Звёздная ночь. Через кладбище, мимо заросших надгробий, заваленных мусором склепов, рябящих голограмм, потешных столбов и высоченных деревьев пробираются Биггрибиб и Киддилиди. Молодые парни, разодетые в психоделически-чёрные одёжи с разноцветными зелёно-жёлто-оранжево-синими карманами, пришитыми заботливыми дизайнерами на тех местах, до которых без особых проблем можно дотянуться в каком бы из измерений изменённой реальности не прибывал носящий сие одёжки. На поясах у парней сумки. В сумках у кого что: у тощего Блондина Бирггибиба куча бирюзово-фиолетовых грибов, у Пухляша Киддилиди несколько банок газизировки.
Идут ребятки к поляне. Путь их освещают фонарики смартфонов, сидящие под не моргающими глазами камер.
— Ну короче, я уже на серьёзных подумываю купить электрический пистолет, да брать его с собой на работу, — говорит Бирггибиб, попинывая крапиву. — Начальство, правда, если узнает по башке надаёт, но, ёлки, на каком ещё языке говорить с теми, кто не понимает язык человеческий? Походу, только на языке насилия.
— До сих пор голову ломаю, как тебя, пацифиста-гриболюбителя, занесло работать охранником на завод, на минуточку, ПРОИЗВОДЯЩИЙ ЗАПЧАСТИ ДЛЯ ДРОНОВ-ВРАГОКОСЦЕВ?! — потаращившись на другаля, Киддилиди глотает газизировку со вкусом Юпитерского сладкого лимона. — Вот, в самом деле, корешок, — он смотрит на охраняющего могилу светоотражающего надувного человечка, — почему именно туда?
— А куда иначе, если у нас в посёлке рабочие места есть только на заводе и в магазине газизировки? — Блондин глядит на Пухляша. — Охранником я хоть по большому счёту сижу, занимаюсь всякой ерундой, да с дебилами иногда разговариваю (которые меня вымораживают своей тупостью), а в газированном магазинчике я ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ буду с дебилами разговаривать и изредка страдать фигнёй. Именно страдать, а не заниматься! Да и… потенциал для разгула насилия в том магазинчике поболее будет…
— Ну это да, тут без базара, согласен, — слова утопают в сладкой увеселительной водичке. — С людьми в принципе тяжело работать, особенно, если их за день много… У меня, блин, вообще… сегодня был сумасшедший день, я просто в ареоле, блин. Полной ареоле, — помотав головой он вновь глотнул из разукрашенной цветами баночки.
— Что там у тебя случилось, чувак? — Бирггибиб сунул блестящую шляпку в рот. Он не особо любит их жевать, но задевшие за живое слова, ненадолго взяли его поведение под контроль. Этого хватило, чтобы сожрать вкусно-невкусный природный дар.
— Да, блин… сегодня в наш магазин навалила куча детей и их мамаш. Вышла новая игра для Баяна, и у малых как раз праздник, каникулы, вот родители и решили заморочиться по поводу досуга своих отпрысков, чтобы им было чем заняться эти три месяца. Ну в самом деле, что ещё в мегаполисе делать? Гулять по проезжим частям и переполненным колючками улицам? Не-е-е-е, это в прошлом. Мелочь сейчас дома сидит, родители не отпускают их искать приключения на детскую психику. Впрочем, и заниматься с ними родители ничем не хотят. Отсюда такой спрос на видеоигры, — итог подкрепляется бульканьем газизировки. — Причём в этом есть своя логика, мол телевизор детям нельзя, будут тупо пялится в него и тупеть, в свободный интернет тоже нельзя, насмотрятся на жестокость и голые тела — станут жестокими и развратными, а в стерильном родительскоконтрольном интернете контент ещё хуже, чем тот, что крутят по телеку. Видеоигры — вот решение! Дети занимаются исследованием виртуальной реальности (прям-таки, как прогулка, только по физически безопасному миру), а родители заняты… Погашением кредитов? — усмехается Киддилиди, сминая опустевшую банку. — Не всем же везёт работать в больших корпорациях, как моим предкам. Но это я уже что-то не туда свернул, — фразой Пухляш подмечает за собой не только нелогичную смену темы, но и выбранный им жизненный путь, отличный от пути других членов его семьи. — Но, зато сегодняшний день вдохновил меня на новый стишок. Жаль только я пока написал всего пару строк.
— Зачитаешь? — спрашивает Блондин и, приготовившись слушать, глотает ещё грибок. Хорошо, их у него по-настоящему много.
— Э-э-э-э-э, сейчас, — Киддилиди напрягает извилины. Зачитывает:
— Семьям дети не важны;
Дети детям не нужны;
Дайте детям ключ в миры,
Что весёлы и просты.
— Звучит грустно, — кивает Бирггибиб, — как всегда.
— Ага, как всегда… всё, как всегда, — Киддилиди достаёт новую банку.
— Рано или поздно, надеюсь, твои стишки перестанут быть отражение окружающей нас действительности и станут просто вымыслом, — Блондин гладит спиралевидный цветочек, обвивший один из гробовых памятников. — Мир не стоит на месте, всё меняется, а значит и нам не нравящееся тоже когда-нибудь переменится. По крайней мере я так думаю. Если не так, то, ёлки… в самом деле всё очень грустно, — баррикада, сдерживающая эмоции в потаённом уголке души пала. Эмоции полезли наружу. Голос Бирггибиба окрасила синева печали. — Не хочу на всё это смотреть, быстрей бы всё это прошло, быстрей бы от всего этого спрятаться, телепортироваться… — Блондин думает о своих накидавшихся перед его уходом родителях. Лучше бы не думал. Лучше бы забыл. И забудет. По крайней мере, мечтает, оказавшись в большом городе, забыть. — От этих грибов начинает сушить, блин… А я воду не взял.
— Хочешь? — Киддилиди протягивает ему банку.
— Нет, — вышедшие из Бирггибибовой головы родители вновь постучались в неё.
А вот и пункт назначения, поляна, с кучей лежащих на низкой траве брёвен и кострищем, в котором играются искрами весёлые угольки. Пищит небо. Парни поднимают голову на источник звука — Дроболёт, покидающий пределы стратосферы, летящий поливать освежающими лазерными ливнями Фобос. Трассерный след исчез, будто и не было его вовсе. Парни приземлили взгляды и уселись на мягкое мшистое брёвнышко. В кострище вспыхнул огонь. Его язык облизал Киддилиди, пьющего «Марсианские сорняки» и Бирггибиба, жующего гриб и вываливающего на тетрадь по мировой культуре его холодно-цветных сморщенных братиков. Вскоре сухие шляпки и ножки руками Блондина превращаются в порошок. Он набирает горсть его в руку, закрывает тетрадь, бережно кладёт её рядом, чтобы ненароком не просыпать содержимого и, дав кулачок баночке Пухляша, втирает порошок в щёки.
