Безымянная гора - читать онлайн

Пролог.

Он ненавидел вечный холод, который пробирал до костей. Он ненавидел лед, который никогда не таял, а, наоборот, с годами только нарастал все больше. Он ненавидел остров, над которым никогда не светило тёплое, яркое солнце и не простиралось голубое, летнее небо. Он ненавидел этот маленький, никчемный мир, который спрятался от остального яркого, восхитительного, приветливого мира под огромной толщей ненавистного льда. Он ненавидел свежий, морозный воздух, от которого никуда нельзя было деться, и которым ему приходилось дышать с самого первого дня своего рождения. Он ненавидел все то, что было связано с Подледьем.

Олекто всегда считал, что судьба была к нему не благосклонна, и что он должен был родиться в другом месте. Часто он представлял себя шлепающим босыми ногами по берегу Теплого моря. Над ним светило знойное, жаркое солнце, а песок приятно грел ступни. Стоило взглянуть налево, и он видел прозрачные морские воды, что с шумом накатывали на берег. Вода омывала его ноги, и ее прикосновения были приятны. Олекто видел себя неспешно гуляющим по золотистыми полям Асдалии, где он вдыхал запахи поспевающей пшеницы или ржи. Он чувствовал ароматы хвойного леса, и полевых цветов, что в разноцветном беспорядке росли на Вороньем лугу. Он буквально ощущал, как по его лицу струится пот от нестерпимой летней духоты, как каждый лучик солнца приятно щекочет его лицо, и он жмурится от яркого света. А он стоит, закрыв глаза, и счастливо улыбается… Но стоило ему открыть глаза, как мечты разбивались о суровую, холодную реальность. Он оказывался снова посреди льда. Не было ни теплых морей, не пшеничный полей, ни дивных ароматов. Ни-че-го. В этом мире его абсолютно ничего не радовало и ничто не могло согреть измученную душу.

Мама, прежде чем ее перерезали горло в одном из многочисленных, темных переулков Буяна за жалкую горсть монет, часто рассказывала Олекто о жизни надо льдом. Мама была легирийкой и большую часть жизни она прожила в стране «приправ и специй», как называли Легирию. Она никогда не рассказывала о причинах, побудивших ее спустится под лед, но именно в Подледье она встретила отца Олекто, с которым решила связать свою жизнь. Отец торговал шерстью на Буяне, и имел небольшую лавку, которую он не хотел оставлять. Мама так влюбилась в отца, что осталась с ним жить. Как иногда она говорила: «ледяной мир холоден, но тепло искренней любви греет намного приятнее, чем солнце». Когда Олекто вырос, он понял, что мамины слова не имели ничего общего с действительностью. Возможно потому, что он никогда никого не любил, кроме себя самого.

Мальчишкой он внимательно слушал и впитывал все рассказы мамы. Они его увлекали, он старался запоминать их во всех деталях. Каждая история, которую мама рассказывала, как будто небрежно, без особого интереса и энтузиазма, будоражила душу мальчишки. Мама даже представить не могла, как сильно ее истории влияли на сына! Он рисовал в воображении картины о прекрасной жизни в Верхнем мире. В какой-то момент эти картины стали так реальны, что он стал верить в них, и в душе мальчишки постепенно зарождалась безумная неприязнь к ледяному миру. Как можно было любить тусклое, ледяное подледское небо, когда есть голубое, бескрайнее небо, где днем светило приветливое солнце, а ночью на небе зажигались яркие, далекие звезды, и всплывала бледная, загадочная луна? Как можно было любить твердый лед, когда под ногами у тебя мягкая земля, покрытая зеленой травой? Как можно было любить холодный ветер, когда тебя ласкает теплый, летний ветерок? Многое не укладывалось в голове мальчишки, и чем старше он становился, тем больше понимал, что люди не должны жить в таком неприятном месте, как Подледье.

Когда жизнь мамы трагически оборвалась, его ненависть ко льду стала сильнее. Олекто не столько жалел, что погибла мать, сколько жалел о том, что она не успела ему рассказать все, что знала. Его фантазии и мечты остались в какой-то степени неполноценными и не законченными, словно он не до конца собрал пазл. Полной картине, что он рисовал в своей голове, не хватало чего-то важно: нескольких деталей, которых не мог дорисовать самостоятельно его ограниченный, скудный и ленивый мозг.

Иногда он спрашивал себя, а могла ли мама рассказать ему все о Верхнем мире? Хватит ли одной короткой человеческой жизни, чтобы рассказать обо всех пяти великих княжествах Равнин, о Диких Западных степях, о Далеких Восточных землях, о Скалистом берегу, и поверженных княжествах Кратоса и Азарда, о Теплом море, и о Студеной воде, о легирийских лесах, и о хаганских пустошах? Смог бы он мысленно пройти с мамой за руку до самых Заречных каганатов, а может и дальше?

Олекто зло смотрел перед собой, размышляя об этом. Его желваки на скулах играли, он едва сдерживал ярость, что практически всегда бушевала в нем. Погруженный в мрачные раздумья, он не заметил, как простоял на месте некоторое время. Наконец, моргнув, он пришел в себя, и вернулся в реальный, ненавистный для него мир.

Было обычное, серое подледское утро, которое мало чем отличалось от любого другого такого же отвратительного утра. Хотя нет, сегодняшнее утро было немного другим. Нынешний рассвет не разрывал неугомонный рев труб со стен, по улицам не маршировали отряды хмурых ратников, а жители, с испуганными лицами не бегали в разные стороны, как тараканы. Когда мальчишка и его дружки отправились к Безымянной горе, все на острове как будто бы успокоились, словно их вылазка действительно могла хоть как-то остановить катастрофу, которая неизбежно грозила ледяному миру. Олекто твердо верил, что никто и ничто не могло спасти Подледье.

«Тем лучше, что улицы пусты — думал стражник, оглядываясь по сторонам. — Меньше людей, меньше посторонних глаз, и меньше лишних вопросов».

Олекто находился на Фиолетовой улице, где жили ремесленники, простые рабочие, лекари и городские мелкие служащие. Улица имела удобное расположение — она опоясывала город по периметру, и пересекала практически все остальные улицы острова. С Фиолетовой улицы можно было оказаться в любом уголке Буяна, не считая таких мест, как трущобы, да Пустынный берег. Пустынный берег располагался за стенами, а трущобы буянцы не считали частью города и не предоставили бедному, захудалому району даже собственный цвет огня. Олекто пригляделся к плоским, керамическим блюдцам, что вереницами висели вдоль стен, и в которых пылал огонь с фиолетовым оттенком. Один знакомый, что жил на Зеленой улице, и был довольно уважаемым и умным буянцем, рассказывал Олекто, как добивались того, чтобы уличный огонь не затухал целыми днями. Знакомый говорил, что для уличных огней используют специальную смолу, которой пропитывают небольшие лепешки из спрессованного снега. Смолу добывали из стволов стуженых сосен, что росли на Пустынном берегу. Снег, который мог долго не таять и практически не подвергался воздействию тепла, покупали у Ордена Льда. Его поставляли на остров с самого дальнего севера, с мыса Морозных Ветров. Лепешки окунали в смолу, и клали в блюдца, после чего поджигали. Смола вспыхивали мгновенно, но снег хорошо выдерживал огонь. Меняли снег в блюдцах примерно раз в месяц, когда лепешки практически превращались в лужи воды, и огонь практически затухал. Нужный цвет получали с помощью устойчивой к горению краски. Именно таким образом каждая улица Буяна и приобретала свой неповторимый оттенок.

Олекто было наплевать и на улицы, и на сам город. Он слушал нудные рассказы собеседника, так как считал, что сам выглядел умнее, стараясь поддерживать с ним разговор. Десятник любил общаться с умными людьми, хотя часто их не понимал.

На Фиолетовой улице было тихо. Домики здесь были длинными, и приземистыми, с прямыми крышами. Они походили на солдатские бараки, но в отличие от жилищ ратников и стражников, были возведены не из дерева, а из кирпича и камня. Немногочисленные окна были высокими и очень узкими. В некоторых окнах горел свет. Жители Фиолетовой улицы, как правило, просыпались раньше остальной части города.

Мутное небо над головой светлело, на горизонте зажигались изумрудно-голубые облака. Олекто перевел взгляд на небо, и зло стиснул зубы. Стражник пригрозил ненавистному небу кулаком. Ледяное небо десятник считал главным виновником всех своих несчастий, ведь именно оно отделяло стражника от совершенно иного мира.

Еще раз стрельнув глазами по сторонам, Олекто понял, что улица перед ним пуста. Стражник скользнул вдоль домов, кутаясь в темно-синий плащ почти с головой.

«Все же я не плохо устроился», — старался успокоить себя Олекто, двигаясь в сторону Западной стены. Когда-то он был обычным продавцом шерсти, что держал ничем не примечательную лавочку на Желтой улице. Его отец был продавцом шерсти, дед тоже был им…Если бы не определённые обстоятельства и события, то у Олекто было мало шансов разорвать замкнутый круг, где все мужчины его семьи рано или поздно становились хозяевами фамильной лавки. Шерсть, конечно, очень высоко ценилась в ледяном мире, так как все нуждались в теплых вещах, но Олекто всегда мечтал о чем-то большем. Он считал, что не предназначен для такой низкой, скучной работы.

Отец любил говорить ему, что их работа очень важна и она делает ледяной мир чуточку теплее. А если теплее становилось жителям Буяна, то на душе простого торговца становится приятнее. Таким образом он старался приободрить сына, в глазах которого видел презрение, когда тот приходил в лавку помогать отцу. Но Олекто не видел ничего приятного. Перед глазами его всплывали картины, как он отправлялся в Холодное море, к берегам Домура или Ротвала за очередной партией овечьей шерсти. В крохотной лодочке он безнадежно старался спрятаться от неистового холодного ветра, который с диким воем проносясь мимо, терзал мальчишку и днем, и ночью, и не ослабевал ни на миг. Олекто молил всех забытых богов, чтобы они даровали ему хотя бы чуточку тепла. Но боги молчали, не обращая внимания на его мольбы, как не обращали внимания и на весь мир, что размещался подо льдом. Олекто замерзал, пока отец говорил, что они делают жизнь других подледцев теплее — это была еще одна, большая несправедливость этого мира.

Олекто ухмыльнулся, аккуратно пригибаясь под окном, откуда лился теплый, желтый свет свечей.

«А потом все сложилось как нельзя лучше».

В его жизни появился Олег.

«Великий князь Олег», — мысленно поправил он себя, будто бы боясь, что стены читают его мысли, и доложат о них Олегу. Великий князь поднял на острове мятеж, свергнул посадника великого князя Белимора, и провозгласил себя правителем острова. Олег пообещал Олекто много золота, если торговец поддержит его. Олег посулил золотые горы представителям всей торговой гильдии острова. Многие торговцы сначала усомнились в щедрости новоявленного великого князя, намекая, что великий князь Белимора не простит жителям, если княжеская казна на острове будет разграблена. Но Олег убеждал, что в скором времени у него появятся силы, которые способны будут противостоять Белимору. Хитростью, подкупом, где-то шантажом, он заставил торговцев поверить ему, а следом поверили влиятельные бояре с Красной улицы и богачи с Зеленой. Остальные улицы можно было не спрашивать. С наемниками, что нанял Олег, он легко подчинил себе весь остров.

Стражник улыбнулся. Великий князь Олег почти умолял, чтобы Олекто помог ему, потому Олекто был не просто торговцем шерсти, он был контрабандистом, который знал тайные ходы, что вели в город. Олег пообещал столько золота, что его должно было хватить на новую жизнь в Верхнем мире, подальше от холода и льда. Олекто согласился, но при одном условии: пока ему не будет выплачено все обещанное золото, он станет десятником городской стражи. Олекто хотел показать своим родным и знакомым, что был достоин чего-то большего, чем просто торговать шерстью.

Улыбка сползла с его губ. Все складывалось прекрасно, пока не вмешался проклятый Яромир. Воевода не просто лишил Олекто звания, но старик отправил служить стражника на одну из стен, где холод пробирал до самых костей, и был таким же постоянным спутником, как и мрачные мысли. Олекто считал, что Яромир многое себе позволял и часто перегибал палку. Об этом стражник осторожно нашептывал великому князю Олегу. Но великий князь в этом вопросе был чересчур упрям, и не прислушивался к жалобам стражника. Это вызывало у Олекто приступ бессильной злости. Яромир казался не только всесильным, но и не уязвимым.

Олекто ненавидел Яромира, как и все, что было связано с Подледьем. Воевода был типичным представителем ледяного мира, который искренне любил Подледье, находя красоту в холодных ледяных пейзажах. Яромир был прямым в разговорах, несгибаемым, сильным, непоколебимым, твердым, и что самое страшное – неподкупным. Эти качества никак не соответствовали тем, что Олекто ценил в людях. Стражник считал, что надо быть чуточку хитрым, в меру скользким, когда надо — изворотливым и всегда идти на компромиссы, если это сулило выгоду.

