Знаете, бывает так, что место и человек притягиваются. Даже если место не совсем место, и человек не совсем человек. Бар «Доберман» не значился ни на одной карте. Он не светил неоном на центральных улицах и не завлекал прохожих запахом кофе или громкой музыкой. Он просто существовал на окраине промзоны близ поселка «Солнечный». Всегда. Говорили, что до революции на его месте была извозчичья чайная, где ямщики, пахнущие горькой кожей и лошадьми, пили сбитень и слушали странные истории от таких же, как они, усталых путников. В советское время — «Пивная № 3», где за стойкой с потертым деревом велись шепотом разговоры, от которых стыла кровь. Шпионы и разведка. В лихие девяностые он обрел свое нынешнее название, пережил несколько перестрелок и один поджог, а после — отстроился заново, будто выплюнув обугленные кирпичи и нарастив на них свежий, темный штукатурный покров.
Оксана заходила сюда не для того, чтобы спрятаться. Здесь прятаться было не от кого. «Доберман» был местом силы, нейтральной территорией, базаром и переговоркой для тех, кто не мог существовать при дневном свете и под взглядами обычных людей. Поэтому и здесь не было притворства.
Владелец заведения, дядя Жора, стоял за стойкой, протирая бокал. У него было массивное, грузное тело, одетое в дорогую, но мятою рубашку, и аккуратная седая щетина на щеках. И только если приглядеться к его маленьким, глубоко посаженным глазкам и чуть выдвинутому вперед, мясистому лицу, становилось понятно — это был человекосвин. Один из Газовщиков. Но здесь, в баре, он был просто владельцем. Маленькие глазки метались по залу, все замечая, все учитывая. Свиночел чтил свою работу.
По углам, сливаясь с тенями, сновали уборщики — низкорослые, кривоногие создания в серых робах, с кожистыми смуглыми лицами и длинными носами. Домовые. Длиннющие бороды и славянские лапотки. Они бесшумно собирали пустые рюмки, вытирали лужицы разлитого алкоголя и пива, а их цепкие пальцы иногда на долю секунды задерживались на оставленных кем-то монетах, которые затем исчезали в складках одежды служителей.
За столиками сидели самые разные гости. В дальнем углу, в облаке сизого табачного дыма, двое с длинными, нервно подергивающимися ушами и длиннопалыми руками что-то горячо обсуждали, постукивая когтями по столу. Заячьи носы непрерывно двигались. Охотники. У входа, на высоких табуретах, сидели три фигуры в темных, стильных костюмах, их лица были скрыты глубокими капюшонами, а под ними вместо глаз мерцали слабые огоньки. Волхвы. Они не пили, просто следили, ощущая пространство.
И были здесь такие, как Оксана. Гонщицы. Их было немного. Одна, с ярко-рыжими волосами и лицом, покрытым веснушками, играла в бильярд, ее движения были резкими и точными, как выстрелы. Другая, азиатской внешности (татарка или ненка), с иероглифом-тату на шее, тихо беседовала с кем-то, похожим на огромную, мохнатую собаку на задних лапах. Мир «Добермана» кишел, бурлил, но делал это приглушенно, уважая общую тишину.
— Че Маша, цой жив? — обратилась Оксана, подняв руку в приветствии.
— А как же, вчера на нем гоняла — ответила азиатка, посмотрев в сторону.
Ее внешность была интересной — большие голубые глаза почти без белков и белые волосы, даже на бровях.
— А твой как? — Маша взяла кий.
— Мой тоже еще держится — Оксана направилась к стойке. — Но так не гоняю.
Оксана взяла свой стандартный заказ — стакан чистого, неразбавленного машинного масла высшего сорта. Оно отдавало металлом, горьковатой приторностью и искрило чем-то химически чистым. Девушка сделала глоток, чувствуя, как тягучая жидкость растекается внутри, питая сложные системы, скрытые под кожей и мышцами. Ее взгляд, холодный и оценивающий, скользил по залу. Она не искала контакта. Просто успокаивалась. Но как дядя Жора, всегда следила.
