Действующие лица
Вилли и Билли – братья крестьяне, живущие в частном деревенском доме.
Доктор Пивз – сельский врач.
Гольц – старый полковник в отставке.
Действие первое
Частный деревенский дом, в саду сидят два брата крестьянина. Выходной день, братья сидят в креслах, перед ними сад с цветами, деревья, живая изгородь, газон, металлический забор с калиткой.
Вилли. Смотрю я значит на эту живую изгородь с цветами... И думаю про себя, братец... Зеленые листья, белые розы... А с хрена они белые? Кто их белил?
Билли. А с чего листья зеленые? Ты их зеленил?
Вилли. Я нет.
Билли. И я нет.
Вилли. Я вот всматриваюсь в эту зелень и не понимаю с какого лешего мы тут ее поставили. Зеленые листья зеленятся своими желтыми прожилками, а дерево за ними коричневой корой. Вот мошка пролетела. А мясо у нее красное, как у бычка или мясо мух – это совсем иное?
Билли. По чем мне знать? Я мух не ел.
Вилли. А тут ты ошибаешься. Все мы ели мух. Хотя б случайно. И пауков, и червей. То во сне, то в салате попадется. А грибы, когда идешь в лес собирать... сколько там этих гадов внутри живет. И ведь никогда не знаешь — это просто червяк или личинка той самой мухи. Хрен их разберешь кто там кто.
Билли. И то верно.
Вилли. А еще эти комары. Поставишь воду из колодца отстаиваться, а там эти их червячки. И жрешь мясо, пока пьешь воду.
Билли. Так-то оно полезно выходит.
Вилли. А то. Бесплатное мясо. Еще бы не полезно. Да городские брезгуют.
Билли. Городские глупые, ничего не смыслят.
Вилли. Это верно, это верно. У нас в деревне все по-настоящему. Вот тебе мясо, вот тебе вода. А вот молоко. Это вода из мяса, вроде того выходит.
Билли. Выходит, что так.
Вилли. А розы то белые-белые, как молоко. Может и розы из мяса вышли?
Билли. Скажешь тоже! Как розы да из мяса?
Вилли. А черт его разберет! В молоке доктор говорит кальция много, костям полезно. А кости то ты видал когда-то?
Билли. Как не видать? Видал. Когда тушку разделываю, да ем ее потом жареной. Конечно, видал.
Вилли. А какого цвета кости?
Билли. Ну, ясное дело, белого.
Вилли. То-то и оно! И зубы тоже. Значит кальций он белый. А все, что белое – то кальций.
Билли. Эка ты загнул! Выходит, что и мы тоже из кальция, а африканцы эти без него что ли ходят?
Вилли. А может и так.
Билли. А чего они тогда бегают так быстро? Куда уж их костям без кальция так бежать?
Вилли. Загадка. Может привыкли бегать. За ними же раньше с ружьями охотились в белых накидках. Американцы эти белые, такие же как мы.
Билли. Думается мне, что плохо они от этих твоих американцев то убегали, раз у них ничего из кальция нет, а американцы и сами белые, да еще и накидки белые себе надевали.
Вилли. И колпаки – все белое. Это чтобы бежать быстрее.
Билли. Мудрёно.
Вилли. А то. Они там и не такое еще придумают.
Билли. Ох уж эти американцы.
Вилли. Ох уж, ох уж. А все же розы то тоже белые...
Билли. Тогда в них много кальция.
Вилли. И питаться ими полезно, как молоком.
Билли. А чего тогда их кошки не едят?
Вилли. А может и едят, просто мы не видим.
Билли. Давай проверим? Кис-кис-кис.
Билли находит кошку в кустах и несет ее к розе.
Билли. Не ест!
Кошка вырывается, дрыгая задними лапами.
Вилли. А ты сунь ей в рот лепесток!
Билли сует, кошка выплевывает и убегает. Билли начинает есть розу сам.
Билли. Тьфу ты, она же искусственная. Вот и не ест!
Вилли. Знамо дело, искусственная. Сами же вешали. А все же белая, значит кальция в ней много.
Билли. По науке выходит, что так. А все же кошки с наукой не знакомы, не то, что мы. Мы с тобой люди ученые. А кошки то глупые. Не любят они ненатуральное.
Вилли. И то верно. Глупые кошки! С чего бы им в науках разбираться, да в кальциях всяких. Человек – вот мозг и двигатель прогресса!
Билли. Верно. Мы люди, а значит мы выше всех, умнее всех. А животные – это только мясо.
Вилли. Верно. Но и мы ведь мясо.
Билли. Еще чего! Где ты видел, чтобы человека кто-то ел?
Вилли. А волки в лесу? А людоеды в Африке?
Билли. Волки только с голодухи человека едят, а так им кур, да коз подавай. А людоеды в Африке черные, они там без кальция наверное совсем с ума посходили. Не говори мне про голод. Голод все меняет. Это ненастоящее. Да еще жрать хотеться начинает от таких разговоров.
Вилли. Ты же только что съел розу.
Билли. Искусственную.
Вилли. Какая разница? Кладезь кальция.
Билли. И то верно, уже чувствую, как наполняюсь костями и зубами. И волосы на лобке растут.
Вилли. А все же человек, верно, не мясо. Мясо мы едим каждый день. На то оно и мясо. А человека никто без голодухи не съест.
Билли. Значит и мухи не мясо. Их тоже никто специально не ест.
Вилли. И да, и нет, братец. Пауки, лягушки – многие едят мух. А человека комары, да блохи заедают.
Билли. Так они у нас кровь пьют, а не мясо наше едят.
Вилли. И то правда. Да и пауки у мух кровь пьют. А может и лягушек в мухах кровь привлекает, а совсем не мясо. Почем нам знать?
Билли. В университетах не обучались, знамо дело.
Вилли. Да кто и обучался – те ничего не знают. Не умнее они нас, только притворяются. Им это невдомек, а мы вот с тобой взяли, да установили, что человек – это не мясо. А животные – мясо. Кроме мух. А кровь человека – вот это мясо! Как и у мух! Тут мы с ними похожи.
Билли. Получается, что мухи – наши ближайшие родственники, мы такие же как они?
Вилли. Все возможно! Может мы и произошли от мух, кто его теперь разберет? На говно наш народ падок не меньше, да и вареньем мы не брезгуем.
Билли. Уж скорее от мух, чем от кошек!
Вилли. Это точно! Кошка вот варенье не ест, а муха ест. И с вином та же история. Да еще эти розы... Ты вот розу искусственную съел. Кто ты после этого?
Билли. Розоед?
Вилли. Человек! Человек ты и дурак, а никакой не розоед. А кошка она кто?
Билли. Не человек и не дурак?
Вилли. Верно! Она не человек и не дурак, а значит у нас с ней ничего общего.
Билли. Мудрёно ты говоришь, но вроде как разумно все звучит.
Вилли. А то, еще бы не разумно. Человек, он мозгом обладает! У кого еще мозг есть я тебя спрашиваю? Ни у кого!
Билли. Не знаю, братец. Бывает кость куриную обглодаю, сломаю ее пополам, а там мозг... Вот тебе и у куриц, выходит, он есть.
Вилли. Нет у них мозга!
Билли. А что же я тогда из костей высасываю?
Вилли. А черт тебя знает, что ты там высасываешь! Дел у меня что ли нет, еще и за тобой следить, что ты там и у кого высосал! Но то, что у куриц нет мозга – я знаю наверняка! Был бы у них мозг, клевали ли бы они тогда дерьмо?
Билли. А у мух мозг есть?
Вилли. Говорю ж тебе, дурак. Ни у кого нет, кроме человека.
Билли. Потому что мухи тоже на дерьмо садятся?
