Вместо денег в сумке лежали пачки нарезанной бумаги. Платон скинул ремень и плечо отозвалось парящей легкостью.
В приемной попросили подождать. Массивный маятник в напольных часах отмерял жизнь огромного чиновничьего аппарата. Секретарша — корпулентная дама с макияжем, доведенным до автоматизма, — предложила кофе. Они знали друг друга добрых четыре года, но Ангелина Сергеевна никогда не выходила из образа. Подчеркнуто официально и всегда одинаково: сначала предлагала подождать, потом кофе, потом приглашала в кабинет.
«Зачем так жить? — думал о ней Платон. — Неужели день, похожий на предыдущий, — действительно новый? Если все в жизни повторяется, она останавливается. Чем это отличается от смерти? — распалялся он. — Мне уже 28. Скоро тридцатник. Надо расти быстрее. Мне нужны большие сделки». Он посмотрел на позолоченный циферблат за стеклянной дверцей. Стрелки тут двигались особенно медленно. «Так можно в прошлое попасть», — добавил он еще один аргумент к своим рассуждениям.
Любые изменения казались Платону благом. Раньше он не возил деньги, только договаривался. Теперь Витковских отправил его самого. «Да, раньше и контракты были поменьше. Значит расту. — мысли приобрели примирительный тон. — Надо проверить деньги».
Платон еще не знал, что привез «куклу». Накануне они с Витковских поехали в банк. Тот вынес из хранилища недорогую, но прочную сумку. Ее черные бока обтягивали нечто правильной формы, как будто в нее положили огромную коробку из под обуви. Еще внутри Витковских передал ее Платону и тот впервые почувствовал вес настоящих денег. Они сели в минивэн. Платон заглянул внутрь, провел пальцем по уголку одной из пачек. Купюры послушно прошелестели. Витковских по-отечески улыбнулся.
— Приятно, правда? — он достал пачку и потряс, держа за уголок. — Абсолютно новые, хрустящие.
— Приятно, но они же не мои. — ответил Платон.
— Я имею ввиду ощущать, чувствовать запах. С такой суммой жизнь меняется, Платоша. Не люблю банальности, но ради этого стоит жить.
— Согласен. — сказал Платон. — Спасибо за доверие, Ян Петрович.
— Спасибо твоему отцу за такого сына. — ответил Витковских. — В холодильнике сендвичи. — он открыл дверцу. — Воду не пей, чтобы потом не выходить из машины. Восемь часов потерпишь?
— Да. — ответил Платон.
— Поселитесь в Смольнинской. — продолжил инструктаж Ян Петрович. — Там рядом. Вадик будет ночевать в одном номере с тобой.
— Понял, Ян Петрович. — ответил водитель.
— Воры не заберутся? — спросил Платон.
— Вы проснетесь. Вадик сделает сигнализацию. Утром отнесешь деньги. С проходной наберешь Ангелину Сергеевну. Она тебя встретит и проведет без досмотра. Дальше ты все знаешь. Рассчитываю на тебя, брат.
— Не сомневайтесь, Ян Петрович. — ответил Платон, застегивая сумку.
Машина тронулась. Платон поставил сумку между ног и стиснул носками, чтобы контролировать. Или скорее ощущать. В течение шести лет работы с Витковских Платон много раз чувствовал, что поднимается на новую ступень. Раньше Ян Петрович сам рассчитывался с клиентами. Кто-то приезжал к нему домой или в офис. С кем-то он встречался в машине, в ресторане, в банке (там есть переговорная без камер). Бывало, что мотался в Питер и в другие города. Но всегда сам, Платона не посылал ни разу. А сейчас произошла какая-то накладка. Витковских поехать не смог, а из всех доверенных лиц выбрал Платона. Да еще сумма такая.
Отец учил Платона представлять себе как рассказывает ему о своем решении или поступке. «Так, — говорил отец, — ты услышишь себя со стороны и увидишь мою реакцию». Платон попытался сосредоточиться, но не получилось. С другой стороны никаких особых сомнений он и не испытывал.