— О-х-х-х, как же приятно… — не шевеля губами, приговаривает Бирггибиб. Пламень разгорается, растёт, нежно облизывает кожу рядом сидящих. — И всё же, чувак… втирать их в сто раз круче, чем кушать.
— Почему? — ведомый привычкой спрашивает Киддилиди.
— Потому что мы кушаем и за завтраком, и за обедом, и за ужином… — закончив румянить щёки, Блондин оттряхивает руки. — Едим, чтобы выживать, короче. А втираем их, точнее те, чуваки, которые втирают, делают это, чтобы сбросить с себя гирю последствий чужого выбора. Ритуал, понимаешь? — он смотрит на другаля. — Когда ешь, грибы кажутся необходимостью, а когда раскладываешь бумажную поляну, крошишь их и после втираешь в нежную кожу, они становятся чем-то особенным… Процесс добавляет особенности моменту, выделяет его на фоне… на фоне других моментов, — он складывает ладонь в ладонь. — Чувствуешь, жизнь может отличаться от того, чем она тебе приходится.
— Давай тогда за то, чтобы она приходилась нам тем, чем мы хотим её видеть, — Киддилиди приподнимает банку.
— Чтобы был нам мил её образ;
Чтобы счастьем было присутствие в ней…
— Хорошо сказано, чувак! Хорошо сказано… — Бирггибиб набирает горсть побольше и, указав другалю на неспособность дать ему кулачок ввиду занятых порошком рук, приступает к втирке. Пухлыш, ухмыльнувшись, подливает в себя горючего.
Искажается поляна в глазах на неё смотрящих, да и сами смотрящие уже изрядно искажены. Киддилиди, плавая по волнам газизировки, потопом рухнувшей на сознание, за уши вытягивает из пучины памяти слова для последующего построения из них столбцов новых четверостишей. Получается неважно. Бирггибиб, летая на грибной вертушке, помогает другялю, сбрасывая в его лодку интересные по звучанию словечки, вроде: деградация, культура, коллаборация...
— Культура коллабит с деградацией;
Отчитываются Мин. Культ. об успехе крутой операции, — зачитывает Пухляш.
— А что, звучит! — улыбается Блондин, довольный результатом бомбардировки помощью.
— Да нет, что-то не то… — качает головой Киддилиди. — Мысль не завершена, нужно ещё пару строчек, но придумать не могу, словесный пазл в картинку не собирается, хотя смысл, который хочу в неё вложить вот, — он свободной рукой машет перед своим лицом, — пред глазами.
— Я думаю, он у всех пред глазами, — Бирггибиб трёт пальцами нижние веки. — Как говорится, хочешь что-то спрятать — спрячь на видном месте. Поэтому даже интернет ни от кого не скрывают.
— Это точно, мэн, — Киддилиди рассматривает банку, перед глотком. — Вместо решения с его помощью экзистенциальных вопросов люди смотрят на лобызания других людей или зарабатывают бабки, — допивает газизировку. — В самом деле, зачем нам Бог, если есть фриланс, онлайн-кинотеатры и сервисы доставки еды?
— Если вы не умеете зарабатывать нечего гнать на других! — Традир смотрит на первопришедший через очки с защитой от синего спектра. На коленях у него котом сидит ноутбук. Программист-фрилансер смотрит на гриболюба и газизировколюба с презрением, каким он обычно на Айти-форумах встречает вопросы от новичков (и вообще всех). — Кто вам мешает пахать? А? Если мозгов не хватает влезть в перспективнейшее из перспективных направлений — нечего с осуждением смотреть на выбравших сложный путь, ведущий к комфортной жизни! — набросавшись вдоволь кофейными зёрнами, он вновь утыкается в экран. Пальцы бегают по клавишам. — Два часа спал и то не успел доделать… — бубнит Традир, жуя губы, — сегодня, видимо, придётся вообще не спать. Да пофиг, главное проект доделать… — он заправляет себя полулитром кофейного электролита. Смятая банка падает Кодеру под ноги.
— Коли так бабок заработать хочешь, чего не в военной промышленности? — Бирггибиб пускает сюрикен хохмы.
— В самом деле, сделал бы вирус, который бы выжигал мозги вражеским Грановоронам, да Гориллакам, — докидывает кунаёв Киддилиди, — а то и Носострелам и Слонодирам. Это ж всё тоже продукты технического прогресса и АЙ ТИ-И-И-И, — высунув язык, он ткнул палкой-смешинкой съёжившегося от злости программиста. — Вон получал бы от Министерства Самозащиты финансирование для своих разработок, выиграл бы ими Красненькую войну, — Пухляш всё тычет бедолагу и ехидно улыбается. — Потом бы предложил развязать новую, чтобы финансирование не терять, роллами прогрессивных девчонок кормить и квартирки ФЕШЕНАБЕЛЬНЫЕ покупать. Ну там, на случай если вам с какой из ПП захочется бебинаторов приобрести.
— Думаешь, он знает, кто такие ПП? — Бирггибиб косится на другаля.
— Конечно, это же прогрессивные подружани, — посмеивается Киддилиди, — ПП.
— Но, чтобы знать кто такие подружани, нужно знать, кто такие девушки… — Блондин поглаживает подбородок.
— А, ну да… — Пухляш сжимает губы.
— ВЫ ЗАТКНЁТЕСЬ ИЛИ НЕТ? — взрывается Традир. — Достали со своими подколами! Я пытаюсь починить код, а вы всё тычете и тычете, как дети тупые, — другали хохочут. — О чём и речь, — Кодер машет на них рукой. — Придурки… Я на себя работаю, потому что хочу быть свободным, ездить куда захочу, покупать что захочу и делать ЧТО ЗАХОЧУ, не перед кем не отчитываясь! Нафиг мне становиться обслугой военной машины, когда я могу прожить и без этого? Хотя что я перед вами распинаюсь, вам, маргиналам не понять, — плюнув токсичной слизи, он смотрит на ласкающий его пламень и возвращается к кодингу. Парни, переглянувшись, пожимают плечами. — Скоплю денег и полечу куда-нибудь на Социлийские астероиды… Только закончу проект, потом ещё парочку и точно полечу… Меня ждут путешествия, — бубнит Традир. Это слышит Киддилиди и не упускает возможность ещё раз съязвить:
— Эй, фрилансер, много напутешествовал?
