ВАСЯ (Земля-0, 2025 год)
Вася Горохов, фрилансер средней руки и прокрастинатор высшей категории, сидел в позе креветки перед мощным игровым ноутбуком, проклиная тот день, когда согласился взять заказ от студии «Игривые Еноты».
Задача выглядела обманчиво просто: допилить физический движок для мобильного бильярда «Hustler King 3D». «Нам нужно, чтобы шары чувствовались, понимаешь? — вещал заказчик в зуме неделю назад, размахивая вейпом. — Чтобы прям тяжесть была, инерция! Чтобы игрок кожей ощущал удар кия. Но при этом чтобы запускалось даже на калькуляторе у моей бабушки».
Вася тогда кивнул. Он всегда кивал, когда слышал предоплату.
Теперь, за четыре часа до сдачи, «Hustler King» напоминал не бильярд, а броуновское движение пьяных колобков. Шары то проваливались сквозь текстуру сукна, то стартовали от бортов, как межконтинентальные ракеты.
— Да чтоб тебя, — прошипел Вася, в десятый раз перезапуская симуляцию. Курсор нервно дрожал. — Ну почему вы не можете просто лежать и катиться, тупые круглые ублюдки?
Он свернул IDE и привычно открыл браузер. Если ты не можешь написать код, укради его. Это было золотое правило инди-разработки.
Первые пять страниц StackOverflow были уже зачитаны до дыр и не помогли. GitHub тоже молчал.
Вася отхлебнул остывшего кофе и нырнул глубже. В мутные воды даркнет-форумов, где обитали совсем уж отбитые кодеры. Эти писали на эзотерических языках чисто ради спортивного интереса.
Спустя час блужданий он наткнулся на тред с заголовком, от которого повеяло холодом: «Universal_Vector_Engine v.0.0.1a [НЕСТАБИЛЬНО] »
Автор с ником MPL_Crash выложил его пять лет назад и с тех пор не появлялся онлайн.
В описании значилось только: «Для тех, кому нужна настоящая симуляция, а не математическая абстракция. Осторожно: прямая инъекция параметров».
— Прямая инъекция, говоришь? — хмыкнул Вася, скачивая архив. Весил он подозрительно мало — всего пару мегабайт. — Ладно, посмотрим, насколько ты крут. Хуже этим кеглям уже не будет.
Он распаковал библиотеку и подключил её к проекту. Интерфейс «Енотов» тут же мигнул, и поверх стандартного меню настроек всплыло странное, полупрозрачное окно.
Никакого дизайна, только голый функционал. Три ползунка, подписанные одинокими латинскими буквами: M, P и L.
— И что это за зверь? — Вася почесал трехдневную щетину. Документации, естественно, не было.
Он попробовал сдвинуть ползунки. Они двигались туго, с неприятным цифровым скрежетом, словно он проворачивал заржавевший вентиль, а не элемент интерфейса.
— Так, допустим, P — это Physics, — рассуждал Вася вслух, чувствуя себя Шерлоком Холмсом. — Клиент хотел тяжести? Будет тебе тяжесть.
Он выкрутил P на значение +1.5. Почему полтора? Красивое число. Полтора землекопа, полтора литра пива.
— L… Logic? Light? — Вася навел курсор на второй ползунок. — Если это логика, то пусть остается на нуле. В мобильных играх логика вредна, она мешает донатить.
Оставалось M.
— Motion? Magic? Multiplayer? — Он хихикнул. — Если магия, то совсем чуть-чуть, для красоты удара. Чтобы шар катился не просто так, а с… душой.
Он сдвинул M на единичку. Получилась комбинация (M=1, P=1.5, L=0).
В этот момент кулеры ноутбука взвыли, как турбина самолета на взлете. Вася инстинктивно отшатнулся, пролив остатки энергетика на клавиатуру.
— Эй, полегче! — крикнул он машине.
На экране происходило что-то странное. Бильярдный стол в его симуляции начал… прогибаться. Не текстура, а само пространство.
Виртуальные шары вдруг перестали быть просто сферами из полигонов. Они налились жуткой, неестественной плотностью.
Вася физически ощутил их вес, просто глядя на экран. Это было тошнотворное чувство — как будто в мониторе родилась чёрная дыра, потянувшая его лицо к стеклу.
— Компиляция завершена, — механический голос из динамиков прозвучал не как стандартное оповещение, а как приговор судьи.
