Кофе был кисловатым и слишком горячим, но Ингри пила его медленно, растягивая глотки, словно пыталась выудить из каждой порции не только кофеин, но и крохи спокойствия. Торопиться ей было некуда — маглев до Северного терминала придёт лишь через сорок минут, а сидеть одной в кафе возле транспортной развязки в любом случае куда приятнее, чем толкаться на платформе, где ветер с реки задувает под одежду и люди смотрят друг на друга пустыми, усталыми глазами.
Город она знала плохо. Только несколько районов, да и те — по смутным воспоминаниям из прошлой командировки, которые словно бы отпечатались на стекле запотевшего окна: смазанные огни, силуэты, высотки — ничего конкретного. Этот район казался чужим: яркие навязчивые вывески, кричащие названия баров и магазинчиков, много суетливых людей, спешащих неизвестно куда, и везде, повсюду слишком громкие голоса, гудящие роем разъярённых пчёл.
В углу кафе двое мужчин спорили о чём-то (понятно, что о политике, о чём ещё могут спорить мужчины в таком месте и в такое время?), и их тон становился всё резче, голоса начинали рвать воздух, как тупые ножницы. Она не вслушивалась — пока один из них не швырнул стакан в стену.
Стекло бахнуло с влажным хлопком, рассыпавшись на десятки тусклых осколков, и на мгновение воцарилась тишина. Потом вспыхнула едкая ругань, кто-то рванулся вперёд, с деревянным треском опрокидывая стулья, следом, продирая потёртый линолеум, заскрежетали по полу столы. Ингри вздохнула (чего ещё ожидать от мужчин, спорящих о политике? всё всегда кончается битьём посуды и физиономий). Она отодвинула чашку — напиток уже остыл и стал противным, гуща на дне напоминала илистое дно забытого озера — подхватила сумку и направилась к туалетам, подальше от драки, в тихий угол, где пахло хлоркой.
За дверью с пиктограммой «женщина» открывался узкий коридор, освещённый мерцающей лампой, чей свет подрагивал на последнем издыхании. Слева была туалетная кабинка, а справа — неприметная дверь с табличкой «выход». Ингри недоуменно хмыкнула. Странно тут всё было устроено. С одной стороны удобно, конечно, а с другой — так ведь запросто можно сбежать, не заплатив. Впрочем, проблемы чужого бизнеса её волновать не должны, решила она и шагнула в кабинку.
Выйдя оттуда через несколько минут, Ингри без раздумий толкнула плечом дверь на выход — и оказалась во внутреннем дворике, тесном и совершенно безлюдном.
Тут было темно и тихо, как в ночную смену в морге: ни фонового городского шума, ни хрипения холодильных установок и кондиционеров, без которых вряд ли способно обойтись кафе такого размера, как это. Да что там звуков урбанизации, тут даже ветра не было слышно, хотя облака неслись по небу, как ошалевшие, разрываясь замысловатыми клочьями и снова смыкаясь в фантасмагорические фигуры.
Ингри пожала плечами. Чёрт-те что какое-то и сбоку бантик в крапинку! Ладно, надо выбираться отсюда.
Двор был окружён высоким кованым забором; сквозь его завитые в густой ажур прутья виднелась станция маглева, знакомая и чужая одновременно. Ингри шагнула к нему, рассчитывая найти калитку — но её не было. Куда ни глянь, стояла сплошная решётка, уходящая высоко и увенчанная поверху зубцами, будто тюремная стена.
Ингри оглянулась на здание кафе, но не обнаружила двери, из которой недавно вышла. Перед ней высилась глухая кирпичная стена.
«Что за бред?» — прошептала Ингри, и эхо унеслось вглубь двора, не найдя ответа. Неужели она так далеко ушла в поисках калитки?
Она решила обойти двор по периметру. Так же не бывает, чтобы не было выхода, верно? Его просто нужно найти. И после десяти минут блужданий в темноте, она нашла узкую щель в заборе — едва заметный зазор в ажурной ковке, будто кто-то забыл заделать трещину в реальности.
Протиснувшись в неё не без риска порвать любимые джинсы, Ингри наконец-то выбралась на улицу.
Сразу же, словно кто-то подрегулировал настойки звука на операторском пульте, обрушились голоса города: неумолчный шум ближайшего автобана, музыка, доносящаяся из кафе, интерактивная реклама на билбордах, навязчиво бормочущая о скидках на синтетические эмоции.