Вилли. В том числе.
Билли. Но ты сам только что говорил, что мы от них произошли, с ними похожи, и варенье любим, и на говно падки.
Вилли. Странный ты человек, братец. Ну и что с того? А глаза у нас два, а лап у нас всего четыре, это ничего? Ну похожи, ну падки. Но физиология то все же другая!
Билли. А все же, не уверен, что мозг у нас есть, раз у них его нет.
Вилли. Ну у тебя может и нет! Да и у многих других, кто падок на говно, да вареньем балуется неумеренно. А у меня он есть, я точно знаю.
Билли. Ты умен, брат, не спорю. Наверное, точно что-то знать – признак великого ума.
Вилли. А как иначе? Глупый сомневается всегда и во всем, потому что не хватает ему мозгов твердо понять и знать что-то в мире. А умный человек всегда знает, что то, что у него в голове – то может быть только так и никак иначе.
Билли. Завидую я тебе. Такая голова!
Вилли. Не завидуй, лучше посмотри вперед. Вон какое дерево большое у нас выросло. А помнишь какое оно маленькое было, когда и мы были детьми?
Билли. Помню, братец, помню. Только в толк не возьму, то ли мы выросли и оно нам больше теперь кажется, то ли оно выросло вместе с нами.
Вилли. Люблю я тебя, брат, но такой ты дурак! Оно нам наоборот больше бы казалось, потому что мы были мелкие. А сейчас казалось бы как раз меньше! А раз кажется нам больше, то значит и выросло оно вместе с нами.
Билли. Не могу в толк взять, если выросло оно вместе с нами, то почему оно тогда больше, а не такое же? А может это мы уменьшились?
Вилли. Куда уж нам уменьшиться? Всем известно, что дети меньше, чем взрослые. А оно просто росло быстрее.
Билли. Получается, оно взрослее нас, раз выросло быстрее?
Вилли. Получается, так.
Билли. Значит и умрет оно быстрее, как животные, которые растут быстрее людей, но быстрее и умирают?
Вилли. Тут навряд ли. Деревья по много столетий растут.
Билли. Ничего не понимаю. Выросло быстрее, а умрет позже нас?
Вилли. Ты в голову не бери, тебе до наук то далеко, не то, что мне. Но, так и быть, растолкую. Смотри сам. Дерево – оно растет быстрее нас, как животное. Так?
Билли. Так.
Вилли. А умирает позже нас, как мы позже животных, так?
Билли. Ну так.
Вилли. Получается, что дерево – среднее между нами и животными. Берет лучшее от нас и лучшее от них. Так?
Билли. Допустим, так. Тогда получается, что оно лучше нас?
Вилли. Скажешь тоже! Лучше нас! Мы этих деревьев сколько срубаем?
Билли. Зиму всю печь топить, да на мебель, на бумагу...
Вилли. Выходит, что много?
Билли. Ну, много...
Вилли. А значит половина деревьев умирает раньше нас. Тогда и живут они меньше, чем мы. Прямо как животные.
Билли. Так в этом только мы и виноваты.
Вилли. Еще чего! Виноваты! Они же без мозгов. Прямо как ты и животные! В чем тут вина? Только голая статистика, как ученый человек тебе говорю. У меня голова варит. Если половина их, а то и большая часть, живут меньше нас, прямо как животные, а вырастают быстрее, тоже как животные, то они и есть животные! Ниже нас выходит. И мозгов у них нет.
Билли. Выходит, древесина - то же мясо и срубить дерево – это как убить животное?
Вилли. Ну да, пустяк.
Билли. Тогда у нас и столы, и кровати, и шкафы, и бумага – все из мяса сделано.
Вилли. А то! Еще бы. Человек – это в первую очередь мясник. Мы все растим, всему даем жизнь, мы же и крестьяне с тобой, не только мясники. Сажаем, размножаем. А потом убиваем. Пусть скот и деревья радуются тому, что мы дали им короткую жизнь, без нас у них не было бы ничего. Мы их кормим, поливаем, спариваем. А потом убиваем и из их мяса делаем себе стейк, отбивную, шкаф и кровать. Мы все полезны друг для друга.
Билли. Звучит лучезарно.
Вилли. Ишь ты! Откуда слов таких понабрался?
Билли. Да читал пару книг с твоей полки.
Вилли. Вот и книги эти! На шкуре животного выжгли символы. До чего люди додумались! Бумага – то же мясо. Ведь мозги нужны для такого! Ну кто еще из зверей до такого дошел?
Билли. Никто.
Вилли. То-то и оно!
Билли. А гляди сколько мошкары и жучков возятся в этих листьях! Да еще гусеницы спускаются сверху с крыльца, как по паутине.
Вилли. На то они и гусеницы, а не пауки. Мало надо ума чтобы придумать себе паутину для того, чтобы спуститься тебе на пустую башку. Паук – хищник. Хищники умнее травоядных. Мясо – это белок, он дает энергию мозгу, так я читал. Паутина паука для него и дом, и ловушка для пищи. А не только транспорт, как для гусеницы. Мы тоже хищники.
Билли. Ты же говорил, что мозг есть только у человека.
Вилли. Ну да, ясное дело.
Билли. Тогда откуда он у паука?
Вилли. Тьфу на тебя! Не поймет твоя глупая башка, что такое фигура речи!
Билли. А что это такое?
Вилли. Фигура речи – это когда мы хотим сказать что-то, что не соответствует тому, что мы говорили до этого.
Билли. Мудрёно придумано! Значит можно говорить, что хочешь, а потом просто придумать эту твою «фигуру речи»?
Вилли. По крайней мере, объяснить таким образом несостыковки. Это помогает тому, у кого мыслей больше, чем мозгов в голове.
Билли. А у тебя мало мозгов?
Вилли. Тьфу на тебя еще раз! Мозгов у меня достаточно, побольше, чем у тебя уж точно! Но куда девать тонны мыслей, широту которых не объять никакими черепами?
Билли. Бедный брат! Я и представить себе не мог, что тебе так тяжело приходится!
Вилли. А то! Быть умным в наше время означает вмещать в себя всю мудрость и глупость всего, что происходит вокруг. Даже если это извергают из своих ртов те, кто лишь тешут себя мыслью, что у них имеется мозг. Перепутать мысли с рвотой становится все сложнее и сложнее. Такое уж время!
Действие второе
Два брата и сельский доктор Пивз, присоединившийся к ним в саду.
Пивз. Смотрю я на вас и вижу гиперемию кожи. Не слишком ли много времени вы проводите на солнце?
Вилли. Куда уж меньше? И так всегда в тени посредственностей, которые делают книги, которые вы читаете, из деревьев, которые мы сажаем и рубим.
Билли. Не переживайте, док. Мы просто объелись клубники и обнюхались цветов.
Пивз (показывая на искусственные розы). Вот этих самых цветов?
Билли. Этих самых.
Пивз. Но искусственные растения не вызывают аллергии!
Вилли. Искусство – есть искусство. Порой, оно вызывает самую настоящую аллергию, были бы ценители. Кому судить, что искусственно, а что нет? Каждый выбирает это для себя сам.
Пивз. Но все же! Есть конкретные исследования, говорящие, что ваши пластиковые цветы гипоаллергенны.
Вилли. Если они так искусственны, но почему в них столько кальция?
Пивз. Откуда же в них кальций?
Вилли. Оттуда, что они белые.
Пивз. Не понимаю вас. Однако, думаю, что ваша гиперемия кожи вызвана либо солнцем, либо клубникой.
Билли. У нас нет ни солнца, ни клубники.
Пивз (глядя на палящее солнце в саду). Но вы сами только что сказали, что объелись клубники.
