У крыльца, как всегда, сидели местные бабульки, местное радио сплетен, они всегда всё знали обо всех. Такие есть возле каждого подъезда, если только вы не живёте в частном доме, как я сейчас. Наверное, ФСБ не там набирает своих секретных агентов, вот кто догадается, что такая вот бабулька может работать на государственные службы? Никто. А сколько пользы бы принесла!
– Можно поздравить тебя, – скрипучим от старости голосом сказала Татьяна Сергеевна, – как дочулька?
– Да, спасибо, всё хорошо.
– А что же не показал мне? Или на улицу не выходите?
– Врач пока ещё не разрешил, но через недельку уже будем гулять.
– Скорей бы, а на кого похожа?
– Пока непонятно, мне кажется, что на Лизу, – ответил я, отходя от злополучной лавки с бабулями, которые не собирались меня отпускать, донимая своими расспросами.
– Куда спешишь-то? – настороженно спросила Полина Георгиевна, она была подругой по сплетням с Татьяной Сергеевной и каждая поочередно несла свою сторожевую вахту на лавке – или с утра до обеда, или с обеда до вечера. Но сегодня вечером мне повезло, их было двое.
– Памперсы куплю, – торопливо ответил я и зашагал прочь.
Сделав пару шагов, я приблизился к той самой красивой новенькой машине BMW. Подойдя к ней поближе, я увидел затемнённые стёкла, от шин исходил запах не изъезженной резины, всё в этой машине кричало, что она только что выехала из автосалона. Вспомнив про мою раздолбанную «копейку», которая пылилась в металлической ракушке, стало не по себе. Да, я завидовал. Возможно, надеясь на чудо, или от безысходности я вытащил телефон и опять набрал номер, с которого мой издатель прислал одну единственную смс.
На том конце провода, к моему великому удивлению, перестал отвечать автоответчик, и раздались долгожданные гудки. Один, другой, минута, две, никто не отвечал. Но где-то рядом раздавался звонок телефона, мобильного телефона. Наверное, совпадение, подумал я. И тут дверь BMW открылась и из неё вышел небольшого роста мужчина, полный, его жиденькие тёмные волосы были стянуты в тонюсенькую хилую косчику, широкий и плоский нос несуразно выделялся на одутловатом загорелом лице. Он был одет в лёгкие летние брюки серого цвета и такого же цвета рубашку. Свои глаза он прятал за солнечными очками цвета меди.
– Вас ждут, – сказал он мне и открыл вторую дверь машины со стороны заднего сиденья.
– Извините, вы ко мне обращаетесь? – недоумённо спросил я.
Ответом мне послужил мобильный, продолжавший звонить в глубине салона автомобиля, и тогда я понял, кто меня ждёт. Волна радости и облегчения почему-то захлестнула меня, и, не заставляя себя долго уговаривать, я забрался в машину. Последнее, что я увидел, когда толстячок закрыл за мной дверь, были округлённые от удивления глаза наших сплетниц.
Он, мой заказчик книги ужасов, сидел рядом со мной на заднем сиденье из мягкой кожи молочного цвета, внешне был расслаблен и даже выглядел немного уставшим, о чём свидетельствовали тёмные круги под глазами на и так достаточно бледном лице.
Небесно-голубые глаза казались почти бесцветными… выцветшими… мёртвыми. Он ничего не сказал, а я не знал, с чего начать. Несколько секунд спустя до меня дошло, что я забыл закончить вызов абонента, в данном случае это был мой будущий редактор, и его телефон по-прежнему звонил. Не сводя с меня глаз, он медленно вытащил телефон из кармана чёрных брюк. Он был одет во всё чёрное, чёрная шёлковая рубашка была расстёгнута почти до пояса, обнажая достаточно хрупкую грудную клетку, на которой не виднелось ни одного волоска, цвет его кожи казался таким же, как кожа сиденья машины, что создавало необычный и ужасающий эффект. Он выделился из кожаной обивки сиденья этой машины, чтобы затем раствориться в ней вновь.
– Алло? – ответил он, приставляя телефон к уху. При этом не отрывая от меня своего взгляда ни на секунду.
Спохватившись, я тут же выключил звонок вызова, мои ладони намокли от страха за те несколько минут, что я находился в этом загадочном автомобиле.
– Извините, я забыл выключить звонок вызова.
– А ты меня вызывал?
Смущённо я отвёл глаза и ответил:
– Но вы же ответили на мой звонок.
– Я всегда там, где меня ждут, – прошептал он, наклоняясь близко к моему уху, – когда не остаётся ничего, кроме как надеяться на дьявола, – и рассмеялся удивительно низким для его хрупкой комплекции голосом. Из его широко растянутого улыбкой рта стал исходить пар, как если бы дело происходило зимой, но все это было в августе, на улице стояла жара +30° C.
