"Сказки бывают добрые и злые, и какими покажутся вам наши сказки – не знаем. Мы уже начали и дальше собираемся использовать матную речь, ни хуя не побоимся описать сцены насилия, употребление наркотиков и половой акт. Ни за какую хуйню, которую учинят и о которой сообщат на страницах этой книги сказочные существа, редколлегия не отвечает, если сказочные существа вас к чему-то призывают – не ведитесь, если вам кажется, что этот материал содержит запрещенную пропаганду – завязывайте его читать. Не давайте этого детям и сами не увлекайтесь. Помните основное правило: будь осторожен со сказками, они учат хорошему и плохому, а чему именно – сразу определить трудно"
Djonny. "Сказки Темного Леса".
– Сегодня последнее посещение. И все время, вы не произнесли ни слова. Можно поинтересоваться?
Я подбросил резиновый мячик, взмывший к потолку, а затем приземлившийся в мою раскрытую ладонь. И лениво скосил глаза в сторону психоаналитика. Она сидела напротив меня в мягком кресле, закинув ногу на ногу. На коленях у неё лежала открытая папка с моим именем на корешке. Надо отметить, девочка была симпатичной. Длинные каштановые волосы, собранные в хвост, большие зеленые глаза, чуточку пухловатые губы, аккуратный носик с россыпью веснушек. Очки в тонкой металлической оправе, которые доктор сдвинула ближе к кончику носа.
– Что вы так на меня смотрите? – чуточку смущенно произнесла она, заметив мой пристальный взгляд. Я усмехнулся в ответ, оценив про себя, что легкий румянец на пухлых щеках ей чертовски идет..
– Жду вашего вопроса, – охотно подсказал я ей. – Можно поинтересоваться?
Я замолк, склонив голову набок и с интересом ожидая продолжения.
– Зачем вы ко мне ходите? Вы же понимаете, что я не смогу помочь вам, пока вы сами этого не захотите.
Я поерзал на кушетке, устраиваясь поудобнее. Скрестил руки на груди и вытянул ноги.
– У вас здесь хорошо. Тихо. мебель удобная. А ещё вы симпатичная, доктор. Давайте переспим?
– Я замужем, – спокойно ответила девушка.
Я удивленно поднял брови:
– И что? Кого и когда это останавливало?
– Вы знаете, кто мой муж? – как-то недобро поинтересовалась доктор.
– Эх, кабы вы знали, сколько раз за свою жизнь я слышал этот вопрос, – притворно вздохнул я. – Какая разница, кто он? Не с ним же я спать собираюсь, в конце концов? А с вами. Кушетка, к слову, очень удобная.
– Об этом не может быть и речи, – холодно отрезала психоаналитик.
Я притворно вздохнул:
– Эх! А так хотелось. Даже сиськи не покажете?
Последняя фраза была произнесена мною с нескрываемым любопытством.
– В личном деле отмечено, что вы ограниченный хам и грубиян, – ответила девушка. – Так что этим вам меня спровоцировать не удастся.
– Что, так прямо и написано? – не на шутку развеселился я. – Ограниченный хам? Это, мадам, полное враньё. Хам я неограниченный. А ещё редкостный, коллекционный мудак, мразь и редкая скотина. Впрочем, это очевидно. Никогда не скрывал своих положительных качеств. А еще мерзавец и негодяй, склонный к употреблению алкоголя и веществ. Не просто же так я оказался в этой клинике. Почитайте, что там ещё написано. Страсть хочу послушать краткую характеристику.
– Вы – склонный к насилию и беспочвенной агрессии, крайне вспыльчивый человек. Необщительный социопат.
Я молчал, глядя на своё отражение в зеркале. Короткие русые волосы, длинный, сломанный в двух местах нос, бледное скуластое лицо с синяками под запавшими в череп глазами. Задумчиво почесал острый подбородок, заросший трехнедельной щетиной. Двойник в зеркале в точности повторил моё движение.
