягучий. «Если бы чиновники не воровали, ты жил бы хорошо. Зарабатывал бы больше. Не ругался бы с женой. Может, и жена была бы другая…». Мысли путались, но голос звучал громко и уверенно.
«И ведь ничего не нужно делать, — продолжал голос. — Не учиться, не искать новую работу. Достаточно свергнуть мэра — и жизнь станет лучше. Тогда уже можно даже бросить пить. Зачем пить, если всё и так будет хорошо?»
Вася оставил компанию пьяных мужиков. К автобусной остановке он опять не пошёл — домой ехать не хотелось. Голос внутри велел идти к мэру. Спросить, зачем тот портит ему жизнь. Как именно портит, Вася уже не помнил, и объяснить не мог. Но голос был настойчив: идти надо.
Третьей в их компании оказалась девушка. Невысокая, симпатичная блондинка в спортивной кофточке и обтягивающих джинсах, в которых её попа выглядела неприлично соблазнительно. По правде говоря, Антон оказался рядом с ней потому, что в толпе давно шёл позади и не мог отвести взгляд от её фигуры. Когда подъехал автобус, он инстинктивно рванул следом, будто боялся потерять её из виду. И по какой‑то молчаливой договорённости они продолжили путь вместе.
— Меня Антон зовут, а вас? — спросил он, обращаясь скорее к девушке, чем к грязному нетрезвому мужику, который плёлся позади. Но первым отозвался именно тот.
— Вася… На работу через три часа, а я домой со вчерашнего дня так и не заходил, — пробубнил он жалобно, резко остановился и опустил взгляд. Под ногой оказалось что‑то мягкое. Вася отшатнулся, увидев мёртвую кошку, и брезгливо отпрыгнул в сторону.
Антон промолчал — он даже не слушал Васю. Всё это время его взгляд был прикован к лицу девушки.
— Маша, — коротко отозвалась она, заметив его пристальное внимание.
— А ты… — начал Антон, пытаясь завязать разговор, но его перебил внезапно подбежавший Вася.
— Я этот звук ни с чем не спутаю! Прячемся!
Теперь и Антон услышал гул мотора. В ста метрах, из‑за угла дома, медленно выползал старый «ПАЗик».
— Бежим! — скомандовала Маша и, не дожидаясь никого, рванула в первый попавшийся подъезд. Вася бросился следом. Антон, задержавшись на секунду, последовал за ними.
Внутри было темно, пахло затхлостью и сыростью. Все трое прижались к стене у двери и замерли, прислушиваясь к звукам снаружи.
Звук мотора приближался. Антон на миг представил себя капитаном подводной лодки, которая в глубине моря скрывается от вражеского эсминца. Звук дизеля эсминца становился всё громче, пока не стал совсем невыносимым. Сейчас в воду упадут железные бочки — глубинные бомбы. Но вместо этого он услышал, как со скрипом распахнулась железная дверь автобуса, и грубый мужской голос коротко скомандовал: обыскать подъезд.
«Я видел, они сюда забежали», — добавил голос. Компания, забыв обо всём, рванула вверх по лестнице. Маша дёргала ручки дверей, надеясь, что хоть одна окажется не заперта.
Старая пятиэтажка. Две квартиры на каждом этаже. Всего десять. С каждым пролётом шансов становилось меньше. Оставалась надежда на дверь чердака.
На пятом этаже, когда снизу уже доносились отчётливые шаги тяжёлых армейских ботинок, одна из ручек спасительно щёлкнула. Все трое ввалились в чужую квартиру.
Антон запер дверь и посмотрел в глазок. Один пехотинец остановился у двери, другой поднялся выше.
— Выход на крышу заперт, — вернулся он спустя полминуты. — Значит, ушли в одну из квартир. Наверняка живут здесь. Уходим.
Тот, что стоял у двери, осторожно дёрнул ручку. Потом соседскую. Убедился — обе заперты. В последний раз оглядел площадку и медленно зашагал вниз.
— Ну что там? — шёпотом спросил Вася. — Ушли, — с облегчением выдохнул Антон.
— Подождём пару минут и уходим, — Маша посмотрела в глубь тёмной квартиры. — Жутко здесь.
— Квартира как квартира, — осмотрелся Антон. — Наверняка бабушка какая‑нибудь живёт.
Маша улыбнулась. Антона порадовала её улыбка.
— Даже не будем извиняться перед хозяевами? — нервно спросил Вася, о существовании которого Антон с Машей, похоже, забыли.
— Кажется, они спят и ничего не услышали. Просто тихо уйдём — и всё, — Антон посмотрел на Машу. Та одобрительно кивнула.
Несколько долгих минут компания сидела в тишине.