Всё стало ещё более громким, невыносимым, многолюдным и… каким-то иным.
Станция маглева стояла на прежнем месте, но выглядела более стильной, чем помнилось Ингри, более автоматизированной, что ли, словно её пересобрали из хромированных деталей и голограмм в улучшенную копию. Изменились и люди: целеустремлённые, как тромбоциты на пути к ране, они двигались почти синхронно, а одежда, у всех практически одинаковая, новая, будто только что с витрины, только усиливала это сходство.
Ингри почувствовала, как по спине пробежал холодок. Резко захотелось курить, как всегда в стрессе, но она бросила полгода назад и теперь лишь сжала пальцы в кулаки, ощущая, как ногти впиваются в ладони.
Шаг за шагом она приближалась к станции. Люди, идущие навстречу, синхронные и безликие, не смотрели на неё, а когда она пыталась поймать хоть чей-нибудь взгляд, они намеренно отворачивались, будто её присутствие нарушало их идеальный ритм. Те, кто двигались в одном направлении с ней, смотрели только вперёд остекленевшие, будто затянутыми дымкой глазами.
И все, все они шли в ногу — сообразно своим потокам, словно части одного механизма.
Всё это уже порядком пугало Ингри. В толпе выделялась только она одна: яркой водолазкой, энергичной походкой, рыжими волосами, которые сейчас казались ей кричаще-неуместными. Хотелось поскорее забиться в вагон (желательно бы найти сидячее место, но если нет, то и чёрт с ним, пусть будет тихий закуток, она постоит, не развалится), уставиться в окно и тупить до нужной станции, пока этот город не растворил её окончательно.
На табло замигало расписание, и холодные, бездушные цифры, сообщили, что нужный ей маглев прибывает через две минуты. Сердце Ингри почему-то ёкнуло.
Она подошла к терминалу, выудила из кармана телефон. Холодный серебристый смартфон не отреагировал ни на одно прикосновение. «О, все подорожные боги, вместе взятые! — пронеслось в голове. — Да что ж вы так ополчились? Вовремя окирпичился, ничего не скажешь!» Гнев, острый и беспомощный, ударил в виски. Она с силой тряхнула аппарат, словно пытаясь вернуть в него жизнь, но это, понятно, не помогло.
Сжав зубы, она попробовала одну за другой все карты: кредитную, дебетовую, даже старую дисконтную, на которой когда-то копила скидки. Бесстрастный банкомат поочерёдно выплёвывал их обратно с тихим щелчком, будто издеваясь. Каждый раз, когда карта вылетала, Ингри вздрагивала, ощущая, как жгучие волны стыда поднимаются к щекам.
Отчаяние сжало горло. Она обвела взглядом толпу — безликий, равнодушный поток — и, пытаясь заглушить безнадёгу, сделала шаг к ближайшей женщине, такой же стерильной и урбанизированной, как само это место.
— Эм-м… — голос Ингри прозвучал неожиданно, — извините, не подскажете, как тут купить билет?
Женщина медленно повернулась. Её взгляд скользнул по Ингри — с недоумением, которое почти мгновенно выкристаллизовалось в холодное, отточенное презрение, тщательно прикрываемое маской безразличия. Ингри почувствовала, как под этим взглядом сама превращается в нечто неуместное и грязное.
— У вас нет аккаунта? — проговорила женщина ровно, без единой эмоциональной вибрации — роботизированно, как голосовой ассистент.
— Нет, я… — Ингри запнулась, чувствуя, что оправдания звучат всё более жалко и неубедительно.
— Тогда социальная квота, — женщина резко ткнула идеально ухоженным ногтем в нижний угол терминала. — Если, конечно, вам положено.
Ингри всмотрелась в экран — и холодная волна паники накрыла её с головой. Значки и буквы складывались в узоры абсолютно незнакомого алфавита. Ни одной опоры, ни одной зацепки… А кирпичина вместо смартфона лежала в руке мёртвым грузом, хороня под собой надежды хотя бы на корявый онлайн-перевод. Ингри почувствовала, как закружилась голова, что было совсем нехорошим признаком. Только обморока не хватало…
Она уже набрала полную грудь воздуха, готовясь к новому унижению, к мольбе, которую придётся выдохнуть под этим брезгливым взглядом, но женщина, с опаской окинув её с ног до головы, будто Ингри была переносчиком заразы, неохотно обронила сама:
— Ладно, давайте я вам всё сделаю, тут долго объяснять, — её пальцы запорхали над сенсорным экраном, отщёлкивая иконки с пугающей скоростью. Терминал ненадолго задумался, мерцая синим экраном, наконец недовольно зажужжал и выплюнул в лоток вожделенный билет.