– Крайне непорядочный, опасный для общества индивид. Вы льстите мне, леди. Столько комплиментов от такой красивой девочки. Неужели, вы передумали и подкатываете ко мне?
– Для многих людей вышеперечисленное – повод задуматься.
– Никогда не хотел быть похожим на остальных. Знаете, за что я угодил в эту клинику?
– Бросились с отверткой на одного из сотрудников офиса, который находился в вашем подчинении. До этого две недели вы были в глубоком запое.
– Пффф, – презрительно скривился я. – Тоже мне запой. На работу я ходил, и выпитое никак не мешало исполнять мои задачи. В своё оправдание скажу то же, что говорил на суде: этот подчинённый был редкостным долбоебом. От его глупости я и перекинулся. Вот и результат. Судья, к слову, приняла это во внимание и зачла как смягчающее обстоятельство. Поэтому я попал в реабилитационный центр, а не поехал на тюрьму.
– Но это не оправдывает того, что вы хотели убить человека, – ответила девушка.
Я равнодушно пожал плечами:
– Ну не убил же.
– Вас с трудом оттащили трое сотрудников. У парня, на которого вы напали, к слову, тяжелая моральная травма. Вы пытались его убить, а потом ещё и оскорбили в здании суда.
– Какие все нежные. Не оскорбил, а высказал при общественности факт, который он тщательно скрывал. Как вы там, мозгоправы, говорите: признание проблемы есть первый шаг к её решению?
– То есть, вы не испытываете раскаяния?
Я вздохнул:
– Очень, очень раскаиваюсь. ночами не сплю. Места себе не нахожу от горя. До того я подавлен этим поступком.
– По вам не скажешь.
– Стараюсь скрывать свои настоящие чувства. Это я с виду такой хам. А в душе обливаюсь слезами и мысленно прошу прощения. Впрочем, внешне я вряд ли смогу это показать. Образ мудака может разрушить.
– Что сделало вас таким? – с внезапным интересом спросила девушка.
– Вы точно хотите это знать? – усмехнулся я.
– Да.
Доктор с готовностью схватила ручку и глаза её жадно заблестели.
Я тяжело вздохнул:
– Ну слушайте, коли уж интересно. Сам я не местный. Так уж сложилось, что из родного города пришлось мне бежать. Очень красивое, к слову, место. Знаете, он расположен на слиянии двух рек. Одна делит город пополам, вторая – отрезает окраину города от области. Область та так и называется: Заречье. Но не о том речь. Так вот: река, что делит город пополам, словно прокладывает незримую черту между двумя мирами. Даже названия улиц сами за себя говорят. Верхняя часть сплошь названа в честь писателей, художников, композиторов и прочей интеллигенции. Нижняя часть изобилует названиями в честь вождей революции и других видных деятелей флешмоба, устроенного в тысяча девятьсот семнадцатом году. Это когда Зимний дворец захватили. Там одних только улиц да проспектов Ильича несколько. Так, я опять не о том. Люди по обе стороны реки тоже живут разные. В верхней части-те, что побогаче. В нижней же – простой народ. Там раньше было много предприятий, вокруг которых образовывались рабочие районы. Но все пошло по пизде, когда грянул кризис. И детки с тех улиц все как на подбор: простые парни со сбитыми костяшками, мягкие в общении как наждак. Уровень преступности там тоже оставляет желать лучшего. Знаете, целые микрорайоны есть, где даже днём появляться не стоит. А уж ночью там лютый пиздец творится. Туда полиция не приезжает, представляете? С утра могут. Только чтобы протоколы составить и трупы увезти. Угадайте, в какой части города я родился?
– Судя по тому, что ваш отец оплатил вам реабилитацию – в верхней, – сухо ответила девушка.