— Мне сейчас не до этого, — сдержанно говорит спрошенный. — Сначала надо накопить достаточно, а потом уже путешествовать и отдыхать.
— И долго уже копишь? — спрашивает Бирггибиб. Традир его игнорирует. — Сколько в Ай ти варишься? — поправляет себя Блондин.
— Восемь лет, — не отрываясь от экрана, отвечает Кодер.
— И до сих пор не накопил? — уже без усмешек интересуется Киддилиди.
— Нет, — говорит Традир. — Нельзя же заработать и сразу поехать, нужно ещё купить квартиру, собрать финансовую подушку безопасности, в идеале ещё вложиться то тут, то там, так что мне ещё работать и работать.
— Понятно, — говорит Киддилиди. — За твою работу тогда, — он вскрывает новую банку газизировки. Бирггибиб порошком наполняет ладони.
— Чтобы когда-нибудь на всё накопил, — Блондин подносит руки к лицу.
— Ага, — Традир не отрывается от строчек кода. Костёр поглаживает в равной мере всех, отыскавших подле него убежище. Кодеру приято принимать его ласковое тепло, пусть он не признаётся в этом даже себе.
На самом деле Традир уже давно сидит в прекрасно обставленной квартире-студии, вшитой в организм одного из небоскрёбов элитного района Латекс-сити, а его криптовалютный кошелёк завален гигабайтами всевозможных коинов, постоянно растущих в цене. Фактически, Традир уже может неоднократно облететь всю Землю, добраться до курортов Нептуна и, передохнув там, отправиться дальше бороздить изученные кусочки Вселенной. Однако, этому он предпочитает работу. «Ещё пара проектов и всё» — девиз человека, убегающего от бедности. Традир помнит какого это ходить много лет в одной и той же кофте, питаться дешёвой крупой, что покупала мама, и ловить интернет сочком покрытого трещинами смартфона, сидя в забегаловке, подающей фаст-фуд. Терпя издевательства чуть более обеспеченных сверстников, Традир клялся, что, когда вырастет станет богатым. Открытые источники информации о компьютерных технологиях подкрепляли его веру исполнение клятвы, питая мозг полезными знаниями, прокачивая показатель интеллекта юного мечтателя. Первый проект был сделан им в 16 лет, в той же кафешке, с помощью того же смартфона. Это стало переломным моментом.
Недоеденные наггетсы со столов забегаловки перестали быть единственным мясом, какое мог позволить себе Традир. Он работал, радовал маму, убегал от прошлой жизни всё дальше и дальше. Вскоре он с родительницей переехал в скромный пентхаус в Зелёном районе, а затем, обеспечив маму всеми необходимыми роботами-помощниками, перебрался в ту квартиру, где сидит по сей день. Покинуть её — значит сбавить темп бега. А когда тебя преследуют — это строго противопоказано, особенно, если преследователи гонятся за тобой в твоей собственной голове. Опустить шторы, поставить банку кофейного электролита на стол, размять кисти и вперёд проходить марафонскую дистанцию со скоростью спринтера. Лишь бы снова не резать пальцы о трещины.
— Раз-два-раз-два, — вокруг костра бегает Васпот, — оп, — бёрпи, — оп, — ещё раз. — Оп, — третий на счастье. — Уф-ф-ф-ф, — он ходит по поляне, восстанавливая дыхание, — хорошо! — его слова всеми игнорируются. Васпот усаживается на пень и, склонившись вперёд под тяжестью мыслей, синтезировавшихся под спортом, говорит: — Знаете, такое поганое настроение было целый день, делать вообще нечего было, всем отделом сидели и тухли, — Бирггибиб косится на спортсмэна, припрятывая грибную тетрадочку. — Да ты не боись! Чего ты там прячешь? Из частников я, Частная полиция, ЧП, — Васпот принимает упор лёжа. — Мне плевать чем ты там балуешься, пока за проявление интереса не платятся деньги, — пошли отжимания. — Ну короче, тухли целый день, блин, — опускается-поднимается. — Домой пришёл тоже тухляк, делать нефиг, дай думаю на тренировочку схожу и знаете, мужики, — он поднимает лицо к слушателям, — такой кайф! Так хорошо.
— У вас в отделе спортзала нет что ли? — спрашивает Блондин.
— Есть, но им можно пользоваться только, если ты не на смене, — Васпот встаёт на колени и, оттолкнувшись руками от земли, валится ягодичными мышцами на пенёк. — То есть, на смене ты должен быть готов в любой момент запрыгнуть в Буханку и помчать на адрес. На выезд отводится 30 секунд, каждая секунда задержки — минус тысяча с премии. Поэтому в рабочие дни мы либо сидим, либо ходим по отделу взад и вперёд. А в выходные — пожалуйста, хоть с утра до ночи торчи в зале, гоняй в тир, — Спортсмэн складывает пистолет из пальцев.
— И что, вы свои выходные, тренируясь, проводите в отделе? — опустошая банку, спрашивает Киддилиди.
— Ну да, — с искреннем удивлением отвечает Васпот. — А что ещё делать?
— Не знаю даже, — Киддилиди озадачено смотрит на другаля, тот качает головой, гиперболизируя на лице непонимание. — Гулять, общаться, смотреть фильмы, — перебирает варианты Пухляш, — читать книжки, может быть… я не знаю, — сдаётся он, смотря на своё пустое отражение в Васпотовом взгляде.
— Найти девушку, — приходит на выручку Бирггибиб, вновь пачкая руки в грибном порошке.
— Да ну, зачем оно мне? — бросает на добивку Васпот. — Вы бы ещё предложили шипучку хлебать в каких-нибудь шипучих заведениях. В самом деле, это же скука смертная! — Спортсмэн принимает положение «планка». — Я бы лучше ещё раз на Фобос слетал. Это да, это было по-настоящему круто! Такого, что мы там делали, не покажут ни в одном фильме. Даже, если бы и показали, всё равно Нелетавшие, ничего бы не поняли. Пробираешься по каменным джунглям с плазмоганом наперевес, БАЦ, — выкрикивает он. Традир, косясь на него, крутит пальцем у виска. — Беспилотники с Фоками! Давай шкериться между камней, глушить этих колибри, а тут серокожие лезут, приходится стрелять, бросаться гранатами, взрывы, лазеры, ТА-ТА-ТА! — кряхтит Васпот. — ТАКОЙ КАЙФ, МУЖИКИ! — он падает лицом в траву. — И не надо никаких девушек, книжек и прочего, — Спортсмэн поднимается на четвереньки, — дайте только как следует испытать себя. Лишь испытывая себя, мы живы! Спорт тоже своего рода испытание, — его руки овивает пламя. — Испытание того, насколько ты сильнее своей природы и своей чёртовой лени, — он тянет улыбку. — Спорт — это жизнь, — усаживается на пень. — Давайте отжиматься вместе, мужики, а? — Васпот обводит присутствующих взглядом. Тридр его предложение игнорирует.
