Тем промозглым сентябрьским вечером всё шло как обычно, буднично. За окном дождь дробью барабанил свою мелодию по козырьку окна, словно крутой ударник-металлист. Гремел пугающий гром. В такую погоду многие предпочитали сидеть дома, как сделали и мы. Из дорогого современного музыкального центра изливалась музыка с Родины, о которой остались лишь смутные воспоминания из далёкого детства: Валера Меладзе, Кристина Орбакайте, Миша Шуфутинский и прочие известные музыканты. В России они на слуху — настоящие легенды эстрады.
Мы все одеты в самую обычную домашнюю одежду. Я в гавайку и шорты, жена в простом белом платье в горошек, на манер ретро. Дочка тоже в платье, но зелёном. Очень уж она любила этот цвет.
— … А потом этот мальчик дёрнул за косичку мою подругу Джейн! Ему поставили в дневник отметку о плохом поведении. Он такой хулиган!
Это моя милая дочурка Анна. Рыжая, как и её мать, веснушки по её лицу были рассыпаны, словно блёстки. Ей семь лет, и она неделю назад перешла во второй класс. Учителя восторгались ей, мою девочку постоянно хвалили, ставили в пример остальным детям. Сплошняком «А-шки», как в США называли пятёрки. Одна из учительниц сказала, что Анна — вундеркинд, умная не по годам. Миссис Розалина Каллахан, завуч этой школы, решила «протестировать» нашу дочь, дав ей задачки по математике за шестой класс. И она их решила не только правильно, но и справилась с ними чуть ли не вдвое быстрее среднего шестиклассника. Директор Родион Паченко нас вызывал. Говорил, что Анна может перескочить сразу в старшие классы благодаря своему выдающемуся уму. Шанс родить ребёнка-гения — один на миллион, и я рад, что моя девочка умная. Прям как её прадедушка Вячеслав, член Академии наук СССР, который в послевоенные годы занимался разработкой атомных бомб.
— А почему ты вообще вспомнила об этом хулигане, золотце? — улыбалась моя любимая всей душой Елизавета. От природы у неё была рыжая, подобная лесному пожару, шевелюра. Но последние пару лет она красилась под блонду. Глаза же она решила оставить изумрудно-зелёными. Это она в тестя Рональда пошла, который родом из Ирландии. А вот тёща Ольга была русской, выросла где-то на юге России. Хотя и я не чистокровный русский: мама из Финляндии родом.
На вопрос Лизы дочка смутилась, потупила взгляд, застеснялась.
— Он… Мне он нравится, — она говорила это, стесняясь. Ага, первая детская влюблённость. Такое у многих бывает. Я в третьем классе любил в Жанну с соседней парты, горячую брюнетку, которая после школы уехала куда-то в Нью-Марсель, искать счастья.
Жена не просиживала штаны дома без дела. Она занималась обычным фрилансом — копирайтингом и рерайтингом, потому что отличалась грамотностью. Платили там не золотые горы, но в целом нормально. В неделю она могла заработать до трёхсот-пятисот баксов, что очень неплохо, приносила домой деньги.
А меня же зовут Артём Константинович Захаров, и я бывший полицейский из полицейского участка полиции района Форт-Бич, города Лас-Либертад — одного из самых криминальных мест в США. Вместе с Детройтом и Сэнт-Луисом он входит в десятку самых опасных городов в этой стране.
Я приехал сюда в далёком, как моя Родина, детстве, когда мне исполнилось восемь годиков. Родители направились сюда в поисках пресловутой «американской мечты», думали, что тут уж они станут важными и богатыми людьми. Но получилось то, что получилось. Мы жили за чертой бедности, в мелкой квартирке. Я всё детство крутился в компании уличной гопоты, занимался мелким хулиганством. Мы с Лексом Борцухой и Петькой Кинжалом сколотили небольшую банду. Воровали, вымогали мелочь у неудачников, выдёргивали магнитолы из тачек, сражались в массовых драках с другими шайками. Благо, нас ни разу не ловили копы, судимости удалось избежать, потому что мы слыли мелкими хулиганами, а не бандюками-мокрушниками, как те отморозки из «братвы».
Пацаны, как я тогда называл своих друзей, меня не поняли, считали, что я мусорнулся. То есть, стал "копом", как мы тогда выражались. Но я решил, что преступления не приведут меня ни к чему хорошему, я решил бросить уличный бандитизм. Рано или поздно поймают, да посадят. А тюрьма — ужасающее место, из которого не всем удаётся выйти живыми.
Полицейскую академию я прошёл с отличием, став настоящим блюстителем закона. Все экзамены сдал на «отлично».