Билли. Какая разница что это? Клубника или древесная кора, если все это мясо?
Вилли. Верно, если мы это едим, то это мясо. Ведь мы плотоядные.
Пивз. Мы всеядны.
Вилли. И мы употребляем кровь в пищу?
Пивз. Ее нет.
Вилли. Значит уже не всеядны. Хотя могли бы. Кровь – это тоже мясо, как мы недавно установили. Просто вам это еще неизвестно. А сок и плоть клубники – тем паче мясо. Просто мы воспринимаем мясом лишь то, что является плотью животных, похожих на нас.
Пивз. Действительно... есть исследования, говорящие о том, что растения издают крик, не слышимый нами, но слышимый многими животными, когда мы их срезаем или топчем...
Вилли. Именно. Мы не считаем их животными и едим без зазрения совести, ведь их форма жизни слишком непохожа на нашу. Так же мы делаем с осьминогами, которые слишком не похожи на нас, но по интеллекту не уступают собаке и даже ближе к шимпанзе.
Пивз. Не хотите ли вы сказать, что нам нужно перестать есть и умереть с голоду?
Билли. Ох, я не вынесу голода. Тогда я съем другого человека... А у него ведь будет мозг, в отличие от меня...
Вилли. Это вернет тебя, братец, к твоим ночным высасываниям костного мозга. Однако, нет, док, я простой деревенский парень и я не считаю, что нам следует умереть с голоду. Наоборот! Нам следует жить так, как следует жить нашему виду, как заповедано нам матерью-природой. И не важно, обезьяна это или клубника – нам нужно есть все, что мы можем переварить.
Пивз. Но не кровь?
Вилли. Почему нет? Если мы начнем есть кровь, то может она нам и понравится. Это лишь сок, но не клубники.
Пивз. На самом деле, это даже полезнее, ибо кровь наполнена железом.
Билли. Вот почему она такая невкусная! Воняет, как серп или молот.
Вилли. Я смотрю, ты, брат, уже пробовал ее на вкус?
Билли. Только для равноправия меньшинств, вроде крови быка, и большинств, вроде сока клубники.
Вилли. Нет такого слова, как «большинств». Впрочем, твое стремление к равноправию похвально и заслуживает одобрения политически мотивированных крестьян, как я.
Билли. Мне больше по вкусу кровь клубники, так как она мне привычнее.
Вилли. Это все от консерватизма, впитанного с молоком матери. Ты к этому более привык. К тому же, те, кому нравится запах серпа и молота – те и кровь пустить всегда рады. Они все красное любят.
Билли. А помнишь, как мать в детстве готовила нам коктейль из клубники, молока и сахара?
Вилли. Как не помнить? Молоко и сахар белые, значит полно кальция. Клубника – это мясо. Шикарный коктейль. Мать знала толк в медицине. А еще там плавали жучки с клубники, тоже мясо. Полный балдеж! А все же, кровь делает нас стальными!
Пивз. Как сколопендр, хрен их раздавишь! И древние делали свои щиты и доспехи из стали. И мазали лицо кровью своих жертв.
Вилли. И ели их сердца и их мозг. При его наличии.
Пивз. Сейчас африканские племена все еще едят сердца и мозги львов и своих врагов, сильных воинов, чтобы впитать их силу в себя.
Вилли. И нам бы следовало. Но мозги нынче в дефиците. Даже среди людей. Особенно, среди сильных.
Пивз. В наше время значение силы изменилось. Теперь сила не в мышцах, а в уме. Поэтому так полезно впитывать в себя плоды ума сильных мира сего. Но делаем мы это через книги, не через мясо.
Вилли. Книги тоже мясо, ведь сделаны из бумаги. Вы слышали про хамелеонов, док?
Пивз. Конечно.
Вилли. Они маскируются под что угодно и это отличная стратегия выживания.
Пивз. Несомненно.
Вилли. Вот и «сильные мира сего» часто пишут свои труды, маскируясь под умных, чтобы их «мясо» купили слабые мира сего. Но это плоды не их, это плоды лишь только древесины.
Билли. Разве древесина – это не мясо?
Вилли. Конечно, мясо.
Билли. Тогда они не так и обманывают своих потребителей.
Вилли. Не так и обманывают, верно. Не будем об этом.
Пивз. Я заметил, что у вас железный фиолетовый забор.
Билли. Именно так.
Пивз. Довольно экстравагантно. Говорят, это цвет шизофреников.
Вилли. Не экстравагантнее других. Через металл хотя бы не пройдут непрошенные гости.
Пивз. А кто же захочет к вам пройти?
Билли. О, бывают всякие. Бездомные, наркоманы... – кто только ни пытается.
Пивз. А чего же им у вас здесь желать? Картошки, да огурцов?
Билли. А почему бы и нет? Огурцы пупырчатые, как и клубника. Порой, не менее сладкие, даже более. Их приятно гладить, когда ты под кайфом. А женщине, да и некоторым мужчинам, они могут доставить даже большее удовольствие.
Вилли. А картошка? Не хлеб ли это вырастающий из земли?
Пивз. Пожалуй, что так. Но на хлеб, по мне, можно положить куда больше всего интересного.
Вилли. Может и так, но откуда оно у бездомных и наркоманов? Картошку можно пожарить, потушить, запечь... и ничего, кроме соли, не потребуется...
Пивз. Хлеб тоже нужно испечь.
Вилли. Тем более картошка – это хлеб, растущий из земли. Пшеницу нужно собрать, перемолоть, смешать с солью, сахаром, дрожжами, замесить – а уже потом класть в печку. Картошка – это готовое тесто. Его можно даже грызть сырым.
Пивз. Не думал об этом так. Если бы готовое тесто для хлеба росло из земли – может я бы и сам его воровал по ночам с крестьянских хозяйств. Врачам, знаете ли, платят не так много... А хороший свежий хлеб – вещь не такая и простая.
Вилли. Вы поняли, док? Мы, крестьяне, сами люди не такие и простые, раз выращиваем это тесто из самой земли, да еще пшеницу, из которой делаем хлеб.
Билли. Брат, но ведь соль, сахар и дрожжи мы покупаем?
Вилли (раздраженно). Да, покупаем. Соль добывают шахтеры, сахар те, кто рубит тростник, дрожжи выращивают вообще хрен знает кто... Но все они едят хлеб, который делаем мы! Я и ты! И без нашей пшеницы грош цена всем их солям, сахарам и дрожжам!
Билли. Выходит, все они работают на нас, чтобы мы их кормили, и они не умерли с голоду?
Вилли. Выходит, что так, братец!
Билли. Но и мы без них не сделали бы хлеба!
Вилли. И мы без них тоже.
Билли. Выходит, что и они не дают умереть нам с голоду?
Вилли. Все в мире взаимосвязано. Без личинки, которую может съесть паук, не вырастет муха. А муха утолит паучье чувство голода куда лучше, чем личинка. Поэтому мы и растим поросят в свиней, а телят в быков. Корова даст молоко, а бык много мяса. Паук ест то, что попалось, он не растит свою жертву, как муравей растит тлю. Поэтому коллективные формы жизни лучше выживают. Мы тоже растим то, что пригодится нам больше в будущем – эта дальновидность и есть интеллект.
Билли. Получается, что интеллект бывает только коллективный, объединенный множеством особей?
Вилли. Ты слишком много берешь на себя для человека, не прочитавшего ни одной книги. Хочешь сказать, что мой мозг ничего не значит без мозгов других людей?
Пивз. Но это так и есть, кто мы без всех тех мыслей, что мы прочитали из голов иных?
Вилли. Я думаю своими мозгами. И муравей сдохнет гораздо быстрее паука. Поставь их рядом и муравей точно проиграет.