Вася потянулся к тачпаду, чтобы нажать «Отмена», но его рука замерла в воздухе. Воздух вокруг стал вязким.
Он попытался вдохнуть, но легкие не слушались.
На экране виртуальный белый шар — биток — медленно покатился к пирамиде. Он двигался с неотвратимостью асфальтового катка.
Когда биток ударил по пирамиде, Вася услышал не звук удара костяных шаров. Он услышал треск. Так трещит ломающаяся кость.
Или ткань мироздания.
Вспышка боли пронзила затылок — словно невидимый кий ударил его точно в основание черепа, вышибая сознание из тела, как тот самый биток.
Последней мыслью Васи, прежде чем его засосало в черную воронку экрана, было: «Надо было брать предоплату 100%».
УДАР (Буфер обмена)
Не было ни туннеля со светом в конце, ни всей жизни перед глазами.
Было ощущение удара.
Быть бильярдным шаром — значит мирно стоять на зеленом сукне в уютном покое. Пока вдруг — БАМ! Чудовищная внешняя сила придает вам ускорение, не спрашивая вашего согласия.
Вас несет через пустоту, вы врезаетесь в другие шары, передавая им импульс, и летите дальше, в лузу, в темноту, в неизвестность.
В этом бесконечном мгновении удара четыре сущности столкнулись в пустоте. Они не увидели друг друга, но почувствовали соприкосновение.
Скользкий, холодный разум проехался по Васе, оставив ощущение чешуи на подкорке.
Что-то твердое, кристаллическое царапнуло его «я», словно алмаз по стеклу.
И что-то огромное, древнее, пахнущее порохом и кровью, заняло его место, выпихнув его прочь.
Вася летел, кувыркаясь в координатных осях, которых он никогда не учил в школе.
Вектор P=1.5 тянул его вниз, словно он внезапно обзавёлся собственным гравитационным полем.
ПОРУЧИК (Земля-M1P1.5, 1800 год)
Пробуждение было похоже на всплытие с глубины Марианской впадины с гирями на ногах.
Первым вернулось обоняние. Пахло не привычной пылью московской квартиры и не дымом сгоревшего блока питания.
Пахло кислым сукном, перегаром, свечным нагаром и чем-то резким — лошадиным потом?
Вася попытался открыть глаза. Веки весили по тонне каждое. Ему пришлось приложить сознательное физическое усилие, чтобы просто поднять их.
Мир вокруг был мутным и качался. Низкий потолок с темными балками. Кривое окно, за которым серела промозглая рань.
«Где я? В вытрезвителе?» — мелькнула первая паническая мысль.
Он попытался резко сесть на кровати — движение, которое дома занимало у него полсекунды.
Тело не послушалось. Вместо рывка получился какой-то жалкий спазм. Его буквально вжало обратно в соломенный тюфяк инерцией собственного веса.
Это не было похоже на обычное похмелье. Это было похоже на то, что гравитация вдруг решила работать сверхурочно.
Каждая клетка его тела налилась свинцом. Он чувствовал, как кровь с трудом проталкивается по венам — сердце бухало тяжело, медленно, основательно: БУМ… БУМ… БУМ…
— Господи Иисусе, — прохрипел он. Голос был чужим — низким, хриплым, прокуренным. Язык ворочался во рту, как пережаренная котлета.
Вася скосил глаза (даже это движение отдалось болью в висках) на свои руки.
Это были не его руки.
Вместо тонких пальцев программиста он увидел широкие, лопатообразные ладони. Костяшки были сбиты в кровь, уже подсохшую.
На указательном пальце — желтое пятно от табака. Под ногтями — грязь.
— Какого хрена… — он попытался сжать кулак. Пальцы сгибались медленно, с хрустом, словно суставы были смазаны не синовиальной жидкостью, а густым солидолом.
Дверь скрипнула. Звук был таким густым и насыщенным, что Вася почти увидел звуковую волну, ползущую по воздуху.
В комнату вошел мужик. Борода лопатой, засаленный армяк, в руках — медный таз и кувшин.
— Проснулись, Федор Игнатьич? — прогудел мужик. Бас у него был такой, что задрожало пламя оплывшей свечи на столе. — А я уж думал, будить придется. Уж больно крепко вы вчерась с корнетом Апраксиным набрались.