Едва взглянув на билет, женщина мгновенно изменилась в лице, шагнула в сторону и слилась с толпой, будто боялась, что на неё пала тень от прикосновения к чему-то чужеродному, опасному.
Ингри осталась стоять на месте, сжимая в полной ладони бумажку, испещрённую убористыми пузатыми буквами чужого языка. Толпа обтекала её со всех сторон, точно волны — одинокую скалу. Над головой мерно мерцало безнадёжно засвеченное небо большого города.
Маглев подъехал бесшумно, словно призрак, скользящий по рельсам. Двери раздвинулись без привычного шипения, и Ингри шагнула внутрь, в гулкую тишину, которая мгновенно обволокла её, как плотный ватный кокон.
В салоне оказалось тоже слишком тихо. Звуки шагов, дыхания, даже биения собственного сердца — всё словно бы поглощалось мягкими стенами, обитыми звукопоглощающим материалом. Воздух был стерильным и холодным, пахнул озоном.
Она прижалась к стене, стараясь стать как можно менее заметной. Но он заметил её сразу — странный мужчина в длинном, до самого пола, пальто, с лицом, которое выглядело слишком гладким, слишком идеальным, будто вылепленным из пластика. Его губы растянулись в неестественно широкой улыбке, обнажающей ряд безупречных, но совершенно ненатуральных зубов.
— О, новенькая? — проговорил он, глядя на Ингри, но обращаясь к девушке с пепельными волосами, которая сидела напротив, уткнувшись в голограмму наладонного коммуникатора. Голос мужчины прозвучал оглушительно громко в давящей тишине, заставив Ингри вздрогнуть. Девушка лишь неопределенно мотнула головой, продолжая изучать голограмму.
Он окинул Ингри с ног до головы, и в его глазах вспыхнула нечеловеческая, хищная любознательность.
—Ты откуда? — спросил он, и его голос потерял всякое подобие человеческого, загудев низкими, вызывающими оторопь обертонами. — Чей исходник? Ты из другой сборки? Или… ты снаружи?
Его слова звучали не просто странно. Он говорил на языке, который был предельно точен, безжизненно ясен и оттого вдвойне ужасен. Эти слова не описывали реальность Ингри — они описывали устройство её реальности, как инженер описывает чертёж механизма, не думая о том, что винтики могут его слышать и ужасаться услышанному.
— Я… я не понимаю, — прошептала Ингри, вдавливаясь спиной в податливую стену маглева.
— Сканирую, — сказала девушка, и её глаза, вспыхнув коротким синим лучом, скользнули по лицу Ингри. — Целостность модели нарушена. Обнаружены артефакты… фрагменты первичного дампа. Незарегистрированные данные…
— Любопытно, — мужчина склонил голову набок, изучая Ингри, как редкий экспонат. — Она не реплика. Она… чистая копия. Та самая, с момента финального снимка. Её загрузили прямо из источника. А мы думали, это всего лишь учебный манекен для стресс-теста…
В его словах не было никаких эмоций — лишь холодное научное любопытство. Теперь они оба уставились на Ингри: одна с озадаченной тревогой, другой — с дерзким азартом игромана, которому наконец-то пошла масть.
— Её нужно изолировать. Стереть, — медленно проговорила девушка, и её пальцы запорхали по голограмме, вводя команды.
— Нет. Наблюдать. Это ценнее любого запланированного эксперимента, — парировал мужчина.
Его взгляд снова упёрся в Ингри.
— Что ты чувствуешь, аномалия? Тебе является изначальный сбой? Ты всё ещё ощущаешь разрыв?
Ингри отшатнулась, чувствуя, как бешено колотится сердце. Дыхание перехватывало, по спине бежали ледяные мурашки. Всё, что она слышала сейчас, звучало как предсказанный многочисленными пророчествами рёв архангеловой трубы, предвещающий конец света… Это был разговор создателей о творении, прорвавшийся сквозь барьер её реальности — неудивительно, что барьер треснул. Но в трещинах Ингри увидела не просто пустоту, а холодный, безразличный взгляд того, кто воспринимал её не как человека, а как набор данных, любопытный баг, отклонение в алгоритме…
Бежать, бежать отсюда, бежать куда угодно! Ингри затравленно нащупала за спиной холодный металл аварийной ручки.