Да, сумма большая, но о ней знают всего три человека: Ян Петрович, Вадик и Гусев — клиент. Никаких эксцессов быть не может. Витковских — могила. Он сам заинтересован в том, чтобы все прошло по плану. Вадик уже лет пятнадцать работает на Витковских. Скорее всего он еще и не такие суммы возил. Гусев может, конечно, слить информацию, но он не знает когда и каким транспортом мы едем. Скорее всего не знает и про гостиницу. Единственное известное ему место и время — это сама встреча в Смольном.
Еще один аргумент во внутреннем диалоге всегда успокаивал Платона. Он смотрел на шефа и думал, что если такой умный человек как Витковских спокойно ходит под статьей, значит просто мир так устроен. Нужно пройти его путем и не изобретать велосипед. Большая удача, что ему достался наставник, который знает как нужно строить бизнес, знает всех нужных людей и которому Платон может доверять. Спасибо отцу. Это лучшее, что он мог оставить в наследство.
Погруженный в мысли Платон не заметил как они подъехали к офису.
— Удачи. — сказал Ян Петрович, хлопнув Платона по плечу. — Не забудь закрыться.
— Спасибо. Сейчас закроюсь. — ответил Платон.
Слегка нагнувшись, Витковских ловко спрыгнул с подножки. Всегда подтянутый, в хорошей спортивной форме, он в свои шестьдесят с чем-то мог дать фору молодым, чем тоже очень привлекал Платона.
«Красиво стареет», — подумал как-то Платон, застав шефа за игрой в большой теннис. Звенящий удар ракетки посылал мяч противнику, который раз за разом рисковал не успеть его отбить. Тяжело дыша, тот пытался держать оборону, но никак не владел ситуацией. Витковских гонял его из квадрата в квадрат не затрачивая, казалось, особых усилий. «Но и не теряя интерес», — подметил Платон.
Витиковских вообще никогда не терял интерес к жизни. Как-то он увидел на парковке истерящую женщину. Подошел и понял, что в машине заперт ребенок. Дошкольник. Она орет ему через закрытое стекло тыкая пальцем в сторону кнопки разблокировки дверей, а тот ревет и мать совершенно не слышит. Витковских поинтересовался нет ли у нее с собой лазерной указки, на что получил взгляд, полный отчаянной злобы. Ян Петрович подозвал проходящего мимо мужика и отправил его искать указку по всем ларькам и магазинам.
Платона восхищала харизма шефа. Тот мужик даже не спросил зачем. Побежал так, будто от этого зависела жизнь ребенка. А жизнь действительно зависела, потому что день выдался жаркий и солнце палило нещадно. Что творилось в закрытой машине даже представлять не хочется.
Весь взмокший, хватаясь левой рукой за сердце, мужик протянул Витковских указку. Тот поводил лучом по салону, чтобы ребенок его заметил и остановил на кнопке разблокировки дверей. Малыш посмотрел на мать — та замерла. Посмотрел на дядю, и нажал кнопку.
Мать выхватила его из машины. «Плачет, целует...», — рассказывал Витковских. Некоторое время Ян Петрович понаблюдал за ними, а когда понял, что его ждет та же участь, развернулся и пошел прочь.
Было в нем что-то невероятно притягательное. Что-то такое, за что любой монарх отдал бы полцарства, потому что, спустя короткое время, стал бы для оставшейся половины не царем, а богом. Впрочем, Платону чужды были сантименты. Он восхищался скорее мастерством, чем личностью шефа. Личность он не считал выдающейся, отдавая этот статус людям, прожившим честную жизнь. Но мастерство старался впитывать, пропуская через себя каждое слово, каждый жест.
Платон закрыл дверь изнутри на дополнительный механический замок. От водителя его отделяла перегородка, верхняя часть которой выезжала по нажатию кнопки или автоматически при любом внешнем воздействии. «Машина на все случаи жизни», — называл ее про себя Платон. Себе он хотел Dodge Charger, но не торопился копить на него, а тем более брать в кредит. Машина была ему объективно не нужна. Платон предпочитал такси. Такси — единственный способ не стоять в московских пробках и не спускаться в метро. Но Dodge Charger хотелось, пусть бы он и стоял без дела.