Билли. Опять ты противоречишь самому себе, брат.
Вилли. Это и есть интеллект. С кем еще спорить умному человеку, если не самому с собой? Я часто бываю не прав, но я всегда могу себя переспорить. При любом исходе я оказываюсь победителем. Так я и понимаю, что я умнее всех.
Пивз. Интересный метод.
Билли. Как ты умен, брат. Мне до тебя, как до луны! Но что ты скажешь на то, что иногда дети залезают в наш сад, через забор, чтобы полакомиться сливой? Они не бездомные и не наркоманы, но им хочется вкусить сладкие плоды наших деревьев.
Вилли. Дети всеядны. Они вторгаются в чужое пространство, не чувствуя взрослых рамок частной собственности. Этим капиталистическим полезным истинам их еще не научила современная жизнь. Нужно обладать чем-то, чтобы понимать какую ценность и интимную, ничем не опороченную девственную сакральность, имеет частная собственность, принадлежащая лишь тебе, ни в коем случае не кому-либо иному, как жена в парандже для благоверного мусульманина. И мы часто идем у них на поводу, позволяя им вторгаться в нашу собственность ради нескольких ягод или фруктов, думая, что они лишь дети, и пусть они насладятся чем-то, пока могут, пока им это дарует хоть какую-то радость в жизни. Но это ошибка. Им лучше было бы сразу понять, как устроена жизнь. И что никто не даст им что-то за просто так. Нам кажется, что эти милые маленькие девочки достаточно прекрасны, чтобы дать им фрукты за ничто. Но пройдет пару лет и они вырастут. И тогда мы все так же захотим им дать что-то за ничто, надеясь получить что-либо взамен. А когда они нам это не надут... Что ж... Кто-то из нас уйдет грустный домой, а кто-то рассвирепеет и потребует от них то, что они и не думали дать вам, привыкшие к бесплатным плодам с ваших деревьев, получаемые ими лишь милой улыбкой и горящим детским взглядом.
Пивз. О, как тонка грань меж детским женским взглядом и, казалось бы, подающем надежды и намекающим взглядом чуть выросшей юной красотки.
Вилли. Нам это не разобрать, а тем не менее, для них это два совершенно разных взгляда. Один из которых мы воспринимаем как следует, а другой, чаще всего не так, как они его изъявляют, по своей, еще детской, наивности.
Билли. Тогда может и одинокий паук умнее, чем твой коллективистский муравей?
Вилли. Паук умнее хотя бы тем, что он съест муравья. Но одинокий индивидуалистичный человек никогда не победит целое человечество. Можно быть каким угодно умным и сильным пауком, но ты никогда не сделаешь ничего против множества муравьев, думающих одинаково.
Билли. Я вижу гусениц, которые сползают тонкими нитями с полотка.
Вилли. А я вижу собаку, которая пьет из лужи.
Билли. А почему она не пьет из миски?
Вилли. Миски для слабаков. Настоящий зверь пьет с импровизированного водопоя.
Билли. А что, если там грязно?
Вилли. Не важно. Это выбор, который они приняли сами. Не фальшивка, которую им подставили люди, желающие насладиться их мясом.
Пивз. Разве мы едим мясо собак, как корейцы?
Вилли. Нет. Но мы используем их тела для наших нужд, это тоже самое.
Пивз. Разве они не согласны на это?
Вилли. Как и коровы согласны питать нас молоком, а потом своим мясом. Они просто привыкли.
Билли. Как свиньи готовы есть, чтобы потом послужить нам пищей.
Вилли. Как люди питают своим молоком целое общество, чтобы потом дожить до пенсии – времени, когда они получат скудное зерно от него, составляющее малый процент от того молока, которым они его питали всю жизнь. Они те же коровы.
Билли. Только наше мясо не едят. Мы как мухи. Нами питаются, но не едят наше мясо. Только пьют нашу кровь. Но мы это не замечаем.
Вилли. Да, кровь имеет те же полезные вещества, что и молоко. Разница лишь в методе добычи этого эликсира.
Пивз. Как врач, могу лишь заключить, что такая польза благоприятственна для общего развития.
Действие третье
Тот же сад, сидят Билли, Вилли, Пивз. К ним присоединяется старый полковник в отставке Гольц. Билли и Вилли рвут какую-то книгу, засовывают в рот листы бумаги и жуют их.
Гольц. Что это вы делаете?
Билли. Едим мясо.
Вилли. Впитываем в себя плоды человеческих умов.
Пивз. Как древние дикари...
Вилли. Только гораздо продвинутее. Хотите, полковник?
Гольц. Нет, благодарю. Что-то я не вижу здесь никакого мяса, про которое вы говорите.
Билли. А это вы еще не узнали, что бумага – тоже мясо, раз сделана из древесины.
Гольц. Никак не возьму в толк, но ладно, дайте кусочек.
Гольц берет кусок бумаги, жует и с отвращением выплевывает.
Гольц. Нет уж, увольте от такого «мяса».
Вилли. Это вы от армейского консерватизма.
Гольц. Не так-то мы в армии и консервативны, как всем представляется. Но мясо для нас святое! Мы же своего рода охотники. Только на людей.
Вилли. Значит вам тем более полагается впитать в себя ум противника. Но бумага куда вкуснее мозгов, поверьте мне.
Пивз. И совершенно отсутствуют трансжиры.
Гольц. Настоящие мужчины любят класть себе в рот твердые мясные колбаски, а не эти ваши полезные сои с тофу. Это возвращает нашу детскую бисексуальность, подавленную большинством из нас лет эдак в тринадцать.
Пивз. Очень похоже на Фрейда.
Гольц (оборачиваясь и глядя по сторонам). Где?
Пивз (под нос). Не важно.
Билли и Вилли грызут деревянные стулья.
Гольц (недоуменно). А что это вы грызете стул, но не грызете, скажем, камни, разбросанные вокруг?
Пивз. Как врач, настоятельно не рекомендую грызть камни. Вред для зубов неоспорим.
Гольц. А стулья можно?
Пивз. Учитывая, что это органика... Возможно. Тем более, что мы тут установили, что это тоже мясо.
Гольц. И то верно. Помнится мне, на войне бывали случаи тяжелого голода и люди тогда ели кору деревьев.
Вилли. Вот видите! Еще одно доказательство правоты моей теории. Просто древесина – не такое вкусное мясо, как свинина и говядина. Вот и едят его в последнюю очередь.
Билли (обсасывая ножку стула). По мне, очень даже и не дурно!
Вилли. Ты вообще готов жрать что угодно. Ты не в счет. Доктор, скажите, а камни – это разве не органика?
Пивз (задумчиво). Сложный вопрос. С одной стороны, они тоже продукт природы. С другой стороны, не уверен, что мы в состоянии их переварить.
Вилли. Ну, переварить мы многое не можем. Например, мысль, что все мы когда-то умрем. Однако, смерть от этого не перестает быть естественной и едим мы всегда именно трупы животных, которых перевариваем как нельзя лучше.
Билли. Звучит разумно. Значит и камни органика и мы можем их переварить, просто не хотим.
Вилли. По каким-то неведомым нам причинам. Может мы их боимся, как смерти?
Билли. А чего тут бояться? Камни есть камни. Они совсем не страшные. Вот бык – другое дело. Но его то мы едим с удовольствием.
Вилли. Но не живьем! Кажется, начинаю понимать. Мы не едим камни лишь потому, что не можем их убить!
Пивз. Гениально!
Билли. Зато камни всегда могут убить нас.
Вилли. Но лишь в чьей-то руке.
Пивз. Не только, бывают и горные лавины.