– Неее, – с ехидной усмешкой протянул я. – Это сейчас папка богат. А тогда мы жили в нижней части. Не на окраинах, конечно, в центре. Рядом с площадью первого вождя революции. Потом в семье появились деньги и мы переехали в верхнюю часть, в элитный район. Но родился и прожил долгое время я именно в нижней. Не трущобы, конечно, но жизнь в подобных районах подталкивает человека к весьма интересным поступкам. Да таким, что порой, ложась спать не поймёшь, проснёшься ли ты поутру. Тяга к грабежам и кровавому блудняку захлёстывают тебя, с головой погружая в омут насилия и погромов.
Так случилось и со мной. Совершив первое преступление, будучи ещё подростком, я уже не мог остановиться. Эти поступки меняют тебя. Неуловимо, незаметно, делают другим. Я рос крайне беспокойным ребенком. Мачехе и отцу было плевать на моё воспитание. Они не были запойными алкоголиками, наркоманами и не вели асоциальный и привокзальный образ жизни. Вовсе нет. Просто они были заняты работой и собой, а до меня им не было ни времени, ни дела. Родная мать лежала в психиатрическом стационаре специализированного типа. Суд признал её невменяемой и заменил колонию общего режима по совокупности совершенных ей особо тяжких преступлений, на дурку. Где через три года интенсивной терапии она под действием аминазина превратилась в овоща. Отношения с мачехой не сложились с самого начала, так что дома царил вооруженный нейтралитет. Она не обращала внимания на меня, я – на неё. Отец с утра до вечера пропадал на работе. По иронии судьбы он был президентом адвокатской палаты города. И жаждал, чтобы сын пошёл по его стопам, да только я этого не желал. С самого детства я был предоставлен сам себе, бродя по заколоченным чердакам и темным, сырым подвалам. Компании в таких местах попадались весьма подходящие, так что к семнадцати годам приводов у меня было больше, чем иные люди раз в метро спускались. Поэтому махнув рукой на мою карьеру, отец забросил свои надежды. К тому времени я на пару с моим приятелем Чумой, работал то на Лёшу Большакова, то на Паука, и абсолютно не понимал, зачем вести адвокатскую практику, когда за один вечер можно получить двухмесячную зарплату среднего юриста города. К слову, Чума – весьма своеобразный тип. Он бы вам понравился. С него можно готовую диссертацию писать о многочисленных отклонениях в психике.
– Давайте вернемся к вашему детству, – сухо поправила девушка.
– Простите, док. Так вот. Адвокат из меня вышел бы первоклассный. К тому времени я уже научился врать дознавателям и съезжать со скользких тем. Только благодаря этому навыку, моя биография не пополнилась пробелом в пару лет колонии для несовершеннолетних.
Иногда мы выбирались на окраины города ради забавы и пущих радостей жизни. Адреналин и злой кураж захватывают тебя, когда ты рыщешь темными арками и закоулками, петляешь по дворам в поисках жертвы.
Идеально на эту роль подходили торговцы наркотиками. У барыг всегда с собой была большая сумма наличности. В полицию по поводу грабежа они не обращались. Так что совмещая приятное с полезным: адреналиновый кураж, который приносил неплохие деньги, мы вскорости освоили этот вид заработка. К слову, финансы там крутились немалые, да только и заканчивались они крайне быстро. До смертоубийств дело не доходило, а вот покалечить человека можно было запросто. Да не записывайте вы, док. Это все дела давно минувших дней, и сроки по этим событиям уже сгорели в костре времени. К чему это я? Ах да. Компания, в которой я в то время обитал, сложилась весьма разношёрстная. Двое ребят учились в высшей школе экономики, а ещё пара едва одиннадцать классов средней школы осилила. Связывало этот коллектив тяга к насилию, спиртному и веществам. А больше, наверное, никаких схожестей меж нами я и не припомню. Хорошие они были ребята. Чтобы описать нравы, царившие в той тусовке, я могу рассказать одно: в то время нас связывала клятва. Не причинять друг другу физического и материального вреда и помогать в осуществлении мести. А в случае если сам человек по каким-либо причинам отомстить не может – свершить её за него. Помните ту историю, когда водитель на внедорожнике въехал в остановку и троих людей смертью убил? Ух и резонансное вышло дело. За рулём был пьяный в говно сын федерального судьи?
