По теории вероятности совершаются неприятности.
По теории вероятности приключаются ситуации…
По теории вероятности совершаются и приятности!
По теории вероятности, по теории вероятности.
(июль 1898г.)
Nullum malum sine aliquo bono (лат. Нет худа без добра). Cui ridet Fortuna, eum ignorat Femida (лат. Кому улыбается Фортуна, того не замечает Фемида). Fortis imagination generat casum (лат. Сильное воображение порождает событие).
Сбылась мечта идиота! Семь лет студенческих мук в медико-хирургической Академии, месяц промерзания санитаром в мертвецкой, полгода каторги ассистентом-подавальщиком в Первой операционной под гнетом профессора Берекли. Всего-то семь месяцев… Семь роковых дней… Семь страшных дней…
Quilibet fortunae suae faber (лат. Каждый сам кузнец своей судьбы)». После восстановительного отпуска я вновь вернулся под своды нашего доблестного хирургического отделения, но уже в должности… Практикующего хирурга!
По пути в отведенный мне кабинет я столкнулся с профессором Берекли. По правилам этикета я поприветствовал его кротким кивком почтения. Бросив взгляд полного пренебрежения, мой бывший наставник проследовал дальше.
- Тупой осел, - отчетливо донеслось до моих ушей.
Я не стал предавать тому особого значения, а занялся более важным, а именно своим новосельем. К превеликому удивлению замок моего рабочего пристанища оказался совершенно нерабочим. Повертев бесполезный ключ на корню расшатанной замочной скважины, я порешил, что скрывать мне нечего и устроил День открытых дверей.
Внутри кабинет представлял собой нечто среднее между опустошенной кладовой и комнатой, наспех брошенной хозяевами. Не успел я толком обжиться в этом полумраке спертого воздуха, как в проеме не закрываемой двери возник тучный силуэт Беспардонной Лярвы, от вида которой мои поджившие вены тут же болезненно съежились.
- Пошли! - прорычала Беспардонная Лярва приказным тоном и утопала вперед по коридору.
Бросив начатое на полделе, я робко поспешил за ней, на ходу успокаивая перепуганные вены заверительным почесыванием.
Остановившись, Беспардонная лярва властно распахнула дверь моей бывшей палаты-одиночки и сердито заорала: «А ну готовимся! Доктор идет!».
От того оглушительного крика сердце мое упало в пятки, уши заложило, а кровь напрочь перестала циркулировать в болящих венах. Оставив дверь отворенной, Беспардонная Лярва самодовольно хмыкнула и гордо потопала орать на противоположную палату.
Придя в себя, я сунул нос в отворенную явно мне дверь. С момента моего заключения в данной палате ничего толком не поменялось: все та же грязь и пыль холодного помещения, за исключением того, что там было целых четыре койки, а жильцами являлись трое мужчин абсолютно несвежей наружности. С удивленным обречением уставились они на меня всецело пропитыми глазами.
Данный контингент перегарных деяний привел меня в легкий ступор, хотя кого еще можно увидеть в самой удаленной палате? Явно не элиту высшего общества! Да и кого могут доверить новобранцу врачебного поприща? Разве что тех, кого не жалко в расход пустить.
А ведь и я тут пребывал! Подавив в себе праведную обиду на профессора Берекли, резко вспоминаю про то, что долг врача лечить всех и каждого, вне зависимости от социального статуса и образа жизни. Так же прекрасно помню о правилась этикета и одариваю присутствующих кивком почтения, далее представляюсь и интересуюсь здоровьем вверенных мне милейших.
Под подозрительные взгляды резко опешивших пациентиков устремляюсь в глубь алкогольного перегара, дабы начать должный врачебный осмотр, а заодно и познакомиться с каждым лично, при том не забываю улыбаться, ибо дружественный настрой ведет к началу доверительных отношений, так важных между врачом и пациентом. Вскоре поняв, что должные доверительные отношения складываются из ряда вон плохо, начинаю разбавлять никак не клеящееся знакомство отвлеченными темами.
Щебеча о погоде, о природе, невольно переключаюсь на самое простое, но крайне важное для жизни человека и начинаю негодовать на младший медперсонал, коим в большую тягость вымыть пол в данной палате. В порыве полного негодования на сии нечеловеческие условия обитания невольно устраняю назначенную к операции паховую грыжу неразговорчивого пациентика.
Похлопав друг на друга удивленными глазами, делимся своими впечатлениями о только что произошедшем чуде. Для закрепления полученного эффектика, предлагаю сеанс запрещенной законом, но всецело захватившей меня хиропрактики, о котором я даже мечтать не смел в этих больничных застенках.
Пораженный внезапно отступившей боли пациентик ошарашенно кивает и всецело вверяет мне свою сутулую спину. После нехитрых манипуляций на пару наблюдаем заметные улучшения общего самочувствия. Решаем повременить с назначенной операцией в пользу безобидной альтернативочки.
Подойдя к следующему опешившему пациентику, решаю продолжать в том же духе. В конце концов, теперь я наделен равноправными полномочиями с остальными превеликими светилами медицины и, стало быть, имею полное право лечить как считаю нужным, а не как заведено испокон веков в нашем доблестном хирургическом отделении.