И тут она заметила девушку. В самом темном углу, за пустым столиком, в тени, она просто сидела. Сидела и тихо плакала. Слезы катились по щекам, но, не достигая подбородка, рассыпались в воздухе мелкой серебристой пылью. Девушка была полупрозрачной. Сквозь нее проступали очертания стены с потрескавшейся штукатуркой и старый плакат с рекламой «Баръ „Доберманъ“» под псевдоцарский алфавит. У прозрачной особы были длинные, до пояса, кудрявые волосы цвета пшеничного поля, собранные в небрежный хвост. Одежда — простенькое ситцевое платье в цветочек и поношенный кардиган — выглядела старомодно, из другой эпохи.
Призраки в «Добермане» не были редкостью. Но этот… этот был особенным. Не просто призрак — потерянный. А еще она пила. Перед ней стояло три пустых стопки и четвертая, полная, которую она дрожащей рукой поднесла к губам и выпила залпом. Спиртное внутри нее светилось призрачным, голубоватым сиянием, растекаясь по несуществующим сосудам.
Что-то дрогнуло в Оксане. Не жалость — это чувство было ей почти недоступно. Скорее, профессиональный интерес. Или смутное воспоминание о собственной, давно забытой растерянности. Девушка взяла свой стакан и двинулась к столику с потерянной.
— Это место занято? — голос Оксаны, как всегда, звучал низко и сухо.
Девушка вздрогнула и подняла на нее глаза. Глаза у нее были большие, светло-серые, полные такой бездонной тоски, что даже Оксана на мгновение ощутила холодок.
— Н-нет… — прошептала призрак. Ее голос звучал как далекий шелест листьев. — Но… вы меня видите?
— В «Добермане» все всех видят, — Оксана опустилась на стул напротив. — Иначе какой смысл? Ты новенькая?
Девушка снова всхлипнула и потянулась к очередной стопке, которую ей молча подал подошедший домовой.
— Я не знаю. Я не помню, как я здесь оказалась. Я… я много лет просто ходила. И видела… странное. Людей со звериными головами. Трубы, которые ведут в никуда. Машины без водителей. Я думала, я схожу с ума. А потом… потом я поняла, что меня не видят. Совсем. Кроме таких мест, как это. И таких… как вы.
— Как тебя зовут? — спросила Оксана, отхлебывая масло.
— Кристина. Мне кажется… Кристина. Я… я, наверное, умерла. Да?
— Скорее всего, — констатировала Оксана. — Судя по всему, давно. Платье не из этого десятилетия.
— Двадцать лет, — тихо сказала Кристина. — Я вспомнила, пока пила. Машина… авария. Мне было восемнадцать. С тех пор я просто хожу. Призрак. Человек, которого нет.
Кристина говорила, и её прозрачные пальцы нервно теребили край кардигана. В её словах была не просто грусть, а изнуряющая, двадцатилетняя усталость от небытия.
Оксана смотрела на потерянную, и в её холодном, механистическом уме складывался план. Гонщиц всегда было мало. Их «рекрутинг» был сложным, почти невозможным делом. Нужна была особая душа, застрявшая между мирами, сильная, но сломанная. И эта плачущая, пьющая призрачная девчонка… в ней был потенциал. Она продержалась двадцать лет, не растворившись, не сойдя с ума окончательно. Она замечала Трубу и её обитателей, даже будучи призраком. Это о многом говорило.
Оксана поставила стакан на стол с тихим стуком.
— Кристина. А ты не хочешь перестать быть призраком?
— Как это? — девушка удивленно подняла на неё заплаканные глаза.
— Стать кем-то. Сильным. Быстрым. Не призраком, который плачет в углу, а… гонщицей. Как я. Вжжух! — Окасана показала рукой — носиться и делать задания. Чтобы был смысл.
Кристина замерла. В её глазах мелькнула искра — не надежды, скорее дикого, животного любопытства.
— Вы… вы не человек?
— Нет, — Оксана позволила себе легкую, едва заметную ухмылку. — Я — тот, кто едет. Всегда. Хочешь покататься?
Она не стала долго объяснять. Просто встала и кивнула Кристине следовать за собой. Девушки прошли через весь зал, мимо удивленных взглядов Охотников и безразличных — Волхвов, мимо стойки, где дядя Жора лишь хрюкнул что-то одобрительное, и уперлись в глухую, черную дверь в самом конце коридора, рядом с туалетами. На ней не было ни таблички, ни ручки.