Есть еще одна причина, по которой Платон не хотел покупать машину. Он не хотел светить свои доходы. После смерти родителей они с сестрой разошлись во мнении о том как нужно строить свою жизнь. Она считала, что надо много работать, а Платон, что нужно зарабатывать. Он пытался объяснить, что одно другому не противоречит, но Ксюха и слышать не хотела про все их дела с Яном Петровичем. Называла их жуликами и прямо-таки взрывалась, когда Платон аппелировал к их дружбе с отцом. Бывало, она изо всех сил сдавливала губы и трясла перед собой кулаками, сжатыми до белых костяшек. Сквозь зажмуренные глаза просачивались слезы, она мотала головой и сдавленно мычала, пытаясь удержать в себе боль. Платон умолкал и просто уходил. Он искал свой собственный путь. Его интересовали не столько деньги, сколько рост как таковой. Он был бы счастлив идти по стопам отца, учиться у него, помогать. Но его нет.
Витковских как-то обмолвился, что отец всегда называл свою фамилию с ударением на второй слог — РадУгин. Когда они с матерью Платона поженились, та попросила, чтобы оба ставили ударение на первый слог. Все детство Платон носил фамилию, придуманную матерью — РАдугин. Когда его взял к себе Ян Петрович, то как-то сама собой вернулась фамилия отца. Платон не возражал. Даже рад был. Чувствовал в этом близость отца, его грубоватый голос, звучащий из самого детства.
Голос напоминал ему как заваливалась домой шумная компания. Дядя Ян приносил мороженное и всегда улыбался. Однажды рассказал как они в общежитии подшутили над дядей Колей. Тот имел обыкновение подойти к своей кровати и бревном на нее шлепнутся. Дядя Ян с отцом подложили ему гантели. Спасла только панцирная сетка и богатырское телосложение. Все смеялись над этой историей. Даже дядя Коля добродушно улыбался, а мама качала головой.
Ксюшка как-то предложила Платону поделить между собой папиных друзей. Себе взяла дядю Яна, а Платону предложила дядю Колю. Платон согласился. Дядя Коля ему нравился. Он играл на гитаре и басовито пел. С собой приносил подарки: то реле, то моторчик, то электронную плату. Что-то объяснял, но Платон не запомнил. Считал, что ему достался «папин второй друг». В смысле не главный, не такой интересный как дядя Ян, но все-таки свой собственный.
После смерти отца их предпочтения поменялись. Ксюша несколько раз ездила к дяде Коле. Не смотря на ее протесты Ян Петрович продолжал к ним приходить. Помогал иногда. Денег давал, когда совсем туго было. Разглядел в Платоне пытливый ум и карьерный потенциал. Помог ему поступить в МГИМО. Мать его очень благодарила, привечала как могла, а Ян Петрович всегда отмахивался, мол, отца благодарите.
Как-то Платон спросил зачем Ксюша ездит к дяде Коле. Она ответила, что помогает и расспрашивает об отце. «А почему Яна Петровича не расспрашиваешь?» — спросил Платон. Ксюша задумалась, как бы подбирая слова, но пауза затянулась и Платон просто ушел.
На Ленинградке машина встала в глухую пробку. Перегородка была открыта. Вадик тихонько слушал радио Джаз. «Бывают же такие люди, — думал Платон, — которые могут рисковать свободой, ради стабильности. У Вадика же ни амбиций нет, ни перспектив. Точнее есть и то, и другое, но на уровне любимой собаки шефа. Да, хозяин никогда не бросит, и похоронит потом в своем саду, и вспоминать будет… Вот так не знать что будешь делать завтра, куда пошлют — это и есть собачья жизнь. Врач скорой помощи или какой-нибудь службист тоже не знают, но они выполняют долг, служат людям. А какой долг выполняет Вадик? Долг самурая? Нет цели, есть только путь».
Платон достал из холодильника сэндвич.
— Бутерброд будешь? — спросил он.
— Я поел. — ответил Вадик.
— Может аудиокнигу какую-нибудь поставим? — предложил Платон.