Проработал я в ЛЛПД пять лет. Повышения не получил, но работал успешно: то бытовые драки разнимал, то ловил хулиганов, малюющих граффити и бьющих окна честным людям. Несколько раз стоял в оцеплении на местах преступлений, отгонял охочих до сенсаций репортёров и любопытных обывателей-зевак. Обычная полицейская рутина. Стрелял я за все пять лет всего пару раз.
Но месяц назад прошла комиссия, где надо было пройти массу тестов. И мозгоправ, пожилая бабка Антуанетта, сказала, что у меня начало проявляться биполярное расстройство. Вроде болезнь безобидная: это не шизофрения, не депрессия, просто перепады настроения. Мне сказали, что дальше в полиции я работать не смогу, предложили пройти курс лечения и через полгода попробовать пройти комиссию заново. А до тех пор пришлось подрабатывать где придётся: то грузчиком, то шофёром, то разнорабочим. Всякое делал ради денег. Но до криминала опуститься я не смог, в отличие от своих бывших друзей, которые, вроде как, рэкетом промышляют на одной из улиц Форт-Бич. Те ещё болваны! Моя воля, я бы их давно посадил. Но проявлять инициативу опасно, а без приказа я бы не стал на них наезжать.
— А я сегодня с утра до вечера ящики разгребал, — сказал я немного ворчливым тоном. — Но работа есть работа, холера меня порази! Платят терпимо, на еду, питьё и маленькие радости хватает. Я же прав?
— Дорогой, я поговорила со своей двоюродной сестрой Кирой. У неё муж в Гриффитсе открыл детективное агентство. Устройся туда. Там и платить лучше будут! Сыщики много получают, особенно частные. Ну пожалуйста, хотя бы попробуй. Ради нас. Этим копеечными подработками много не заработаешь.
Я молча ел макароны с котлетой, запивая пивком. А ещё я думал. Людям вообще свойственно много думать в самые разные моменты. Некоторые могут, сидя в ресторане, думать о работе, а на работе — о ресторане.
Частный сыск… На самом деле, вариант неплохой. Но доход будет зависеть от количества заказов, которые поступают не прям каждый день. Иногда такие конторы простаивают неделями, когда заказов нет. А я бы хотел нормальную работу, чтобы получать стабильную зарплату. Стабильность — это вообще хорошая вещь.
Елизавета, сидевшая рядом, приобняла меня, чмокнула в шею. Я в ответ погладил её по волосам, по её пышной шевелюре, крашеной под блонду. Мы так молчали в течение трёх минут, наслаждаясь уютом и спокойствием.
— Мама, папа… А вы сделаете мне братика? У Анджелы с соседней парты недавно братик появился. Я себе тоже хочу братика.
— Ничего, крошка. Подарим мы тебе братика. Или сестричку, пол ребёнку выбрать нельзя заранее, — с добрым взглядом смотрю на девочку. Да, мы планировали завести второго ребёнка, когда станем побогаче, переселимся в дом попросторнее, со множеством комнат, в отличие от нашей однушки, где мы ютились сейчас. Хотя квартирка у нас пусть и маленькая, но уютная: красные ковры, красивая мебель из лакированного ясеня, телевизор с широким и плоским экраном, аудиосистема и дорогой ноутбук. Даже есть столовое серебро, которое мне на свадьбу подарила тёща.
— Давайте завтра сходим в кинотеатр? Или в ресторан, — спросила Елизавета, наливая себе в бокал красное полусладкое вино. — Недавно вышла семейная комедия со стариком Вайсенеггером. Называется «Школьный спецназовец». Там этот старик играет бывшего бойца спецназа, который стал учителем и начал у себя в классе наводить армейскую дисциплину. Я думаю, будет весело!
Я радовался тому, что Анна развита не по годам. Конечно, говорят, что высокий уровень интеллекта у детей часто соседствует с аутизмом. Но у дочки этого недуга пока не наблюдалось. Обычная девочка, у которой мозг, словно совершенный калькулятор. Учителя пророчили ей будущее выдающейся учёной, которая будет двигать науку вперёд семимильными шагами, делать открытия и ставить невероятные эксперименты. Некоторые говорят, что она даже в политику может пробиться и стать первой женщиной-президентом США, пусть я в этом и не был уверен. Но всё равно круто иметь умное дитя.
Я налил себе ещё немного пива — тёмного разливного эля. Люблю такое. У него вкус совсем другой, нежели у светлого пенного напитка.
Вдруг я услышал звук открываемой двери. Это меня значительно напрягло. Кто это? Кто взломал нашу дверь, холера разрази? Грабители? Вломлю шельмам этим! Морды набью!
