Пролог: Цена прорыва
Тишина в лаборатории № 7 была особого свойства. Это не была живая, дышащая тишина ожидания или сосредоточенной работы. Это была тишина ритуального зала крематория. Тишина дорогостоящего провала, в которой даже гул серверных стоек звучал как похоронный марш. Воздух, пропитанный запахом остывшего металла, озона и пыли, казалось, вобрал в себя и растворил все надежды, когда-то витавшие под этими стерильными потолками.
Виктор Николаевич Белоусов сидел за своим главным пультом, и его спина, прямая еще утром, теперь была сгорблена под невидимой тяжестью. Он не видел мерцающих экранов, не слышал монотонного писка тестеров. Перед его внутренним взором проплывали цифры. Сотни миллионов бюджетных рублей. Годы жизни. Десятилетия исследований, теорий, расчетов, проб и ошибок. Все это — ради устройства, которое сейчас стояло в центре зала под белым колпаком, похожее на химеру из стоматологического кресла и ускорителя частиц. «Квантовый формовщик GQF-5». Военный заказ. Прорывная технология, обещавшая радикальное изменение морфологии живых тканей в полевых условиях. Скорая медицинская помощь , регенерация тканей и внутренних органов. Маскировка, недоступная никаким камуфляжам. Идеальное оружие для шпионажа и диверсий.
Идеальное — на бумаге.
В реальности им удалось добиться лишь нестабильного изменения пигментации волосяного покрова у подопытного шимпанзе. С рыжего на грязно-зелёный с камуфляжными пятнами. На три часа. После чего бедное животное начало лысеть с пугающей скоростью. Представитель главного заказчика счел это издёвкой высоколобых над военной костью.
Проект свернули. Лабораторию — расформировали. Большую часть команды, молодых и амбициозных, уже перебросили на другие, более перспективные задачи. Остался только он, Виктор Николаевич Белоусов, главный идеолог и создатель GQF-5. Шестидесятитрехлетний гений, потерпевший самое оглушительное поражение в своей карьере. Ему поручили провести консервацию объекта. По сути — похоронить собственное детище.
Его пальцы, покрытые старческими пятнами, медленно скользили по стопке папок с грифом «Совершенно секретно». В них была его жизнь. Теория квантового поля, причудливо сплетенная с биогенетикой. Формулы, которые должны были изменить мир. Они и изменили. В пустоту.
Он поднял голову и обвел взглядом зал. Призрачное царство хрома и стекла, опустевшее, как склеп. Где-то здесь, за этими столами, они с Мариной спорили до хрипоты о параметрах воздействия. Молодой, дерзкий Володя Ковальчук, его лучший ученик, ставил безумные эксперименты, которые, к удивлению, иногда срабатывали. Теперь Марина ушла в декрет, а Володя, сгорая от стыда за провал, удрал в какую-то коммерческую лавочку тестировать смартфоны.
Остался он один. Старик, чьи амбиции обошлись государству в сумму, сравнимую со стоимостью новейшего истребителя.
Он встал и, пошатываясь от усталости, подошел к главному аппарату. GQF-5 напоминал умирающего кибернетического лебедя. Его манипуляторы были сложены, как бесполезные крылья, а основной излучатель, похожий на гигантский фотоаппарат, смотрел в пустоту слепым стеклянным глазом. Виктор Николаевич положил ладонь на холодный корпус. Он помнил каждый винтик, каждую микросхему. Помнил тот трепет, когда они впервые подали питание. Помнил восторг от первых, пусть и мизерных, успехов.
Теперь оставалось только отключить систему, опечатать двери и уйти. Сдать ключи. Стать пенсионером с позорным клеймом неудачника.
Горькая усмешка исказила его сухие губы. Молодость. Вот где была главная ошибка. Они все, и он в первую очередь, были слишком стары для такой дерзкой задачи. Их мышление закостенело, глаза замылились, руки дрожали. Нужен был новый взгляд, новая энергия, новая пластичность ума и тела. Всего этого у них не было.
Его взгляд упал на небольшой холодильник, стоявший в углу. Там, в специальных кюветах, хранился последний, самый рискованный образец сыворотки-активатора. Версия 5.0. «Омега», как они ее в шутку называли. Та самая, что за три часа сделала из шимпанзе лысого рыжего уродца. Нестабильная, непредсказуемая, опасная. Ее должны были утилизировать завтра утром.