Ничего, Олекто зло сверкнул глазами, он отомстит им всем. Всем тем, кто хоть немного похож на Яромира. Они не знают, что задумал великий князь Олег. Когда придет время, Олег больше не станет закрывать глаза на безумные выходки воеводы. Мысли об этом приятно согревали.

Западная стена была все ближе. Олекто видел ее очертания на фоне светлеющего неба. Впрочем, еще было достаточно темно, чтобы стражники, которые несли службы на стене, не увидели его. Олекто видел маленькие, дрожащие огоньки от факелов, что стражники держали в руках. Чуть пригнувшись, Олекто подходил все ближе, пока не увидели спины стражников стен. Замерев на месте, один из них внимательно смотрел в сторону моря, кутаясь в короткий, меховой плащ.

«Глупцы, — весело думал Олекто, — вам надо смотреть не наружу, а внутрь».

Не доходя до стены пару домов, он юркнул в небольшой переулок. В переулке было намного темнее, теснее, и пахло затхлостью. Он прошел вглубь переулка, где домики были более ветхими, и выглядели заброшенными. В принципе, так оно и было. Многие из домов были пусты, лишь в некоторых ютились бездомные, бродяги, да преступники, что прятались от стражников. Люди старались перебраться жить вглубь острова, бросая свои дома, и оставляя многие вещи. Жители острова хотели быть как можно дальше от стен, так как климат тут был немного холоднее, и суровее, чем на остальном острове. С каждым годом заброшенных переулков и улиц становилось больше. Бояре, богачи и торговцы скупали и строили дома ближе к Цветной площади, отчего земля в центре очень ценилась, и застройка была намного плотнее. Окраины же вымирали. Это не могло не радовать контрабандистов, которые прятали и хранили в оставленных домах товар, который они незаконно провозили на остров. Кроме того, в заброшенных жилищах контрабандисты делали скрытые от чужих глаз лазы, что вели в тайные тоннели под островом. По тоннелям можно было попасть на остров или покинуть его, скрытно минуя стены и стражников.

Информация о том, где располагаются тайные лазы была одной из немногих вещей, за которую Олекто был благодарен отцу. Контрабандой их предки начали заниматься с тех пор, как начали торговать шерстью. Не все в роду Олекто были чисты на руку, и некоторые хотели заработать лишнюю монету, минуя княжеские законы и не платя лишние налоги. Контрабандисты, как никто другие, были заинтересованы в том, чтобы тоннели не обнаружили, и об их существовании знало, как можно меньше людей.

Тоннели на острове были обнаружены очень давно, когда люди только начали возводить город. Обнаруженные потайные ходы пугали людей, так как они не знали, кто и с какой целью прорыл их на практически бесплодном, пустынном острове, поэтому многие из тоннелей были завалены. С помощью неимоверных усилий особо алчные строители сумели сохранить несколько тоннелей, а потом продали информацию об их местонахождении торговцам. Ходили слухи, что торговцы вскоре убили жадных строителей, чтобы никто больше не узнал о тоннелях. С тех пор тоннели использовались для незаконного провоза товара на остров. Расположение тайных ходов бережно хранилось контрабандистами. Координаты тоннелей передавались торговцами из поколения в поколение только устно, шепотом, в закрытом помещении без окон, чтобы никто ненароком о них не узнал.

Именно поэтому Олег высокого ценил Олекто, особо выделяя его среди всех других своих сподвижников. Великий князь прощал стражнику некоторые «шалости», например, буйные пьянки, который любил устраивать Олекто, или слишком предвзятое, если не сказать жестокое отношение десятника к другими лавочникам. Многие из них насмехались над незадачливым торговцем шерсти, у которого не очень хорошо шли дела в бытность его торговцем. Олекто считал, что виной его неудач были как раз недоброжелатели, которые перетягивали к себе его покупателей, а не его лень и жадность, из-за которой он сильно завышал цены. Когда Олекто стал городским стражником он с удовольствием начал мстить торговцам, конфисковывая без причины товар, и закрывая лавки.

«Да, я стал большим человеком», — хмыкнул Олекто, вспоминая, как недавно прилюдно избил одного купца, который всегда считал его шерстяные нитки гнилыми, указывая на это покупателям. Может быть так оно и было, потому что Олекто сильно экономил на перевозке, и не накрывал шерсть во время плавания непромокаемым брезентом, отчего морская соль разъедала шерсть. Но тот наглец слишком рьяно это всем доказывал, собрав вокруг себя огромную толпу народу. Какое Олекто получил наслаждение, когда отделал того нахала прилюдно! Никто не посмел за него вступиться, а другие городские стражники смотрели на это все с довольным видом, и ухмылялись.

Вот он и пришел. Пробравшись вдоль серых, молчаливых стен, он осторожно приблизился к небольшому домику. Домик немного покосился, и практически облокотился на соседнее строение, такое же дряхлое и унылое. Домик смотрел на стражника зияющими чернотой и пустотой, провалами выбитых окон. Это было очень подходящее место, где можно было что-то спрятать от посторонних глаз. Мало кто сунется в такое неприметное, отталкивающее место.

Оглянувшись, проверяя, чтобы его никто не заметил, Олекто резво вбежал по ступенькам узкого крыльца в чуть приоткрытую, обшарпанную входную дверь. Дверь с коротким, быстро утонувшим в глухой тишине переулка, скрипом отворилась, и стражник на мгновение замер на пороге, внимательно осматриваясь. Он подмечал каждую деталь, внимательно рассматривая то, что было перед ним, внутри. Это была одна из хитрых уловок контрабандистов. В каждом месте, где располагались лазы, был проработан специальный интерьер: все предметы было расставлены по своим, строго определённым местам. Если кто-то из контрабандистов попадался, и стражники находили лаз, то пойманный старался едва заметно изменить обстановку. Сдвинуть, например, стул, или открыть шкаф, который всегда был закрыт. Стражникам это все казалось пустяком, а контрабандистам любое изменение сразу бросалось в глаза: они знали интерьер каждого укромного места с секретным лазом так же хорошо, как имена всех забытых богов.

Олекто расслабился: все было на своих местах. Еще раз оглянувшись, он зашел внутрь и аккуратно прикрыл за собой входную дверь. Стражник подошел к небольшому, потемневшему и потрескавшемуся от времени шкафу и открыл его. Достал факел, что лежал на нижней полке, и зажег его. Плотно закрыв дверь шкафа, он, освещая себе дорогу, пошел в соседнюю комнату, где одиноко стояла кровать. Простыня была белой и чистой, подушки аккуратно лежали сверху, на заправленном без единой складки одеяле. Олекто подошел к кровати, наклонился, и бережно взялся за одну из деревянных ножек. Нашел углубление, нажал на него указательным пальцем. Послышался легкий щелчок, после чего стражник смог легко отодвинуть кровать в сторону. Под кровать находился квадратный, темный ход вниз. Посветив факелом, он увидел ступеньки, покрытые инеем – это означало, что лазом давно не пользовались. Не теряя времени, Олекто начал медленно спускаться вниз.

Он шел по узкому, втиснутому в толщу земли, тоннелю, иногда пригибаясь, чтобы не стукнуться головой о низкий свод. Он с трудом протискивался там, где стены очень близко сходились друг к другу. Олекто вспоминал сколько раз его выручал этот тоннель. Стражник знал каждый его поворот. Он знал, где именно проходил, и что находилось над ним в данный момент. Например, сейчас он проходил прямо под стеной, где стражники стен неустанно несли службу, и даже не догадывались, что их так легко обводят вокруг пальца.

Под землей было холоднее, чем в Холодном море. Невольно Олекто начал дрожать, и от этого чувства ему стало противно и тошно – дрожь от холода он ощущал намного чаше, чем, например, радость или счастье.

«Ничего, — думал Олекто. — Если все задуманное великим князем Олегом исполнится, то скоро я буду богат, и смогу навсегда покинуть эти ненавистные земли».

В том, что все задуманное великим князем исполнится, стражник не сомневался. Ведь именно Олекто была поручена одна из важнейших ролей в грандиозном план князя. А он справится, он не мог не справиться, потому что он очень этого хотел.

Впереди Олекто увидел мутное, белое пятно. Значит, конец пути был близок. Подойдя ближе, он уперся руками в ледяную стену, которая перегородила ему путь. Через мутный лед едва пробивался свет. Стражник ощущал ладонями жгучий холод, что шел ото льда, но сейчас он не думал об этом. Олекто надавил на левый край, и льдина послушно сдвинулась с места и провернулась, открывая стражнику дорогу дальше. Свет стал ярче, подул морозный, морской воздух. Перед ним расстилались черные воды Холодного моря. Он слышал легкий плеск волн, что накатывали на прибрежные скалы. Небо стало еще ярче, возвещая о том, что скоро наступит новый день.

«Назад пути нет, — Олекто внезапно ощутил тревогу. — Если они здесь, то они видели меня, и теперь смогут попасть внутрь даже без моей помощи».

Сейчас в голову пришли мысли о том, что те, кого он встречал, не будут с ним церемониться. Они жестоки, и они не любили людей. Станут ли они разговаривать с Олекто, или сразу пронзят его своими ужасными мечами?

Он ощущал, что дрожь начала пробивать его все сильнее, но теперь не от холода, а от страха. Преодолевая тревогу и страх, он все же подполз к самому краю тоннеля, и осторожно выглянул наружу. Они были здесь. Они припыли именно туда, куда им было указано заранее.

У каменистого берега, куда выходил тоннель, располагался небольшой, почти неприметный и незаметный выступ, где с трудом мог расположиться один человек. Выступ находился далеко от любых из ворот, и таких выступов на береге было бесчисленное множество, поэтому он не привлекал ничьего внимания. У выступа была пришвартована узкая, длинная ладья. Три высокие фигуры в белых одеждах, что до этого неподвижно сидели в ладье, медленно поднялись, когда увидели голову Олекто. Стражник видел, что под белыми халатами у них были надеты доспехи, на поясах висели ледяные мечи.

Время разговоров закончилось, пришло время действий. Олег предупреждал о том, что льдоняне были настроены более, чем решительно. Льдоняне очень хотели попасть на Буян. Они пообещали Олегу защиту от белиморцев и золота, много золота. Еще больше, чем было в княжеской казне на острове.

«Это было хорошо, — думал Олекто, прогоняя страх. — Очень хорошо. Скоро закончатся мои мучения».

— Меня прислал к вам великий князь Олег, — произнес Олекто почти шепотом, опасаясь, что стражники на стене моли его услышать, хотя он знал, что тоннель был далеко даже от башен, а дозоры по стенам проходили раз в час. — Он отправил меня, чтобы я тайно провел вас внутрь.

Льдоняне равнодушно смотрели на него, а потом по одному начали подниматься на выступ.

— Прошу вас, — на губах стражника появилась мерзкая улыбочка, и он еще больше отодвинул льдину в сторону, приглашая льдонян забраться в тоннель. — Великий князь ждет вас, чтобы обсудить условия сдачи острова.

Про себя он отметил, что последние слова доставили ему истинное удовольствие. Скоро ненавистному острову придет конец.

Глава 1.

Подледское небо светлело, ночная мутная пелена растворялась, зажигались изумрудно-голубые облака, серая тьма отступала. Фрегат, подгоняемый попутным ветром, что неутомимо раздувал белоснежные паруса, неустанно несся вперед, разрезая лениво ползущие на него морские волны. Море раскинулось темно-голубым покрывалом, а холод, что шел от воды, ощущался даже на высокой палубе корабля.

Унто стоял на носу судна, в очередной раз наслаждаясь красотой ледяного мира. Небо, загадочное море, свежий, бодрящий воздух – все привлекало юношу. Тревожным в это тихое, безмятежное утро, была лишь зияющая трещина, что пересекала прекрасное небо. Корабль плыл чуть в стороне от нее: льдоняне и люди опасались, что льдины снова могут начать падать вниз. Взгляд Унто раз за разом невольно возвращался к разлому. Он была похож на глубокую рану, что был нанесена Подледью неизвестным оружием. От этого зрелища наемник чувствовал на душе щемящее чувство, как будто небо было чем-то близким ему, родным. Внутри него появлялся колючий комок, который раз за разом шевелился, принося новые страдания. Заживет ли эта рана, хотя бы со временем? Наемник не знал, никто не знал. Кроме того он боялся, что эта рана могла быть не единственной.

«Мы должны успеть, — сжимая кулаки, повторял он себе. — Обязаны».

От отвернулся от неба, и чтобы как-то развеяться от мрачных размышлений, начал наблюдать за льдонянами, что были на палубе. Они походили на механические игрушки, которые идеально точно, без единого изъяна или сбоя выполняли свою работу. И ничего больше. Не было слышно ни чьих команд, или шуток, они не говорили между собой. Лица их были непроницаемы, и льдоняне совершенно не проявляли чувств. Эбенового цвета глаза были пусты. Думали ли он о чем? Мечтали ли? Знали ли они о том, чей меч Унто носил с собой?

Наемнику не нравилось, что к горе они отправились на корабле льдонян. Это давало некоторое преимущество Цигвину. Все же охотиться хищнику всегда удобнее в родных краях. Ночью Унто почти не сомкнул глаз, вслушиваясь в каждый шорох. Когда утром он вышел на палубу, то чувствовал на себе пристальные взгляды, но оглядываясь, не замечал ничего не обычного.