Я думал достать свой личный ствол — лицензионный, для самообороны. Я имею законное право защищать своё жилище любыми способами. У американцев: «твой дом — твоя крепость» — это не пустые слова. Кто-то вломился? Выстрелил на поражение и не парься. Ты имеешь на это полное право, это даже не сочтут нарушением пределов самообороны, как в той же России, где короткоствольное оружие всё ещё недоступно по законам.
Но проблема в том, что мой ствол лежал в тумбочке у кровати, в специальном небольшом кейсе, как этого требуют оружейные законы нашего штата. Обычный компактный револьвер тридцать восьмого калибра. Дёшево и эффективно. Две пули в торс остановят любого буяна, если он не в броне.
Чтобы попасть в спальню, мне надо было пересечь коридорчик прихожей. А грабители как раз там и находились. Но я и в ближнем бою им наваляю. Они узнают, на что способен мужчина, защищающий свою семью. Чтобы не идти на них с голыми руками, я взял кухонный нож. Ударом ножа остановить противника проще, чем кулаками.
— Девчата, стойте тут. Я разберусь. Папа со всем разберётся… — шептал я, чтобы не привлечь внимание отморозков. — А вы пока наберите девять-один-один.
Выхожу в коридор, вижу троих. В кожаных куртках, в балаклавах, джинсах. Обычные классические бандюки-домушники. Но у одного из них имелся пистолет. По ходу, Кольт девятнадцать-одиннадцать, да ещё и с глушителем. Ходовой ствол, популярный, почти сто лет используется как военными, так и на гражданском рынке.
Я бегу в сторону пистолетчика, пытаюсь его пырнуть. Но тот увернулся, а затем ощутимо меня толкнул. Я упал и ударился затылком об обувную полку.
Провёл рукой по шее, понял, что затылок кровоточит. Да и башка начала кружиться, меня затошнило. Сотрясение, сука. Неприятно.
Я пытался встать, поднять оброненный нож, чтобы зарезать всех ублюдков. Но конечности слабо слушались. Ощущение, будто я ими не мог шевелить, словно долбанный паралитик.
Вдруг вижу, как из кухни выбежала Елизавета со сковородой в руке. Она хотела ударить мужика по голове, но тот парировал, отведя посудину в сторону. Но моя благоверная не сдавалась, сорвала с урода его драную тёмно-серую балаклаву.
Я увидел его лицо: коротко стриженный блондин, пирсинг в брови, шрам на губе, на лбу родинка. Я запомнил рожу этого утырка.
— Ну, сучка, ты подписала всей своей семье смертный приговор, — сказал он звучным баритоном. С таким голосом только диктором на радио становиться или телеведущим. Но нет, он вламывался в квартиры, грабил, убивал и чувствовал себя неприкосновенным.
Я начал подниматься. Это было трудно, но я хотел напрячь свою силу воли, встать и зарезать этого членососа, не дать ему сделать непоправимого.
Урод приставил к груди моей жены глушитель своего пистолета.
Нет, нет, нет! Нет, я не позволю это сделать! Только попробуй, падла!
Давай, соберись… Я встану и убью его. Защищу свою любимую. Отправлю этих гондонов прямиком в ад.
Но я не успел собраться силами. Раздался звук, сопоставимый по громкости с ударом молотка по стене. На пистолетный выстрел это походило слабо. Глушитель сделал своё дело.
Жена упала на спину, держась за грудь. Изо рта у неё пошла кровавая пена. Если вызвать скорую, её могут спасти. Надо лишь пустить уродов в расход и вызывать помощь.
— Убью! Порву на части, как Тузик грелку! Уничтожу! — орал я как безумец. — Моргалы выкину, суки! Вы у меня землю жрать будете!
Я уже почти встал, облокотившись рукой на стену. Комната будто кружилась вокруг меня. Я не понимал, что происходит, но хотел отомстить. Просто взять этих уродов и жестоко замочить.
— И что, думаешь, завалишь нас, а? — спросил второй, на котором всё ещё была надета балаклава. В руках он держал лом-гвоздодёр. — Да я пердану на тебя — и ты упадёшь!
Третий, который стоял в подъезде на стрёме, посмеялся. Шутят, суки. Им вообще насрать на то, что они только что выстрелили в человека. Настоящие отморозки. Бандитские рожи, для которых убить человека — как комара прихлопнуть.