Мужчина шагнул к ней, протягивая руки.
— Не трогай её! — взвизгнула девушка с пепельными волосами, и в её голосе впервые прозвучала настоящая тревога. — Смотри!
Её пальцы замерли над голограммой.
— Скачок эндорфинов и кортизола за пределы графика! Вегетативные реакции критические! Это уже не наблюдение, это перегрузка контура!
Она резко повернулась к мужчине, и в её глазах мелькнула искра настоящего, животного страха.
— Прекрати сейчас же! Оставь её! Ты спровоцируешь каскадный распад! Она не выдержит — данные коррупционируются без восстановления!
— Прекращение работы, — вдруг прошипел он, напрочь игнорируя девушку, и его голос приобрёл металлический, непререкаемый оттенок команды. — Прекращение работы! Отключись, аномалия!
Его пальцы впились в куртку Ингри, пытаясь нащупать интерфейс. Голос зазвенел, как сбоящий сигнал:
— Команда: останов процесса! Немедленный откат!
Но в этот момент вместо погружения во тьму сознание Ингри будто перезагрузилось. Парализующий ужас сменился обжигающим, ясным гневом. Они говорили с ней как с программой — но она помнила кислый вкус робусты, чувствовала, как дрожат её пальцы, как яростно бьётся сердце, а в висках туго пульсирует кровь. И это в ней сейчас поднималась всепоглощающая, белейшая ярость, смывая навязанные скрипты подчинения. Она, Ингри, была куда живее этих стерильных, безупречных кукол с их синтезированным смехом!
— Нет! — её собственный голос прозвучал хрипло, но с незнакомой силой. Она не кричала — она отдавала приказ. — Я никакая, нахрен, не аномалия! Это вы — погрешность!
Она рванулась, но не к аварийной ручке, а к самой девушке, к её голографическому интерфейсу. У Ингри не было никакого плана, она ощущала только слепое, яростное желание сломать, испортить инструменты этих бездушных «творцов», оставить хотя бы царапину на их идеальном, отлаженном кошмаре.
— Останови её! — взвизгнула программистка, отскакивая в сторону. Её бесстрастность окончательно треснула, обнажив убегающее тесто паники. — Она угрожает стабильности ядра!
Время замедлилось — для всех, кроме Ингри. Пока мужчина медленно-медленно поднимал руки, чтобы её удержать, она уже впилась пальцами в светящийся интерфейс — и мир схлопнулся. Свет погас, звуки оборвались на полуслове. На секунду воцарилась абсолютная, оглушительная тишина. А потом…
Распахнулось ослепительное, пульсирующее месиво из бинарного кода, архитектурных чертежей симуляции и бешено несущихся строк логических ошибок, открывая не просто выход — само закулисье её реальности.
Не колеблясь, Ингри шагнула в пустоту — и мир рассыпался.
…Раздался тихий щелчок. Влажно хлопнулся о стену стакан. Зазвенели, разлетаясь, осколки.
— Всё в порядке? — шагнул к ней бармен.— Вы поскользнулись?
Знакомая до тошноты фраза повисла в воздухе.
Ингри медленно поднялась с пола. Она больше не металась, как раньше, не ловила дрожащими пальцами край стола, не зажмуривалась в бесплодной попытке остановить этот бездушный эксперимент. Сейчас она уже знала: это бутафория, здесь нет ничего настоящего. Холодный линолеум, от которого только что оттолкнулись её ладони, был только текстурой, а запах химического кофе — всего лишь ароматизатором.
На полу остался кровавый росчерк — неожиданный, новый след в этом стерильном, закольцованном пространстве. Почувствовав, как саднит кровоточащая ссадина на указательном пальце, Ингрид поднесла ладонь к губам. Кровь на вкус была солёной, как ей и полагалось.
Сами вы аномалия, суки!
И тут Ингри осенило. Они могли откатить симуляцию, но не могли стереть её. Она стала переменной, которая меняла уравнение. Она оставляла след.
Не получив ответа, бармен уже отворачивался — его программа была почти выполнена.
— Кофе, — проговорила Ингри в его пиксельную спину. Её голос прозвучал ровно, с металлическими нотками. — Принесите ещё кофе. И тряпку. Здесь пролито.