Практически все свободное время Унто решил проводить на верхней палубе фрегата, где трудно было застать его во врасплох. Было холодно. Но он посчитал, что лучше страдать от холода, чем попасть в ловушку, расставленную Цигвином, и его подручными.

Иногда льдоняне бросали на него короткие взгляды, возможно недоумевая, почему этот теплокровный человек променял теплую каюту на холодную палубу. Встретившись ненароком с одним из них взглядом, юноша поежился. Нет, думал он, они точно знали, чей меч висел на поясе наемника. Наверняка, они хотели вернуть оружие хозяину не меньше, чем сам Цигвин. Унто отвернулся от льдонян и снова посмотрел в море. В море он не видел ничего опасного, оно было по-прежнему таинственным и загадочным.

Сзади послышались тяжелые шаги, через мгновение к нему подошел Нурмир. Варяг облокотился на фальшборт, протяжно выдохнул, и тоже уставился на море.

— Хорошо, что ее не видно, — после непродолжительной паузы произнес Нурмир, внимательно вглядываясь вдаль. — Нам предстоит преодолеть немало земель, многие из которых враждебны. Мы проскачем сотни километров, и пройдем предостаточно пути пешком, прежде чем увидим ее. Время и расстояние, что отделяют нас от нее, успокаивают.

Нурмир не говорил напрямую, о чем именно он ведет речь, но Унто и так это знал. Юношу сковал знакомый холодок, который он почувствовал, впервые находясь в лодке Ларуса. Это был ни с чем несравнимый холод, отличный от любого другого. Его нельзя было объяснить словами. Но один раз испытав его, невозможно было его забыть.

— Я привык видеть своего врага, — юноша постарался улыбнуться, но улыбка вышла чересчур натянутой. Поводов для веселья было мало. — А пока я его не вижу, я не знаю, что нас ждет.

— Безымянная гора — это не враг, — серьёзно заметил варяг.

— А что же?

— Нечто другое, — поразмыслив, ответил Нурмир.

Точно. Другое. Этот холод, что пронзал юношу, был чем-то другим, более ужасным и пугающим, чем обычный страх.

— Что произойдет, когда мы ее увидим? — поинтересовался Унто. Возможно, варяг сможет объяснить ощущение, что испытывал Унто, когда разговор заходил о горе.

— Это сложно объяснить словами, — крепко задумавшись, медленно начал Нурмир. — Возможно, люди и не придумали таких слов, все же она творение рук точно не человеческих. Я видел ее один раз… Издалека. Это случилось давно, когда я был еще молод, и отправился на службу к великому князю Косты Святославу. В Малых княжествах всегда много работы для умелого меча. Я был полон сил и уверенности, что нет такой преграды, которую я не преодолею, и нет врага, которого я не смогу убить, — варяг ударился в воспоминания. Я вовремя пришел к великокняжескому столу. Святослав как раз собирался идти в поход против Хон Дура, в надежде добыть огнецветы. Я считал, что нас ждет увлекательное путешествие: много битв, много денег, много горячих девушек, чтобы будут вешаться на шеи храбрым воинам, — варяг хмыкнул и покачал головой. — К Хон Дуру мы отправились через земли Мерзлых племен, с которыми в тот момент у великого князя Святослава был договор о проходе. За землями племен начиналась бескрайняя Арахийская снежная пустыня. Многие дни наш отряд пробирался по многовековым сугробам. Мы с трудом шли вперед, утопая в снегу, как в зыбучих песках. От белого снега рябило в глазах, пронизывающий ветер не затихал ни на секунду. Он постоянно жалобно выл, и сложно было услышать что-то кроме него. Но мы упрямо шли. Мы были воинами, которых нельзя испугать снегом, или ветром. Поверь, рядом со мной действительно были храбрые мужи: сотня самых отчаянных наемников, и две сотни ратников князя Косты, — Нурмир словно пытался оправдаться. — Но в один момент, без чьей-либо команды, мы все замерли на месте, испуганно глядя по сторонам. Чувство нахлынуло внезапно, как будто на нас накатила огромная морская волна. Мы ощутили, будто кто-то наблюдает за нами. Это был ничем не прикрытое, истинное зло. Это чувство прилипло к нам, проникло в нас, им был пропитан воздух вокруг. От него нельзя было избавиться, оно не отпускало нас, и с каждым нашим шагом становилось сильнее. И это был не страх, — Нурмир отрицательно качал головой. — Это было… что-то другое, нечто более страшное. Не только мы ощущали это, но кони, что тащили наши сани с едой и теплой одеждой, тоже. Животные, громко ржа, безумно вытаращив глаза, истекая пеной, встали и начали крутиться на месте. Когда мы попытались их успокоить, они начали вырваться из наших рук.

Затем, нас накрыла снежная буря, такая сильная, что мы были вынуждены двигаться чуть ли не на ощупь. Но как быстро буря грянула, также быстро и успокоилась. И вот, когда снег рассеялся, мы поняли, что сбились с пути, и двигались совершенно в другом направлении. Мы осознали это, так как увидели вдалеке Безымянную гору…

Унто ощутил, как по телу побежали мурашки, словно он тоже был там, с ратниками, в тот момент из встречи с пугающей неизвестностью. Вокруг стояла глухая тишина, люди чуть ли не перестали дышать и двигаться. Все молча смотрели на гору. Никто не смел пошевелиться.

Унто посмотрел на Нурмира, и видел, что варяг был сильно напуган.

— Она была далеко, была видна только ее черная вершина, но казалась нам близко, как никогда. Будто стоило нам сделать только один, самый маленький шаг вперед, и мы бы оказались у ее подножия, в полной ее власти. Никто нам не приказывал, так как наши командиры были напуганы не меньше, чем мы, но, словно по команде, мы развернулись и бросились прочь. Это было настоящее бегство. Каждый из нас понял, что ни на что другое был не способен. Мы отпустили коней, мы падали в снег, поднималась, бежали, снова падали, но желали как можно дальше оказаться от горы. Ни холод, ни усталость, ни голод не могли нас остановить. Мы двигались, как безумные. Спиной я ощущал тот проклятый страх. Я думал, что если обернусь, то увижу, что мы ни капли не удалились от горы. Я чувствовал, что кто-то будто бы тянул ко мне свои ужасные руки или щупальца. Ощущение оставило всех нас только тогда, когда гора исчезла с горизонта.

Нам повезло, что гора не забрала никого из нас, другим везло намного меньше. Ратники Косты отказались возвращаться в пустыню, а наемники, несмотря на свой святой кодекс, вернули деньги великому князю и удалились прочь. Никогда больше я не испытывал ничего подобного, — Нурмир у упор посмотрел на Унто. В уголках его серых глазах затаился страх. — Даже в самой безнадежной битве, окружённый десятками врагов, когда моя жизнь висела на волосок от смерти, я больше никогда не терял самообладания, и власть над своим разумом. В тот день гора отобрала у нас храбрость, уверенность, рассудок. До сих пор я пытаюсь убедить себя в том, что мы не видели Безымянную гору, что это был лишь мираж, но в глубине души я знаю, что это не так.

Унто задумался. Он понимал, что не представляет, что ждет их впереди. Наверное, никто из них не знал. Это могло быть что-то такое, с чем никто из них еще не сталкивался. И взгляд Нурмира, в чьей отваге и храбрости не приходилось сомневаться, сейчас говорил о многом. Они боятся. Все. Возможно, даже льдоняне.

— Я чувствовал ее, — решил поделиться своими переживаниями Унто. Нурмир внимательно смотрел на него. — Я чувствовал ее, как только попал в Подледье. Мы плыли с Ларусом, и он рассказывал мне о горе. В тот момент я ощутили что-то странное, — Унто нахмурился. — Как ты говорил, это было ни с чем несравнимое чувство.

— Говорят, гора чувствует истинных воинов, — попытался объяснить варяг. — Она видит тех, кто может ее разрушить и пытается сломить его волю. Унто, — позвал Нурмир, и наемник поднял глаза на варяга. — Я очень рад, что ты оказался среди нас. Ты смог сделать то, чего не случалось уже много лет.

Унто недоуменно хлопал глазами.

— Ты показал, что люди Верхнего мира, жители Подледья и льдоняне могут объединиться. Ты напомнил всем, что в мире есть вещи поважнее, чем междуусобные распри. Наш союз должен доказать всем тем, кто желает гибели ледяному миру, что у него много защитников, а значит у Подледья есть шанс на существование. — Помедлив, он добавил, — я отправлюсь к горе, Унто, даже несмотря на страх, что она мне внушает, потому что рядом со мной ты

Унто зарделся. Многие его хвалили, но он не понимал, за что. Все, кто был на корабле, добровольно отправились в опасное путешествие, и рисковали жизнями не меньше, чем он, а замечали только его. Но услышать похвалу от человека, которому легче было перерезать чье-то горло, чем сказать доброе слово, дорогого стоило.

— Со своей стороны, я постараюсь приглядывать за твои братом. Все же, он пока еще служит мне.

— Ему не нужна защита, — ответил Унто и добавил, опуская глаза, — больше не нужна.

Нурмир широко, искренне улыбнулся:

— Ты понял, что мальчишка стал воином? Наемники взрослеют очень быстро, а в Подледье это происходит еще быстрее. Тут нет привычного для нас понятия, как детство.

— У нас его тоже не было. Наш отец… Наш наставник, — в который раз поправил себя Унто, вспоминая Эрла. Чем дольше они были в разлуке со стариком, тем больше он по нему скучал, и понимал, что старик для него было кем-то больше, чем просто учителем. — Он начал обучать нас военному ремеслу сразу, как взял к себе. Ахти еще не научился говорить, а уже умел стрелять из арбалета.

— Эрл мудрый человек, — одобрительно заметил Нурмир. — Миром правят две вещи: деньги и сила. Эти две вещи дают человеку власть. И часто первое появляется в результате второго. Не верь тем, кто говорит, что миром правит любовь, доброта, или сострадание. Разве безмерно любящая своего сына мать сможет защитить его от острого клинка?

Унто не совсем был согласен с Нурмиром. Раньше он шел в бой, думая о монетах, которые зарабатывает. Он не особо заботился о своей жизни, и отчаянно лез в самую гущу сражающихся. Теперь он двигался навстречу опасности, думая о Дарине. И он хотел вернуться назад, к ней.

— Иногда любовь с подвигает на необдуманные шаги, какой совершаем и мы, — ответил Унто, положив руки на фальшборт. — В мире много других тайных сил, которые управляют нашими мыслями, чувствами, действиями.

Нурмир хитро сощурил глаза.

— Я видел ту рыжеволосую девчонку на площади.

Унто смутился.

— Ты прав, воину нужна женщина, любовь дает воину силу. Я не обзавелся любимой женщиной, мой меч всегда был для меня важнее. Знаешь почему? Любовь может предать, а сила – нет.

Помолчав, он грустно продолжил:

— Но я сожалею, что никого не повстречал. Я всегда был один, даже когда вокруг меня было много боевых товарищей. Им же не расскажешь о своих чувствах, и переживаниях, правда? Так что не упусти ее. Она хорошая девушка, я много слышал о ней. Она благородна, умна, красива. Не совершай мою ошибку, иначе в старости с тобой останутся только твои шрамы.

Перед глазами Унто всплыл образ Дарины. Ему безумно захотелось снова оказаться на Цветной площади, он хотел увидеть ее, уловить на себе ее взгляд. Он хотел обнять ее, почувствовать запах ее волос, ее тела. Он хотел ее крепко прижать к себе, и услышать биение ее сердца. Он хотел, чтобы она обняла его в ответ. Унто понял, что безнадёжно влюбился. И чем дальше он был от Буяна и от Дарины, тем сильнее разгоралось внутри него приятное чувство. Нет, он обязательно должен вернуться.

— Знаю, о чем ты думаешь, — улыбнулся варяг. Видимо, мысли Унто отражались на его лице. — Помни, что самая желанная встреча со временем становится только сладостнее. Если мысли о ней не будут покидать тебя, а будут становиться сильнее, она твоя женщина.

Унто, смущенный этим разговором до самых корней волос, решил напомнить варягу о том, о чем они разговаривали до Дарины.

— Бывает властью владеют люди, которые совершенно не достойны ее, — произнес Унто, вспоминая князя Олега. — И, наоборот, бывает сила, которая достойна власти.

Каким был для Унто Олег в те немногие минуты, когда он видел князя? Самонадеянный, напыщенный эгоист, который думает только о себе. Его не интересовала судьба Буяна, и его жителей. Во всем, что происходило на острове, Олег пытался добиться какой-то своей выгоды. Полной противоположностью был Яромир. Сильный, справедливый, Унто видел, как воеводе был не безразличен Буян. Он должен был стать посадником Буяна, но никак не Олег.

