— Всё, доигрались, — прозвучал мой собственный голос, глухой и безнадёжный.
На экране монитора, разбитом на десяток камер, творился ад. Чёрные тени бойцов спецназа, подсвеченные вспышками тактических фонарей, методично захватывали этаж за этажом. Глухой удар — и очередная дверь кабинета, сминаясь, уступала дорогу штурмовой группе. Я стоял на верхнем уровне секретного научно-исследовательского комплекса в Подмосковье, в самой сердцевине бури. За окнами — глубокая ночь, и в здании почти никого, кроме скелетной ночной смены и начальства. Судя по тому, как аккуратно, лицом в пол, лежали фигуры в белых халатах и костюмах в коридорах, сопротивление было бессмысленным. Я такого исхода не ожидал. Совсем.
— Я под это не подписывался, — резко повернулся я к профессору Орлову.
Мой контракт был чист и ясен: психологическая адаптация «агентов» — инвалидов, которых правительство в тайне от всех отправляло в прошлое, вселяя в тела предков, чтобы точечно менять ход истории. Я был врачом, а не конспиратором.
— Но у нас почти всё получилось, Андрей! — в его голосе слышались и отчаяние, и странная гордость. — Все агенты уже в прошлом! Это вторжение... — он тыкал пальцем в экран, где вооруженные люди уже бежали по знакомому нам коридору, — уже ничего не изменит! Их оттуда не достанут!
— Да, слава богу, хоть не зря умрём, — я не смог сдержать сарказма. — А живым сдаваться я не хочу! И получить пулю от, вроде бы, своих же бойцов — не в моих планах. Есть здесь какой-нибудь потайной ход? Или мы просто будем ждать, пока они вынесут эту дверь?
— Такой выход есть, — профессор лихорадочно застучал по клавиатуре.
Изображение переключилось на камеру в подвальном помещении, выложенном белым кафелем. В центре стояла массивная бронированная дверь. Почти сразу же её окружила дымовая завеса, прогремел приглушённый взрыв, и стальная махина с оглушительным грохотом рухнула на пол. Ещё секунда — и сквозь клубы дыма, как демоны из преисподней, проступили силуэты в бронежилетах и противогазах.
— Вот это и называется полный провал, — констатировал я, чувствуя, как неприя сжимается желудок от досады — Отсюда никак не выбраться.
— Ну, это как посмотреть, — голос профессора внезапно обрёл странное спокойствие. — Есть одна установка. Правда, она не прошла все испытания.
Меня будто осенило.
— Ты что хочешь отправить меня в прошлое? Тоочнее мой разум?
— Выбора у тебя нет, Андрюха! Ты не в курсе, но это здание полностью заминировано. Максимум через десять минут от него останется только груда обломков и обако пыли. Мы все обречены.Наши разработки недолжны попасть в руки этих уродов которые продали страну. Так что у тебя единственый выход уйти отсюда в прошлое!
Мне всё еще эта идея казалась безумием. Но за дверью послышались приглушённые голоса и тяжёлые шаги, медлить было нельзя.
— Ладно. Попробуй, — выдохнул я.
Профессор быстро провёл меня в смежный, похожий на операционную, кабинет. В центре стояло нечто, отдалённо напоминающее томограф, но собранное кустарно, из разных деталей, с паутиной проводов.
— Ложись, — коротко бросил Орлов.
— Стой! Разве здание не обесточено? Откуда питание?
— Автономный генератор. Время на исходе, Андрей. Если хочешь жить — ложись.
Я прилёг на холодный металл кушетки. Профессор начал судорожно крепить к моей голове и груди датчики. Холодные присоски и электроды вызывали мурашки.
— Настройка займёт время? Куда я попаду? — попытался я перекричать нарастающий гул в ушах — то ли от страха, то ли от работы машины.
— Ты отправишься в самого себя. Но в прошлом. Получишь шанс начать всё с чистого листа, — его голос прозвучал как будто из-под толстого слоя воды. — Мы надеялись, что всё пройдёт гладко... Жаль, результатов испытания я не узнаю. Ты готов?
— А разве у меня есть выбор? — последнее, что я успел сказать, прежде чем мир провалился в абсолютную, бездонную темноту.
*
Тьма не была пустотой. Она была плотной, вязкой и наполненной хаосом. Сквозь меня проносились обрывки света, звуков, ощущений. Крики чаек... запах моря... острая боль в колене... восторг от первой пятёрки по физике... горький вкус первой детской обиды... Это был не полёт, а падение сквозь собственную жизнь, вывернутую наизнанку.
А потом — тишина. И боль. Головная, давящая, пульсирующая.
От автора