Оксана приложила ладонь к холодному металлу. Под кожей слабо вспыхнул и пробежал контур какого-то сложного символа. Дверь беззвучно отъехала в сторону, открыв не коридор, а… пустоту. Мерцающее, серебристо-серое пространство, лишенное привычных ориентиров, пола и потолка.
— Идем, — сказала Оксана и шагнула внутрь.
Кристина, после секундного колебания, последовала за ней. Дверь закрылась, и они остались в подвешенном состоянии посреди бесконечного серого тумана. Но это не было страшно. Это было похоже на бескрайнюю, пустую трассу.
— Здесь наша мастерская, — сказала Оксана. Её голос звучал в этой пустоте по-другому, гулко и объёмно. — Здесь мы — настоящие. Попробуй.
— Что попробовать? — растерянно спросила Кристина.
— Вспомни скорость. Вспомни, как тебе хотелось умчаться от всего. От скуки, от боли, от себя самой. Собери всю свою тоску, всю свою двадцатилетнюю усталость и… отпусти. Преврати их в движение. Тебя же машина сбила? Вот теперь твоя очередь.
Кристина закрыла глаза. Её полупрозрачное тело светилось. Она вспоминала. Вспоминала ощущение ветра в лицо, и рев машины, за секунду до того, как всё оборвалось. Вспоминала, как годами мечтала просто убежать, стать кем-то другим, где-то в другом месте. Вся её неприкаянность, всё её одиночество, вся боль от того, что её не видят, сконцентрировались в одной точке внутри того, что когда-то было её сердцем.
Произошло превращение.
Никакой боли или насилия. Это было похоже на глубокий вдох после долгого удушья. Её призрачная форма сжалась, уплотнилась, наполнилась субстанцией. Полупрозрачные ткани затвердели, обрели цвет, вес, структуру. Светлые волосы слились в единый, обтекаемый силуэт. Платье и кардиан трансформировались в гладкую, белую с серебристыми прожилками оболочку. Она парила в сером пространстве, но уже не как призрак, а как нечто стальное, завершенное, стремительное.
Оксана смотрела, и в её глазах вспыхнуло удовлетворение. Перед ней висела, точнее, стояла на четырёх невидимых, но ощущаемых колёсах, изящная, легкая спортивная машина. Не современный гиперкар, а что-то классическое, элегантное, с плавными линиями и скрытой агрессией. Что-то вроде старого «Ягуара» или «Альфа Ромео». Белая, почти фарфоровая, с тонкими алыми полосами по бокам. Фары, похожие на те самые, большие, серые, полные тоски глаза, теперь горели ровным, решительным светом.
Из динамиков, скрытых в решётке радиатора, раздался голос Кристины, но теперь он звучал уверенно, с легким, благородным рычанием двигателя на низких оборотах:
— Оксана… Я… Я чувствую! Я чувствую дорогу! Я чувствую скорость!
— Добро пожаловать в клуб, — сказала Оксана, и её тело тоже начало меняться. Куртка слилась с кожей, сама кожа стала гладким, тёмным металлом, фигура обрела знакомые, угловатые формы мотоцикла «Урал».
— Мотик, зовем его цой — отметила Оксана. Очертания изменились — теперь она выглядела как мощная спортивная машина, сплав внедорожника и стритрейсерской легковушки. — Это основная форма. Как у тебя. Теперь ты Гонщица. Ты служишь Трубе. Ты обеспечиваешь движение. То, что должно быть доставлено — будет доставлено. То, что должно быть остановлено — будет остановлено.
Девушки провели в сером пространстве несколько часов. Оксана объясняла азы. Как чувствовать потоки реальности, как находить разрывы, куда нужно проникать, как использовать свою скорость не просто для движения, но как оружие, как щит. Кристина училась жадно, её фары горели азартным огнём. Бывшая призрачная девушка делала круги по бесконечному пространству, сначала неуверенно, потом всё быстрее и быстрее, пока белая молния не рассекала серый туман без усилий.