Запах серы коснулся моих ноздрей, а заказчик всё продолжал смеяться, его язык стал тонким, почти змеиным, и на глазах стал удлиняться, приближаясь ко мне.
– Нет, – закричал я, пытаясь открыть ручку двери BMW, чтобы выйти, но, как назло, раздался негромкий щелчок, и все двери машины оказались закрытыми. Тот, кого я так ждал, перестал смеяться и его лицо разом превратилось в маску, олицетворяющую зло. Губы твёрдо сжались в одну ровную линию, глаза, прищурившись, налились кровью так, что даже не стало видно неестественно голубого цвета радужки.
– Тебе страшно?
– Да, – не скрывая, ответил я.
– Так же страшно, как тогда, когда умирал Олег?
– Нет, это другой страх…
– Жизнь боишься потерять?
Вопрос был в точку. Всегда кажется, что если нужно отдать жизнь для близкого тебе человека, ты охотно это сделаешь, ты должен это сделать под оценивающим взглядом сообщества, в котором ты живёшь, оно одобрит твой жест, да только вот тебе будет уже наплевать, лёжа на глубине метра под землёй, на то, что ты герой и ценой собственной шкуры спас другую жизнь. Но здесь и сейчас моя жизнь принадлежала только мне и отдавать её было некому.
– Наверное, – неуверенно ответил я, – это первобытный страх.
– Правильно, всё идёт из древности, из начала начал, когда тот дурак решил, что будет властвовать над всем, по праву первоздания. Я подпортил ему карты, и буду продолжать это делать, пока существует ОН, буду существовать и Я. Тень всегда идёт за своим хозяином, но тень – это дитя тьмы, а во тьме рождается двигающая сила. Это страх.
Запомни, что ты чувствуешь сейчас, и передай это в твоём писании, – он максимально приблизился к моему лицу, и его глаза, по-прежнему затянутые красной пеленой, впились в мои, тёмно-серые.
Моё тело стало леденеть, желудок превратился в один ноющий комок нервов, сердце ускоряло свой ритм, возникло нестерпимое желание облегчить мочевой пузырь, казавшийся переполненным. Перед моим глазами стали метаться красные точки, сливаясь в забавные узоры, постепенно обретавшие человеческие формы. Красный оттенок стал меркнуть, и цвета картинки становились всё ярче, позволяя мне увидеть то, что происходило в те времена, над которыми я измывался в своих книгах, передёргивая факты истории. Века неслись за тысячелетиями, давно вымершие нации возникали и тут же исчезали, покушения на политических лидеров разных эпох, войны, эпидемии. И везде на заднем плане мелькал Он. Вот он, одетый в эсера, даёт пистолет Фанни Каплан, вот носильщик трупов в Испании во время эпидемии бубонной чумы. Инквизитор с небесно-голубыми невинными глазами младенца, отрезающий язык еретику, подставляя свой рот под фонтан крови, вырывающийся из того места, где прежде был язык. Он сидит рядом с Гитлером, указывая пальцем на Россию, нарисованную на карте. И с каждой такой картинкой чувство страха усиливалось.
Вифлеем. Незаметный человек в толпе, с широкой улыбкой наблюдающий за Христом, несущим свой крест. Он же, дающий несколько золотых монет женщине, которую зовут Мария. Мария Магдалена? Я пытался вырваться из этого визуального плена, но он прошептал, сжимая рукой моё плечо почти до кости:
– Нет, ты ещё не всё увидел.
– Я не выдержу, не хочу, – мой мозг отказывался принять увиденное.
– Ты выдержишь всю мою боль, радость, злость, ненависть, удовлетворение. Ты нужен МНЕ, пока Я хочу этого.
И я увидел сияние. Просто образ, излучающий свет, наполняющий меня внезапным спокойствием, счастьем и любовью. Мне хотелось к этому загадочному свету, он был нужен мне в ужасе этих нескольких минут, которые я никогда не переживал прежде. Внезапно всё прекратилось, как будто чёрный тяжелый занавес опустился перед глазами, и через открытую дверь машину лился дневной свет, не вечерний, а дневной.
Нехотя моргая глазами, я растерянно смотрел на своего спутника и его шофёра, на жару, внезапно наполнившую салон автомобиля, она шла с улицы и была неестественно удушающей для российского климата. Шофёр вышел из машины, на ходу расправляя свои брюки, словно отряхивая их от песка. Он дал мне руку, чтобы помочь выйти из машины. Страх говорил мне «нет». Но ОН сидел за моей спиной и ждал, когда я выйду. Опустив глаза и глубоко вздохнув, я вышел из машины и мои летние кожаные сандалии тут же наполнились песком, который мягко засасывал мои ступни. Это была пустыня. Ветер, словно огнедышащий дракон, жёг лицо, солнце слепило глаза, оно было повсюду, ни малейшего намёка на тень, лучи жгли кожу, мне казалось, что даже курице в духовке должно быть не так жарко.