— Ты к фэнтези как относишься? — оживился Вадик.
— Это про волшебников и драконов? Давай попробуем. — согласился Платон, не дожидаясь ответа.
Вадик покопался в смартфоне и включил книгу. Сделал погромче. Прекрасная дева скакала на единороге через волшебный лес. «Ну, понятно. — тихонько буркнул Платон. — детство в жопе заиграло». Но слушать было интересно. Правда чувствовал он себя как-то глупо. Как трезвый среди пьяных. Однако, продолжал слушать. Лес оказался больно интересным. И с этим единорогом у девы какие-то сложные отношения.
— Где граница между метафорой жизни и эскапизмом? — неожиданно для себя спросил Платон.
Вадик поставил книгу на паузу и не задумываясь ответил:
— В переходе между мирами.
— Какими мирами? — удивился Платон.
— Если ты из книги выныриваешь в обычную жизнь, а потом заныриваешь в чью-то судьбу, а потом снова в книгу, то ты нормальный человек. А если не выныриваешь, то со временем тонешь. В рутине можно утонуть с тем же успехом, что и в книге или в другом человеке. Я стараюсь ни в одном мире надолго не задерживаться. Не фаначу. Вместо этого просто наблюдаю.
— Ты ничем не увлекаешься? — спросил Платон. — Так же не интересно. А что, влюбляться тоже не рекомендуется?
— Давай книгу послушаем. — примирительным тоном сказал Вадик.
Лес на пути прекрасной девы никак не кончался. Пробка тоже. Единорог хорошо понимал свою всадницу. Складывалось ощущение, что им по пути. Платон тоже ехал как бы к своей цели, но Вадик вез его безучастно. Не заныривая в чужую реальность.
«Врач скорой помощи, — продолжил рассуждать Платон, — тоже равнодушен к больному. Во всяком случае так должно быть. Он служит долгу, а не конкретному человеку. И он служит, а не оказывает услуги. Я тоже служу. Служу своей цели. А Вадик оказывает услуги. В этом между нами разница». Он сдвинул клавишу на панели управления с внутренней стороны подлокотника. Выехала оттоманка, приподняв ноги и отодвинув сумку. Другой клавишей Платон опустил спинку назад и массивное кресло превратилось в подобие шезлонга.
Через тонированную крышу он наблюдал как плывут облака, заслоняя широкий след от самолета. Ему нравилось когда в небе есть такая полоса, а лучше сразу несколько. Это напоминало ему детскую мечту попасть в будущее, где можно свободно летать и стюардессы будут тебе улыбаться.
Сквозь дремоту Платон слышал как единорог расправился со стаей волков. Автор во всех подробностях живописал их битву: отчаянное упорство хищников и благородный отпор Перки. Кажется так его звали. Платон то проваливался в сон, то снова начинал слышать дыхание волшебного леса, пока не уснул окончательно.
Проснулся затемно. Они мчались по платной дороге и светильники на высоких мачтах поочередно заглядывали через крышу в салон. Платон проморгался, чтобы разглядеть кнопки и нажал ту, что закрывает шторку над головой. У Вадика снова играло радио.
— Проснулся? — спросил он, глядя в зеркало заднего вида. — Можно дальше книгу послушать.
— Включай. — согласился Платон.
Дева ела. Не всякая дева и не во всякой сказке станет есть на виду у читателя, но эта ела. Она расположилась на толстом войлоке, откинувшись на горло лежащего единорога как на спинку кресла. С одной стороны ее почти полностью закрывала могучая грудь животного, с другой она расстелила кружевную салфетку и расставила сервиз прямо на морде единорога. Точнее на большой плоской и твердой щеке. Тот лежал тихо. Шевелил только ушами и ноздрями. Еще косился куда-то единственным свободным глазом. В этаком кьюбикле дева расположилась с большим комфортом и Платон представил как она перед сном развешивает белье на витом роге, и при этом смотрит, чтобы Перки не пялился на ее трусики. А он и не собирался, но раз она так парится по этому поводу, то обязательно посмотрит, но лишь после того, как убедится, что она крепко спит волшебным сном.