По-быстрому вправляю, подправляю, а также растягиваю и вытягиваю предоставленные мне спины, тем самым устраняя наряду с межпозвоночными подвывихами и застарелый сколиоз, принося тем самым мгновенное облегчение двум оставшимся страдальцам. Без тени колебания отменяю ненужные операции, заменив их травяными отварчиками, соленными компрессиками и спиртовыми настоечками. Мои врачебные рекомендации были восприняты на ура, особенно про спиртовые настоечки.
По-дружески пожав друг другу руки, раскланиваюсь улыбающимся мне пациентикам и в окрылении удачного начала своей врачебной карьеры устремляюсь лечить дальше.
В противоположной плате ждали женщины, не далеко ушедшие от тех мужчин, хотя в отличии от последних, вверенные мне дамы алкогольным перегаром не благоухали, зато благоухали запахом трущоб и прогорклого сала. По кровавым пятнам на полу прихожу к выводу, что данных дам мне предоставил местный родильный дом, с коем у нашей больницы имелась договоренность в лечении всяческих послеродовых осложнений, щедро отправляемых к нам изо дня в день в несметном количестве. Покалеченные же младенцы шли отдельным потоком по распределению в иные учебно-лечебные учреждения.
Проникаюсь сочувственным сопереживанием к несчастным страдалицам и разве что сам не кровью от переизбытка чувств. Называю свое имя и краснея от внезапно накатившего смущения, смешанного с озвученным негодованием на зверские условия к даровавшим жизнь, начинаю осматривать этих некогда пышущих здоровьем, а ныне всестороннее затравленных, обезличенных женщин, не забывая извиняться за отсутствие смены пеленок, возможности подмыться и за прочие возмутительные условия выживания в наших больничных застенках.
Дабы даровать больших сил в столь тяжелом выживании, заверительно клянусь предоставить если не листеры, то должную марлю, а также ведро теплой воды для подмывания. Из четырех две смотрят на меня влюбленно-умирающими глазами. Третья недоверчиво закусывает губу и отворачивается с гордым видом. Четвертая же, бледная как смерть, обессиленно падает на подушку и начинает надрывно стонать.
С крайне озабоченным видом подбегаю к обессилевшей. На лицо явная анемия с признаки истощение, плюс запущенный сепсис с ознобом, лихорадкой и прочими признаками родильной горячки.
Как выяснилось со слов присутствующих, их соседке по палате было произведено выскабливание остатков последа, которое в разы усугубило ее подорванное тяжелыми родами здоровье, и теперь та ждет своей дальнейшей участи, умирая голодной смертью, потому как до столовой спуститься не может, а больным проносить еду в палату категорически запрещено.
Пока смекаю, как облегчить послеоперационную горячку, узнаю, что подобного рода чистка предстоит и тем троим. Двум в качестве удаления все тех же остатков последа, третьей же по причине якобы замершей семинедельной беременности.
Категорически временю со всеми удалениями, рассчитывая на уникальную способность женского организма к самоочищению. Заместо кюретажа решаю провести собственноручный осмотр.
Мое предложение прежде посетить туалетную комнату для более свободненького проведения гинекологического осмотра было встречено тихим негодованием. Даже умирающая злобно зафырчала в унисон своих подруг. Видать, хорошо запомнила посещение Злобного Орка!
Преуспокаиваю озлобленных дам тактичными заверениями о превеликой пользе очищения кишечника, пусть даже посредствам Злобного Орка и, намыв руки, приступаю к запланированному, затем устранению застойные явления разбухших от перегорающего молока грудей, не забыв сто раз извиниться за унизительные условия публичности, ибо такой роскоши, как отгораживающая ширма для осмотра лежачих никоем образом здесь не предусмотрена. После напаиваю обессилевшую переслащенной водой, обтираю ледяным полотенцем, кладу на лоб уксусный компресс, повторно успокаиваю растерзанную матку, но уже лишь мягкой наружной пальпацией, меж тем продумаю кровоостанавливающие и противовоспалительные настои и отвары для всех четверых, а также о самоличном разносе еды по палатам к неходячим пациентикам. На будущее отмечаю всегда носить в кармане вазелин для облегчения неприятных ощущений во время гинекологических осмотров, не шибко блистающих смазкой дам, да и в ректальных случаях он всегда пригодится, да и мало ли кто на меня нагрянет… В общем, «друг студентов» крайне незаменимая вещь и его всегда нужно носить при себе, как и шпильку за ухом, и опасную бритву, и наглухо застегнутые пуговицы.
Обойдя все дальнее крыло больничного этажа с не такими уж и хирургическими больными, мало отличавшимися между собой социальным статусом, материальным достатком и образом жизни, прихожу к выводу, что данные отбросы общества ни коем образом не заслуживают пренебрежительного к себе отношения, на кое их определили наши превеликие светилы медицины карательным заключением грязных застенков этого палатного шлака.