— Бывает и так, - согласно кивнул Нурмир. — Не всегда сила стремится к деньгам или к власти. Бывает сила противостоит деньгам. Если бы в нашем мире не было такой справедливой силы, то мир давно бы сгинул. Но, к сожалению, я видел много сильных, достойных людей, которые из-за денег становились слабее.

Они оба замолкли, каждый, думая о чем-то своем. Унто твердо решил, что будет становиться только сильнее, чтобы никогда не подчиняться таким людям, как князь Олег. Чтобы противостоять таким людям, как Олег, которые кичатся своей властью. А деньги… как говорил Эрл, деньги нужны, чтобы купить кружку пива, миску еды, да теплую постель на ночь – не надо иметь больше того, чем тебе нужно. Как Унто раньше жестоко ошибался, считая, что надо проливать больше крови, чтобы заработать больше монет. Но ведь этому учил его Эрл! Или не учил? Часто Унто видел, когда возвращался из похода, как на него смотрел Эрл. С любовью, теплотой, и радостью. Лицо старика прояснялось, и он словно становился чуточку моложе. Эрл ждал юношей из похода, и переживал за них.

Внимание Унто привлекло небо. Снова начали появляться оранжевые молнии. Они зажигались, как звезды. Их было меньше, чем накануне вечером, но они низменно ползли в ту сторону, куда плыл их корабль.

— Нам даже не надо прокладывать маршрут, нам надо просто следовать за ними, — усмехнулся Нурмир, уперев руки в бока, и следя, как небо расчерчивалось оранжевыми всполохами. Тем не менее, взгляд варяга было тревожным. — Чтобы это ни было, надеюсь, оно на нашей стороне.

— Я слышал, что мы поплывем через острова пиратов, — вспомнил Унто слова Велимира на вечернем собрании. — Тебе много известно про них?

— Знаю ли я про Острые скалы? — хохотнул Нурмир. Он посмотрел вдаль, словно надеясь увидеть эти острова. — Да, я многое знаю о них, думаю, даже очень. Через Острые скалы лежит самый короткий путь к вольному городу Сондору, но нас ждет много опасностей. Не зря их прозывали «острыми». Если мы их преодолеем, дальше нас ждут огромные льдины, что дрейфуют в море. За ними, коварные водовороты, что могут засосать даже такой огромный фрегат как наш. Скалы… — Задумчиво протянул варяг, почесав подбородок. —Это земли пиратов. Нам надо молиться, чтобы пираты пропустили нас. Надеюсь, Эрлинг Одноухий не забыл меня, — усмехнулся в бороду Нурмир.

— Ты с ним знаком?

— Конечно! — воскликнул Нурмир. — Наши дороги часто пересекались, потому что у пиратов и наемников много общего. Например, — варяг подмигнул юноше, — мы очень любим золото.

Старый наемник громко расхохотался.

На палубу вышел Рагнар, который услышал громкий смех Нурмира, и, заметив товарищей, направился к ним. На нем была плотная, холщовая рубашка простого ратника, и теплые штаны. Светлые длинные волосы были распущены. Даже без доспехов он выглядел внушительно, что говорило о годах тренировок.

— Что так тебя веселит, Нурмир? — улыбнулся Рагнар, подойдя к ним.

— Я рассказываю мальчишке об Острых скалах, и о том, что нас там ждет, — сквозь смех ответил Нурмир, вытирая слезы.

— Это очень опасное место, - серьезно заметил дружинник. –Я не вижу поводов для веселья

— Да брось, дружинник, — весело ответил Нурмир, хлопнув его по плечу. — Не будь как ледышки, что на окружают.

— Тем не менее, — Рагнар хмурился, обращаясь к Унто, — нам не стоит расслабляться. Скалы полностью покрыты льдом и лед этот очень острый. Представь множество практически незаметных, маленьких лезвий, которые торчат из земли, и покрывают ее словно трава, что покрывает склоны холмов. На скалы нельзя вступить, не поскользнувшись. Но даже если ты устоишь, маленькие льдины вопьются в твои ступни. Лед на скалах не сломать, он также крепок, как лед, из которого куются мечи льдонян.

— Как же там живут пираты? — недоумевал Унто.

— Скалы принадлежат им, но они не живут на них, — пояснял Нурмир. — Помнишь, я говорил про льдины? Эти льдины похожи на горы, настолько они огромны. На них располагаются скудные жилища пиратов. Они предпочитаю не обременять себя лишним домашним скарбом. Все их имущество – это жилища из шкур, миски и котлы под еду, да мягкие тряпки для постели. Но это является их преимуществом. Стоит на горизонте появиться военным кораблям великих князей, как они быстро разбирают свои дома, грузят их на корабли с женами и детьми, и отправляют в море, а сами располагаются за Острыми скалами. Скалы служат им защитой не хуже крепостных стен. Проходы меж скал узки, корабли с трудом могут протиснуться в них. Но даже если это им удается, на головы ратникам сыпятся пираты. Безнадежная затея сражаться против пиратов на Острых скалах, поэтому великие князья предпочитают не воевать с пиратами, а договариваться. Даже белиморский великий князь платит им, чтобы его торговые суда спокойно плавали вдоль скал.

— Варяг, ты слегка преувеличиваешь их силу, — возразил Рагнар. — Флот, что стоял под стенами Буяна, справился бы с пиратами, и от великих князей не скрылся бы не один пират.

Нурмир рассмеялся.

— Я говорю тебе, князья уже пытались завладеть Острыми скалами, думаю старые ратники-белиморцы могут рассказать, сколько своих товарищей они потеряли в тщетных попытках овладеть ими. Легче взять штурмом Белую Гору, чем благополучно миновать пиратов.

Дружинник, улыбнувшись, покачал головой:

— Не буду спорить. Получается, если мы не договоримся с Одноухим, путь через острова нам будет закрыт. Как бы нам ни пришлось отрезать ему второе ухо.

— Ты поаккуратнее со словами, дружинник, и тебе точно не стоит произносить такие вещи в присутствии Эрлинга, — нахмурился Нурмир.

— Если бы я боялся пиратов, то не отправился бы к горе.

— И то верно, —хмыкнул Нурмир. — Как только они узнают, куда мы направляемся, то разбегутся, потому что не захотят иметь дело с сумасшедшими.

Они оба рассмеялись. Унто смотрел на товарищей и понимал, что ему было очень приятно находиться в их компании. Очень чувствовал себя частью чего-то важного. Они стали одним целым, и он знал, что никто из них не отступит ни перед какими опасностями. Он был уверен в них больше, чем в себе. Не могут предать люди, которые добровольно рискуют своими жизнями. Но главное, они делали это, так как искренне хотели помочь ледяному миру.

«Да, — думал Унто, — Подледье меняет людей. И определённо в лучшую сторону».

— Мы, конечно, можем рассчитывать, что варяг договорится с пиратом, но бы должны быть готовы ко всему, — неожиданно появился Цигвин. Он двигался так бесшумно, что друзья не слышали его. Унто представил, как льдонянин бесшумно подкрадётся к нему сзади, и наемник этого не заметит.

Рагнар резко изменился в лице при появлении Цигвина. Он стал мрачным и серьезным.

— То, что ты предоставил нам корабль, не означает, что мы должны вести с тобой милые беседы, — зло бросил Рагнар, прожигая льдонянина гневным взглядом.

— По-твоему, я плохой собеседник? — Цигвин удивлённо изогнул белую бровь.

— Лучше говорить с ослом, чем общаться с кем-то из вас!

— Хм, а разве ослы умеют говорить? — казалось, Цигвин задал этот вопрос довольно искренне.

— Тогда я буду с ними молчать, — разозлился дружинник, едва сдерживая себя, чтобы не броситься на льдонянина. — Я готов быть в компании с самой Костяной, нежели с тобой.

Льдонянин внимательно смотрел на разъярённого дружинника, будто изучая его.

Цигвин спокойно стоял на месте. Некоторое время человек и льдонянин смотрели друг на друга. Рагнар сжимал кулаки, лицо его покраснело. Унто тревожила такая перемена в поведении товарища. Ему тоже не нравился Цигвин, но не стоило проявлять по отношению к льдонянину открытую враждебность. Сейчас они были вместе, и выполняли одну миссию, они должны быть дружны, или, по крайней мере, терпимы друг к другу. Не в первый раз Унто подметил, что среди всех людей, что были на корабле, Рагнар больше других испытывал неприязнь к льдонянам. Он никак не пытался это скрывать. Оставалось только догадываться, почему дружинник так себя вел.

— Рагнар, что на тебя нашло? — Нурмир удивлялся не меньше, чем Унто.

Рагнар перевел взгляд на варяга. В его глазах еще пылал огонь.

— Пойдёмте, лучше выпьем вина, — больше не удостаивая Цигвина взглядом, дружинник направился прочь.

— Точно, — воскликнул вмиг повеселевший Нурмир. — Вино прогонит хандру, и развеселит наши души!

Варяг пошел вслед за дружинником, Унто поспешил за ними. Наедине с Цигвином он оставаться не хотел. Уходя, он чувствовал на себе пристальный взгляд.

Глава 2.

Ларуса прозвали чудаком, когда рыбак заявил, что не будет ночевать на Буяне. Рыбак пробовал уснуть в казармах, но не смог. На кровати ему было спать неудобно. Он лежал всю ночь и смотрел в потолок, думая, что в какой-то момент потолок обрушится на него, либо сомкнутся стены. Он неуютно чувствовал себя в закрытых помещениях. Некоторые наемники с насмешкой смотрели на него и тихо перекидывались шуточками, когда Ларус заявил, что отправится спать в море, в свою рыбацкую лодку.

Оно и понятно, думал Ларус, подплывая назад к острову, когда начало светать. Все они привыкли засыпать в домах, в теплых кроватях, либо на твердой земле, подложив под голову плащи, и укрывшись теплыми шкурами. Многие из них считал море коварным, непредсказуемым местом, и выходили в плавание лишь по острой необходимости.

Но Ларус был гордым ротвальским рыбаком! Для него море – второй дом. Ходить на веслах, или под парусом любой ротвалец начинает раньше, чем научится писать или читать. Настоящий ротвалец может считать себя мужчиной только тогда, когда он отправится в море, и выловит первую в своей жизни белохвостую мурену – хитрую и опасную хищницу, что обитает в Холодном море. Ларус поймал мурену в двенадцать лет, и было очень этим горд, так как в Прибрежной Стуже мало кто решался отправляться на охоту за муреной раньше четырнадцати лет.

Рыбак хорошо запомнил тот день. Небо было особенно ясным, не было видно облаков. Обычная для ротвальского берега серая дымка рассеялась, а море было настолько спокойным, что Ларус практически не слышал шума волн. Даже мелкая рябь не пробегала по темной воде. Море словно загустело и застыло. Вокруг стояла такая тишина, что можно было услышать возгласы немногочисленных рыбаков, которые утром готовили рыбацкие лодки на берегу, чтобы затем выйти в море. Рядом с Ларусом сидел его отец. Он как обычно был не многословен. Попыхивая трубкой, отец с важным видом наблюдал, как сын, напряженно и сосредоточенно сидел с леской в руках, один конец которой был опущен в воду.

Ладони вспотели, мышцы онемели, но Ларус не смел попросить отца сделать передышку. Он знал, что отец ничего не ответит, но за него ответит его стальной взгляд. Отец был непреклонен, когда желал чего-то добиться. Он заявил в Прибрежной Стуже накануне, что его сын поймает мурену, но многие скептически отнеслись к этому. Когда они собирались в море, Ларус слышал, как рыбаки вокруг в открытую смеялись над ним, и над его отцом. Для гордого отца это был непростым испытанием, так как в Прибрежной Стуже он был уважаемым человеком. Ларус не хотел подвести отца, которого сильно любил, даже несмотря на чрезмерную отцовскую строгость и нередкую жестокость.

День перевалил за полдень, а Ларус все сидел, пытаясь поймать мурену. В какой-то момент он пал духом, он хотел повернуться к отцу, посмотреть в его суровое лицо, и расплакаться, потому что у него ничего не получалось, но леска неожиданно натянулась, врезаясь в его ладони. Мальчишка испуганно посмотрел на отца, крепче сжимая леску в руках, а отец ответил ему взглядом, который говорил: «ты должен выловить ее сам, я тебе не помогу».

Отец в очередной раз закурил трубку, и молча наблюдал за сыном. Ларуса охватила паника и страх. Где-то там, под водой, отчаянно билась мурена, в которую вонзился рыбацкий крюк. У нее были острые, как кинжалы зубки, которыми она легко могла перекусить руку здорового мужчины, и крепкое, упругое, скользкое тело, за которое практически невозможно было ухватиться. Ларусу предстояло вытащить эту хищницу, и победить ее голыми руками. На мгновение, испугавшись предстоящей схватки, Ларус ослабил хватку, отчего часть лески скользнула в воду. Мальчик почувствовал, как напрягся отец, он чуть подался вперед, внимательно вперившись в сына суровым взглядом. Ларусу точно не поздоровится, если он не справится с рыбой. Если они вернутся в Прибрежную Стужу без мурены, это навлечет позор на всю их семью.