— Я не хочу, — говорит Бирггибиб, потирая щёки.
— А у меня девушка есть, мне не надо, — бросает хохму Киддилиди, сменяя пустую банку полной.
— С тобой, женолюб, всё понятно, — с усмешкой фыркает Спортсмэн, наслаждаясь ласками костра. — А ты чего не хочешь? Давай, прокачаешься немного!
— Повторяю: не хочу, — выдохнув, говорит Блондин. — Мне это не нужно, мне это не интересно, мне сегодня напряжения на работе хватило. Так что отстань со своим спортом.
— А кем ты работаешь?
— Охранником, — нехотя произносит Бирггибиб, предчувствуя дальнейшее развитие событий (чувство не подводит).
— Серьёзно? Охранником? — с недоверием и пренебрежением вместе спрашивает Васпот. — Ты ж такой дрыщ! Как ты можешь что-либо охранять, если никого даже задержать не сможешь?
— Мне и не надо никого задерживать. В мои обязанности входит патрулирование территории и недопуск людей к местам, куда они этого допуска не имеют. Для исполнения этого не нужно быть рамой.
— Чушь! Вот случись чего, проникнет кто-нибудь вроде меня на объект, что будешь делать? — Спортсмэн встаёт с пня и вступает в бой с тенью. — Только представь, я проник на охраняемую тобой территорию, как будешь действовать? — он избивает воздух.
— Кнопкой вызова Тазер-ботов, — кротко отвечает Бирггибиб.
— Пф-ф-ф-ф, так любой дурак может! А что, если её не будет? — Васпот ставит ловушку.
— Тогда я там не буду работать, — обходит её Блондин.
— Мда, а ещё охранником себя называешь… — выкидывает апперкоты Спортсмэн. — Вон, у нас, что не сотрудник, так машина для убийств.
— Что, прям каждый? — Киддилиди заступается за другаля, шипя открываемой банкой.
— Да! — гордо вскидывает голову Васпот. — Вон, я как не приду в зал — так там полно народу. Мы тренируемся почти каждый день, по восемь-двенадцать часов, иногда и по тринадцать-четырнадцать, если хватает сил, а как правило их хватает. Если всё-таки чересчур кто устал — так он пострелять идёт. Час-два изничтожения мишеней и усталости, как не бывало!
— Вас кроме железа и оружия вообще что-нибудь интересует? — невзначай спрашивает Традир в перерыве между строк.
Васпот останавливает избиение тропосферы и отправляет глаза в челночный бег от земли к небу и обратно. Интересует ли что-нибудь…? Скорее нравится и много что. Наш ЧП бравый боец, говоря откровенно, тактильный человек с широчайшей душой и неукротимым желанием узнавать что-то новое. Вот он и узнаёт, насколько много истязаний способно выдержать его тело и какую форму под их давлением оно может приобрести. Что ещё остаётся титановому сердцу? Разведённые родители Васпота умерли от Чумы XXXI века, школьные друзья и друзья детства разъехались кто-куда, а девушки… Ну, просто не везло ему с ними. Первая разбила хрустальное сердце, вторая осколки растоптала в пыль. Собирать четырёхкамерный орган пришлось, обнимаясь в клинче с тренировочным ботом, другалём, ни разу за десять лет посещения секции не отказавшем в поддержке. Физическая боль стала единственным средством избавления от боли моральной. Бот сменился спарринг партнёрами, спарринг партнёры оппонентами, а оппоненты сменялись друг другом, иногда в ринге, иногда на улицах, куда не падал свет рекламных щитов.
В один из осенних дней Васпоту пришло таргетированное письмо, приглашающее его на службу в ряды частной полиции. «Нашему коллективу нужны именно вы!» — гласил заголовок. Не дочитав приглашение, Спортсмэн отправился на собеседование, где, не читая, подписал контракт. В жизни Васпота это решение практически ничего не изменило, разве что теперь он причиняет физическую боль не только себе, но и другим, получать её не желающим, хотя (возможно) сего заслуживающим.
— Интересует ли что-нибудь, кроме железа и оружия? Кроме спорта и стрельбы? — переспрашивает Васпот, адресуя вопрос себе. — Надо подумать, — он вновь принимает упор лёжа, пламя нежно поглаживает его по спине. Отжимания с хлопками.
Киддилиди и Биргиггибиб, пронаблюдав три повторения, вновь ныряют в костёр. Первый пьёт, второй трёт. Традир стучит по клавиатуре. Деревья шумят, качаясь под дуновением холодного ветра, несущего на порывах запах нефти, отошедших вод, хладогенных бомб и крови. На границе света глючными улыбками мерцают безглазые голограммы. Парни, все как один, пододвигаются к пламени, его языки слизывают просочившихся из тьмы незваных гостей и укрощают навеянные со всего мира вонь свежих новостей. Огонь обнимает четвёрку искателей, утешая их, защищая.
— Как же здесь хорошо, — Жуззия прижимается к Фекону. — После тяжёлого дня вот так прильнуть к тебе. Что может быть лучше? — она смотрит на своего парня.
— Ты права, лучше ничего быть точно не может, — Фекон прижимает Жуззию к себе и поглаживает её волосы. — Знаешь, я по тебе так соскучился, что словами не передать, — их взгляды встречаются.
— Фек! — умиляясь, смеётся Жуззия. — Мы же целый день проработали вместе! Я ходила к твоей стойке за холодными напитками и за кофе.
— Да, но этого мне было мало, — краснея, говорит Влюблённый. — Ты ходила где-то там, в зале, на кухне… а я стоял у бара, мешал коктейли, наливал соки и думал, когда же снова тебя увижу, не издалека или мимо проходящую, а стоящую рядом, — он улыбается своему объекту любви, поставляющему безмерное количество окситоцина, эндорфина, анкефалина и ваззопресина.