Несказанно обозленный за своих пациентиков, а большей частью за себя, коего определили добивать этих неугодных здесь больных и убогих, решаю во что бы то ни стало превратить их пребывание в нашей алчной бездушной больнице в самый расчудесный отдых с наиприятнейшим и весьма действенным лечением, который настроит болящий организм на преодоление того или иного недуга без всяких хирургических вмешательств.
С твердым убеждением незамедлительно отправляюсь детально продумывать свой грандиозный план в так и не обжитом до конца кабинете, который оказался весьма уютным, стоило только хорошенечко проветрить да вытереть пыль. Из меблировки в моем распоряжении имелось более чем все необходимое: письменный стол, два стула, два шкафчика, кушетка и гинекологическое кресло для удобства при осмотрах, но весьма пыточного вида.
Порешив, что что данному экспонату Святой инквизиции ни место быть в моей Радушной обители, выдворяю сей пыточный агрегат в коридор, при том стараюсь не обращать никакого внимания на удивленные лица медсестер, стеклянные взоры полупьяных Обгалдыря со Свиномерком и пренебрежительное хмыканье профессора Берекли.
- А мне не в тягость колено преклонить перед больными, а перед женщинами в особенности, ибо женщина способна даровать жизнь!
Тем временем наш всеми любимый заведующий отделением и мой заботливый родитель по совместительству ведет нареченного мне ассистента, ибо хирург без личного помощника как без рук.
К слову сказать, ассистентика я ожидал с душевным трепетом всеобъемлющей заботы. Я загодя принес ему из дому тарелку с ложкой, потому как в больничной столовке кормили из общей посуды больных со всех отделений, включая инфекционное. Также специально для него я принес самую красивую, почти новую кружку синюю с ромашками!
Кратко познакомив нас промеж собой, дав несколько слов напутствия в крайне ответственной работе, заботливый родитель торжественно подталкивает ко мне моего нареченного.
Безоговорочно принимаю сие живое дополнение под свое начальство и продолжаю оттаскивать пыточное кресло куда подальше от двери своего радушного кабинета. Пользуясь случаем, слезно прошу заведующего предоставить два табурета, мешок овса, пару бутылок растительного масла и возможность приобретать на казенные средства различные гомеопатические лекарства, а также сухоцветы ромашки и прочие растительные компоненты, необходимые для притирок, растирок, настоев, отваров, о коих в нашем больнице даже не упоминалось. Подкрепляю данную необходимость, сердечными заверениями, что благодаря всему этому смертность нашего доблестного хирургического отделения в разы пообмельчает.
Прекрасно зная мою тягу к смелым экспериментам, а также рьяную веру в целительную силу природы, заботливый родитель безоговорочно принимает сие прошение, обещая тем самым предоставить весь необходимый инвентарь и требуемые лекарства.
Победоносно смотрю свысока на пожирающего меня стремительно наливающимися кровью глазами профессора Берекли, затем уделяю внимание своему ассистентику, имя которого толком не запомнил. В бурном сосредоточении всецело смотрю на интересующий меня объект и… Вижу в пяти шагах от меня крошечное затравленное создание в неприглядном светло-сером костюмчике, смущенно переминающееся с ноги на ногу и испуганно моргающее на меня бездонными изумрудно-зелеными глазами. Очень скоро понимаю, что надо мною посмеялись в полной мере, вверив не только низший шлак общества, но и всучив в качестве помощника сие безмолвствующее чудо по имени, толи Ансельм, толи Вильгельм… Уточнять там было бесполезно, так как это затравленное чудо природы явно было лишено способности изъясняться словесно.
Приняв и это как должное, вопреки всему решаю достичь небывалых высот на своем великом врачебном поприще. Пусть надо мной насмехаются, пусть всячески принижают, но несмотря ни на что, у меня самые лучшие пациенты и самый незаменимый помощник! Вопреки всему и всем я сотворю грандиозную революцию в холодных стенах незабываемого кошмара, имя которому Третья городская больница, где все погрязло в запустении возмутительных порядков, где нет никакой заинтересованности в излечении больных, зато преобладает большая заинтересованность в размере их кошелька и положения в обществе!
Так я и начал делать, не считаясь ни с чьим мнением и слушаясь только самого себя, за что получал язвительные насмешки и суровые порицания в особенности от медсестер и санитаров, которые выказали, что никоем образом не будут подчиняться требованиям по должному уходу за вверенными мне пациентиками. Зато вверенные мне пациентики несказанно радовали своим стремительным выздоровлением. Несказанно радовал и Ансельм, пусть неуклюже, но весьма старательно выполняющий все, что от него требовалось.
В скором времени, крепкая обида на нашего заведующего за явно никому не угодного помощника и то пушечное мясо, в открытую именуемое «шлаком общества», а лично мною за глаза называемое «дорогие перитонитнички», навсегда покинула мой разум потому, что я понял… Я всецело осознал для чего заботливый родитель доверил мне лечить именно этих больных и работать с этим зеленоглазым недоразумением. Он верил в меня. Он знал, что лишь мне по силам добросовестно, со снисходительностью. Как должно испокон веков, но, к сожалению, многими забылось.