«Отец побеждал мурену, многие ее побеждали, даже женщины-рыбаки» — мысли несколько успокаивали, поэтому Ларус кое-как собрался с духом, уперся коленями в борт лодки, и намотал леску на правую руку, на которую была надета плотная рыбацкая перчатка. Мальчик начал тащить леску на себя, а вместе с ней рыбу. Он ощущал, как рыба яростно билась, стараясь вырваться из западни. Наверняка, мурена была очень зла. Мальчишке казалось, что он слышал, о чем думала рыба: «о, не поздоровится тому, кто пытается меня схватить. Я перекушу тебе шею. Я буду бороться за свою жизнь до конца».

Мурена была сильна. Несколько раз она тянула леску на себя, отчего Ларус чуть не свалился за борт. Сквозь перчатку он ощущал, как леска жгла его ладонь. Ему было больно, но он не сдавался. Слезы прыснули из его глаз, но стиснув зубы, он напрягал все мышцы, и упрямо тащил леску.

Вот из воды на мгновение показалась морда. Мурена несколько раз клацнула челюстью, и снова скрылась под водой. Мурена была слишком близко, а ее зубы были слишком большими. Страх стал невыносим. Если бы рядом не сидел отец, то Ларус бросил бы все, и отправился к берегу. Промелькнула мысль так и сделать. Ларусу внезапно захотелось сообщить отцу, что он не сможет стать рыбаком, что он хочет заняться чем-нибудь другим, например, торговлей, или разведением овец. Но он не мог этого сделать. Он не мог подвести отца.

Ларус потянул леску вверх. Из воды показались маленькие, злобные черные глазки с красными радужками. Она смотрела на мальчишку, он это чувствовал. Оставался последний шаг. Собрав все силы, Ларус так дернул леску на себя, что рыба выскочил из воды, и запрыгнула в лодку. Мальчик, распластавшись на дне лодки, испуганно наблюдал, как рыба начала бешено извиваться из стороны в сторону, клацая зубами, намереваясь убить любого, кто к ней приблизится. У нее было длинное змеиное тело. Чешуйки были белого цвета. Она была просто громадной, более метра в длину. Ларус не мог представить, как он мог ее победить. Белый хвост, который метался в разные стороны, иногда бил его по ногам. Он ощутил, какой сильной она была! А ее зубы вблизи были еще больше! Она спокойно может обвиться вокруг его хрупкого тела, и переломать все его кости! Бледнея, Ларус посмотрел на отца, ища его помощи.

— Щенок! — вспылил отец, вскакивая с места, и тыча в сторону сына трубкой. — Души ее, или она убьет тебя. Клянусь Тайфуном, я пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе! Если тебе суждено умереть, то так тому и быть! Мне не нужен никчемный сын! Тебе решать: либо сегодня на берег вернутся два рыбака, либо один, но с ужасной вестью о гибели сына!

Грозные слова вывели Ларуса из оцепенения. Поднимаясь на дрожащие ноги, мальчик внимательно следил за муреной, которая немного успокоилась, и перестала биться о дно лодки. Мальчишка понимал, что ему предстояла битва не на жизнь, а на смерть. Чтобы жить, он должен был победить.

Ларус выбрал момент, когда голова хищницы метнулась в сторону отца, и набросился на мурену, стараясь своим худым тельцем придавить ее ко дну лодки. Он чувствовал, какая она была холодная, скользкая и мерзкая. Он невольно соскальзывал с нее, но продолжал упорно держаться. Прижимаясь к ее коже щекой, он ощущал запах моря, и тины. Ее тело напряглось, изогнулось, и мурена попыталась скинуть Ларуса с себя. Мальчишка крепко обхватил ее, сцепив руки и ноги на ее теле. Напрягая мускулы изо всех сил, он начал сжимать ее в своих объятьях. Мышцы жгло от боли и напряжения, мурена раз за разом вздрагивала, вскидывая тело вверх, но Ларус держался. Ее зубы тщетно клацали в воздухе, стараясь добраться до лица мальчишки, но он буквально присосался к ней. Все крепче он сжимал объятья. Он закричал, от боли, от усталости, от страха. Но чем дольше он ее держал, тем слабее были попытки хищницы вырваться. Наконец, мурена замерла, а с ней замер и Ларус, который не смел ослабить хватку, и отпустить рыбу. Мальчишка помнил рассказы старых рыбаков о том, как казавшиеся мертвыми бездыханные мурены внезапно оживали, обвивались вокруг шей несчастных рыбаков, и утаскивали их на морское дно. Эти хищницы были очень коварны.

Но мурена не шевелилась. Всхлипывая и вздрагивая, мальчик продолжал ее сжимать. Он не знал, сколько пролежал, пока к нему не подошел отец. Мальчик больше не боялся показать отцу своего страха и слез, ведь он победил. «Не бойся плакать, если победил, не смей смеяться, если проиграл», — гласит старая подледская мудрость.

Отец некоторое время постоял над сыном, а потом наклонился, и разжал онемевшие руки мальчика, и поднял сына на ноги. На отца смотрело заплаканное, испуганное лицо, но в глазах отца была гордость. Положив руки на худые мальчишеские плечи, отец сказал, что сегодня в Прибрежной Стуже родился еще один рыбак. Он крепко обнял сына. Эти объятья для Ларуса были лучшей наградой. С тех пор отец больше никогда не называл сына «щенком», и общался с ним на равных. Детство Ларуса закончилось вместе с муреной, которую он убил.

Может быть, Ларус не был неустрашим, как наемник или ратник, не умел искусно владеть оружием, и восхищать девушек в корчмах внушительными мускулами, и рассказами о лихих приключениях, но он был настоящим рыбаком. В Прибрежной Стуже его уважали также, как уважали отца. В Ротвале умение ловить рыбу, и ловко пользоваться рыболовными снастями ценилось выше, чем способность махать мечом, или метко пускать стрелы из лука.

Все жизнь он ловил рыбу. Почти все время он проводил в море, редко бывая дома. Он практически не видел, как взрослели его дочки. Он не заметил, как некогда цветущая, пышущая энергией, молодостью, и любовью жена превратилась в полнеющую, седеющую женщину, с безразличным взглядом, и дурным характером. Но таков был удел любого уважающего себя ротвальца. Девиз княжества гласил – «воспитанный морем служит ему, а море его защищает», и ротвальцы строго его придерживались.

Поэтому Ларус не мог заснуть на берегу, за крепостными ледяными стенами, на твердой земле: на берегу море не способно было его защитить. Рыбак получил разрешение у недоуменного Яромира отправиться в море. Видар, который лично проводил рыбака до Торговых ворот, иногда бросал на Ларуса короткие взгляды, но вопросов лишних не задавал. Но рыбак не смог бы на них ответить. Как он может объяснить тысяцкому, что он чувствует себя в безопасности, лишь когда слышит шум волн, ощущает легкую качку и вдыхает морской воздух? Что ему спокойнее, когда он видит бескрайний морской простор, нежели, когда прячется за городским стенами, где опасность может поджидать за каждым углом?Ротвальцы считали, что стены домов могут скрывать врагов, а в море им прятаться негде.

Остров был все ближе. Ларус медленно плыл со стороны Западной стены к Торговым воротам. Рыбак почти бесшумно опускал весла в воду. За многие годы он научился грести не слышно, и не заметно. Еще было достаточно темно, стражники стен его наверняка не заметили, поэтому ему стоило зажечь факел, чтобы в темноте они не приняли его за врага. Ему стало отчего-то весело, что он вот так, как шпион или лазутчик, незаметно подплывал к Буяну. Мелькнула мысль, подкрасться к самой пристани, подняться к воротам, и громко постучать в них, показывая, как обычный рыбак обвел вокруг пальца стражников, но он отбросил ее – у стражников на стенах могло быть не такое игривое настроение, как у него.

Подняв весла из воды, почти достигнув стен, он решил немного передохнуть. Прекрасное было утро, как и любое другое, которое рыбак встречал в море. Море словно совсем замирало перед рассветом, отчего вокруг устанавливалась полная тишина. Предрассветное небо играло на воде вспыхивающими и затухающими редкими бликами. Это было чарующее волшебство, которое было доступно только Ларусу.

Все было хорошо в этом утре, если бы не страшная, зияющая трещина, которая напоминала об угрозе, что нависла на Подледьем. Рыбак вспомнил об Унто, который отправился к Безымянной горе. Ларус не особо жаловал наемников, ратников или стражников, считая их храбрость несколько преувеличенной. Как и любой ротвалец он считал, что настоящая храбрость и смелость проявлялась в море, в борьбе со стихией и с морскими хищниками, а не на поле боя. Но к Унто это не относилось. Было в юноше что-то особенное, невидимое обычному взгляду, и чего рыбак не наблюдал в других людях. Унто был действительно храбр, даже храбрее любого рыбака. Он не побоялся ввязаться в схватку с льдонянами, он без страха вступил на мятежный остров, он отправился к Безымянной горе, о которой даже думать было страшно. В нем было столько смелости, что она передавалась тем, кто был вокруг него, в том числе и Ларусу. Это была особенная смелость – смелость наемника из Верхнего мира.

Рыбак чувствовал некоторую привязанность к необычному юноше. Ларус очень сожалел, что его не взяли в поход к горе, где он мог бы помочь Унто, и показать наемнику, что он трус, как Унто мог подумать о нем после битвы с льдонянами. Ахти весело заметил, когда Ларус робко вызвался идти вместе с Унто, что у горы нет ни одного пруда, где можно ловить рыбу.

Рыбак решил дождаться Унто на Буяне, и только после этого отправляться домой. Если Унто не вернется, если у него ничего не получится, то возвращаться, возможно, будет некуда. Подледью наступит конец, а значит, и рыбаку. Ларус не мог представить свою жизнь без ледяного мира. Не станет родной Прибрежной Стужи, любимого холодного моря, завораживающего ледяного неба. Семью он постарается спасти, вывести ее в Верхний мир, но сам рыбак решил остаться здесь, подо льдом, чтобы не произошло. Ему не нужны были бескрайние, зеленые поля, что простирались под палящим, жарким солнцем. Ему не нужны были высокие, величественные горы, что вздымались до самых небес. Ему не нужны были знойные, песчаные пустыни, где нестерпимый жар шел от самой земли. Он любил снег и лед, он привык жить в холоде. Великие княжества Равнин по красоте не могли сравниться с суровой красотой Подледья.

Все больше уходя в грустные раздумья, он услышал короткий звук, похожий на легкий всплеск. Звук повторился, и начал звучать раз за разом. Рыбак прислушался. Кто-то старался очень тихо опускать весла в воду. Это насторожило Ларуса. Неизвестный старался производить, как можно меньше шума. Наверняка со стен нельзя было уловить эти звуки, а вот в море их было слышно хорошо. Внимательно прислушиваясь, Ларус пригнулся в лодке.

Это был шум весел, сомнений не было. Рыбак определил это так точно, как опытный ратник мог по лязгу оружия определить в каком княжестве был выкован меч, а казначей по звону монет мог определить, серебряная монета или золотая.

Звуки становились громче. Ларус терялся в загадках: кто мог плыть к острову так рано, стараясь двигаться тихо? На ум приходили нехорошие мысли.

Ларусу повезло, что он почти достиг острова, так как лодочка пряталась в тени, что отбрасывали стены Буяна. Он был практически незаметен. Затаившись, он неподвижно продолжал вслушиваться в звуки, наблюдая за морем.

Наконец, вдалеке, справа от себя, он увидел мутное пятно на воде. Пятно было нечеткими в предрассветной темноте, но Ларус определил, что двигалось оно в сторону Западной стены. Пятно плавно перемещалось по волнам, и рыбак начал различать весла, что опускались и поднимались из воды. Это была небольшая лодка, а в ней он различил три силуэта. С каждой секундой силуэты становились все четче. И когда Ларус смог их хорошо рассмотреть, страх сковал его. К острову плыли льдоняне.

Ладья плавно скользила вперед, постепенно подплывая к острову. Испуганно Ларус смотрела на нее, боясь лишний раз моргнуть. Он заставил посмотреть себя в море, с еще бОльшим страхом ожидая, что ладья была не одна, и к острову приближался весь флот льдонян. Но рыбак больше никого не видел, а это означало, что льдоняне не собирались вероломно нападать на остров. Это вернуло Ларусу присутствие духа. Он здраво решил, что несколько льдонян никак не смогут штурмовать стены острова. Он продолжил наблюдать за ладьей, намереваясь разобраться, для чего они приплыли сюда.

Ларус позволил себе легкую улыбку, когда ладья достигла острова, так как дальше непрошенных гостей ждали высокие, крепкие стены, на которых несли службу бдительные стражники. Будь льдоняне хоть вдесятеро сильнее, чем люди, они не смогут незаметно преодолеть стену.

Ладья замерла у берега. Льдоняне неподвижно сидели в ладье, и ничего не предпринимали. Ларус ликовал. Ему стало очень интересно, что они будут делать дальше? Неужели полезут на стену? Рыбак решил досмотреть этот спектакль до конца, надеясь увидеть, как бездыханные тела льдонян, пронзенные стрелами, падают в воду. Ему было сложно представить, о чем думали эти трое, когда приплыли под стены. Они посчитал, что их будут встречать с распростертыми объятьями? Или эти трое не знают, что путь льдонянам на остров заказан? Или они попросту заблудились? Все эти мысли веселили рыбака.