— Идём, — Антон повернул ключ и нажал на ручку. Дверь не поддалась. Он повернул ещё раз. И ещё. Ничего. Замок оставался заперт. Он судорожно дёргал ручку, но та не поддавалась.
— Так вот почему она была открыта, — протянул Вася. — Замок сломан. Теперь точно опоздаю на работу… ещё голова раскалывается, и есть ужасно хочется.
— Не хнычь, — перебил Антон.
— Может, это ловушка, — очень тихо произнесла Маша.
— Пойдём знакомиться с хозяином, — сказал Антон нарочито громко, будто проверяя собственную смелость. И первым шагнул в густую темноту квартиры.
Только теперь, когда опасность быть схваченным миновала, Вася почувствовал, как в квартире душно. Казалось, окна здесь не открывались вечность. Зеркало в прихожей скрыто под тряпкой. Где‑то в темноте прожужжала муха.
Антон распахнул двустворчатую дверь в гостиную — и их взору предстала страшная картина.
Посреди комнаты на покорябанных табуретках стоит гроб. Внутри — покойник. Лежит набок, словно брошен небрежно. Две бледные старухи сидят рядом на диване, будто статуи. Чуть дальше в кресле — старик, такой же белый, такой же неподвижный. Глаза у всех открыты, но жизни в них нет. По лицу старика ползала мерзкая, жирная муха — единственное живое существо в этой комнате.
Шкаф, табуретка, тумба без телевизора. И тишина. Всё выглядело так, будто смерть поселилась здесь навсегда.
От увиденного по телу Антона пробежала неприятная дрожь. Ему захотелось развернуться, выбить дверь или выпрыгнуть в окно — лишь бы не оставаться здесь ни секунды. Наверняка он так бы и сделал, будь один.
— Ой… — сорвалось у Маши.
— Они… они все мертвы? — спросил Вася вслух. А про себя подумал: что‑то здесь не так.
— Похоже, что да, — ответил Антон, стараясь сохранять спокойствие.
— Я пересплю с любым, кто откроет эту проклятую дверь и выпустит меня отсюда, — процедила Маша сквозь зубы.
— Ладно, — выдохнул Антон, окончательно осмелев от слов Маши. — Пойду посмотрю, что можно сделать.
Он шагнул к выходу, и Маша, не отрывая взгляда от мёртвых тел, последовала за ним.
Оставшись один, Вася медленно подкрался к покойнику, словно боялся разбудить его, и всмотрелся внимательнее. Мужчина лет семидесяти, в чёрном костюме. В чёрных ботинках. Ботинки! Они были испачканы грязью.
Труп лежал в гробу небрежно. В воображении Васи комната оживала: покойник выбирается из гроба и принимается пить кровь пришедших проститься с ним. Внезапно наступает утро, и покойник не успевает забраться в гроб — падает внутрь, так и не устроившись удобно. Но что‑то здесь не так, эта мысль не даёт Васе покоя.
Фантазии прервал грохот из соседней комнаты. На кухне Антон лихорадочно шарил по шкафчикам, пытаясь найти хоть что‑нибудь, что поможет выбраться из квартиры: топор, лом, запасной ключ, телефон… Ничего.
Антон с Машей вышли на лоджию. Голова закружилась от свежего воздуха, и Антон вспомнил, что не спал уже сутки. Лоджия, как и остальные окна квартиры, выходила на небольшой сквер. Шёл дождь. На улице не было ни души. Никакой пожарной лестницы. Значит, перелезть к соседям через лоджию — тоже невозможно, устало подумал Антон.
Они вернулись на кухню. Маша открыла холодильник. Долго смотрела внутрь. Потом взяла йогурт, посмотрела срок и бросила обратно. — Я раньше любила такие, — с досадой сказала она.
Оставалось осмотреть спальню. Как и вся квартира, она не видела ремонта долгие годы. Старая мебель. Засаленные, выцветшие от времени обои с чёрными прямоугольниками — следами когда‑то висевших постеров. Немытое окно, сквозь которое едва пробивался свет.
Шкаф пуст. В ящике стола — только карандаши и ручки. Больше в этой комнате осматривать было нечего.
Вошёл Вася. Сказал, что в гостиной, кроме старого постельного белья, ничего нет. На предложение Антона связать его и спуститься через окно покачал головой.
— Слишком старое. Не выдержит. Порвётся, — сказал он устало.
В туалете — ничего. Как и в ванной. Только множество шампуней, гелей и лосьонов для всех частей тела. Обычно в таких старых квартирах полно всякого ненужного хлама. Но здесь будто кто‑то всё прибрал перед их приходом.
