Боль была такой, что слезы из глаз брызнули. Судя по ощущениям, из ануса лез Халк, а не переваренный рацион минувшего дня. Кольцо сфинктера рвало от еле двигающейся массы дерьма, и холодный пот вовсю струился по лицу.
- Твою ж…
Казалось, это не кончится никогда, но тяжелый «плюх» в недры унитаза, наконец, случился, а в заду стало значительно легче. Боязливо поднес бумагу к промежности - защипало. На белой поверхности листка бренда «Zewa» не было ни единого фрагмента экскрементов, лишь алая кровь.
Глянул в унитаз - вода была красной, словно туда слили акварель. Коснулся пальцем ануса и сразу же наткнулся на шарик размером с горошину, потом на второй с фасолину и на третий с боб. Дрожащими руками натянул трусы со штанами, смыл, как в тумане дошел до ванной, все тщательно вымыл, чувствуя, как теплая вода стекает по ставшим ватными ногам. Хотелось закрыть глаза, потом открыть и понять, что это всего лишь сон. С минуту думал о матушке, потом вдруг полегчало.
Идти было больно - между ягодиц зудело и как будто пульсировало. Завернувшись в полотенце, медленно дошел до комнаты деда. С минуту не мог собраться с мыслями, потом толкнул дверь.
- У меня это…
- Чего? - вскинул бровь старый. Он уже почти собрался на работу и наносил последний штрих в виде одеколона.
- Это… - мотнул головой неопределенно вниз. - Эх… Геморр, короче…
- Чтобы мягче сралось, надо кефир на ночь и квашеную капусту с маслицем.
- Угу. Начну сегодня. Есть че?
Старый порылся в шкафу и дал какую-то склянку темного стекла, предварительно открыв ее, нюхнув и снова закрыв.
- Мажь снаружи и внутри. Пиво не пей, жопой крути. Береги зад смолоду!
- Да, понял я…
Дед испарился. Осмотр зеркалом показал, что узла и впрямь три. Было темно, поэтому подсвечивал фонариком телефона. В отражении мелькнули «фасолина», «горошина» и «боб», потом мое лицо мученика, бледное и изможденное. Нырнул пальцем в банку и извлек на свет божий черную отвратную массу, смердящую так, что скулы свело.
- Ну-ну, не будь таким нежным мальчиком… - сказал себе и последовал указаниям деда, все аккуратно промазав. Руки вымыл и лег на диване, свернувшись калачиком. Перед глазами так и стоял унитаз полный смеси воды и крови. Забылся часа на пол тяжелым сном. Виделось всякое: то вид из могилы на звезды, то багровые реки, то покойный кот... Очнулся весь покрытый липким потом и самыми странными ощущениями в заднице, которые когда-либо были: пекло, щипало и как-то странно волновало. Вытер остатки салфеткой, смывать не стал и выбежал разогнать кровь в темноту зимней ночи. Снег, что битое стекло, хрустел под тяжелыми ботинками, облако пара рвалось изо рта. Воздух был чист и так холоден, что на ресницах почти сразу появился иней. Ноги несли куда-то сами, прочь от освещенных улиц и радостных танцев новогодних гирлянд. Было жалко себя и необычайно противно на душе. Еще и сны эти… Шел долго, отчаянно шевеля бедрами, чтобы в малом тазу кровь не застаивалась и не вставала ступором в варикозно расширенной сетке кишки. Частный сектор уже закончился, исчезли фонари, но укатанная дорога не думала обрываться, ведя дальше через луг к реке и далее к федеральной трассе. Мелькали сухие остовы летних трав, кусты шиповника с темными иссушенными плодами и укутанные белой пеленой муравейники. Небо было звездным, луна смеялась сверху, забыв, что рябая от угрей.
Куртка грела хорошо, но нос то и дело требовал, чтобы его растерли шерстяной варежкой. Мимо пробежала жирная псина, не преминув поднять ногу при виде меня и опорожнить мочевой пузырь. Посмотрели друг другу в глаза и разошлись в разных направлениях.
Смутно хотелось дотопать до подвесного моста и постоять там в тишине над рекой. Ее течение всегда успокаивало, в нем было что-то вечное и как будто понимающее. Мелькнули впереди старые дубы, чей возраст, верно, приближался к тысяче. Когда-то на ветвях их вешали партизан, а теперь приезжие повязывали ленты наудачу. Тряпки разлагались, обрывались и лохмотьями торчали среди голых веток, уродуя пейзаж.
Мост, на удивление, был цел. Обычно к концу дачного сезона от него оставались рожки да ножки. Весной, в половодье, его окончательно растерзывало течение и несущийся мусор, включая, порой трупы животных, после чего его бережно восстанавливали. Так как стоял январь, состояние моста представляло из себя нечто среднее между наличием его и полным отсутствием.