— Ой, ну прекрати! — Влюблённая прячет лицо, прижимая его к груди Фекона. — Ты такой романтик, просто не описать, — она получает от него свою дозу гормонов любви. — Со стороны на тебя посмотришь, так вообще не скажешь, что ты можешь быть таким милым. Милым-милым-милым! — Жуззия трётся о его мягкую грудную мышцу.
— И ничего я не милый, — протестует Фекон, пытаясь не выдавать сколь приятно ему это слышать. — Это ты милая.
— Ты-ты-ты! — повторяет Жуззи. — И не спорь со мной, я лучше знаю, — хихикает она, — милый из нас только ты.
— Нет, ты тоже милая! — Влюблённый прижимает к себе Влюблённую. — Всем говоришь, что злая, а на самом деле милая. Милее тебя на свете вообще никого нет! Знала об этом?
— Откуда ж мне знать, если это неправда, — Жуззия поднимает на Фекона взгляд аниме-тянки.
— Ну что же ты так любишь отрицать очевидное? — он гладит её по головке.
— Потому что тебя люблю, — Жеззия нежно прикусывает бицепс партнёра.
— А я тебя люблю, — Фекон включается в игру. Пара сливается в объятьях, пламень накрывает их согревающем вечным одеялом. Точнее кажущимся вечным Влюблённым, под ним нежущимся. Бывает ли огонь вечным? Ответить способен лишь кислород.
— Денёк, конечно, сегодня был просто чума, — говорит Жуззия. — Не думала, что будет, во-первых, так жарко, а, во-вторых, так много людей. Боюсь представить, какими будут летние дни.
— Нормальными они будут, мы ведь будем вместе, а значит справимся, — Влюблённый озвучивает свои мысли, за что получает по щеке губами. — Главное, чтобы неадекватов не было и тебя никто не обижал.
— Пока ты рядом меня никто не обидит, ты же мой защитник, — Влюблённая хлопает глазками. — Эти гостики сегодня так испугались, когда почувствовали на себе твой взгляд, что сразу от меня отстали, — Жуззия одаривает Фекона восхищением.
— Ещё бы они не отстали, — он гордо выпячивает грудь и напрягает руки, — сразу получили бы кружкой! Я бы их и так, и этак, — Фекон демонстрирует навыки ведения боя при помощи посуды, полученные за время работы барменом. — Между прочем пивная кружка — одно из самых грозных оружий современности. Наносит такой урон голове, что профессиональным боксёрам не снилось! А про банку пива я вообще молчу…
— Да-да, конечно, — Влюблённая гладит своего защитника по мускулистому плечу, — ты очень сильный, очень. Защитничек мой! Не знаю, что бы я без тебя делала.
— А я не знаю, что делал бы без тебя, — Влюблённый целует её в лоб.
— Я уже так соскучилась по отпуску, хочу, чтобы лето поскорее прошло, и мы снова могли провести целую неделю вместе, — Жуззия играет в грусть, выпячивая нижнюю губу. — Лечь в кроватку укутаться пледом и валяться в обнимку. Как сейчас, только всю-ю-ю-ю-ю-ю неделю напролёт! Что ещё нужно для счастья?
— Кроме тебя — ничего, — Фекон скользит по Жуззии тёплым взглядом и останавливается, встретив её не менее тёплый взгляд.
— Уи-и-и-и-и! — визжит Влюблённая, объятиями сжимая Влюблённого. — Я тебя так люблю! Ты такой… такой, ты для меня целый мир, ты моя Вселенная!
— А ты моя, — Фекон обнимает Жуззию в ответ, ведомый желанием слиться с ней воедино. Огонь гладит элементы, образующие пару, по спине и щекам. Пара, в свою очередь, питает его результатом синтеза двух изрезанных жизнью сердец, заштопанных нитями любви, с помощью иголок нежности.
— Уважаемые, вы нас, вообще, не замечаете? — спрашивает их Киддилиди.
— В курсе, что мы существуем неподалёку от вас? Поздоровались бы хоть что ли… — Бирггибиб с досадой целится глазами на горку грибного порошка, затем поднимает органы зрения на Васпота, оценивающе изучающего тело Фекона. Закончив, он подходит к нему с предложением:
— Давай вместе потренируемся? — Спортсмэн тормошит Влюблённого за плечо.
— Не, приятель, — Фекон смотрит на Васпота, не вставая с нагнутого к земле дерева и не выпуская из объятий Жуззию. — Спасибо за предложение, но тренируюсь я только с ней, — он поворачивается к партнёрше и трётся о её нос своим носом.
— Да ё-моё! Давай хотя бы в боксёрские пятнажки поиграем? — Спортсмэн негодует. — Всего три минуты!
— Приятель, как я могу оставить своё сокровище даже на три минуты? — улыбается Влюблённый, довольный, что, даже разговаривая с третьим лицом, может высказать комплемент, относящийся к Влюблённой. Она бросается ему на шею. — Сам видишь, никак.
— Всё с тобой ясно, — Васпот возвращается на позицию ведения боя с самим собой.
— Вы всё вместе делаете что ли? — спрашивает Киддилиди.
— Конечно! — говорит Фекон. — Как же иначе? — Жуззия кивает, подбадривая его.
— Ну-у-у-у… — глоток газизировки, — как я, например? — саркастично спрашивает Пухляш.
— А как ты? — Фекон отвечает вопросом на вопрос.
— Ну-у-у-у… — Киддилиди теряется. Ещё один глоток помогает ему найтись. — Не знаю, обычно. Встречаться, ходить на свидания, жить может вместе, но проживать по-отдельности, — он разводит руками. — Заниматься своими делами…
— Мы занимаемся, — говорит Жуззия, — вместе. С любимыми ведь всё ощущается по-другому, даже те дела, что не нравятся, кажутся интересными, — смотря на объект своей любви, она ждёт от него одобрения. Ждать приходится не долго.
— Поддерживаю! В компании всегда веселее, — саппортит Гермок. — Даже фарм мобов не кажется чем-то нудным, если фармиш их с кем-нибудь в пати, — сказав это, он поправляет наушники и жмёт на виртуальный рычаг игрового автомата, висящего над полем сражения Света и Тьмы. Подсветка игровых девайсов принимает цвет упавшего в слот инвентаря «Посоха магнитных бурь». — Ес! Умница, — Геймер гладит системный блок, стоящий у его ноги.
