Действующие лица романа:
Курт Редлих, коммерции советник.
Констанция, его дочь.
Эмиль Вольгемут, по прозванию «Червонный Туз».
Паула, его подруга.
Антон, его друг.
Амалия Ауфрихтиг, не слишком молодая дама из Франкфурта-на-Майне.
Барон фон Коппен, молодой дипломат.
Ассунта Лу, кинозвезда, говорящая с русским акцентом.
Фон Рейфенбах, уголовный инспектор.
Шпикер, главный прокурор в отставке.
Генрих Карц, просто богатый человек.
Доктор Кох, специалист по душевным болезням.
Преступники, комиссары, полицейские.
Место действия: возможно, в Берлине.
Время действия: после революции.
ВСТУПЛЕНИЕ,
от которого я, к сожалению, не могу вас избавить
и в котором знакомлю вас с Куртом Редлихом
и его дочерью Констанцией.
Приходилось ли вам когда-нибудь заглядывать в квартиры выскочек-«нуворишей»? Если да, то не бросалось ли вам в глаза, что эти господа, всего лишь несколько лет тому назад ютившиеся во флигелях и украшавшие стены рекламными картинками, внезапно начали проявлять в убранстве своего жилища вкус, присутствия которого никто не мог бы у них предположить, вкус, наводящий на мысль о культуре целых поколений?
Ведь раньше тоже случалось, что такие люди внезапно богатели. Они выигрывали, в лотерею или у них умирал какой-нибудь американский дядюшка. Тогда они первым делом покупали пианино, а если дядюшка был очень богат, то меняли олеографию на картину Антона фон Вернера — не потому, что находили ее красивее, а потому, что она стоила дороже. Они снимали большую квартиру, обзаводились новой плюшевой мебелью, и немецкими коврами, украшались брильянтами, и летом, вместо одной недели в Аальбеке, проводили месяц в Свинемюнде. В своем кругу, из которого наследство или выигрыш помогали им редко выбраться, они считались «богачами», и этого им было достаточно.
Совсем не то теперь. Люди, которые еще вчера так услужливо улыбались за прилавком, продавая овощи на фунты, вдруг начали отпускать их только вагонами, почувствовали себя внезапно выросшими в общественном положении. Кроме того, темп их преуспевания был до того невероятен, что было бы смешно, если б они ограничились приобретением нового плюшевого гарнитура. Они входили в магазины мебельщиков с сознанием: «Мне стоит только подписать чек, и весь склад — мой!».
Они уже не довольствовались, как раньше, тем, что изумляли добрых знакомых горячим ужином и воскресной прогулкой на извозчике. Идеалом, к которому они стремились, были их клиенты, а из клиентов в частности те, кто приходил не сам, а посылал в магазин прислугу. У горничных они узнавали, как живут настоящие знатные господа. Свинемюнде? Фи! Знатные господа уезжают летом в Шевенинген или Довилль, весной — в Канны, а зимой — в Швейцарию. В квартирах у них висят не Антоны фон Вернеры, а Курбэ, а на паркетах лежат настоящие шелковые персидские ковры. Они не посещают бегов и велосипедных гонок, — их излюбленный спорт — гольф и поло, — не приглашают портних на дом, а посещают салоны модниц на Леннештрассе.
Да, все это было им известно, — даже то, что «общество» перестало быть замкнутым, что в него проникли случайные люди и что самая дурная репутация не служила теперь помехой при наличии автомобиля «роллс-ройс».
Так! А теперь вы поймете, кто был советник Курт Редлих: один из многих преуспевших в жизни ускоренным темпом, без каких бы то ни было переходов! Вместо граммофона и у него появился не простой рояль, а Стенвей, а из трамвая он прямехонько перескочил, минуя таксомотор, в собственный «роллс-ройс».
Честолюбие жены отнюдь не подстрекало Курта Редлиха. Она стояла в лавке своего мужа, пока ее не поразил удар. Это было задолго до того, как начался подъем в делах. Единственная их девочка ходила тогда в коротких платьях — не ради моды и страсти, к шелковым чулкам, а потому, что ей было всего восемь лет. Она посещала, правда, лучшую школу, однако росла в мещанской среде, и все ее «благородство» в сущности, сводилось к тому, что ее, единственную в школе, звали Констанцией, в то время как там в изобилии имелись Эльзы, Греты, Иды и Фриды. Но, когда ей исполнилось десять лет, и Редлих внезапно пошел в гору, к ней взяли гувернантку, которая предпочтительно говорила по-английски. Это сокровище она пронесла через все невзгоды и разорение. Английской речью она подчеркивали расстояние между собой и выскочками, хотя Констанция, довольно развитая девочка, полагала, что для «порядочных» людей вполне достаточно говорить чисто по-немецки.
Гувернантка, происходившая из очень хорошей семьи, старалась восполнить в Констанции то, что было упущено в детстве, и этим ограничивались ее заботы. На развитие характера девочки она не оказывала никакого влияния: во-первых — потому, что сама была бесхарактерна, а во-вторых — потому, что Констанцию — вылитую мать — никто не сумел бы перевоспитать. Прямодушная мать, не знавшая притворства, и гувернантка, привившая ей манеры, отличительным признаком которых является уменье притворяться, сделали то, что Констанция оторвалась от своего круга и не примкнула к тому, куда ее тянуло честолюбие отца.
Курт Редлих не знал забот. Он не был грубым человеком, который, кичась своим денежным мешком, не считается ни с чем и сильными локтями расталкивает все, что ему мешает. Каким продувным дельцом он был в своих делах, таким же простодушным человеком оказывался он в разнообразных общественных отношениях. Он испытывал чувство, точно ему позволено блистать в театре, открытом только избранной «тысяче». Ему никогда не приходило в голову, что ходит по паркету, не скользя, является искусством, которое надо изучать.
Теперь вам наверно хочется узнать, каков был внешний облик Курта Редлиха и его дочери Констанции. Окажем предпочтение дочери; она заслуживает его и с чисто человеческой точки зрения: стройная фигура, созданная для спорта, узкое лицо, светлые волосы, большие синие глаза, свежий цвет лица, ловкие, немного резкие движения. Есть женщины, при виде которых думаешь: хорошо бы увидеть ее в вечернем туалете, или на теннисе, или в утреннем кимоно! При виде Констанции невольно являлась мысль: как она, должно быть, хороша верхом! Зато папа-Редлих, несмотря на костюм от дорогого портного, все еще чем-то напоминал о кегельбане. Маленький, приземистый, с брюшком и живыми веселыми глазками, он был грузен и вместе с тем подвижен, несмотря на слишком короткие ножки. На спортивной площадке подумали бы: комический танцор; на бирже — человек, любящий рассказывать анекдоты; женщины о нем сказали бы: вот человек, который хорошо платит и не умеет наслаждаться. Он был из тех, кто, после трехлетней тренировки в гольф, каждый раз, ударяя в мяч, вздыхает о кегельбане. Такой человек в смокинге всегда производит впечатление, точно он на костюмированном балу; после десяти лет блистания в обществе он все еще, снимая вечером фрачную сорочку, испытывает облегчение, словно ему удалось на несколько ночных часов вырваться из клетки. Итак, не слишком счастливый человек! Один из многих живущих самообманом, убежденных в том, что иметь уйму денег, вызывать зависть у миллионов людей и при этом не быть счастливым — противоестественно! Один из армии злополучных богачей!
А теперь — начнем!