Но был ещё один важный урок.
— Ты должна питаться, — сказала Оксана, снова приняв человеческий облик. Они стояли уже в другом месте — на границе мира «Добермана» и реальности, в тёмном, заброшенном гараже. — Алкоголь в баре — это как кофе для людей. Вкусно, тонизирует, но не даёт силы. Сила — в жизни. В чистой, животной энергии.
Она протянула руку. Из её ладони, с тихим шипящим звуком, выдвинулось тонкое, остроконечное щупальце из чёрного, отполированного металла. Оно извивалось на цепи.
— Мы — хищники, Кристина. Скромные. Мы не трогаем людей, если нам не приказано. Наш рацион — грызуны. Крысы идеальны. Они полны энергии, их много, их не заметят. Ищи. Чувствуй их горячую, быструю жизнь. И бери.
Как по команде, из-под развалившегося верстака с писком выскочила серая крыса. Оксана даже не взглянула. Щупальце метнулось вперёд с быстротой выстрела и пронзило грызуна насквозь. Крыса затрепетала и обвисла. По черному металлу побежали слабые золотистые искры, и тело крысы начало усыхать, превращаясь в безжизненную, сморщенную шкурку, которая через секунду рассыпалась в пыль.
— Теперь ты, — приказала Оксана.
Кристина в своей человеческой форме (она уже научилась переключаться) смотрела с отвращением и голодом одновременно. Но она чувствовала. Чувствовала ту самую «животную энергию», о которой говорила Оксана. Та была как аромат вкуснейшей еды для человека, долгое время сидевшего на хлебе и воде. Её собственные системы, только что обретённые, требовали топлива.
Кристина протянула дрожащую руку. Концентрация. Воспоминание о своей новой сути. Боль, превращённая в силу. Из её ладони, с более тихим, шкршащим звуком, выдвинулось её собственное щупальце. Оно было тоньше, изящнее, чем у Оксаны, и отливало белым металлом с алым прожилками.
Ещё одна крыса, привлеченная смертью сородича, показалась из щели. Кристина замерла. Потом её щупальце рванулось вперёд. Оно было немного неточным, задело крысу лишь по касательной, отчего та взвизгнула и попыталась бежать. Но Кристина сконцентрировалась. Второй удар был точным и молниеносным. Острие пронзило крысу.
И тут Кристину накрыло. Ни капли не упало. Это был взрыв жизни, тёплой, дикой, неистовой. Энергия влилась в неё, словно раскалённый нектар, заполняя каждую пустоту, каждую трещину, оставленную двадцатью годами небытия. Она вскрикнула — не от ужаса, а от наслаждения и шока. Тело крысы исчезло, обратившись в энергию и горсть пыли.
Гонщица стояла, тяжело дыша, чувствуя, как по её новому, стальному позвоночнику бегут разряды силы. Она больше не была призраком. Она была полна силы. Жива. Хоть и по-своему.
Оксана одобрительно кивнула.
— Хорошо. Теперь ты настоящая Гонщица. Запомни правила: нейтралитет в «Добермане», слепое повиновение Волхвам, никакой охоты на людей без приказа. У нас тоже есть старшая, познакомлю. И следи за уровнем заряда. Голодная Гонщица — мёртвая Гонщица и угроза для всех.
Кристина кивнула, ещё не в силах говорить. Её глаза, теперь яркие и ясные, горели новым, решительным светом. Она посмотрела на свою руку, которая снова выглядела человеческой, но в ней чувствовалась скрытая теперь мощь — цепь с острым жалом. Кристина больше не человек, которого нет. Она — тот, кто едет.
— Спасибо, — тихо сказала она Оксане.
Та лишь пожала плечами.
— Не благодари. Трубе нужны были колеса. Теперь они у неё есть. Поехали, новичок. Тебя ждёт первое задание.
Гонщицы вышли из гаража — одна в облике девушки в кожаной куртке, другая — в скромном ситцевом платье, которое теперь было лишь удобной маскировкой. Но под этой маскировкой обе скрывали рёв моторов, блеск стали и голод, который уже никогда не утолить обычной едой. Они служили Трубе. И Труба, ненасытная и вечная, была довольна.