Вася уставился на него, хлопая тяжелыми веками. Федор Игнатьич? Какой, к черту, Федор Игнатьич?
— Ты кто? — выдавил Вася.
Мужик замер, наклонив голову. В его глазах мелькнуло не удивление, а какая-то древняя, крестьянская настороженность.
— Дык… Прошка я. Денщик ваш. Ваше благородие, вы никак опять головой о притолоку ударились?
Вася наконец смог принять вертикальное положение. Это заняло секунд десять и потребовало усилий, сопоставимых с становой тягой килограммов на сто.
Он сел, свесив ноги с кровати. Пол был холодный, дощатый.
Он огляделся внимательнее. На стуле висел мундир. Зеленый, с красными отворотами. Рядом валялись сапоги — огромные, грубые, с высокими ботфортами.
На столе, среди бутылок, лежал пистолет. Не игрушечный, не макет. Настоящий кремневый пистолет, массивный, как молоток.
Память тела — чужого тела — начала подбрасывать странные образы. Карточный стол. Зеленое сукно (похожее на бильярдное, иронично отметил остаток сознания программиста). Крики. Удар подсвечником. Вызов.
— Апраксин… — пробормотал Вася, чувствуя, как чужие воспоминания ворочаются в голове тяжелыми камнями.
— Он самый, — подтвердил Прошка, ставя таз на табурет. — Секунданты ихние уже присылали. Ждут-с на Черной речке через час. Извольте умываться, барин. Негоже на тот свет немытым идти.
— На тот свет? — Вася тупо посмотрел на таз с водой. Вода в нем плескалась как-то… неправильно. Слишком быстро затихали волны. Слишком густой она казалась. — Погоди. Дуэль?
— Ну дык. Сами же кричали: «Только кровью смою оскорбление!».
Вася почувствовал, как холодеет внутри. Он попытался вскочить, но снова забыл про проклятую инерцию этого мира.
Его тело качнулось вперед, ноги не успели компенсировать вес, и он рухнул на колени перед денщиком, больно ударившись о доски пола.
Боль была яркой, злой, настоящей. В этом мире колено ныло, пульсировало, наливалось тяжестью.
— Ваше благородие! — Прошка кинулся поднимать его. Руки денщика были как железные клещи.
— Слушай, Прошка… — Вася вцепился в жесткий армяк. — А можно… отменить? Ну, сказать, что я погорячился? Извиниться там?
Денщик отстранился. Его лицо отвердело. В воздухе повисло что-то, давившее сильнее местной гравитации.
— Вы что ж это, барин? — тихо спросил он. — Честью, значит, побрезговали? Дворянской-то?
И тут Вася почувствовал ЭТО. Слово «Честь» прозвучало не просто как набор звуков. Оно упало в комнату бетонной плитой.
Вася физически ощутил давление этого понятия. Как будто невидимый ошейник сжался на горле.
Он понял: если он сейчас скажет «да», этот мир его раздавит. Буквально.
С потолка упадет балка, или сердце остановится от натуги. Здесь нельзя было просто взять свои слова обратно.
Здесь слова весили больше, чем он сам.
— Нет, — выдохнул он, сам удивляясь твердости чужого голоса. — Нет, Прошка. Просто… ноги затекли. Давай мундир.
Он встал. Каждый предмет одежды, который на него натягивал денщик, добавлял веса. Рубаха, панталоны, жилет, мундир.
Когда он надел портупею со шпагой, ему показалось, что он несет на себе рыцарский доспех.
Он подошел к зеркалу. Из мутного стекла на него смотрел незнакомый мужчина лет тридцати, с бакенбардами и глазами, полными животного ужаса, который пытался спрятаться за напускной бравадой поручика лейб-гвардии.
«P равно полтора, — истерично подумал Вася. — Я выкрутил физику на полтора. Я идиот. Я тяжелый, медленный идиот, которого через час пристрелят, потому что здесь пули, наверное, тоже летают с такой силой, что слона насквозь прошибут».
Он взял со стола пистолет. Оружие оттянуло руку.
— Ну что ж, — сказал он своему отражению. — Сыграем партию.
ЗВЕРЬ (Земля-M2P3, неизвестная эпоха)
Федор Игнатьич, поручик N-ского полка, человек правил и устава, засыпал с мыслью о предстоящей дуэли. Он был спокоен.
Он знал кодекс, он знал свой пистолет, он знал, что прав.