— Вставай. Приехали. — громко сказал Вадик, обернувшись в полоборота.
Платон вздрогнул, сел, соображая где они, и тряхнул головой. «Фу, блин!», — произнес он, как бы стряхивая сон. Нашел нужные клавиши, вернул кресло в исходное положение и подтянул к себе сумку. Открыл. Вроде все на месте.
— Хватит их нюхать, деньги не пахнут. — пошутил Вадик.
Они поднялись в гостиницу. Сонная девушка на ресепшен попросила паспорта. Рядом сидел парень. Он как-будто старался не отсвечивать. «Хахаля притащила. — подумал Платон. — Странно, что моя еще ни разу не набрала. А может и набрала». Он достал телефон. Девятнадцать пропущенных и десятки сообщений во всех мессенджерах. «Что бы с ней сделал Перки? — улыбнулся Платон своей неожиданной мысли. — Но я не Перки». — сказал он себе и набрал Алену.
— Я не люблю навязываться, — заверещала трубка, — и быть кому-то в напряг. Что за фигня? Если ты не хочешь разговаривать, то без проблем!
— Сиськи у тебя классные. — ответил Платон.
— Что?
— И жопа.
— А еще что нравится? — мурлыкнула трубка.
— Как ты злишься. — Платон выждал паузу. — И как одеваешься.
— А что больше всего?
— Характер.
— Что ты врешь, скотина! — снова заверещала трубка. — Ты надо мной издеваешься? Нет, ну правда, — позвонил поиздеваться?
Платон молчал.
— Я тебе сейчас свой лук пришлю. — сказала трубка.
Платон посмотрел фото.
— Класс!
— А что так быстро? Ты их даже не смотрел! Ты все врешь! Ты с первого дня меня обманываешь. У тебя кто-то есть? Да? Она рядом? Я тебя убью, сука! Отойди от него! — надрывалась трубка. — Не прикасайся к нему!...
Платон оборвал связь. Ему приходилось наблюдать как Алена разговаривает с подругами и разными знакомыми. Она не избалована, как может показаться со стороны. Скорее даже наоборот — выживает как может.
Они познакомились через ее бабушку. Платон поменял у себя стиральную машину. Прошлая отлично работала, но Платон хотел, чтобы она сушила белье. Вместо того, чтобы выкинуть почти новый Индезит на растерзание бомжам, он повесил объявление, что отдаст машинку бесплатно. При этом согласен сам привезти в пределах МКАД, только без подключения.
Народу отозвалось много. Нашлись даже такие, кто написал, что заелись, мол, с жиру бесятся. Еще один в длинном путаном сообщении объяснял, что зря Платон решил покуражиться над честными тружениками. Кто-то написал админу, распознав в этом объявлении криминальную схему. Платон ответил бабушке, которая в одном абзаце сообщила, что живет небогато и стирать вручную сил уже нет. Узнал адрес и повез. Договорился с водителем, чтобы тот помог занести.
Подняли на этаж, затащили в квартиру, поставили посреди кухни. Бабуля обошла вокруг и скривив лицо заявила, что обращаться она с такой стиралкой не умеет, что она все электричество в доме сожжет и все свободное место займет, и чтобы тащили они ее туда, где взяли. Водитель ретировался, а Платон хотел было возразить, но не успел. Вернулась внучка, увидела Платона, машинку, бабку и как гаркнет на старуху. Та, изобразив предсмертные муки, выползла из кухни и заперлась в своей комнате.
Вечер того дня они провели у Платона. Кино почти не смотрели, к шампанскому даже не притронулись. Сидели друг напротив друга и разговаривали. О жизни, о невероятных историях, которые произошли с каждым из них. Платон вспомнил пару комичных случаев, а вот за Аленой можно было записывать: получился бы детектив.
Ничему из услышанного Платон не поверил. Очевидно было, что она рассказывает небылицы, но каким-то непостижимым образом сама искренне в них верит. Он довольно быстро догадался как в этом убедиться: начал подмечать детали, а потом задавать уточняющие вопросы. Так ей такси от Камергерского до Черемушек обошлось в триста рублей, при том, что в жизни она заплатила бы не меньше тысячи. Но проще всего оказалось следить за именами. Герои ее истории меняли их с той же скоростью, с которой в их жизни происходили невероятные события.