Гольц. Знаете, раньше люди кидались друг в друга камнями, чтобы нанести вред противнику. А сейчас мы используем гранаты. Гранаты – те же камни, только они взрываются и разлетаются на осколки.
Вилли. Выходит, что граната – это усовершенствованный человеческим гением камень, как зажигалка – усовершенствованная человеческим гением молния?
Билли. Что-то мы все только взрывающееся, да поджигающее совершенствуем.
Гольц. А зачем нам другое?
Вилли. Не слушайте брата, он у меня глуповат. Ты, брат, вот клубнику давеча ел. А она, по-твоему, сама по себе появилась? Земляника дикая – она вот да. А клубнику тоже люди придумали.
Билли. Значит бумага из книг – это как клубника, а кора на дереве – как земляника?
Вилли. Конечно.
Билли. Тогда лучше бы мы ели бумагу!
Вилли. Это дело вкуса.
Пивз. Лучше бы вы не ели ни бумагу, ни кору...
Вилли. Просто вы, док, не гурман. Едите курицу, а мясо страуса уже бы забраковали. А тем временем, мясо – есть мясо.
Гольц. Да, мясо в любом виде хорошо! А все же лучше всего колбаски!
Билли. Мне больше по вкусу округлые формы, чем продолговатые.
Гольц. Медальоны из говядины?
Билли. Не только.
Гольц. Медали лучше, чем шпаги и винтовки. А все же тянет и к тем, и к другим.
Билли (мечтательно). Перед сном закрываю глаза и вижу: шары, пузыри, внутри пузыря дом, скорее замок с треугольными крышами и башнями, над ним радуга. А пузырь круглый и летает над холмами и долинами у морского берега. А потом я лечу вверх и вижу, что все это на шаре – круглой планете. А вокруг все такое круглое. И звезды, и другие планеты, и спутники их. И ведь попади что в космос – так и выходит, что со временем оно круглое становится. И даже на Земле вода камни закругляет. Выходит, что все в мире делается круглым само собой.
Вилли. Как твой живот с годами.
Билли. Да, даже живот и все наши фигуры. Со временем все округляется. И если в мире все с годами становится неминуемо круглым, то и сама наша Вселенная круглая и Бог тоже шар.
Гольц. Физкультура избавила бы вас от круглого живота.
Билли. В том и дело, что чтобы сделать что-либо не круглым нужно много стараться. А само собой все становится круглым. Так устроен мир. Мы все закругляемся. А закругляться – означает еще и заканчивать. Поэтому все в мире временно, всему приходит конец. Значит все закругляется не только в пространстве, но и во времени. Все приходит к круглой форме. Но у круга нет конца. И когда что-то закругляется, это значит, что начинается лишь новый оборот по кругу.
Пивз. Есть такая индийская теория. Колесо Сансары называется.
Билли. Я с теориями совсем не знаком. Но чувствую, что дело говорили эти индийцы. Хоть и не знаю какое именно дело.
Гольц. А все же поклонялись люди всегда фаллическим символам.
Билли. Может, как мысли, что мы способны быть сильнее Вселенной?
Пивз. На самом деле, до этого мы поклонялись округлому – богиням-матерям, круглым, толстым, с кучей округлых грудей, как у свиней.
Вилли. Вот свиньи и священные животные у древних.
Пивз. У индусов коровы.
Вилли. У них много сосков и одна огромная грудь – это тоже самое.
Гольц. Выходит, что и фаллос не все могут сделать таким продолговатым, как им того бы хотелось. Это целая борьба со Вселенной.
Пивз. И непременно психологическая! Без психологии его не удлинить. Эрекция – победа человеческого интеллекта над Вселенной и Богом! Теперь я, как врач, это точно установил.
Вилли. Вот Бог и пытается всем навязать воздержание и стыд от похоти.
Гольц. И стыд от длинных предметов во рту!
Пивз. Ну, это уже ваши личные тараканы настоящего мужчины, полковник.
Билли. Мне кажется, я совсем не про это говорил...
Гольц. Но вы сами говорили про башни в шаре...
Билли. В моих видениях перед сном важны и башни, и пузыри... А, впрочем, ничто это не важно. Это лишь образы, порождаемые мне перед тем, как я усну.
Вилли. «Порождаемые», «образы» ... начитался моих книг? Ну, говори!
Билли. Листал пару из них. Но ничего не понял. Только образы какие-то появились.
Гольц. Я вам скажу, о чем я думаю перед сном. Окоп, землянка, рою себе бункер. И как вырою, так представляю, как я там лежу, как все устроил. Банки с консервами, куда прорыл вентиляцию, какую стальную дверь поставил на вход, как замаскировал эту дверь, чтобы никто не смог ее найти. И так уютно, так спокойно становится, что засыпаю, представляя вокруг себя артиллерийские снаряды, разрывающие землю и никакой угрозы для меня не представляющие, пока я в своем уютном бункере.
Пивз. Оригинально.
Вилли. А я вас понимаю. Всегда спокойнее тогда, когда ты сам в безопасности, а все остальные в жопе. Ведь если в безопасности все, то чем ты от них отличаешься? А если ничем, то кто ты тогда такой? Что в тебе особенного, что от тебя самого?
Билли. А так ли важно быть особенным, как паук, если мы выживем вернее, будь мы как муравей, с коллективным мозгом, превышающим индивидуальный, как ты сам давеча говорил?
Вилли. Во-первых, то, что я говорил, было уже давно, час эдак назад. И как любой умный человек, я уже давно мог изменить свою точку зрения. Во-вторых, действительно, коллективный ум сильнее. И, если ты муравей, идущий в толпе других муравьев, то то, что тебя раздавят – менее вероятно, ведь вокруг слишком много других целей для чьей-то ноги. Статистика! Королева всех наук! И под бомбежками лучше быть в огромном городе, чем в маленькой деревне, на которую совершает налет тот же размер авиакрыла. Но все же каждый муравей хочет считать себя пауком. Ведь тогда он будет чувствовать себя выше, пусть и глупее, и слабее, чем среди своей муравьиной стаи. Зато он сам будет чего-то стоить.
Билли. Значит, всем нам лучше быть муравьем, который мнит себя пауком?
Вилли. Не только лучше, а только так и устроено наше общество!
Гольц. Да-да. Мы, в армии, расходуем солдат как материал, но перед боем внушаем каждому, что именно он ответственен за победу или проигрыш.
Вилли. Только так мы и выживем. Пусть каждый мнит себя пауком, будучи муравьем. Тогда это и для муравейника полезно, и никому не обидно. В действительности, думаю, что у самих муравьев именно так и заведено.
Пивз. Разумно.
Билли (глядя вверх). А все же небо такое синее... А облака в нем белые...
Пивз. Облака – всего лишь газы.
Билли. Когда я всматриваюсь в небо, мне кажется, что я вижу синюю пелену, как пленка на колбасе. Вроде как вижу вдаль, а сам упираюсь взглядом в какую-то стену. Знаю же, что за синевой черный космос. И днем он такой же черный, как и ночью. А сам вижу синюю пленку, кто бы мог ее наклеить? Может они думали, что ночью мы спим и не увидим, что на самом деле небо не синее?
Вилли. Вполне может быть. Но не учли, что ночью мы не всегда спим.
Билли. Может нам потому и запрещают половые сношения, чтобы заставить ночью нас спать? А то мы смотрим в окно и видим черноту космоса. А она не для нас. Нам надо думать, что небо синее и радостное. А черноту видеть не надо. Это просто пленка в темноте не видна. Вот нас и увещевают, что работать – дело благое. Когда в поле сильно умотаешься, то и спишь потом всю ночь напролет.
Вилли. Нет там никакой пленки. Все это газы.