Наверняка квартиру собирались сдавать, как только похоронят последнего её обитателя, — подумал Антон. Но что‑то пошло не так. Что же здесь произошло?
Потом были попытки выбить дверь. Стучать в стену к соседям. Кричать прохожим в сквере. Всё тщетно.
Дверь — металлическая. Стены — толстые. Сквер — далеко.
Вася прикрыл дверь в гостиную. После, уставший, уснул за столом на кухне, подложив руки под голову.
Он проснулся от крика Антона. Попытался резко встать, но руки и ноги затекли от неудобной позы.
— Клопы кусаются! — кричал Антон, выбегая из спальни. За ним вышла сонная Маша — в короткой маечке и кружевных трусиках. Пока Вася спал на кухне, они заняли единственную кровать.
Антон продолжал причитать уже из ванной. Маша молча прошла за ним.
— Пойдём, я тебя утешу, — сказала Антону Маша. Он мгновенно забыл про клопов и, держа Машу за руку, пошёл за ней в комнату.
Обессиленный Вася тут же снова уснул.
В следующий раз его разбудил уже крик Маши. В этот раз из спальни никто не выходил, и Вася вошёл сам. На кровати неподвижно лежал, уперев мёртвый взгляд в потолок, бледный Антон. Забившись в угол, в слезах, не сводя глаз с мёртвого Антона, сидела Маша.
— Его клопы кусали, пока он спал, — тараторила она сквозь слёзы.
— Он жаловался, жаловался без конца.
— Наверное, это из‑за них. Может быть, у него аллергия.
— Ага, и у тех, кто в гостиной сидит, тоже аллергия, — саркастично ответил Вася. Он знал, что это не клопы. Его самого укусили пару раз, но он‑то жив.
Вася вбежал в гостиную. Он был уверен, что увидит мертвеца уже в другой позе. Но мертвец лежал так же, как вчера. Всё было как вчера, только старый дед упал с кресла и теперь лежал на полу в неестественном положении. «Правда, что ли, клопы?» — подумал Вася.
Что‑то не давало ему покоя. Мысль крутилась в голове, но он не мог её уловить. И вдруг понял: гроб покойнику мал! Это не его гроб! Если по ширине он ещё кое‑как помещался, то в длину гроба совсем не хватало. Кто‑то перетащил его в гроб, чтобы выдать за виновника этого скорбного события. Об этом говорила и одиноко стоящая табуретка. Дед сидел в кресле, две бабушки — на диване. А для него принесли табуретку из кухни. Но где сам мертвец? И для кого всё это представление? Для нас? Маша была права: нас заманили в ловушку. Но мы сами сюда пришли... Хотя нет. Нас привела сюда Маша! Васю словно окатили ледяной водой. Следы от постеров на стене. Разнообразие шампуней в ванной. Это квартира Маши. Это её гроб. Это её похороны. За спиной скрипнула половица. Вася резко обернулся. По ужасу на его лице Маша догадалась: он понял — клопы здесь ни при чём.
***
Протесты продолжались вторую неделю, хоть уже и стали угасать. Всё — благодаря находчивости мэра. Его люди, под видом кураторов, каждый день стали выплачивать протестующим фиксированную сумму за присутствие. Это вызвало раскол в лагере демонстрантов. Одни обвиняли других, что те приходят только за деньги, а не по велению совести. Оппозиция распалась на несколько мелких ячеек, и у каждой появился свой лидер. Митинги становились всё менее организованными. Протест постепенно сходил на нет. В один из дней кураторы внезапно перестали платить. Люди, привыкшие к ежедневным выплатам, бесплатно выходить на митинг уже не хотели. Протест захлёбывался. Великан засыпал всё чаще и чаще, пока не умер в последний раз — так и не набрав достаточно силы, чтобы пройти по стране и дойти до других городов.
Утренний дождь смыл крики и гул толпы. Коля быстрым шагом пробирался сквозь дворы. Все эти митинги были ему совершенно не интересны. Он пошёл лишь ради друзей. Автобусы‑харвестеры стали ездить реже, поэтому прогулка обещала быть безопасной. Потом он потерял друзей в толпе. Не особо расстроившись, Коля побрёл уставший в сторону дома. По дороге домой он встретил… Его размышления прервало что‑то мягкое под ногой. Коля посмотрел под ноги — это была мёртвая кошка. Он ускорил шаг, стараясь не отставать от своей новой знакомой. По дороге домой он познакомился с девушкой. Она пригласила его к себе. Это было куда интереснее, чем стоять в толпе и кричать бессмысленные лозунги. А друзья пусть и дальше свергают власть в городе — ему это было не интересно.
— Нам сюда, — сказала невысокая блондинка и проскользнула в подъезд старой пятиэтажки.