Льдоняне продолжали спокойно сидеть на своих местах. Переведя взгляд на стену, Ларус отметил, что огоньки факелов, которые держали стражники, были далеко от места, куда приплыли льдоняне. В сердце екнуло. Словно они знали куда плыть. Улыбка исчезла с губ рыбака.

Время тянулось мучительно долго. Рассветало все больше. Тревога, которая закралась в сердце рыбака, растворялась. Еще немного и тени исчезнут, и льдоняне не смогут скрыться от глаз стражников. Осталось подождать еще чуть-чуть. Льдоняне начали понимать, что их могут скоро разоблачить. Они повставали со своих мест. Ларус пригнулся ниже. Если льдоняне увидят его, то ему придется уплывать. Но рыбак был уверен, что грести он умеет быстрее, чем льдоняне: птицам крылья даны, чтобы парить в небе, а весла даны ротвальцам, чтобы они парили над морем.

Льдоняне не смотрели в его сторону. Они смотрели на стену. Неужели они все же попытаются ее преодолеть? Он скептически оценивал их шансы, отмечая высоту и крутость стен. Нет, они точно не смогут этого сделать. Но льдоняне не были глупцами, чтобы погибнуть в отчаянной попытке перебраться через стену. Здесь было что-то другое, рыбак это чувствовал. Слишком спокойно, и уверенно себя вели пришельцы. Вскоре он понял почему.

Ларус увидел, как из стены Буяна наружу вывалилась небольшая льдина. В стене образовалось отверстие, из которой показалась голова. Это был человек. Ларус слышал, как человек о чем-то начал приглушенно разговаривать с льдонянами, а потом льдоняне, один за другим начали вылезать из лодки, и скрываться в образовавшейся дыре.

Страх рыбака нарастал. Даже когда дыра исчезла, снова создавая видимость целостности и неприступности стен, он продолжал смотреть на пустую ладью. Льдоняне не были глупцами, глупцом был он, Ларус, и жители Буяна.

В голове Ларуса появилась страшная мысль. С каждой секундой она звучала все сильнее и сильнее. Льдоняне совершенно незаметно пробирались на остров. Никто их не увидел, кроме рыбака. Возможно, они не первый раз таким образом попадали внутрь. Сколько их было? И сколько еще будет? Ларус понял, что над Буяном нависла новая опасность. Льдоняне внутри крепости, которую люди всегда считали своей.

Надо было что-то делать. Моргнув, Ларус вышел из ступора, и начал быстро соображать. Надо было сообщить о произошедшем. Доверять кому-либо было опасно, так как рыбак не знал, кто из жителей острова был предателем, и помогал льдонянам. Он мог довериться только воеводе, этот человек никогда не предаст остров. Надо было идти к нему.

Ларус снова застыл. На острове есть предатели. А что, если предатели среди стражников, которые охраняют Торговые ворота? Они могут что-то заподозрить, увидев встревоженное лицо Ларуса. Стражники могут схватить его.

«Узкие переулки таят больше опасностей, чем открытое море», — ехидно смеялся его внутренний голос, что старался его предостеречь. Если не стражники, то его могли поймать на улицах Буяна.

Может стоит уплыть, пока не поздно?

Он посмотрел на море, которое так манило своим спокойствием, и отсутствием до самого горизонта каких-либо опасностей.

«Твое поле битвы – море, помни это. Там ты способен что-то сделать, но не здесь. Здесь правят другие».

Ларус снова подумал об Унто. Смог бы наемник уплыть, зная, что другим людям грозит опасность? Нет, он бы так не поступил. Что подумает наемник, когда вернется на Буян и увидит, что остров принадлежит льдонянам? Ларус представил, как Унто стоял на носу корабля, смотрел на остров, и винил во всем рыбака, потому что Ларус все знал и не предупредил об опасности буянцев. Унто зло думал, что рыбак сбежал, как трус.

Ларус крепче схватился за весла, опустил их в воду, и начал яростно грести к Торговым воротам. Он должен предупредить воеводу, он должен попытаться помочь жителям острова. По-другому поступить он не имел права. Он не был трусом.

Глава 3.

Летнее поле, которое славилось полевыми цветами, цветущими круглый год, превратилось в большой, военный лагерь. Давно здесь не собиралось настолько огромное воинство. Со всех уголков Верхнего мира сюда стекались верные дружинники, смелые ратники, отчаянные наемники и обычные землепашцы, которые взяли в руки оружие по призыву великого князя Асдалии.

Можно было увидеть хмурых и свирепых варваров в звериных шкурах со Скалистого берега. Они разводили большие костры, располагались вокруг них, и жарили огромные свиные туши. Подле них лежали двуручные легирийские мечи. Смуглые, широколицые всадники Марийских степей проносились меж ратников на низкорослых скакунах, поднимая вокруг клубы пыли, и заставляя некоторых воинов ворчать им в след. Стройными рядами, синхронно чеканя каждый шаг, мимо промаршировала наемная гордомирская рать. Их гладко выбритые лица было гордо подняты, глаза горели, а начищенные доспехи блестели на ярком солнце. Над ними реяли стяги с изображением молота на наковальне – флага Гордомира. Гордомирские флаги были видеть странно, так как они не представляли великого князя Гордомира, а прибыли сюда, как наемники. Среди солдатских палаток важно прохаживались невысокие толстяки из Западных Диких степей. На плечах они носили длинные луки, из которых толстяки стреляли лучше всех во всем Известном мире. Загорелые на южном жарком солнце худые воины Далеких Восточных земель располагались чуть поодаль ото всех. Они расставляли каркасные шатры необычной многоугольной формы, и обивали их грубым войлоком. Кочевники с недоверием смотрели на ратников, и разговаривали между собой на непонятном языке. Все огромное поле, до самого горизонта, утопало в скромных серых, солдатских палатках, и в роскошных белых шатрах князей и воевод. На ветру колыхалось множество флангов и стягов. Были видны флаги с изображением вепря, которые принадлежали удельному князю Ратимиру из Белоса, чье княжество формально подчинялось великому князю Асдалии, но фактически сохраняло независимость. Князь Ратимир часто нелестно отзывался о великом князе Ольберге, и иногда разорял его земли, но тем не менее привел свои немногочисленные рати на Летнее поле. На вычурных, немного помпезных, испещрённых множеством непонятных символов, доспехах некоторых дружинников были изображены гербы с вечноцветущим зеленым деревом. Эти дружинники служили удельному князю Аривии из великого княжества Легирии, который был чересчур заносчив и нахален с великими князьями, но и он откликнулся на зов великого князя Асдалии. Можно было различить оранжевые стяги с изображением трех колосьев, что принадлежали коллунгам из Хоратии. Данное воинство было самым разношерстным, в нем были собраны представители самых разных народов, и вооружение они имели самое разнообразное. Но больше всего над полем реяло флагов с изображением головы свирепого Медведя. Именно Медведь, великий князь Асдалии Ольберг, собрал этот несметное войско под своими знаменами. Поистине, великий князь смог объединить и купить всех, кого только мог.

Тривена гордо окинула Летнее поле, и у нее захватило дыхание – никогда она не видела столько воинов в одном месте. На западе, по одной из дорог, что вела на поле, медленно маршировал очередной отряд ратников, который постепенно втекал на поле, погружаясь в общую суматоху и хаос военного лагеря. Девушка с небольшим страхом и волнением рассуждала о том, что никто во всем Известном мире не смог бы противостоять этой мощи. Если бы пришлось, думала она, их войско дошло бы до Студеной воды, переплыло бы ее, и двинулось дальше, в Неизведанные земли, где проживали угрюмые варяги. Войско разгромило бы всех, кто повстречался им на пути, развернулось назад, и вернувшись в Известный мир пересекло бы Безводную пустыню. Войско вторглось бы в Далекие Восточные земли, разрушив Великую стену, и уничтожило все царства, чьи ханы всегда надменно и презрительно смотрели на жителей Равнин. А потом они пошли бы в Дикие Западные степи, и достигли бы Бескрайней Бездны. Весь мир принадлежал бы им…

«Конечно, — отдернула себя Тривена, выныривая из фантазий, — если бы в этом была необходимость».

Великий князь Ольберг созвал войско по совершенно другой причине. Он не думал ни на кого нападать, наоборот, он хотел защищаться.

Шатер Тривены располагался на возвышении, на небольшом, поросшем сочной, зеленой травой, холме, который плавно скатывался в практически плоское Летнее поле. Отсюда открывался прекрасный вид. Холм так и назывался «Смотровой». Это место Тривене и ее людям любезно предоставил сам великий князь. Ольберг относился к девушке с симпатией, но никогда не позволял себе проявлять чего-то большего. Это огорчало Тривену. Многие знатные гордомирцы приезжали к ее отцу, и пытались добиться его благословения на брак с Тривеной, а великий князь Ольберг относился к ней либо как к сестре, или еще хуже, как к дочке.

Тривена гордо вскинула голову. Она давно не маленькая девочка! За ее спиной собраны полсотни самых храбрых головорезов из Гордомира. Ратники были так преданы ей, что ради нее покинули родное княжество, навсегда навлекая на себя гнев великого князя Гордомира. Путь домой им был заказан, но это их не пугало, потому что рядом с ними была их воительница, и предводительница — Тривена.

«Если надо, — думала она, — они отправятся за мной в Сумрачные земли».

Девушка хотела доказать великому князю Ольбергу, что ее воины способны на большее, чем просто быть гостями в его лагере. Она жаждала битвы. Нужен был хоть малейший шанс и ратники Тривены показали бы, что они лучше многих воинов, которые присутствовали на Летнем поле.

Она сложила руки на груди, и величественно окинула взглядом войско, которое с каждым часом разбухало все больше, занимая те немногие зеленые проплешины поля, что были еще свободны. Но девушка была благодарна Ольбергу хотя бы за то, что оказалась здесь. Вот, на что она променяла родной дом: на право быть частью этой могучей силы, на право чувствовать себя свободной, на право ощущать себя воином!

Несмотря на новые чувства, и эмоции, прекрасная гордомирка часто скучала по своему небольшому, тихому и очень уютному княжеству. Она очень скучала по отцу. Удельный князь Боргха Радомысл, ее отец, видел в ней прежде всего хрупкую девушку, а не воина, которым она всю жизнь стремилась стать. Законы Гордомира суровы и жестоки – любая княжеская дочь, которая достигала совершеннолетия, обязана была выйти замуж. Радомысл, очень добрый к своим детям, но очень упрямый человек, свято соблюдал законы княжества и сначала успешно выдал замуж двух старших сестер Тривены, а потом настала и ее очередь.

Струве, юношу, которого сватали к Тривене, был хорошим человеком, и достойным воином. Он проявил себя во время Третьего похода в Хаганские пустоши, и поговаривали, что великий князь Гордомира собирался сделать его сотником в своей княжеской дружине. Тривена была знакома со Струве с детства, их отцы имели общие дела, и дети крепко сдружились. Но когда Тривена повзрослела, она поняла, что их дружба была предопределена при их рождении. Как только Тривена появилась на свет и издала свой первый крик, удельные князья Боргха и Герота заключили брачное соглашение, по которому их младшие дети по достижению совершеннолетия, должны были пожениться. Тривена была против этого. Во-первых, брак хотели заключить наперекор ее воли, а во-вторых, ей не льстила перспектива стать женой в столь юном возрасте. Брак означал, что ей пришлось бы переехать в дом мужа, где она оказалась бы практически взаперти. Она стала бы заниматься домашним хозяйством, пока муж пропадал на охотах, да в военных походах. Немногими развлечениями были бы приемы других знатных жен, которые быстро полнели и дряхлели от скучной, семейной жизни. А Тривене хотелось ощутить азарт погони за хищником по глухим гордомирским лесам во время охоты! Она мечтала отправиться в дальний поход в Хаганские пустоши, где каждый день ей пришлось бы рисковать жизнью, добывая себе славу и уважение! Все это было доступно годромиркам-простолюдинкам, которых с детства обучали военному ремеслу наравне с мужчинами, но никак не девушкам из знатных семей. Тривену не устраивал такой расклад: вместо того, чтобы учиться готовить изысканные блюда, шить, и изучать науки, она тайно от отца упражнялась со всем, что могло колоть, резать или стрелять.

Отец был добр с Тривеной, но всю жизнь мучился от ее независимого, горячего, зачастую вспыльчивого характера. В чем-то отец с дочкой были похожи, они оба были непреклонны. Поэтому Тривена покинула дома отца, наплевав на угрозы, что отец бросил ей в след. Отец обещал лишить ее наследства, отречься от нее и забыть, но даже это не остановило девушку. Вместе с верными ратниками, которые составляли ее личную охрану, она отправилась в Асдалию.

Великий князь Ольберг радушно принял Тривену, предложив ей место за княжеским столом. Но главное, она почувствовала себя свободной. Не было запретов, и глупых, устаревших традиций. В Асдалии никто не рассказывал ей, как она должна жить, и не указывал, что она должна была делать.