Билли. А как будто все-таки есть. Синяя-синяя. И кто-то ее туда наклеил. Чтобы мы не знали какое небо черное на самом деле. А значит и весь наш мир. А может только то, что за его пределами? Тогда мы в раю с синим небом, а остальное сделано не для нас. Только Земля для нас и все.
Пивз. Это мы сделаны для Земли, а не Земля для нас. Ведь мы эволюционировали здесь и приспособились к ней.
Билли. Тогда мы здорово приспособились. Раз даже пленка на небе кажется нам такой красивой.
Вилли. Тебе и убитая хата покажется родной, если ты в ней вырос. Тут много ума не надо.
Гольц. Это верно. Вот и артиллерийские снаряды успокаивают, если ты к тому привык.
Перед ними легла кошка, вернувшаяся, почуяв, что искусственными розами ее больше пичкать не намерены. Кошка начала умываться.
Вилли. Ты гляди как язык работает!
Билли. Острый, шершавый.
Вилли. А сколько шерсти захватывает!
Билли. А потом рвет ее этой шерстью.
Вилли. Да всех нас выворачивает от работы. И чем она серьезнее – тем больше выворачивает.
Билли. А все же шерсть блестит потрясающе!
Вилли. Еще бы она не блестела потрясающе, после такой проделанной работы! Думаешь, кошки стали бы себя так нализывать, если бы толку от этого не было?
Билли. Ох, братец. Вспоминаю я некоторую нашу работу... Да ты сам вспомни! Сажали мы в том году помидоры. И подвязали их, и поливали, а уж какую теплицу я им смастерил! Самому завидно, что в такой бане они живут, а не я. И что? Пожухли они, выросли у них маленькие плоды – ни о чем. Лучше б в магазине купили.
Вилли. Это потому, что человек не животное и не дурак, как мы уже с тобой сегодня установили. Если бы человек был так глуп, то тоже работал бы так усердно, как язык этой самой кошки. И тогда точно плоды бы взошли. Мы с тобой подвязали, поливали, смастерили... А сколько мы самогонки пили и забывали порой и полить, и удобрить наши томаты? Это все от чего? От большого ума! У нас он разносторонний. Нам и того хочется, и этого. А иногда и подавить его великие мысли требуется, для того и самогонка придумана. А у кошек оно что? У них лизать, да и все. Вот и получается лучше нашего.
Гольц. А все же свое, с грядки – оно лучше и вкуснее магазинного.
Вилли. Так-то оно так, да не совсем. Нам так всем кажется. А на самом деле мы просто ценим дефицит и плоды своих трудов. Если сами сделали – значит это наше, мы туда частицу себя вложили, себя есть всегда вкуснее. Больше трудов – больше удовольствия. Не потому, что вкуснее, а потому что иначе дураками себя считаем. Ну кому хочется себя дураком считать?
Гольц. Ясное дело, никому.
Вилли. Вот. А тем временем, большинство из нас дураки и есть. И чтобы это от себя скрыть, мы делаем вид, что эти кислые и мелкие ягоды и овощи – куда лучше магазинных. Потому и продолжаем растить эту гадость, тратя на удобрения и парники больше, чем стоят эти же овощи и ягоды в магазине. Чтобы себя дураками не посчитать. А как съедим – новые растим. Ибо глупо было бы прекратить растить такую благодать. Замкнутый круг выходит. Так люди и становятся крестьянами. Дураки, да и только. Но зато с чувством собственной значимости! Как муравей, думающий, что он паук.
Пивз. Но без крестьян не было бы вообще овощей.
Вилли. А некоторые из них настоящие муравьи. Трудятся за оклад на крупных хозяйствах, вот там и выращивают все магазинное по науке.
Гольц. Не принижаете ли вы сейчас самих себя?
Вилли. Отнюдь. Нас то все устраивает. У нас и огурцы, и кабачки – все лучшее и все свое. Помидоры только не уродились.
Гольц. Ну-ну.
Вилли. А еще бочка.
Гольц. Какая бочка?
Вилли. Ну бочка, в саду стоит. Там вода дождевая отстаивается.
Гольц. И что с того?
Вилли. Ну так это вы, городские, думаете – ну вода и вода. У нас такой из-под крана сколько пожелаешь. Так?
Гольц. Ну так.
Вилли. Вооооот... А там у нас комариные ветчинки!
Гольц. Что?
Вилли. Комариные ветчинки!
Гольц. Не понимаю. Что еще за ветчинки? Ветчина из свиней делается. Ну, порой из индейки, что магазинная.
Вилли. Это у вас, у городских, в магазинах. А у нас в бочке настаивается. И совершенно задаром.
Пивз. Объясните толком.
Вилли. Смотрите сами. Дождь пройдет – вода наберется в бочку, верно?
Пивз. Верно.
Вилли. А потом что там будет, когда вода отстоится?
Пивз. Чистая вода.
Вилли. Ну, чистая или не чистая – тут еще бабка надвое сказала... У нас тут рядом химкомбинат... Но дело не в этом.
Пивз. А в чем?
Вилли. В ветчине.
Гольц. Да откуда там ветчина то возьмется?
Вилли. А у вас в магазинах ветчина всегда из свинины?
Гольц. Самая дешевая из кур или индейки, если чуть дороже.
Вилли. Вот. Самая дорогая, выходит, из свинок, потом индюшки идут по цене, потом курочки. Так?
Гольц. Так.
Вилли. А у нас и далее будет по списку. То, чего у вас нет!
Гольц. Это что же?
Вилли. Бесплатная! Из комаров!
Гольц. Да разве комары съедобны?
Вилли. Все съедобно, что белок! И не только. Даже искусственные розы съедобны, ибо кальций.
Гольц. Нововведения ваши непонятны старому солдату, но послушаю.
Вилли. Ну мы значица пьем эту воду дождевую, с химкомбината слившуюся, так?
Гольц. Так.
Вилли. Братцу потом видения эти перед сном мерещатся. Химия – великая наука!
Пивз. Не спорим.
Вилли. А в воде то плавает ветчина!
Гольц. Да какая ветчина?
Вилли. Комариные ветчинки!
Билли. Это верно! Я в детстве ветчину отказывался есть, потому что гадко это выглядит – червячки эти в бочке. А потом мать сказала, что все это белок, как ее жучки в клубнике с молоком. Да и ветчину делали совсем не из этих червячков, с ее слов. А из свинок. Помнится мне, была у меня свинка одна любимая в свинарнике. Ох уж и любил я ее, имя ей дал – Жули. Поросенок она была еще совсем. Обнимался с ней, сны свои рассказывал, ох и близки мы с ней были. А потом как-то вечером, за ужином, ели мы отбивную. И мать сказала, что это наша, со свинарника. Вкусно было, хоть убей! Но Жули я с тех пор больше не видел. Старше стал – понял, что за отбивная то это была. И с тех пор решил, что лучше я ветчину из червячков буду есть, чем друзей своих губить. Гуманнее это выходит.
Пивз. Друзья, кажется, я понял, но! Вы ошибаетесь! Это называется комариные личинки, а совсем не ветчинки. Ничего общего с ветчиной это не имеет! Вы воду пьете и вместе с ней червяков, которые иначе в комаров бы превратились.
Вилли. А разница? Порося в свиней или червяки в комаров? От комаров то, пожалуй, больше вреда будет, чем от свиней. Хорошо, что не превращаются!
Пивз. Оно может и хорошо, да только не ветчина это.
Вилли. Из птиц тоже не ветчина, а, однако, так ее называют.
Билли. Да уж, какая разница из чего, раз мясо да белок?
Пивз. Так-то оно так. Белок есть белок, со строго медицинской точки зрения. Но все же и вкус, и психологический аспект...