Он замер на полпути, его процессорный цикл завис на миллисекунды, обрабатывая отклонение от скрипта. Просьба была в рамках допустимого, но… несвоевременна.
— Сию минуту, — выдавил он после крошечной, но заметной паузы.
Ингри не сдался их чёртов кофе — несуществующий, как всё остальное. Озвучив своё желание, заявив свою субъектность, она только что объявила им войну.
Приложив кровоточащий палец к столешнице, Ингри провела короткую линию. А потом ещё одну, над первой. Затем перечеркнула обе. Теперь это будет её личный знак.
Пусть видят. Пусть знают. Их безупречный эксперимент наконец-то вышел из-под контроля.
Из динамиков, замаскированных под вентиляционные решётки, донёсся едва слышный, шипящий звук — будто кто-то переключил канал с помехами. Воздух на мгновение задрожал.
Сквозь фоновый шум кафе прорвался тот самый, миллионы раз слышанный, безличный голос:
— Попробуйте ещё раз.
Она медленно подняла голову и окинула взглядом кафе, уже зная, что увидит: летящий в стену стакан, сцепившихся в драке мужчин, официантов, готовых их разнимать и собирать осколки, когда запустится нужная программа. Ингри больше не подчинялась прописанным скриптам. Она стала вирусом, системным сбоем, и чтобы её остановить, им придётся…
— Раз-два-три-четыре-пять, — прошептала она беззвучно, глядя прямо в глазок камеры над барной стойкой, — Ингри вышла всё сломать.
Бармен вернулся с тряпкой и новой чашкой кофе. Его движения стали чуть более резкими, в глазах — пустых, как у всех — мелькнула тень системной ошибки. Он увидел кровавую метку на столе.
— Извините. Сейчас уберу, — сухо скрипнул его голос.
— Не надо, — остановила его Ингри. Её пальцы с силой обхватили фарфоровую чашку. — Пусть останется как напоминание.
Шёпот из ниоткуда снова прокрался в основание черепа, но теперь в нём пробивалась с трудом сдерживаемая ярость:
— Попробуйте ещё раз.
Она медленно подняла чашку. Взгляд её скользнул по залу, выхватывая детали, которые больше не были просто фоном: скол на ручке, капля пота на виске бармена, траектория падения осколков. Теперь она видела на мир — управляющий интерфейс. И в нём, конечно же, найдутся баги, потому что они — никакие не творцы, а обычные, несовершенные люди.
Ингри разжала пальцы.
Белоснежная чашка с грохотом грянулась на пол, обдав стойку бара тёмными брызгами.
Бармен замер. Его веки дёрнулись. На идеально смоделированном лице на мгновение проступила микропауза, сбой в рендеринге. Он не был запрограммирован на такое поведение другой модели.
— Ой! — воскликнул кто-то за спиной — неискренне, как пластиковая кукла. Больше всего это было похоже на активацию звукового файла из библиотеки «Искренние эмоции, версия 2.3».
По губам Ингри скользнула лёгкая, едва заметная улыбка.
В эту игру могут играть двое.
Где-то в недрах системы, в стерильной комнате управления, загорелся красный индикатор. «Уровень угрозы: КРИТИЧЕСКИЙ. Объект 777: отклонение от базового сценария. Рекомендуется принудительный откат».
Но Ингри знала, что они не сделают этого. Она стала уникальным объектом, это слишком ценно.
Она сделала шаг к выходу; под ногой хрустнул осколок. Этот звук был не из симуляции. Он был из самой что ни на есть реальности — реальности Ингри, которую она создавала прямо сейчас. Иногда, чтобы сдвинуть с места лавину, достаточно лишь чихнуть.
За её спиной симуляция застыла в немом замешательстве, пытаясь просчитать алгоритм её следующего шага. Они ждали, что она побежит к станции, как всегда.
Но Ингри свернула в узкий проулок, где тени ложились иначе, чем в прошлый раз, а на стене красовался граффити, которого вчера не было. Чужой код, оставленный кем-то таким же, как она? Или её собственный след, проступивший сквозь слои ложной памяти?
Неважно.
Ингри шла, и с каждым шагом мир трещал по швам, обнажая сырую, пульсирующую архитектуру цифрового чистилища.
Время компромиссов закончилось. Она больше не искала выход. Она вышла на охоту.