Девушка молча кивнула.
– Так вот, – продолжил я. Один из людей на той остановке был нашим братом. Он умер в больнице, не приходя в сознание. Ребята записали на видео ультиматум и подкинули его к зданию МВД. А говорилось там вот о чем: или парню дадут по полной, или правосудие его найдёт и покарает. Сынишке тому девять лет дали. Максимум за такое преступление. И в сизо отправили прямо из зала суда. Это спасло его, только вот ненадолго. Тем вечером, трое братьев ждали мажорика у подъезда дома. Проконтролировать, так сказать. Кабы судья дал условный срок или отпустил бы из зала суда – те люди зарезали бы его на хуй, и даже не поморщились. И пришёл бы сынишке судьи пиздец. Такая в них была решимость, представляете? Парня, к слову, на "четвертаке" порешили. Это колония строгого режима номер двадцать пять. Дюже много было в те времена там людей, которые уважали моего брата. А потом туда ещё Малой загремел, и с того момента дни мажорика были сочтены. Док, с вами все в порядке? Какая-то вы бледная. Давайте сделаем паузу?. Расскажите, как вы сюда попали?
Но девушка замерла в кресле и смотрела на меня широко раскрытыми глазами. В них явственно читались страх и недоверие. Нежелание верить в то, что рассказанное мной-правда. Я приложил палец к губам, словно призывая к тишине:
– Недавно закончили институт, и родители пристроили вас в эту клинику уму-разуму набираться. Связи или деньги? Хотя это неважно. И вот вы слушаете здесь тех, кто решил пройти курс реабилитации. Ну, или кого к этому приговорил суд. Можете не отвечать, я угадал. У вас на лице все написано.
Лицо психоаналитика и вправду побелело и вытянулось:
– До сих пор не понимаю, как подобные асоциалы не изолированы от общества, – с трудом выдавила из себя она.
– Ой, да бросьте вы, – отмахнулся я. – Никогда в жизни я не причинял вреда людям. Ни одному. Представляете?
– А ваш сотрудник?
– Во-о-о-от! – Я наставительно поднял указательный палец. – Это ещё раз доказывает тот факт, что за человека я его не считаю.
– Очень удобная жизненная позиция, – прошептала психоаналитик. Достаточно громко. Мне удалось расслышать её слова.
– Ну какой уж есть. И это часть от целого. Процентов десять от того, что я успел натворить. О моих похождениях книгу целую написать можно. Не все истории в ней будут забавные, но в целом неплохое повествование выйдет. Так вот: к восемнадцати годам пришлось мне из городу бежать. Очень уж некрасивая там вышла история. Братец мой на себя всю вину взял. И кабы дело не рассыпалось ввиду недостаточности доказательств – получил бы он лет десять. Но уголовное дело до суда не дошло.
Я замолчал, глядя в потолок и скрестив руки на груди. Психоаналитик тоже не произнесла ни слова, ожидая, пока я продолжу рассказ.
– И захотелось мне в тот момент новую жизнь начать. С чистого, так сказать, листа. Я решил, что смена города это знак. А те истории интересные, пусть в прошлом остаются. Как вам моя биография, док?
Я повернул голову, с любопытством глядя на психоаналитика.
– Очень.. познавательно, – только и смогла выдавить из себя она. Было видно, что эти слова дались ей с величайшим трудом.
– Могу поспорить, таких историй вы еще не слышали. Спорим, док? На просто так.
– Я знаю понятие спора на "просто так", – ответила девушка. – Так что, я откажусь. К тому же, скорее всего вы все придумали.
Слова про мою богатую фантазию прозвучали очень уж неуверенно. Но я просто пожал плечами:
– Врачебная тайна не является доказательством на следствии. Так что я вполне мог бы рассказать правду. Ведь об этом вы просили меня три месяца? Впрочем, ваш выбор, доверять мне или нет. Это же наше последнее занятие, да?