Вилли. Нас все устраивает. Зато наше и бесплатно.
Билли. И комары реже кусают.
Вилли. Верно. Сплошные плюсы. В магазине может и ветчина вкуснее, и огурцы слаще, и помидоры крупнее. Да только денег это все стоит.
Гольц. А вы бы устроились на службу. Глядишь и деньги бы появились.
Вилли. Каждый должен заниматься своим делом. Мы крестьяне. Будем есть то, что сами вырастили. Пусть это и личинки.
Пивз. Ну тут сложный вопрос. Вырастили вы их или поймали. Может это больше похоже на охоту.
Вилли. Охоты и крестьяне не гнушаются. Но тут скорее собирательство. Как в лес за черникой.
Билли. А уж сколько там комаров!
Вилли. Больше бы ветчины в лесу кто ел – проще было бы собирать чернику!
Билли. А почему медведи, да волки ветчину не едят?
Вилли. Дурак ты, Билли. У них зубы то видел? Как им ветчинки комариные разжевать? Они матушкой-природой созданы чтобы есть больных зверей. Санитары леса! Как наш доктор.
Пивз. Не следует ли мне тогда есть больных пациентов?
Вилли. Еще как следует! Тогда и больных было бы куда меньше.
Пивз. Да и к зарплате был бы неплохой бонус.
Гольц. Только тогда к вам, док, никто больной бы не обращался. Вам их искать пришлось бы, как волку зайца.
Пивз. И то верно. Больше работы бы было. Но так всегда – больше дохода означает больше трудов!
Гольц. От этого не уйдешь. Каждая медаль дает тебе прибавку к пенсии, но за каждую медаль требуется убить больше людей.
Билли. Не далеко мы ушли от зверей.
Пивз. Ничего вы, крестьяне, не смыслите. Думаете легко писать научные работы? А тем временем они спасают жизни, а не отнимают их. Но попробуй напиши что-то стоящее, пока не выпьешь самогона или не примешь на грудь морфия.
Гольц. Тогда выходит, что вы ради денег убиваете не других, как мы. А лишь убиваете себя, вместо других?
Пивз. В этом и есть смысл врачевания. Думаете, когда мы посещаем тифозных и прокаженных, мы не рискуем заразиться?
Вилли. Прямо как мы, когда ради еды пьем из бочки с водой, попавшей туда от дождя с химзавода.
Пивз. А то! Тут всегда есть баланс. Чтобы жить дальше приходится рисковать своей жизнью. Если не рискуешь, то не живешь. Как игра в рулетку. Что тебе выпадет? Продолжение жизни или ее конец?
Гольц. Потому и платят больше тем, кто работает на опасном и вредном производстве.
Пивз. Это апогей производственной рулетки.
Гольц. Все мы игроки. Вот и у нас это называется – военные игры. А тем временем, эти игры отнимают вполне реальные жизни.
Вилли. Весь мир – театр, а люди в нем актеры.
Билли. Может наш мир и есть игра для кого-то.
Пивз. Для Господа-Бога.
Вилли. Или для кого-то, кого мы им заменили.
Пивз. Богом обычно является для животных тот, кто дает им пищу. Поэтому мы заменили Бога матерью-землей и человеческим трудом.
Вилли. Что-то не вижу, чтобы мы были богом для кошек, скорее они считают богами себя самих.
Пивз. Они легко могут прожить и без нас, просто с нами им проще.
Вилли. А кого считают богом жучки, населяющие наши сады?
Пивз. Они слишком глупы, чтобы что-то считать. Однако, им пищу никто не дает, они находят ее сами.
Вилли. Значит и бог им не нужен?
Пивз. Выходит, что нет.
Вилли. Тогда самым самостоятельным и свободным он не нужен.
Пивз. Так и получается в реальной жизни.
Билли. Мы обращаемся к Богу лишь в минуты отчаяния.
Гольц. Например, пред лицом смерти.
Вилли. Для этого надо не быть жучком. Надо иметь осознание этой гибели.
Билли. Но кошки ее осознают и все равно считают богами себя?
Вилли. Они и есть боги для себя. Они сами куют свое счастье и свою гибель. Потому они и не едят искусственные розы. Они не рассчитывают на кого-то или на что-то.
Билли. Тогда они умнее нас.
Вилли. Они глупее, но мудрее.
Билли. Разве так бывает?
Вилли. Только так и бывает. Чем больше ты знаешь – тем больше твой мозг затуманен чужими мыслями. Они всегда преследуют собственные цели и их целям никогда не нужен чужой самостоятельно мыслящий ум.
Пивз. Вы говорите так, как будто истина в умах глупцов.
Вилли. А так и есть. Мы с братом, по сути, оба глупцы. Поэтому у нас в голове одни лишь истины. Чтобы уйти подальше от истин – надо получить в свои головы как можно больше путающих вас знаний. А тем временем, само их существование продиктовано необходимостью заманить вас как можно дальше от простых человеческих земных откровений. Это все софистика. Ничего дурного в ней нет, как и ничего полезного. Это все пустое. Как пузыри в его голове, где живут замки с башнями, не наполненные внутри ничем. Спросите его про интерьер этих замков, и вы повергнете его в ступор. Все эти «умные» мысли – лишь красивая обложка, мудрости в них ни на грош. Мудрость не имеет ничего общего с умом.
Пивз. Вас занесло, сударь. Давайте отстранимся и посмотрим на то, как прекрасен наш мир.
Вилли. Наш сад.
Билли. А зачем низ деревьев в городе мажут белым?
Вилли. Это от вредителей.
Билли. Их пугает кальций?
Вилли. Видимо, так.
Билли. Но если у них ума ни на грош, то в них много мудрости? Не стоит ли и нам опасаться кальция?
Вилли. Но мы его едим каждый день и становимся лишь прочнее костями.
Пивз. Подтверждаю, что кальций для них полезен.
Гольц. Скажите, док, а кого вы бы, как врач, определили годным на войну? Того, у кого крепкие кости, или того, у кого они рассыпаются?
Пивз. Определенно того, у кого крепкие. Есть болезни вроде артроза, артрита, или, того пуще, – остогенез, болезнь «хрустального человека». Им строго противопоказано идти на войну.
Гольц. Тогда выходит, что люди с хрупкими костями, лишенные кальция, на войну не пойдут?
Пивз. Получается, так.
Гольц. Значит, выходит, что кальций не полезен для выживания. Сколько я видел крепких здоровых солдат, которые погибли под пулями! Никакой кальций не спасет вас от разорвавшегося снаряда.
Пивз. В некотором смысле, да. Но мы не говорим про форс-мажоры.
Билли. Получается, если во мне будет много кальция, то я погибну?
Гольц. Если случится война...
Билли. Но войны все время случаются...
Вилли. Брат, давай-ка завязывать с белыми продуктами. Никаких больше искусственных роз и молока!
Билли. Что полезно для организма выходит боком!
Гольц. Даже смертью.
Пивз. В ординарных условиях наоборот! Это очень полезно. Но в условиях войны...
Вилли. Да у нас война за войной... Лучше будем больными, чем мертвыми!
Билли. Выходит, что то, что природа определила для нас, как полезное, то вредно для нас, ибо люди используют это во зло.
Вилли (бросаясь на коровий навоз). Ешь то, что черное! Оно избавит тебя от кальция!
Пивз. Сомневаюсь, что это так...
Вилли. Ешь противоположное! Противное нивелирует противное.
Билли. Это уж точно противно!
Вилли. Ешь и не спорь! Или хочешь погибнуть на войне?
Билли (набирая в рот навоз). Уж точно нет! Лучше навоз во рту, чем пуля в голове.
Вилли. То-то и оно!