Сквозь пелену вижу, как выбежала дочка. Она ударила пистолетчика в пах. Тот выматерился, но стрелять не стал. Он пнул её так, что она отлетела в шкаф, ударилась и упала. Я услышал характерный треск. Надеюсь, это дерево шкафа треснуло, мать-перемать. Убью уродов, уничтожу!
Я, несмотря на головокружение, побежал в сторону пистолетчика. Ноги заплетались, меня шатало, я потерял рассудок.
Всё, чего я хотел, — это убить их. Да, Иисус учил «подставить вторую щёку». Но я не был религиозным, пусть и крещён в православной церкви. Я верил в другую истину: «око за око, зуб за зуб». Бывает же. А ещё «смерть за смерть». Вы убили моих родных? Значит, я вас за это убью. Конечно, я мог бы попытаться применить гражданский арест, чтобы их судили и посадили. Но не сейчас. Ситуация критическая, тут не до законопослушности. Надо защищать дом. Убить грабителей, а потом дождаться полиции.
Я туго соображал, меня тошнило, кружило. Я всё видел словно через мутную пелену, да и в башке пульсирующая боль. А ещё ощущение, будто я всё видел через замедленную съёмку.
Мне в лицо наставили глушитель пистолета, раздался тихий хлопок. Я почувствовал, будто мне в череп ударил сам Майк Тайсон. А потом всё… Беспроглядная, бесповоротная тьма посмертия.
***
Я находился в какой-то небольшой комнатке и сидел на мягком, как облако, кожаном кресле. Передо мной стоял широкий диван с тремя загадочными людьми. На всех них надеты маски давно умерших президентов США: слева направо — Никсон, Рейган, Кеннеди. Они были самыми известными, их знали все американцы, в отличие от какого-нибудь Калвина Кулиджа.
— Приветствую тебя, Артём. Ты нас не знаешь, но мы знаем тебя, — проговорил приятным баритоном Рейган, активно жестикулируя. — Да, ты родом из Империи Зла, как я говорил во время Холодной войны. Из России, которая когда-то являлась величайшей страной мира, Советского Союза. Но теперь ты гражданин США. А граждане нашей великой страны избраны самим Господом Богом. И им посчастливилось, что наша страна — самая свободная во всём мире. И свобода хороша тем, что ты можешь иметь оружие, честную работу, крышу над головой. Да, многие нарушают закон, прикрываясь свободой: грабят, убивают, воруют. И ты тоже хочешь совершить преступление, пусть и во благо…
— Ага, пацанчик. У нас к тебе вопросик, ага? — бодро, молодёжным тоном сказал Никсон. — Готов ли ты выносить мусор? Выметать всяких уродов из нашей страны прямиком в ад, где им самое место. Класть в могилу разных ублюдков.
— Этот уважаемый молодой человек потерял самое родное, самое любимое — свою семью. И я думаю, он будет на все сто процентов уверен в ответе. Да, господа? — огляделся по сторонам Кеннеди.
— Готов ли. Ты. Выносить. Мусор? — они чеканили эти слова по слогам, хором, громко и сразу в три глотки. Мне стало немного жутко.
Я молчал. От шока язык будто прилип к нёбу. Я не мог и слова вымолвить.
— Мы ждём ответа! — они снова говорили хором. — ГОТОВ ЛИ! ТЫ! ВЫНОСИТЬ! МУСОР?!
Меня накрыло липким страхом. Мысли роились в голове, как мухи. Но потом я разлепил губы, вышел из ступора. Я верил в себя и настроился решительно.
— Да, — мой голос отразился эхом. — Я готов. Готов, мать вашу!
Фигуры засмеялись, как безумные. Маски внезапно сменили выражения лиц на безумную ухмылку какого-то жуткого и мерзкого Джокера.
— ДА! — крикнул я. — Я ГОТОВ! ВСЕХ УБЬЮ!
Фигуры засмеялись ещё громче, ещё безумнее. А потом помещение, в котором мы находились, начало рушиться. Сначала пошли мелкие трещины, потом на голову начала валиться бетонная крошка, а спустя минуту повалились крупные куски. Я закрывался руками, боялся, что мне прилетит в голову.
***
Я чувствовал, что лежу на чём-то мягком. Голова замотана, но руки, вроде, свободны. Я слышал какое-то гудение, будто работает электробритва. Потом почувствовал, что меня бреют. Какого чёрта? Где я, и что это были за мужики в масках?
Я повернул голову, пытался позвать кого-нибудь, но изо рта выходили только невнятные хрипы. Я будто разучился говорить.
— Позовите доктора Валентино! — крикнула совсем рядом женщина, вроде как молодая. Наверное, это медсестра, а я лежу в больнице. Я туго соображал, не сразу понял где я и что происходит.