На центральную линию с небес спускаются дварфы-десантники, Гермок на маге прикрывает их, бросаясь во вражеские юниты кусками металла. «Давайте, чёрт вас рви, — думает Геймер, — зайдём наконец на базу и закончим игру! Я уже новую хочу начать». Щёлкают кнопки на мыши, трещат клавиши под шустрыми пальцами, вновь сходятся в схватке силы Света и Тьмы. Важна каждая доля секунды, от каждой может зависеть исход битвы, и пусть за битвой последует новая битва, а по завершению войны другая война, проигрывать эту нет желания ни у одной из сторон. «На кону ставки, целых двадцать пять золотых, — нервы Гермока на пределе. — Три проигрыша подряд! Дайте хотя бы треть отыграть, пожалуйста!» Просьба, адресованная тиммейтам не имеет силы, поскольку во время её произнесения клавиша, ответственная за включение микрофона, спит.
— Давите их, давите! — вибрируют наушники голосом Мага-саппорта, взявшего на себя лидерство с начала матча. — Меч, где тебя носит? Обходи камень, влетай на первом и давай второй. Первый, затем второй! Вот! Красавчик, туда его, — ликует командир, наблюдая за располовиниванием вражеского Демедж-дилера. — Магнитик тоже молодец, вовремя оглушил их Плеваку.
— Хочется ж выиграть! — довольный собой говорит в игру Гермок. Огонь змеями овивает его пальцы, нежно покалывая нервные окончания подушечек.
Победителем из заварушки вышла команда Геймера (силы Света). Не без потерь, разумеется. Однако, никакие потери не спугнут радость победы, когда радоваться призывает харизматичный голос командующего, за которым его последователи видят образ посланника Божиего, если не самого Бога. «О да… мы обязательно выиграем этот матч, закатаем катку! Вперёд Свет, растопчем Тьму! — скандирует заряженный мозг Гермока. — Дружным строем к победе!» Иронично, что пару часов назад Геймер скандировал почти такой же лозунг, однако в нём призывал Тьму растоптать Свет. Он буквально ненавидел игроков Света, пока правила игры диктовали им быть врагами. Сменив сторону, Гермок без размышлений подчинился зеркальным правилам и возненавидел новых врагов в лице игроков Тьмы. Ему, в сущности, и не важно было кого по-киберспортивному ненавидеть, он просто ненавидел, позволяя создателям игры направлять его ненависть в то направление, в какое она должна быть направлена, чтобы игра продолжалась.
— Итак, сейчас покрутим слоты и, что выпадет, с тем и пойдём, — говорит Маг-саппорт, крутясь вокруг базы. — Давайте, у них нет выкупов, если Мистер Рандом будет на нашей стороне — за эту атаку закончим игру. Поняли? — в текстовый чат посыпались буквы «Д». — Крутим! — командует Командир.
Гермоку выпадает кольцо, дающее каждой атаке шанс снизить броню противника (и этот шанс немаленький). Тиммейтам тоже выпали неплохие вещи. «Удача на нашей стороне, — улыбается Геймер, демонстрируя боевой оскал. — Если выиграем — я от счастья станцую, наверное. Главное, родителей случайно не разбудить, особенно отца. Он после того, как с шахты вернётся такой раздражительный, что лучше лишний раз не шуметь, да и мама изматывается в этих астероидных тоннелях, хотя не выполняет какой-то физически сложной работы, заправляет баллоны топливом для термо-бура и отправляет их на транспортную ленту. Отец как раз работает с таким буром, его усталость я хорошо понимаю… Сам, когда имею дело с этим непослушным инструментом, изматываюсь не меньше. От одной мысли одолевает усталость».
— Вперёд! — говорит Командир, и команда всем составом идёт по центральной линии к вражеской базе. Силами превосходящими вражеские на три юнита Свет сносит Тьму, рушит её базу и уничтожает кристалл, питающий силой её героев. На экране зелёными буквами горит надпись: «Победили силы света». Пламень щекочет нервишки Геймера. — Ну всё, спасибо за игру, парни, — бросает Маг-саппорт напоследок. В текстовый чат сыплются конфетти: «ГГ».
— Вот это игра-а-а-а! — Гермок свешивает на шею наушники. — Давно я так не потел.
— Ты выглядел так, будто от того выиграете вы или нет зависела судьба человечества, — ухмыляется Бирггибиб. — Пилоты дронов, наверное, так не напрягаются, выжигая плантации знатьтравы, как напрягался ты, сражаясь с виртуальными соперниками.
— В натуре, я такое грозное выражение лица видел последний раз на Фобосе, — Васпот смотрит на Геймера со смесью восхищения и отвращения. — На настоящую битву не думал слетать? Там ценятся такие как ты, умеющие со скоростью пулемёта тыкать по клавишам.
— Каждый виртуальный соперник управляется реальным человеком, — подмечает Гермок, изучая статистику матча, — так что битвы, происходящие в игре, можно считать реальными. Как минимум, эмоции они дарят реальные, так что… — он, одаривая Васпота ухмылкой, предоставляет ему возможность закончить за ним мысль самостоятельно.
— И всё равно я не понимаю, как можно просиживать время за видеоигрой, — задумчиво говорит Спортсмэн. — Ладно этот, — он указывает на Традира, — он хотя бы деньги зарабатывает, что-то полезное делает, а ты просто зря тратишь время, лучше бы чем посерьёзней занялся.
— Не твоё дело! — огрызается Гермок. — Я сам решаю, что зря, а что нет. Хочу играю, хочу музыку слушаю, хочу сериалы смотрю. Пока я хожу на работу и исправно выполняю свои обязанности никого не должно трогать, чем я занимаюсь в свободное время. Имею право обменивать его на удовольствие.
— А время, проведённое с удовольствием, не считается потраченным зря, — вмешивается Киддилиди, отхлёбывая газизировку. — Не помню, кто это сказал, но под его словами готов подписаться, — он собирает на себе взгляды присутствующих. — К тому же, наука давно доказала, что человеческий мозг не отличает виртуального от реального, покажи картинку с экрана или в окне — для него не будет никакой разницы. Всё одинаково реально, точнее одинаково иллюзорно, — он вскидывает руки и вновь присасывается к банке шипучей водицы.
— Мир лишь иллюзия, построенная нами,
Реальность увидеть пытались годами,
Но не сложилось, не открылось и не срослось,
Стали выдумывать реальности измерения ось.
Хоть одна отразила, что ей было должно? Едва ли…
Твердя обратное, мы и суть каждой оси давно потеряли, — взгрустнув, Пухляш цыкнул и заглянул в бездонную дыру жестяного цилиндра.
— Круто сказано, — Геймер показывает ему большой палец и уводит курсор на кнопку «Поиск игры».