Упорядоченный мир, где у каждого поступка есть четкое последствие, был его стихией.
Проснулся он от того, что его мир взорвался.
Нет, не так. Мир исчез. Остался только хаос.
Первым чувством был не запах и не звук, а голод. Не человеческий голод, когда сосет под ложечкой.
Это был всепоглощающий, вибрирующий голод каждой клетки тела, требующий немедленного насыщения.
Федор попытался открыть глаза. И закричал.
Точнее, он хотел закричать, но вместо этого из его горла вырвался звук, похожий на скрежет ржавого металла по стеклу.
Зрение. Боже, что случилось со зрением?
Мир больше не состоял из четких линий и понятных цветов.
Он распался на тепловые пятна, пульсирующие ауры и вихри запахов, которые он почему-то видел.
Вон то красное, пульсирующее пятно слева — оно теплое, живое, съедобное.
А вон то серое марево сверху — холод, опасность, камень.
Он попытался перекреститься — рефлекс, въевшийся за годы службы.
— Господи, помилуй…
Его правая… рука? Нет. Правая передняя конечность дернулась к морде.
Удар был страшным. Что-то острое, костяное, полоснуло его по тому месту, где должно было быть лицо.
Боль была странной — не тупой и тяжелой, как он привык, а острой, горячей, мгновенно вспыхнувшей и так же мгновенно угасшей.
Федор замер. Он попытался осознать себя.
У него не было спины. Точнее, он ее не чувствовал как привычный жесткий стержень.
Его тело было гибким, длинным, состоящим из сегментов, каждый из которых, казалось, имел свой собственный крошечный мозг.
Шесть конечностей. Он ощущал их все сразу. Две опорные сзади — мощные, пружинистые. Две хватательные посередине. И две… боевые?
Спереди, усеянные шипами.
«Я в аду, — подумал поручик с ледяным спокойствием обреченного. — Я умер во сне, и черти утащили меня в пекло, превратив в одного из своих».
Он лежал в какой-то норе. Стены были мягкими, теплыми и слегка светились. Это свечение пульсировало в такт его… сердцам?
У него их было три, судя по разнобою ритмов в груди.
Вдруг что-то маленькое и теплое ткнулось ему в бок. Потом еще одно. И еще.
Федор скосил глаза (их было больше двух, он видел на 360 градусов, и это сводило с ума, мозг не справлялся с панорамой).
Вокруг него копошились существа. Маленькие копии его самого — склизкие, слепые, пищащие на ультразвуке.
Они лезли к нему. Они искали тепла. Они пахли… родным.
ДЕТИ. МОИ. ЗАЩИТИТЬ. КОРМИТЬ.
Эта мысль была не его. Она пришла откуда-то из глубины этого чудовищного тела, из древних ганглиев, заменяющих мозг.
Она была такой мощной, такой императивной, что уставная честь поручика показалась перед ней игрушечным солдатиком перед несущейся конницей.
Федор Игнатьич отшатнулся, в ужасе от самого себя. Он — офицер гвардии! Он не может быть матерью выводка монстров!
Он попытался встать, стряхнуть их с себя. Его тело, повинуясь панике, начало… меняться.
В этом мире (M=2, сказал бы Вася, если бы знал) плоть была податлива мысли.
Страх поручика начал буквально растворять его новую форму. Его панцирь потек, как воск, шипы втянулись.
Мелкие твари запищали громче, чувствуя, что их родитель распадается на глазах.
ПРЕКРАТИ! — приказал он себе. — Смирно, черт тебя подери!
Команда подействовала. Армейская дисциплина оказалась единственным, что могло удержать эту текучую реальность в узде.
Тело затвердело, вернув себе форму кошмарного хищника.
Он тяжело дышал всеми дыхальцами на боках.
Он был монстром в пещере. У него было шестеро детей, требующих еды.
И он абсолютно не знал, как отдавать честь шестью лапами.
Снаружи норы раздался вой — чужой, голодный, угрожающий.
Что-то большое приближалось к его логову.
Инстинкт (не его, тела Куздры) взвился красной пеленой: УГРОЗА. УБИТЬ.
Поручик Федор Игнатьич, в ужасе от того, что собирается сделать, начал медленно, крадучись, выдвигаться к выходу, инстинктивно расправляя боевые передние конечности.
«Если я в аду, — подумал он, — то я буду самым дисциплинированным чертом в этом пекле».