Напрягаю мозг, пытаюсь вспоминать… Думай, Тёма, думай…
Сначала ужин с родными. Мы сидели на кухне, ели и пили. Наслаждались выходным вечером, душевно общались обо всём на свете; на улице шёл дождь. Мы планировали пойти куда-нибудь отдохнуть — в ресторан или кино. А потом…
Чёрт. Потом в дом явились непрошенные гости — какие-то бандиты. Потасовка, выстрел в Елизавету, удар, нанесённый Ане. И пуля мне в голову. И всё, я выпал из реальности. Потом комната с какими-то мужиками в масках, и очнулся я тут, на койке, где меня бреют. Наверняка я тут не первый день. На момент ужина я был гладко выбрит. А тут уже щетина, по ходу, успела отрасти. Наверное, я тут лежал не меньше недели.
Услышал шаги, разлепил глаза и увидел, как в палату вошёл смуглый мужчина лет пятидесяти, с тонкими седыми усами, в старомодных пенсне, которые мало кто в наши дни носит.
— Так, сеньор Артём Захаров, — говорил доктор с характерным итальянским акцентом. — Тридцать лет, бывший офицер полиции… Меня зовут Альфредо Валентино. И я ваш врач. Чуть позже с вами поговорят детективы из полиции, а пока что нужно удостовериться, что вы приходите в норму… Сядьте на кровати, свесив вниз ноги.
Я так и сделал. Да, вряд ли я тут более недели. Если бы лежал дольше, мышцы бы атрофировались. Доктор сделал пометки в деревянном планшете…
— Закройте глаза и коснитесь указательным пальцем кончика своего носа.
Я пожал плечами, зажмурил глаза и сделал, как сказали. Врач снова сделал пометки и кивнул.
— Нервная система функционирует исправно, мелкая моторика в порядке. Чуть позже надо будет пройти ещё пару тестов, сдать анализы. А потом выпишем. Надеюсь, полиция накажет этих негодяев, что на вас напали.
— А мои жена и дочь? — я потёр перебинтованную голову. — Они…?
Доктор грустно помотал головой, снял свой докторский колпак и прижал его к груди.
— Мы пытались спасти вашу жену, сеньор Захаров. Честно, мы очень старались, работали лучшие специалисты. Хирурги боролись за её жизнь почти два часа. Но не вышло, не получилось, повреждения были слишком серьёзные, как и потеря крови. А ваша малышка Анна… Коронер сказал, что она умерла быстро, за секунду. Перелом шеи — страшная смерть. Примите мои соболезнования, сеньор.
У меня невольно сжались кулаки. Какие-то поехавшие ублюдки ворвались ко мне домой. Хотели ограбить, забрать всё ценное и даже убить всех жильцов ограблённой квартиры. Им было похер, абсолютно. У них лица ни капли не изменились от того, что они лишили жизни двоих людей. Ну что же за моральные уроды, которые без тени сомнения готовы лишить жизни человека? Кем надо быть, чтобы опуститься до такого?
Я сам лишь единожды убил человека. Это случилось год назад, когда я патрульным служил. Я стал свидетелем того, как двое пацанов грабят алкомаркет. Один из них достал волыну и направил в мою сторону. Я дважды выстрелил ему в грудь. Одна пуля угодила ему в сердце. Второго грабителя я ранил в колено, и его арестовали. Я уж думал, что меня в итоге лишат значка. Но потом комиссия решила, что я поступил в рамках допустимого и ничего не нарушил, потому что десяток свидетелей подтвердили, что пацан собирался открыть по мне пальбу. Тут или ты, или тебя.
Но даже так, я всё равно пару недель рефлексировал из-за этого убийства. Тяжело было впервые кого-то убить. А этим грабителям было насрать. О чём они думали? «Да похер, валим девок и этого лысого! А потом сопрём всё их добро, получим деньги!», — такие у них, наверное, крутились мысли. Их даже кошмары мучить не будут после этого налёта. Сдадут награбленное барыге и будут кайфовать на всю катушку, спускать деньги на дурь, шлюх, бухло и тусовки.
Я верил в нашу полицию. Я дам показания, подробно опишу ублюдка, который стрелял — долбанного блондинчика с пирсингом и шрамом. Наверняка найдутся свидетели, которые помогут следствию. Раз уж сам я их не убил, то пусть мои бывшие коллеги поймают этих ублюдков. Сама Фемида покарает этих долбанных отмороженных беспредельщиков и мокрушников.
А пока надо прийти в себя, поправиться и дождаться полицию, чтобы они взяли у меня показания и начали расследование.