Асдалия и Гордомир сильно отличались друг от друга. Асдалия было легким, беззаботным и красивым княжеством, а Гордомир был суровым, жестким краем, где красоте предпочитали практичность. Жители Асдалии были улыбчивыми, веселыми людьми, которые часто шутили и смеялись, и выглядели счастливо, гордомирцы были хмуры, немногословны, суровы, и зачастую замкнуты. В Асдалии можно было мечтать, фантазировать, грезить, в Гордомире заставляли соблюдать дисциплину, и учили подчиняться. В Небесной Заре, столице Асдалии, были широкие улицы, наводненные статуями, садами и фонтанами. Строения были изящны, отличались друг от друга, и были выполнены в различном архитектурном стиле. На просторных площадях располагались величественный храмы, посвященные Светлобогу, и роскошные дворцы князей, бояр и воевод. В Стальном Кулаке, столице Гордомира, все здания походили на строй солдат – были однообразны и угрюмы, и подчинялись строгой геометрии, выстраиваясь вдоль улиц ровными, одинаковыми рядами. Все площади были пусты, и использовались исключительно для тренировок ратников или общих собраний. Во всем Стальном Кулаке была лишь одна статуя, посвященная Светлобогу. Несмотря на всю строгость и скупость, Тривена смогла со временем полюбить Стальной Кулак, когда девочкой посещала столицу вместе с отцом. Но когда она увидела Небесную Зарю, то влюбилась в нее с первого взгляда.

Рассуждая о прошлом и представляя будущее, Тривена заметила всадника, который пробрался сквозь массу ратников, и, пустив коня рысью, начал взбираться по холму, приближаясь к ней. Несколько гордомирцев, которые сидели позади девушки у костра, прервали разговор, поднялись со своих мест и подошли ближе к Тривене. Она слышала, как забряцали их кольчуги и зазвенели мечи, вытаскиваемые из ножен. Жестом она показала им, что все хорошо, и не стоит тревожиться.

Каждого гордомирца с детства учат, что асдалийцы их самые заклятые враги. Тривена представляла, как тяжело было ее ратникам находится в стане войска князя Асдалии. Она видела, как часто были напряжены их лица, а их взгляды постоянно выискивали опасность. Но ни один из них не высказал Тривене своего недовольства, они беспрекословно подчинялись ее приказам. Девушка была безгранично благодарна ратникам за выдержку и терпение, которые они проявляли.

Всадник держал в левой руке копье, к концу которого крепился треугольный штандарт с изображением медведя. По зелёному плащу Тривена поняла, что всадник принадлежал к младшей дружине великого князя. Скорее всего всадник был гриднем. С ног до головы он был закован в доспехи, лицо скрывал шишковидный шлем с забралом.

Поравнявшись с девушкой, всадник осадил коня, и ловко, несмотря на громоздкие доспехи, спрыгнул на землю. Сняв шлем, он склонился перед Тривеной на одной колено. У него были длинные тёмные вьющиеся волосы. Это было немного чуждо гордомирцам, так как гордомирские мужчины предпочитали стричься либо налысо, либо очень коротко. Гордомирцам разрешалось опускать только длинные бороды.

Взглянув в лицо всадника, Тривена заметила, что он был совсем юным, безусым мальчишкой. Она не могла представить, как в столь юном возрасте он мог стать телохранителем великого князя? Но асдалийское и гордомирские войско набиралось по разному принципу. Девушка слышала, что в младшей дружине великого князя Асдалии служили знатные бояре и часто это право передавалось по наследству, от отца к сыну. В Гордомире дружинник должен был в бою заслужить право сидеть за княжеским столом.

— Сударыня, — любезно и немного напыщенно произнес всадник. Тривена едва сдержалась, чтобы недовольно не скривить губы, так как ненавидела, когда воины обращались к ней подобным образом. Она любила, когда мужчины говорили с ней как с равной, как с воином, а не как со знатной девушкой. Она как можно дружелюбнее улыбнулась в ответ и кивнул головой в знак приветствия. Дружинник поднялся на ноги и продолжил. — Великий князь Ольберг просит вас незамедлительно прибыть в шатер Советов, — и секунду помедлив добавил, — он приносит извинения за такую срочность, но дело очень важное.

Юноша замер, переминаясь с ноги на ногу. Тривена вовремя спохватилась. Иногда асдалийцы казались чересчур вежливыми и тактичными.

— Я с радостью принимаю предложение великого князя, — ответила она, чуть склонив голову.

Всадник еще раз поклонился, вскочил на коня, и поскакал назад. Тривена хмурила брови, провожая всадника взглядом. Никогда великий князь Ольберг не посвящал ее в свои военные дела, и тем более не приглашал в шатер Советов, где князья и воеводы проводили важные совещания. Насколько она знала, ни одна девушка еще не переступала порог этого шатра.

«Тем быстрее мне надо отправляться», — подумала она.

— Илар, — громко позвала Тривена, и через мгновение перед ней вырос высокий лысый мужчина с острой, аккуратно стриженой иссиня-черной бородой. На нем была кольчужная рубашка обычного ратника и светлые, легкие брюки, заправленные в высокие, красные сапоги. — Ты отправишься со мной к великому князю. Только ты один, никто больше. И оставь оружие, — Илар хотел было что-то сказать, но Тривена остановила его. — Илар, мы среди друзей, а не врагов.

Илар молча кивнул, но Тривена уловила недовольство в его глазах. Она должна была научить своих ратников, что в лагере асдалийцев им нечего было бояться.

В Шатре Советов было шумно и многолюдно. У войска, что собиралось на Летнем поле, было много командиров. Князья и воеводы сгрудились вокруг длинного стола, который пересекал практически весь шатер. Командиры что-то живо обсуждали, активно жестикулируя руками, стараясь перекричать, и переспорить друг друга. Стоял невообразимый гам от множества голосов. В шатре было жарко и пахло потом, едой и кислым пивом.

Когда внутрь в боевом облачении вошла Тривена, голоса стали затихать, и мужчин начали оборачиваться в ее сторону. Наконец, все смолкли и наступила тишина. Тривена чувствовала на себе взгляды: недоуменные, любопытные, удивлённые, возмущенные. Ей стало неуютно от столь пристального внимания. Тривена пожалела, что Илар остался снаружи, и не мог ее поддержать. Но она старалась держаться стойко, держа голову прямо и выдерживала назойливые взгляды.

Из-за стола вышел высокий мужчина, с волевым подбородком, и твердым взглядом. Он подошел к ней и тепло улыбнулся.

— Я очень рад, что вы приняли мое предложение, Тривена, — приятным баритоном произнес он, склонив перед ней голову.

— Для меня большая честь присутствовать здесь и быть вам полезной. Вы предоставили мне крышу над головой, и меньшее, что я могу сделать, это откликнуться на ваш призыв, — Тривена улыбнулась ответ. Она едва удержалась, чтобы стыдливо не опустить глаза в пол. Ей казалось, что щеки ее вспыхнули, а в глазах читались все чувства. Великий князь было очень красивым мужчиной. Он был высоким и стройным. Она слышала, что у Ольберга был острый ум, и в манерах он был изящен. Великий князь был благороден и добр. Тривена осознавала, что Ольберг начинал ей нравиться все больше, с каждой их новой встречей, даже несмотря на то, что он был старше ее на двадцать лет, и его золотистого цвета волосы начала изрядно проедать седина. На нем были позолоченные доспехи, в которых великий князь выглядел очень мужественно. Девушка ощутила, как ее сердце начало биться сильнее. Она молила, чтобы ее голос не дрогнул, когда ей снова придется заговорить.

«Не для этого ты покинула родной дом, — старалась отдернуть она себя, сжимая губы, — чтобы влюбиться и стать той, кем ты не хотела стать».

— Даже за короткой стрижкой нельзя спрятать милого личика. На военном совете девка!

Тривена прожгла гневным взглядом маленького толстого лысеющего мужчину, что стоял у стола и качал головой, недовольно глядя на нее. Именно он бросил в ее сторону неприятные слова.

— Мой дорогой Крисп, — спокойно произнес Ольберг, не поворачиваясь к толстяку. Он продолжал внимательно смотреть на Тривену. — Эта, как вы выразились, девка стоит не менее десяти хоратийских наемников, многие из которых еще вчера держали плуг. Гордомирские девушки умеют держать меч ничуть не хуже мужчин.

Среди собравшихся прокатился легкий смешок.

— Это не касается знатных дам, — не унимался Крисп. — Удел дочерей гордомирских князей вязать. Спицы и нитки, вот их оружие!

Кто-то громко рассмеялся.

— Хм, — пронзительные, голубые глаза, казалось, видели Тривену на сквозь. А милая улыбка не сходила с губ великого князя. — Я кое-что знаю про Тривену. Вы позволите?

Он изогнул бровь, ожидая согласия годромирки. Тривена в ответ смогла только кивнуть.

— Я много наслышан про Тривену. Она упражнялась с оружием с самого детства, о чем нем знал ее отец. Именно поэтому она оказалась здесь, так как Радомысл видел в ней удачную брачную партию, а не воина. Я слышал, что Тривена умеет держать меч не хуже, чем любой мужчина-гордомирец. Увидеть девушку-гордомирку в рядах врага к большой беде. Они неистовы, как львицы, и беспощадны, как хаганские волчицы. Поэтому, мой Крисп, — теперь Ольберг посмотрел на толстяка. Великий князь посерьёзнел, его голос стал тверже, — на твоем месте, я более любезно бы обращался с нашей гостьей, и тогда сударыня может быть простит тебе твою дерзость.

Смех становился громче, но теперь смеялись над Криспом.

— Как прикажет великий князь, — недовольно произнес толстяк. Потом он перевел взгляд на Тривену и состряпал самую неестественную улыбку, на которую был способен. — Прошу простить меня, сударыня, за эти грубые слова. На такой жаре пиво сильно ударило мне в голову.

Он слегка поклонился ей. Впрочем, поклон был небрежным, и неестественно-почтительным. Тривена кивнула ему в ответ. Но он назвал ее девкой! Она решила его немного проучить.

— В моих родных краях пиво пьют только в трех случаях: когда кто-то умирает, кто-то рождается, или когда человек чего-то сильно боится. Как вижу, — она огляделась, — среди нас нет мертвецов. Также, я не слышу, чтобы где-то кричали новорождённые дети.

Разразилась новая волна смеха. Крисп вжал голову в плечи, став еще меньше, и больше не произнес ни слова.

Тривена, — великий князь стал задумчив и хмур, — вы сказали, что я дал вам крышу над головой и меньшее, что вы могли бы сделать, это прийти сюда.

— Именно так, великий князь, — согласно кивнула Тривена.

— Но я вынужден буду просить вас о большем, - он рукой пригласил Тривену подойти к столу.

Несколько воинов, по виду фрагийцев, немного подвинулись в стороны, гремя оружием и доспехами, пропуская великого князя и Тривену. Девушка заметила, как мужчины внимательно смотрели на нее. Назойливые, непристойные взгляды преследовали ее все жизнь. Она была высокой, стройной, красивой девушкой, с приятными чертами лица. Разве что стричься она предпочитала коротко. Но многие говорили, что короткие волосы подчеркивали ее красоту.

— Нам поступили не самые радужные донесения, — начал Ольберг, обращаясь к Тривене. На столе лежала карта Верхнего мира, на которую он положил свою ладонь. — Гордомирцы и кочевники хаганских пустошей собирают войско, их рати двигаются к нашим границам. Марийцы, союзники Гордомира, — он провел ладонью по карте в сторону Марийского княжества, — созывают орду. По донесениям наших лазутчиков орда вскоре двинется в сторону Асдалии. Нам будет грозить опасность вдоль наших северных и западных границ.

У Тривены кольнуло в груди. Она вздрогнула, но надеялась, что этого никто не заметил. Девушка не могла представить даже в самом страшном сне, что ей придётся скрестить мечи с гордомирцами, что они станут ее врагами на поле боя. Но, судя по всему, все складывалось именно так. Но об этом она должна была думать раньше, когда тайно пересекала границу Гордомира и Асдалии. Тривена попыталась отринуть мрачные мысли.

— Наши союзники, фрагийцы, заняты внутренними делами. Фрагийское княжество сотрясают смуты, и мятежи, они не смогут прислать войско, — Ольберг посмотрел на смуглого, толстогубого мужчину в длинном пестром халате, что стоял напротив. — Иерахаим, не обижайся, но там сам знаешь, как обстоят дела. Мы не можем рассчитывать на великого князя Абностора.

Иерахаим согласно кивнул в ответ, немного прикрыв глаза.

— Поэтому, — Ольберг обратился к Тривене, — вам надо будет отправиться в Легирию.