«Что это? — думал Платон. — Получается, она патологический лжец? Хочет произвести впечатление?». Много позже, когда он понял как получить от Алены правду, ему открылась неприглядная действительность: всю жизнь, с раннего детства, Алена пыталась выжить. Пища, одежда, физическая свобода — все зависело от бабкиного волюнтаризма.
А в тот вечер Алена купалась во внимании Платона. Изображала в красках каких-то людей, удивлялась их поступкам. Кого-то жалела, сюсюкая и делая брови домиком. Кого-то корила, ударяя кулачком о коленку. О чем-то рассуждала с неизменным восклицанием в конце: «Вот скажи! Я что, не права?».
Платон со всем соглашался. Ему впервые стало страшно за кого-то другого. Впервые он почувствовал себя старшим. В груди росло желание защищать ее. Он не мог сформулировать для себя от кого именно, но ощущал как руки наливаются силой. Он боялся дотронуться до Алены, чтобы не оставить синяков. Боялся принести боль вместо нежности. В тот вечер Платон пожирал себя изнутри, сдерживая огненное торнадо под тонким хлопком рубашки.
Вадик задел его плечом, увлекая за собой. Они поднялись в номер.
— Что, правда сиски классные? — деловито спросил Вадик, обходя номер.
— Теперь да. — ответил Платон. — Но, вообще-то она моя девушка, так что давай не будем про сиськи.
— Да не вопрос. У меня бабеха была…
— Не-не. Только не про баб. Ты вроде сигнализацию должен установить. Что за система?
— Такая, портативная. Датчик движения, плюс растяжка. Ночью не шарься особо. Если надо куда, лучше меня разбуди.
— Будем спать по очереди. — ответил Платон. — Я выспался, так что утром вздремну чуток и мне хватит. Только дай я первый в душ схожу.
В душевой Платон поставил сумку на унитаз и оставил щель между стеклянными шторками кабинки, чтобы иметь обзор. В какой-то момент он, шлепая мокрыми ступнями, подошел и расстегнул сумку. Крупные капли падали с челки и с носа прямо на красные купюры. Застегнув молнию, Платон вернулся назад.
— Завтра отдам и буду свободным человеком. — сказал он себе.
Одевшись в гостиничный халат, вызвал горничную. Отдал брюки и рубашку, чтобы привели в порядок. Всю ночь смотрел сериал. Сумка лежала между ног. Утром он решил не ложиться. Дождался начала рабочего дня и позвонил Ангелине Сергеевне. «Да, подходите». — сказала она. Платон разбудил Вадика, они съели по бутерброду, которые тот захватил из машины, и пошли вниз.
— На ленту сумку не ставь. — сказал Вадик.
— Я знаю.
— Ты не понял. — Вадик рукой остановил Платона. — Если тебе намекнут, что рентген отключен или за монитором свой человек, все равно не ставь.
— Почему? — спросил Платон.
— Могут подменить.
— Откуда ты знаешь?
— Так уже было. Не тут, правда, но это не важно. Рулись так, чтобы из рук ее не выпускать.
От гостиницы до Смольного решили идти пешком. За пропилеи на машине не пустят, а до них буквально две-три минуты ходьбы по тротуару, выложенному красной плиткой. ПОзднее июньское утро разгоняло остатки прохлады. Тяжелая сумка давила на плечо и лишала походку обычной легкости. Платон старался контролировать шаги, чтобы не задевать внутренней стороной пятки штанину другой ноги. Деловой костюм в сочетании с такой ношей напоминал ему кадры боевика про ограбление банка. «В общем ничего сложного. — подумалось Платону. — Пройдем досмотр и я в дамках».
Они зашли в тень колоннады. От правого крыла пропилей их отделяла дорога, перекрытая машиной ДПС и двумя шеренгами усиленных трехногих парковочных столбиков. Выписав змейку, между ними проехала тонированная Камри с пропуском на лобовом стекле.