Искушение подкралось тихо, как змея. Оно родилось не из надежды, а из самого дна отчаяния. Что, если они просто не там искали? Что, если проблема была не в формуле, а в материале? Что, если сложный, изношенный организм взрослой особи не мог выдержать такого стресса? А молодой? А… его собственный, старый, уже ни на что не годный организм? Последний, отчаянный эксперимент. Или самоубийство. Или…
«Безумие», — прошептал его разум, голос которого становился все тише.
«Последний шанс», — нашептывало что-то другое, темное и заманчивое. «Узнать. Почувствовать. Доказать, что ты был прав. Хотя бы для себя. Или перестать существовать вместе с лабораторией».
Он не помнил, как оказался у холодильника. Как его пальцы, внезапно ставшие твердыми и уверенными, набрали код активации. Как он вынул стерильный шприц-инжектор, наполненный жидкостью цвета нефти, переливающейся радужными разводами.
Он подошел к креслу GQF-5. Место подопытного. Место, где сидел тот самый шимпанзе. Глупая, унизительная мысль. Но другой не было.
Его сердце колотилось где-то в горле, сжимаясь от страха и какого-то иступленного, почти экстатического предвкушения. Он закатал рукав халата, обнажив дряблую, покрытую тонкой кожей руку с проступающими синими венами. Он приложил инжектор к внутренней стороне локтя. Холодный металл заставил его вздрогнуть.
«Сто миллионов. Провал. Стыд. Молодость. Возможности. Упущенные возможности».
Кадры жизни пронеслись перед глазами. Первая любовь, на которую не хватило смелости. Диссертация, которую он не дописал, потому что увлекся этой безумной идеей. Дочь, на взросление которой у него никогда не хватало времени. Все это — цена. Цена прорыва, который не состоялся.
Палец нажал на кнопку.
Шипение. Острая, жгучая боль в вене, будто в нее влили расплавленный свинец. Он вскрикнул и отшвырнул инжектор, услышав, как он со звоном покатился по полу.
Первые секунды ничего не происходило. Только боль медленно расползалась по руке. Он сидел, тяжело дыша, чувствуя себя идиотом. Ничего. Как и всегда. Пустота.
И тогда его тело взорвалось изнутри.
Это не было похоже ни на одну боль, которую он знал. Это было ощущение, будто его разбирают на молекулы. Каждую кость, каждый мускул, каждый нерв вытягивали, скручивали, переплавляли в каком-то адском горне. Он закричал, но звук застрял в глотке, раздавленный невыносимым давлением, сжимавшим череп. Зрение помутилось, поплыло радужными кругами. В ушах стоял оглушительный гул, сквозь который он слышал треск — чудовищный, внутренний, будто ломались и срастались заново его собственные кости.
Он пытался вырваться из кресла, но его тело уже не слушалось. Оно было чужим полем битвы, где сходились неведомые силы. Жар сменялся леденящим холодом, волны тошноты накатывали одна за другой. Он чувствовал, как кожа на лице и руках натягивается, сморщивается, затем снова разглаживается, будто по ней проходили невидимые руки скульптора.
Сознание начало угасать, не в силах выдержать перегрузки. Последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться во тьму, — это свои руки, лежащие на подлокотниках. Руки старика, покрытые пигментными пятнами и проступающими венами. И ему показалось, что на мгновение кожа на них стала гладкой и упругой, а пальцы — тонкими и изящными.
Потом мир погас.
Тишина снова воцарилась в лаборатории № 7. Сейчас она была другой. Не тишиной конца, а звенящей, напряженной тишиной ожидания. В кресле аппарата GQF-5, в позе, выражавшей крайнее страдание, лежало тело. Но это было уже не тело шестидесятитрехлетнего Виктора Николаевича Белоусова. Очертания под белым халатом стали другими — меньше, изящнее. Из-под откинутой назад головы на плечи спадали пряди волос неестественно белого, почти серебристого цвета.
Аппарат молчал. На его главном экране мигало единственное слово: «Протокол Омега. Завершен».