Воеводы и князья начали негодовать, услышав эту новость. Несколько дружинников, вытаращив глаза, тыкали пальцами себя в грудь, и просили великого князя послать их вместо Тривены. Ольберг выдержал паузу и спокойно продолжил:

— Вам надо будет заручиться поддержкой великого князя Велхемаса. Из Легирии к нам пришли немногочисленные рати удельного княжества Аривии, и легирийские наемники, число которых невелико. Удельный князь Аривии Альнос, и наемники не могут представлять интересы великого князя Велхемаса. Мы посылали в Душистый Сад сов и голубей, но наши призывы о помощи пока остались без ответа. Легирия всегда была нашим надежным торговым партнером, и верным другом. Мы должны удостовериться, что легирийцы выступят на нашей стороне. Я рассчитываю, что великий князь Велхемас соберет свои рати, и выдвинется к границам Марийского княжества, о чем я просил его в письмах. Этот маневр должен будет оттянуть силы орды от нашей границы, и мы избежим войны на два фронта. Тривена, вы должны отправиться к Велхемасу, и просить его о помощи от моего имени.

Когда Ольберг произнес последнюю фразу, шатер взорвался. Толкаясь, воины пытались перекричать друг друга. Некоторые откровенно враждебно смотрели на Тривену, бросая в ее сторону гневные, оскорбительные слова. Тривена сжалась, ощущая как это все масса мужчин в миг стала ненавидеть ее, и испуганно посмотрела на великого князя. Ей льстило, что Ольберг выбрал ее для такой важной миссии, но она боялась, что живой не сможет выйти из этого шатра.

Ольберг сдержанно смотрел на все происходящее перед ним. Но Тривена чувствовала, как внутренне великий князь стал напряжен. Он переводил взгляд с одного лица на другое. Девушка слышала, как Ольберг тяжело вздохнул. Он подождал, пока поток проклятий начал иссекать, и ударил кулаком по столу, после чего разом стихли все голоса.

— Братья, — голос Ольберга был как некогда холоден и тверд. — Мне очень стыдно смотреть на вас. Многие из вас присягнули мне на верность, другие взяли мое золото, поклявшись свято блюсти законы наемничества. Мы должны были стать одним целым! Я рассчитывал, что вы не будете сомневаться в моих приказах, — воины начали смущенно опускать глаза. — Великие князья Равнин должны были сплотиться перед лицом общей опасности, но, к сожалению, не всего этого хотят. Лед рушится, — сухо сообщил он, и повисла такая тишина, что можно было услышать биение собственного сердца. — Мы должны помочь ледяному миру. Мы выдвинемся к берегу Моря Льда, и встанем у Кровавых ворот. Чтобы бы не задумали гордомирцы, мы будет охранять вход в Подледье. Мы должны дать подледцами время, чтобы они справились с угрозой, которая нависла над ними. Мы будем защищать Подледье от тех, кто хочет нарушить священный договор, но должны быть готовы, что если лед рухнет, то нашими противниками станут не только люди.

— Огненные змеи, это всего лишь глупые легенды, — бросил кто-то с дальнего конца стола.

— В детстве мне, как и вам, рассказывали сказки про камнекожих. А теперь окоченелые утверждают, что они видели их сквозь лед. Камнекожие еще недавно были глупыми легендами, — спокойно парировал князь.

Ольберг на несколько секунд закрыл глаза. Было видно, как ему сложно давался этот разговор. Жизни всех этих людей, а возможно и существование всего мира зависело от его решений.

— Я хочу верить, что истории об огненных змеях – это вымысел... И я очень надеюсь, что те, кто хочет нарушить древний священный договор, одумаются, и нам не придется проливать кровь. Но до мне доходят слухи, что великий князь Гордомира Будимир хочет воспользоваться тем, что подледцы ослаблены, и заняты своими проблемами. Ледяной мир сейчас не может дать достойный отпор. Будимир хочет править Подледьем, в каком бы состоянии он ему не достался. Ужаснее всего, что гордомирцы находят союзников не только наверху, но и подо льдом.

— Подледцы действительно начали зазнаваться, может быть, стоит их немного проучить.

Бросившего это фразу юношу в доспехах с гербом на груди вечноцветущего зеленого дерева, великий князь прожег взглядом, и другие воины вытолкнули юношу из-за стола.

— Я не нарушу клятву моих предков, честь для меня дороже чужого куска земли. Напомню, что девиз Асдалии гласит, что честь выше власти, — Ольберг едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. Его взгляд стал жестким. Каждый, кто пересекался с ним взглядом, опускал глаза, не в силах его выдержать. — Наши предки умирали, чтобы установился мир, и я не хочу развязывать новую войну. Кто будет сражаться против камнекожих и огненных змей, если мы перебьем друг друга?

Великий князь обводил всех властным взглядом, но никто не осмелился посмотреть на него, и что-то сказать. Немного успокоившись, Ольберг продолжил:

— Мне нужны все, кто сейчас стоит передо мной. Важен каждый меч. Только объединившись, мы сможем остановить гордомирцев, если они захотят воплотить в жизнь свои гнусные планы. Помните, я доверяю каждому из вас, и каждому отведена особая роль в моем войске. Вместе, мы часть одного большого, единого механизма. Я не могу лишиться никого из вас, иначе весь механизм рухнет. Я доверяю и вам, Тривена, — мягко, слегка улыбнувшись, он обратился к девушке. — Вы моя гостья, и я не могу позволить вам сражаться в рядах моего войска, но я хочу вас попросить выполнить мою маленькую, но очень важную просьбу.

— Все, что пожелаете, — тихо, без капли сомнения, ответила Тривена.

— Но она гордомирка! — возмутился кто-то. — Как мы можем доверять ей, если собираемся воевать против Гордомира?

— Она гордомирка, — лукаво улыбнулся князь. Он продолжал смотреть на Тривену, а девушка не могла отвести взгляда от его ясных глаз. — Тривена, помните день нашей первой встречи, когда я принял вас в своем дворце, и позволил вам остаться? Помните, как вы дали клятву, что будете всегда мне верны?

— Конечно помню, — коротко отвечала девушка.

Ее небольшой отряд вступил в Небесную Зарю. Было необычно, что ворота столицы были открыты и никто их не охранял, Ворота Стального Кулака почти всегда были наглухо закрыты, и нужно было добиться разрешения, что попасть внутрь. Тривена и ее ратники, как дикие звери озирались по сторонам. Любому гордомирцу с детства внушают, что асдалийцы кровожадны, и они непристойно себя ведут. Ей говорили, что асдалийцы ходят голыми, совокупляясь друг с другом прямо на улицах, а некоторых несчастных сжигали на кострах, поедая потом человеческое, жареное мясо. Но ничего такого она не увидела в Небесной Заре. Улицы были чисты, жители были хорошо одеты, и мило улыбались, завидев их отряд. Ее сильно удивило, что асдалийцы не боялись отряда вооруженных гордомирцев. Ольберг тепло приняли Тривену в своем дворце. Ее ратников разместили в гриднице, а Тривене великий князь устроил экскурсию по сдворцу. Он взял ее за руку, и они неспешно шли из одних палат в другие. Он ей живо что-то рассказывал, а она не слышала ничего, разглядывая его мужественное, открытое лицо. Она помнила только прикосновения его рук. Ладонь его не была груба, как ладонь воина, на ней не было шрамов, которыми обычно хвастались гордомирцы между собой, но это была крепкая ладонь мужчины. Она помнила тепло его кожи. Тривена хорошо запомнила тот день, как и любой другой день, когда ей удавалось увидеть великого князя.

— Если гордомирец дает клятву великому князю, — заявил Ольберг, — то он верен ей до самой смерти. Для гордомирца нет большего позора, чем предать данную клятву. Помните, что девиз Гордомира гласит: клятва крепче железа.

— А Будимир? — произнес бородатый, крупный мужчина. Судя по фибуле, которым был закреплен его красный плащ на груди, он был сотником или тысяцким. — Если для гордомирца так важна клятва, то почему он готов нарушить клятву предков?

— Формально Будимир не давал клятву предков, — отвечал Ольберг. — Мой отец не мог присутствовать на коронации Будимира, поэтому он отправил меня. Я был еще ребенком, но хорошо запомнил тот момент. Будимир клялся в верности Гордомиру, своему народу, Светлобогу… Но он не поклялся соблюдать договор заключённый с подледцами. Думаю, он сознательно не сделал этого. Поэтому я повторю, гордомирцы не нарушают данную клятву, поэтому у меня причин сомневаться в Тривене.

— Верно, княже, — согласно крикнул кто-то, другие закивали головами.

— Мы тоже доверяем ей, если ей доверяет великий князь, — громко произнёс другой голос.

Ольберг довольно улыбнулся.

— Тривена, я должен предупредить, что вас ждет непростой, и очень опасный путь. Вам надо будет преодолеть враждебные земли Марийского княжества, где каждый захочет вас убить, если узнает с какой целью вы идете в Легирию. Марийское княжество кишит разного рода разбойниками. Также не стоит забывать, что земли марийцев граничат с землями ненавистного Азарда. Я не склонен верить всякого рода слухам, но мне сообщали, что не все волхвы были повержены. В безлюдных землях Азарда можно наткнуться на них. Поэтому я бы не советовал вам идти через Азард.

Тривена постаралась не выдавать страх, который сковал ее, когда было произнесено название уничтоженного княжества. Страшнее сказок о камнекожих, были только легенды о волхвах.

Ольберг сделал едва заметный шаг навстречу Тривене, их взгляды встретились.

— Поэтому, — тщательно подбирая каждое слово, продолжал великий князь, — я прошу вас хорошенько подумать перед тем, как вы дадите окончательный ответ. Я приму любое ваше решение, и не хочу вас ни к чему принуждать.

Как она могла ему отказать! Глядя в его глаза, она понимала, что не может оторвать взгляда от великого князя! Она была готова пойти ради него на всего! От внезапного осознания этого факта она почувствовала на душе легкую, горькую обиду. Она убегала из родного дома, чтобы стать независимой, но в итоге чувства брали верх над ее разумом.

— Да, я согласна, — не раздумывая, ответила Тривена.

Князь посмотрел на нее как-то по-другому. В его глаза она увидела благодарность? Нет, это было что-то другое. То, отчего она смущенно опустила взгляд, сразу ругая себя за проявление слабости.

— Я благодарен вам, Тривена. Вы храбрая девушка, как и любой гордомирец, — тихо произнес он, и взял в свои ладони ее, отчего девушка от волнения задержала дыхание. Он наклонился чуть ниже, и прошептал ей на ухо, —я очень буду ждать вашего возращения.

Тривена недоуменно смотрела на него. Чтобы это значило? Великий князь Ольберг, известный свои непостоянством, что-то почувствовал в Тривене? Ольберг никогда не брал прилюдно за руку девушку, как сделал это сейчас, с Тривеной. Это заметили многие его подчиненные. На их лицах появились довольные улыбки.

Великому князю было сорок лет, но он не был женат. У него были легкие интрижки со знатными дамами, но они ему быстро надоедали. Его близкие и приближенные побаивались, что никогда не дождутся наследников великого князя. Это могло привести к печальным последствиям в будущем, когда Ольберг умрет. Асдалию могли начать раздирать смуты, как произошло в Гордомире, в Суровый год. Великий князь Гордомира не оставил после себя наследников, и многие удельные князья и некогда преданные трону воеводы пожелали захватить власть в великом княжестве.

«Нет, — пыталась успокоить себя Тривена, но сердце ее бешено колотилось. — Это все мои глупые фантазии».

Ей хотелось, как можно быстрее выполнить задание, что поручил Ольберг, чтобы поскорее вновь увидеть его! Она хотела ловить на себе его взгляд! Вот такой, каким он смотрел на нее буквально минуту назад!

— Крисп, — Ольберг убрал ладони с рук Тривены, и повернулся к толстяку. Крисп выпрямился, когда его позвал князь, и приготовился внимательно слушать. — Ты мой верный воевода наемников. Всем известно, что многие наемники побывали во всех уголках Известного мира.

— Истинно так, княже, — согласился Крисп, и, улыбнувшись, добавил. — Я знаю мужей, которые спускались в Сумрачные земли, и возвращались оттуда с полными карманами золота. Ходят слухи, что кто-то из них прихватил с того света себе наложниц.

Послышались смешки.

— Нам нужен наемник, — прищурил глаза Ольберг, рассуждая в слух. — Он должен быть умелым воином, опытным следопытом. Нам нужен человек, который хорошо знает Марийское княжество, и не раз пересекал его. Нам нужен тот, кто умеет действовать скрытно, и кто сможет провести Тривену незаметно, прямо под носом у орды. Черт! — Ольберг хлопнул ладонью по столу. — Он должен незаметно пройти даже через земли Азарда, если это потребуется! У тебя есть такой человек?

Лицо Криспа стало серьезным, он крепко задумался, почесывая круглый подбородок. Потом его взгляд прояснился, и он медленно кивнул:

— Да, у меня есть такой человек. Он был везде, где светит солнце, и дует ветер, — толстяк широко улыбнулся. — Иногда мне кажется, что он действительно посещал Сумрачные земли. Он не молод, несколько лет назад он оставил службу, и поселился в Хоратии, но лучшего наемника для этой цели нам не найти!

— Как его зовут? — поинтересовался Ольебрг.

— Его зовут Эрл.