— Давай отдохнем тут. — сказал Платон. — Не хочу взмокнуть.
Не снимая сумку с плеча, он слегка двинул ползунок молнии и просунул руку. Ощупал пачки. Застегнул. Украдкой посмотрел в сторону ДПС. Те смотрели вслед проехавшей машине.
— Хочешь, я понесу. — предложил Вадик.
— Хочу, но не дам. — ответил Платон.
— Правильный ты пацан. — сказал Вадик, как бы прикинув за и против.
До входа оставалось метров 350. «Всего с полкилометра. — прикинул Платон. — вроде каких-то 20 килограмм, а на такой дистанции сказывается вес». Они перешли на правую сторону, чтобы захватить тень редких деревьев.
Повторно останавливаться не стали. Прошли мимо памятника Ильичу, поднялись по ступеням. Перед входом Платон достал бумажные платки и тщательно вытер шею и лоб. Представил как свежий ветер дует в лицо. Глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Открыл тяжелую дверь. Двинулся к рамке.
— Сумку на ленту. — сказал скуластый охранник.
Платон поймал взгляд Ангелины Сергеевны, стоявшей по ту сторону. Она пожала плечами.
«Сейчас даже назад уйти нельзя. — подумал Платон. — Решат, что я террорист с бомбой». Он поставил сумку на ленту. Она медленно въехала внутрь и время остановилось. Платон вытащил телефон, положил его на лоток, потом ключи, прошел через рамку, вскользь глянул на женщину за монитором, посмотрел на Ангелину Сергеевну и снова на ленту. Тяжелые резиновые шторки оставались неподвижны. Вадик не спешил проходить, смотрел на Платона. Тот напряженно ждал.
В невозмутимости охранников Платону чудилось коварство. Он пытался совладать с собой и трезво оценить ситуацию. Пытался найти остроумное решение или хотя бы объяснение происходящего. Самый вероятный вариант — что все идет штатно, и ему хотелось в это верить, но время тянулось, лента ехала, а сумки все не было.
Наконец она показалась. Слух резанул строгий голос Ангелины Сергеевны: «Пойдемте». Платон взял сумку и, не проверяя содержимое, направился за ней. Ближе к лифту их догнал Вадик. Они переглянулись. Поднимались молча. Так же молча вошли в приемную.
— Подождите. — сказала Ангелина Сергеевна, указывая на ряд стульев вдоль стены.
«Сейчас предложит кофе. — думал Платон. — Зачем так жить? Неужели день, похожий на предыдущий, — действительно новый? Если все в жизни повторяется, она останавливается. Чем это отличается от смерти? Впрочем наверняка она имеет свою долю и строит где-нибудь домик у моря».
Когда Ангелина Сергеевна отвернулась, чтобы запустить кофемашину, Платон наполовину расстегнул молнию и слегка раздвинул фальды. Внутри лежали пачки пятитысячных купюр. Машина шумно смолола зерна и напряглась, прогоняя кипяток через кофейную таблетку. Платон смотрел на пачки. Потом достал одну из них и вдруг наклонил голову на деревенеющей шее. Из под бумажной ленты со штемпелем и чьей-то подписью выглядывала часть надписи: «… банка приколов».
Он разорвал ленту. На всех купюрах было написано «билет банка приколов». Сохраняя самообладание, он положил пачку назад и достал другую. То же самое. Перебрал еще несколько пачек. Очевидно, что денег нет.
Платон закрыл молнию и посмотрел на Вадика. Тот сидел с широко открытыми глазами. К ним повернулась Ангелина Сергеевна с подносом в руках. Платону показалось, что на мгновение она замерла и потом продолжила движение. Наступила давящая тишина. Лишь размеренный ход маятника и приближающийся стук каблуков о паркет связывали Платона с реальностью, которая, казалось, поплыла, не оставляя шансов управлять ею или, хотя бы, предсказать куда направляется.
Где-то далеко зазвучал телефон. Ангелина Сергеевна поставила поднос и отправилась в обратном направлении.
— Проходите. — сказала она Платону.
На чужих ногах с отяжелевшей сумкой он двинулся в кабинет Гусева.