— В самом деле, сказано восхитительно, — на поляну расстилается коврик для Хадунианских практик. На него ступают оголённые стопы Монохи. — Сам сочинил? — девушка сияет улыбкой.
— Ага… только что сымпровизировал, — говорит Киддилиди.
— В самом деле? — её зрачки расширяются, смотря на него. — Как это у тебя получилось? Как ты пришёл к столь глубокой мысли?
— Хз, — кратко отвечает Пухляш. Он не любит разговаривать о своём творчестве с кем-либо, кроме Бирггибиба и своей девушки, и терпеть не может, когда ему задают вопросы, вроде тех, что задала Монохи.
— Мы обсуждали иллюзорность нашего мира, — роль отвечающего на себя берёт Бирггибиб. — Говорили о том, что мозг не видит разницы между виртуальным и реальным, потому что для него и то, и то одинаково иллюзорно.
— Мальчики, какие вы интересные разговоры ведёте! — Монохи встаёт в асану горы, позволяя пламени течь по её телу от пяток до самой макушки. — И, что интересно, сами того не подозревая, вы близки к истине, — она закрывает глаза и поднимает над головой молитвенно сомкнутые ладони. — Наш мир иллюзорен, всё что мы видим — лишь картинка, какую нам позволяет видеть наше восприятие. Если восприятие настроено на грубое — мир будет выглядеть грубым хаосом, если на тонкое — утончённым порядком, каким он является по своей природе.
— Это по какой же природе он таковым является? — спрашивает Киддилиди, предвкушая преинтереснейший разговор.
— Как это по какой? По своей природе, — снисходительно отвечает Монохи, принимая Позу воина. — Мир состоит из энергий разрушительных, созидательных и животворящих. Вибрации каких энергий мы создаём — такими и наполняется мир, и какими вибрациями мы наполняем мир — такие вибрации он нам и отдаёт. Что сеем то и пожинаем, — вновь Поза горы. — Материя держится на энергии, и форма материи зависит от энергии, её держащей, — глубокий вдох, Поза воина два. — Такова истина.
— Разговор превратился в какие-то нравоучения, — посмеивается Бирггибиб. — Но хорошо, допустим. Только скажи, почему все эти теории про энергии ты считаешь истиной, а не очередной иллюзией, придуманной чьими-то мозгами в попытке найти причинно-следственные связи там, где их, быть может, и нет? Нельзя же наверняка утверждать, что, например, это истина, — он тычет пальцем в её коврик, а это иллюзия, — переводит палец на горстку своего порошка, — и это иллюзия, — на банку газизировки.
— Истинность мною сказанного подтверждается мудрецами, — без раздумий отвечает Монохи. — Ещё на планете Хадун, за пределами Солнечной системы, Диббе Великому во время медитации в глубокой пещере открылась истинная модель мироздания. Из неё стало известно, что Вселенная состоит из неделимых частей, скреплённых энергией и движимых временем, — огонь течёт вдоль её позвоночника.
— То, о чём говорят современные учёные, — подытоживает Киддилиди.
— Именно! — Монохи с радостью встречает его поддержку. — Много лет спустя учёные подтвердили истинность этой картины мира своими исследованиями.
— Да, но они говорили об энергии в целом и не делили её на хорошую и плохую, — гнёт свою линию Блондин, — созидательную и какие ты там ещё назвала.
— Он прав, — Пухляш кивает в его сторону. — Энергию делят на потенциальную и кинетическую, если обобщить. То, о чём ты говоришь не имеет научного обоснования. К тому же, к названной тобой классификации возникают вопросы. Например, если представим, что твоя теория истинна и энергии действительно делятся на разрушительную, созидательную и животворящую, то как мы определим в соответствии с какой из них вибрирует та или иная частица. Нет, давай даже так: как понять, что тот или иной поступок несёт в мир именно эту энергию, а не другую? — он склоняет голову на бок.
— Очень просто, — от Монохи так и веет снисхождением. Если бы на её фиолетовой футболке не была золотым цветом изображена Сахасрара чакра, там бы красовалась вышитая нитками того же окраса надпись «Гуру». — Если твои действия несут страдания — они разрушительны, если же преображают мир, делают его лучше, не причиняя зла — они животворящие или созидательные. Зависит от того, что они в себе заключают: изучение или творение. Говорю же, всё проще простого.
— Но как же это, — недоумевает слушавший их всё это время Васпот. — То есть, ты хочешь сказать, что, если я кому-то причинил вред, то я сотворил зло?
— Именно, — одобрительно кивает Монохи.
— Но, если, например, человек собирается взорвать город с кучей мирных жителей, а я его убиваю, получается я творю зло что ли? — хмурится Спортсмэн, рассекая локтями воздух. — Но ведь не убей я того человека он бы убил сотни, а то и тысячи.
— Получается он, принеся зло, принёс в мир ещё большее добро, — говорит Бирггибиб, шлёпая себя по щекам. — И что к нему в итоге вернётся?
— Всё зависит от намерения, — улыбка Монохи дрогнула, девушка приняла позу дерева. — Если намерения были чисты, а целью поступка было спасение невинных — то поступок можно расценить, как животворящий, а если изначально в него вкладывалось лишь намерение убить — то, конечно, поступок наполнен разрушительной энергией.
— Хорошо, а как тебе такое, — Киддилиди впрыскивает в себя закись газизировки, дабы придать сил посетившей его загазированный мозг идеи: — Лет пятьдесят назад гулял вирус, под названием: «ТиК-Кок», поражающий головной мозг и буквально отключающий способность что-либо запоминать. Учёные, естественно, искали способ ему противостоять, но их попытки лечить недуг медикаментозно терпели неудачу. И, когда вирус поразил уже два миллиарда человек на Земле и распространился по всей Солнечной системы, знаешь, что предложил один из главных светочей науки, Доктор Люборовски? — он пристально смотрит на Монохи, она отрицательно мотает головой. — Проводить эксперименты по внедрению в головной мозг электронных носителей информации. И знаешь, сколько людей умерло на операционном столе Доктора Люборовски? Сотни тысяч, — едко ухмыляется Пухляш, заливая горькие измышления безвкусной газизировкой. — И из этих сотен тысяч никто не был добровольцем, он, получив от властей молчаливое разрешение на проведение любых операций, просто забирал больных людей (мужчин, женщин, детей) в свою лабораторию, где долгое время безуспешно пытался спасти человечество от деградации. Родные похищенных, рыдая, обращались в государственную полицию, в частную полицию, но везде на их обращения разводили руками, ссылаясь на невозможность начать поиски. Много Доктор Люборовский принёс страданий? Риторический вопрос, конечно много, очень много, ПРОСТО ДОФИГА, чего уж преуменьшать. Однако, его эксперименты позволили увидеть причину болезни и разработать микросхему, дающую иммунитет от неё. А позже, на основе принципа действия этой микросхемы другой доктор, имя которого не помню, разработал прививку, которую в наше время, не спрашивая ни у кого разрешения, ставят каждому новорождённому, чтобы обезопасить его от «ТиК-Кока». Однако, вернуть больным утраченную способность запоминать, к сожалению, не удалось. По указу Доктора Люборовского, их сгрузили и отправили прямиком в солнце, — Киддилиди устремляет руку вверх, к небесам, — потому что они, по его словам, представляли опасность для других людей, хотя позже выяснилось, что это было не так. Столько жертв ради спасения человечества… Что скажешь по этому поводу?