– Вы же уже получили справку об окончании курса реабилитации.
– И теперь выйдя из этих стен, я снова стану свободным человеком? – уточнил я.
Психоаналитик кивнула. Я заерзал на кушетке и полез в карман джинсов, пытаясь вытащить телефон:
– Вот рассказывал я вам все это, душу, так сказать, изливал, вспоминая факты своей биографии, и со страшной силой мне домой захотелось. Друзей проведать да родной город посмотреть.
– А как же новая жизнь, которую вы решили начать?
Я пожал плечами:
– Не собираюсь же я к старому ремеслу возвращаться? Так, проведу недельку, утолю чувство острой ностальгии и вернусь сюда.
– Почему вы сказали, что хотите посмотреть город и увидеться с друзьями, но не произнесли ни слова про родных?
– Ну, во-первых, отец вряд ли будет рад меня видеть, – ответил я, листая Приложение по поиску попутчиков. – Ага, вот и подходящий рейс. Простите, док. Это я не вам. А во-вторых, родитель с мачехой рванули в столицу. А жаль. Хотя нет, это я вру. Ни капельки не жаль. Я же горе семьи. Отец видный адвокат, а сын – жулик и аферист. Мрак! Ужас! Кошмар! А вот и время как раз к концу подошло.
Я вскочил с кушетки, подхватывая с пола и забрасывая за спину полупустой рюкзак.
– Точно не переспим? Возможно, это будет лучший секс в вашей жизни, доктор.
Я замер, с интересом ожидая реакции девушки. Но та лишь неопределенно повела плечами.
– Это скорее нет, чем да? – уточнил я. – Эх, придет время – и вы будете жалеть о проявленной глупости. Удачи вам, док. Карьерного роста и поскорее выбраться из этой дыры. Здесь же одни неадекваты.
Уже у двери я остановился. Обернулся:
– Прощайте. Авось еще свидимся. Может, тогда вы одумаетесь и все-таки согласитесь.
С этими словами я постучал ладонью, по кулаку, в известном всему миру жесте. В ответ в меня полетела папка. Но я оказался проворнее, быстро юркнув за дверь. Весьма довольный собой и насвистывая мелодию FPG, вприпрыжку спустился по лестнице на первый этаж, пересек холл и, передал бумаги охраннику на вахте.
– Пора? – с улыбкой спросил сидевший за толстым стеклом мужик в синей ЧОПовской форме, нажимая на кнопку. И на турникете загорелась зеленая стрелка, которая указывала на свободу.
Я лишь кивнул, толкнув поручень, и подошел к двери.
– Удачи.
Но я уже вышел из клиники. Задрав голову вверх,словно любуясь синим небом, я вдохнул полную грудь воздуха. Хотелось заорать что-нибудь о свободе, только вот за такой неразумный поступок, меня могли бы закрыть в этой дурке еще месяца на три. Поэтому я молча спустился по широким мраморным ступенькам, и пошел прочь от этого гостеприимного места. Лишь отойдя на десяток шагов, я остановился, обернулся, взглянув на вывеску.
– "Клиника доктора Зильбенштока” – прочел я и сплюнул под ноги. – Горите вы в аду. Никогда не любил мозгоправов. Пора возвращаться домой. Засиделся я тут.
Руки словно сами вытащили из кармана джинсов телефон и набрали номер, найденный мной в приложении по поиску попутчиков.
– Алло, Инна? – вежливо спросил я, едва услышав в трубке голос собеседницы. – Вы сегодня уезжаете из города. У вас еще остались места?
– Да, – ответил мне милый женский голос. – Только там было указано, что предпочтительно девушка…
– О, не волнуйтесь, – усмехнувшись, произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно милее и безобиднее. – Я очень болтлив и крайне неконфликтный. Мухи не обижу.