Осторожно прошел по трясущимся доскам и остановился по центру реки. Буквально под ногами бежала вода, прикрытая тонким слоем ненадежного льда. Подул ветер, пронеся по поверхности прошлогоднюю листву и несколько сосновых лап, сорвавшихся выше по течению. Коснулся носком ботинка льда, опробовав на прочность.
Подумал, что стало определенно лучше. Зуд в заднице почти полностью унялся, в области таза даже как будто бабочки запорхали. Снова ткнул ботинком в лед, и неловко покачнулся, повиснув на грубом поручне. Мост истошно задребезжал и содрогнулся. Удалось восстановить равновесие, но сердце успело разогнаться и войти в раж. Не сразу понял, что звук, вдруг сразу заполнивший пространство вокруг, состоит не только из обжигающего холодом ветра и гула ржавой недоконструкции моста: там было что-то еще, странное и совершенно непонятное. За правым плечом, за левым - никого, сумрак леса по одну сторону, сияние огней над поселком по другую, но то все далеко, тогда как звук - он был близко, он был снизу, идя из-подо льда.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Сердце сбилось и замерло, пошло дальше быстрее. Насос толкал кровь по телу, и стало казаться, что чувствую ход крови по сосудам, ее удары о стенки вен… там. Ну, там где геморр… Бабочки в полости таза словно отозвались на этот странный неуловимый звук из бегущей воды и стали бить крыльями внутри меня.
Лед под мостом оглушительно треснул. Попытка сойти на берег обернулась неудачей: мост снова затрясло, но на этот раз не от неловких движений - удар снизу закачал его из стороны в сторону.
- Что за…
Мост трясся, задний проход и как будто весь таз пульсировали неистово в диком ритме, что задавал чертов неопознанный звук, лед разошелся в стороны, обнажая в зимнем сумраке пучину речных вод.
С трудом подтягивая себя по поручню, стал подниматься в сторону берега, тогда как все содержимое зада определенно хотело воссоединиться с рекой. Это могло бы быть анекдотом, но страх был живее прочих чувств, подавив их полностью и отрубив чувство юмора. То, что было в воде, звало то, что было внутри человеческого тела - «бабочек» живота. «Бабочки» охотно рвались к тому, что было в реке, несмотря на наличие барьера в виде мяса и плоти. Если бы они встретились, наступил конец моего «я».
Чертова варежка соскользнула, и пришлось хвататься голой рукой за ледяной металл. Мост покачнулся под немыслимым углом и застыл над водой.
Тьма поверхности реки слилась с тьмой зимнего позднего вечера, лишь снег на берегу слабо сиял от света луны да отблесков поселка.
И тогда дошло - это была песнь рыб, молчаливых обитателей реки. Тех, кто еще не замерз в толще льда, а шел под ним. Подвесной мост вздрогнул и ухнул вниз. Сваи выдержали, но часть досок посыпалась в воду. Ноги до середины бедер пронзили тысячи игл ледяной реки. Подумал, что удалось удержаться, но за ботинок что-то потянуло вниз. Свыкшимся с темнотой глазам верить не хотелось - это была человеческая рука, бледная и тонкая, то ли детская, то ли девичья. Ступня выскользнула из ботинка и, наконец, удалось на руках протащить тело до самого берега. Упал в снег, ударившись лицом о бетонную площадку. Оглянулся. Ни человеческой руки, ни головы там не было, но клянусь, что ясно различил длинный серебристый хвост. Бежал дальше так, что легкие будто порвало в клочья. А река еще долго ревела в след, и «бабочки» внутри таза истерично бились, не получив желаемого воссоединения.
Дома закрылся на все замки, на ходу стягивая мокрые штаны, и вдруг понял, что все закончилось: «бабочки» замолчали. Залез в ванную и долго стоял под горячими струями, пока от пара не стало дурно. Потрогал проблемную зону: «фасолина», «горошина» и «боб» уменьшились, отек заметно спал, боль почти не беспокоила. Подумал, что такого безумного дня у моей задницы еще не было. Хотел опрокинуть стопку водки, но вспомнил, что геморру от этого будет только хуже. Вспомнил бесцветную, почти прозрачную руку, торчащую из реки, и закурил, дрожащими пальцами поднося сигарету ко рту.
В спальне долго смотрел в одну точку. Река звала что-то внутри меня, звала так отчаянно, как если бы живой звал живого, зная, что может больше никогда не увидеть. Такое не перепутать. Оно лезет в самое нутро, оно на подкорке и знакомо любому существу.
Пальцами провел по мягкому пледу и натолкнулся на пузырек с мазью, что дал старый хрыч. Повертел маленькую тару темного стекла с наклейкой, впервые прочел название - «Ихтиол». Гугл помог с пояснениями: «маслообразный продукт перегонки смолистых горных пород, содержащих остатки ископаемых рыб».
Снова перед глазами всплыла странная рука и хвост. А что, если не только рыб?.. И «бабочки» не были «бабочками»?.. Река звала давно погибших сестер своих обитателей, а призраки тех рвались им навстречу из многострадального зада…