— Тоже, что и по поводу того, о чём говорил Васпот… — Монохи садится в позу лотоса. — Ситуация аналогична, но масштаб иной.
— А у меня вот ещё вопрос, — активизировался упомянутый Васпот. — Идёт война, за свои идеалы воюют две страны. Одна считает, что её идеалы сделают мир лучше, и другая считает также. Солдаты убивают друг друга. Одни верят, что они хорошие и убивают плохих, а другие верят, что это они хорошие, а враги плохие и поэтому убивают врагов. Кто из них прав, если и у одних намерения благородные и у других? — Спортсмэн не на шутку взволнован.
— Они все получат то, что отдали, — Монохи сидит неподвижно. — Убивая, они несут страдания, а значит вернётся к ним тоже страдание. Убийство — это всегда страдание. Страдать будет получивший смертельную рану, пока душа покидает тело, страдать будут и его близкие, его теряя.
— Противоречишь сама себе, — замечает Бирггибиб. — Ты же говорила, что, если поступок движем благими намерениями — то он является животворящим.
— Я помню, что говорила, — Монохи делает глубокий вдох. — Я говорила, что поступок, движимый благими намерениями, принесёт благо, но, если он причинил кому-то страдания, то вместе с благом к совершившему этот поступок вернутся и причинённые им страдания.
— Но, если солдаты шли воевать, значит они были готовы убивать за свою веру, а значит должны были быть готовы и умереть, — рассуждая, Васпот встаёт в планку, — и, раз так, значит, умирая, они не будут страдать. Напротив, они будут рады, что умерли, защищая истину.
— Они не защищали истину, они защищали веру, — улыбаясь, поправляет его Монохи.
— А как, по-твоему, увидеть истину? И в чём её отличие от веры? — Бирггибиб метает вопросы.
— Истина открывается на пути духовного совершенствования, — Монохи закрывает глаза. — Духовное совершенство достигается путём духовных практик: медитации, осознанности. Когда человек практикует — он начинает видеть истину, она ему открывается, и с каждой преодолённой ступенью он видит её всё отчётливей и отчётливей, потому что истина, в ответ на его тягу к ней, тянется к нему, тем самым ему открываясь.
— Этакий третий закон Ньютона, сила действия равна силе противодействия. Логично, — заключает Киддилиди. — Но подожди секунду, духовные практики — это своего рода обряды, верно?
— Верно, — соглашается Монохи.
— И практика осознанности, как и другие практики — тоже обряды? — продолжает Пухляш.
— Да, — кивает Монохи.
— Хорошо. Тогда получается следующее: в каждой вере есть обряды, направленные на духовное развитие. Ты утверждаешь, что духовные практики позволяют увидеть истину и называешь конкретные примеры практик. Однако, аналоги этих практик есть и в других верах. А раз духовные практики — это неотъемлемая часть веры, а духовные практики направлены на поиск истины, то получается, и то, что ты зовёшь истиной — неотъемлемая часть любых практик, а практики неотъемлемая часть веры. Следовательно, то, что ты называешь истиной — неотъемлемая часть веры. А раз вера, как мы выяснили — не является истиной, то, получается, нет никакой истины вовсе. Всё, что бы мы ни назвали истиной — это иллюзия, к которой привёл нас путь практик, продиктованный выбранной верой. То есть путь веры. Путь, который мы (люди) придумали сами, — Киддилиди делает глоток. — А раз путь мы придумали сами, то и истину мы тоже придумали сами. А придумали её для того, чтобы не сойти с ума в мире, который нашим ограниченным разумом никогда не сможем понять. Вера — лишь один из многих путей побега от реальности, — он подводит черту и точкой ставит пустую банку возле левой ноги. Мохна открывает глаза.
— Вас, как наслушаешься, так совсем потеряешь желание работать, — Традир закрывает ноутбук и снимает очки. — Повтирать грибов что ли…
— Если хочешь — подходи бери, — Бирггибиб приглашает его к тетрадке. — У меня на всех хватит, — он подмигивает поляне. Традир приглашение принимает.
— Ты ещё не против вместе потренироваться? — Фекон спрашивает Васпота.
— Не знаю, мне что-то так захотелось выпить газизировочки, — отвечает он. Киддилиди молча бросает ему закрытую банку. — Благодарю! — веселеет Спортсмэн. — Сейчас подойду к тебе чокнуться.
— Ну вот… а я только подумал о том, как классно было бы поотжиматься, давая друг другу «пять», — Фекон осматривает поляну.
— Давай я с тобой поотжимаюсь, — Гермок отменяет поиск игры и вываливается из-за компьютера. — Надоело целый вечер играть, можно для разнообразия и спортом позаниматься, — он принимает упор лёжа. Фекон принимает аналогичное положение напротив.
— Обнимемся? — Жуззия предлагает Монохи.
— Давай, — последняя садится рядом с первой, и они обнимаются. — У нас семья из десяти человек, но никто никого не обнимает, — говорит Монохи. — А так люблю обнимашкам, ты просто не представляешь.
Услышав её окрашенные грустью слова, Жуззия так прижимается к ней, как прижималась бы к своей младшей сестре, если бы та у ней была. Монохи прижимается к ней с не меньшей силой.
Киддилиди протягивает Бирггибибу банку газизировки. Бирггибиб, отклоняет предложение, говоря:
— Я лучше, если можно, поиграю в компьютер, — он смотрит на Гермока, тот в знак разрешения показывает большой палец. — Будешь? — Блондин кивком указывает на грибной порошок.
— В этот раз, пожалуй, не откажусь, — Пухляш щепотками оного образует на ладони горсть.
Пламень колпаком накрывает поляну.