Братья жадно поглощают коровий навоз.
Действие четвертое
Те же, там же. К ним прилетает синица.
Билли. Смотри какая красивая!
Вилли. Это потому, что она ест червей, как мы!
Билли. Хочешь сказать, ветчину?
Вилли. Без разницы.
Билли. Она чистит свои перышки, как кошка.
Вилли. У них такие густые перья. Как бы отдельные, но как бы и слепленные вместе.
Билли. Они слепляются сами по себе, как молния.
Вилли. Это молния, как они. Все, что мы придумали – мы взяли из природы. Молнии от перьев, самолеты от птиц, корабли от рыб...
Билли. Потому больше всего знают деревенские. Мы ближе всего к природе.
Вилли. Или меньше всего. Мы меньше всего от нее ушли.
Билли. Гляди, она просит семечек.
Вилли. Хорошо, что мы всегда держим их у себя в карманах и лузгаем их на землю.
Билли. Лузгаем мы шелуху, ее никто не ест.
Вилли. Это если мы умеем их лузгать.
Вилли достает из кармана горсть семечек и кидает на землю синице, которая подлетает, чтобы взять семечку и улетает на соседнее дерево, чтобы ее разгрызть.
Билли. Я слышал, что синицы хищницы.
Вилли. Да. Только кинь им колбаску и семечку. Что они выберут?
Билли. Семечку.
Вилли. То-то и оно. Колбаска им не нужна.
Гольц. От того, что они так традиционны?
Вилли. Нет, просто хищник, кто ест мясо, все равно выберет закуску. Мясо тяжелее переварить. Вот и мы едим огурцы, да помидоры, вместо стульев и бумаги. Мясо – оно лучше. Но все животные ленивы, как и мы сами. Мы съедим то, что переварить проще.
Пивз. Тоже самое и с тем, что на этой бумаге написано.
Вилли. Именно! Информацию мы тоже выбираем ту, что проще переварить. Много думать – это как долго переваривать. Требует много ресурсов, это противоречит самой эволюции. Чем проще будет то, что даст тебе калории или их мыслительный эквивалент, например, объяснение всего, – тем лучше. Поэтому все животные так любят сахар, мед и экстремизм.
Гольц. Экстремизм любят только люди.
Вилли. Потому что только нам нужны объяснения, как калории.
Гольц. Мы, в армии, как раз воюем против экстремизма, пропитавшего наших противников – фашистов.
Вилли. А они воют против вас, их противников-фашистов, пропитанных экстремизмом.
Гольц. Не понимаю...
Вилли. И не следует. Для этого следовало бы стать гораздо глупее, чем вы, полковник.
Гольц. Благодарю.
Вилли. Не стоит.
Гольц. Нравишься ты мне, Вилли.
Вилли. Легко нравиться людям, имея объективное мнение. Надо лишь выражать в разговоре с ними одну из сторон объективности, умалчивая про вторую.
Билли. А как же это понять – какую сторону надо выражать?
Вилли. Имея ум, это не сложно. Надо лишь видеть кто перед тобой. Впрочем, тебе не понять.
Билли. Я не умом вижу, а глазами. Ум тут не нужен.
Пивз. Плохо же вы знакомы с физиологией. Видит глаз, но обрабатывает информацию мозг. И он решает, что ты видишь.
Билли. Тогда те, у кого мозга нет, те и не видят нихрена?
Вилли. Как не видят? Видят. Просто мало что. Потому что большинство не понимают.
Билли. Эт верно! Я вот смотрю на розу и вижу розу. Потому что глаз то есть, а мозга нет! А ты, братец, видишь в ней кальций!
Вилли. То-то и оно.
Билли. Я бы и стул даже грызть не додумался.
Вилли. Тут мозги нужны.
Пивз. Иногда о наличии у себя мозгов заявляют как раз те, у кого их меньше всего.
Вилли (обиженно). Это вы о чем, док?
Пивз. Да так, не о чем. Но уверяю вас, что грызть мебель не полезно для зубов и пищеварения.
Вилли. Скажете тоже! Вы, доктора, и про колбасу так говорите. Дескать, рак кишок будет. А я вот всю жизнь ем и никаких раков в кишках не видал.
Билли. А представь, здорово было бы! Сидишь значит на толчке, а из тебя рак вылазит. Его отмыть – да и все, можно в кастрюлю кидать!
Вилли. Не бывает такого, сколько колбасу ни ел – никогда раков не видал.
Пивз (в сторону). Тяжелый случай.
Пивз (Вилли). Вы вот читали вроде много книг. А такие вещи порой говорите, как будто и вовсе не читали.
Вилли. Читать то я читал. Но понимаю я в них мало что. Слова всякие заумные то я на ус мотаю. А вот что там что означает – часто загадка.
Гольц. Вам тогда надо их не читать, а писать.
Пивз. Это верно, полковник, это верно. Тот, кто ничего не умеет – тот идет преподавать. А кто в книгах ничего не понимает – тому верная дорога в писательство.
Вилли. А что? Это мысль. Только я неграмотный почти.
Гольц. Это ничего, в наше время редактура существует.
Вилли. Да и что я там писать то буду?
Гольц. А это не важно. Тут главное, чтобы вас люди знали. А что вы там пишете – уже не суть. Было бы уважение. Будет уважение к автору – сами найдут какие мысли вашим текстам придумать.
Билли. Нас с братом тут в округе все знают!
Гольц. Маловато округи то будет! Да и не читает у нас тут книжки народ.
Пивз. А вот может и начнут, коли их написал сосед по хозяйству! А тогда и имя появится! Будете вы у нас, Вилли, народный просветитель!
Вилли (просияв). А что? Звучит!
Билли. Ну, брат, теперь заживем!
Вилли. Только вот, думается мне, что я уже давно книжки пишу, но никто про это не знает.
Гольц. Это как?
Вилли. Посудите сами, книги написаны на бумаге, бумага – то же дерево, то есть мясо.
Гольц. Ну, допустим.
Вилли. Тогда значица, когда я резьбой по дереву занимаюсь или клеймо на шкуру скоту ставлю – я тоже самое, что книжки пишу.
Гольц. Сомневаюсь, что это именно так работает. Все-таки в книгах текст, мысли какие-то излагаются, сюжет присутствует...
Вилли. Не согласен с вами, полковник! Я много каких книг читывал и далеко не везде сюжет был, а уж мысли и подавно.
Пивз. Да, бывает и такое.
Вилли. О чем я и говорю. А значит моя резьба и клеймо – те же книги, так как наносятся словами и фигурами на мясо.
Гольц. Так вы, получается, писатель!
Билли. Мой брат – писатель!
Вилли. И редактур мне никаких не надо. Я уже писатель!
Гольц. Напишите про меня!
Вилли. Да что же мне про вас писать то? Про колбаски, да снаряды?
Гольц (обиженно). Я бывал на нескольких войнах, уж мне есть что порассказать.
Вилли (приближаясь ухом к лицу Гольца). Ну давайте, полковник. Это может быть интересно. Расскажите про то, что видели на войне.
Гольц что-то долго нашептывает на ухо Вилли.
Вилли. Сенсационно! Сейчас же примусь за работу и напишу все все, что вы мне поведали, полковник!
Вилли уходит в дом.
Гольц. Куда это он?
Пивз. Наверное, пошел писать.
Билли. Да у нас ни бумаги, ни ручки нет.
Пивз. Верно. Он же пишет по дереву, да на скоте клеймом. Чем же он писать собрался? И на чем?
Вилли возвращается с ружьем и расстреливает всю компанию. Билли, Пивз и Гольц лежат в крови на траве.
Вилли (радостно). Перфоманс!
Занавес