– Иди за мной, – фраза прозвучала как приказ, как удар плетью по рабу, который не имеет права не повиноваться.
От неожиданности произнесённого я подпрыгнул, поскольку это был голос моего чёртова издателя, но когда я видел его в последний раз, он был сзади, а тут он стоял передо мной. Моргнув от удивления, я увидел его уже не рядом с собой, а на вершине песочной дюны, в 100 метрах от меня. Долго и мучительно я шёл к этой дюне. Полненький шофёр уже не находился рядом с машиной, но тенью следовал за редактором, они о чём-то тихо переговаривались, и от чего-то иногда он заливался тоненьким раскатистым смехом, напоминающим временами мяуканье кота. Оказавшись у основания дюны, я пытался залезть на вершину, но каждый раз падал вниз, подобно мешку с картошкой. Отчего кото-шофёр, я его буду называть теперь так, смеялся ещё больше, наверное, для него я был подобием мышки, с которой он собирался поиграть.
Из всей силы прищурив глаза, я подумал, что всё это сон, сейчас я проснусь, как тогда в роддоме с Лизой, но порыв ветра бросил песок мне в лицо, и пронзающая резкая боль в запястье, именно там, где остались следы от когтей той ужасной руки, тянущей меня неведомо куда, заставила меня закричать.
– Ну вот ты и добрался, – одобрительно произнёс мой редактор.
Причина боли в руке тут же исчезла, когда он отнял свою руку от моей и несколько капель крови упали на раскалённый песок и тут же испарились, оставив всего лишь два крошечных коричневых пятнышка.
Через несколько секунд эти коричневые высохшие на песке капли на моих глазах превратились в два крошечных семечка, из которых с невероятной скоростью стало расти дерево. По мере того как оно достигло двух метров, мне стало ясно, что это осина. То ли от ветра, то ли от магической силы редактора одна из веток стала немного клониться к земле и, подобно миражу, на ней появился висельник. Ветхая старая верёвка раскачивалась во все стороны с телом покойника, напоминая дьявольский маятник. Повешенный был повёрнут от меня лицом, и я не видел, кто это.
– О, мой добрый друг, – с любезной вежливостью произнёс редактор, – представьтесь нам, пожалуйста, чтобы мой Апостол смог видеть вас.
Верёвка тут же повернулась по своей оси. Увидев того, кто был повешен, я закричал от невозможности увиденного.
Повешенный был Иудой Искариотским. Треугольное измождённое лицо, впалые щёки, тонкие усы и короткая борода, обрамляющая лицо, делали его похожим на мучеников, распятых на кресте, только свою казнь Иуда выбрал сам. Мертвецки белая бледно-голубая кожа, расползающийся балахон, подпоясанный верёвкой, создавали ощущение, что он повесился всего лишь пару минут назад. Я не заметил ни одного признака разложения тела.
– Иуда, – внезапно произнёс он сломанным голосом, откашливаясь и смотря на меня. Взгляд его чёрных глаз останется со мной навсегда. Такого отчаяния и боли мне не доводилось видеть. Не думайте, что я хочу сказать о том, что, возможно, Иуда раскаивается там, где он сейчас, нет. Но этот взгляд пробудил во мне чувство жалости, которое никогда не должно было появляться к такому персонажу, поскольку я являюсь православным, и доктрина, навязанная мне с малых лет, так же как и миллионам из вас, оставляет след в восприятии религии. Её тебе выжигают каплями святой воды в первые моменты твоей жизни и закрепляют теми же каплями во время твоего последнего причастия. Заметьте, не особо интересуясь нашим мнением. Ну да ладно, всегда что-то решается за нас, вероятно, таково течение жизненного русла.
– Ну, что же ты молчишь? – промурлыкал мне на ухо кото-шофёр, щекоча своими усами.
– Я… я рад видеть вас, – полный идиотизм, пришедший мне в голову, но лучшего пока я не нашёл.
– Вот видишь, я же говорил, что найду своего Апостола, – улыбаясь, редактор подошёл к повешенному Иуде и ногтем пощекотал его за пятку. Тот мучительно захрипел, будучи не в силах сделать что-либо, и только двигал головой в разные стороны, пытаясь освободиться от верёвки.
– Ну, ну, ладно, знаю, ты боишься щекотки, – перестав щекотать ступню Иуды, мой редактор одним лёгким прыжком оказался сидящим на ветке, на которой покачивался Иуда.
– Теперь, когда ты сказал, кто ты, может, скажешь нашему другу моё имя, – лукаво улыбнувшись, он склонил голову набок и стал почти очаровашкой, в глазах мерцала насмешка, чёрная рубашка развевалась на ветру, чем-то напоминая подобие крыльев чёрного цвета, волосы стали длиннее и пышными волнами струились по плечам, думаю, что он соблазнил немало женщин такой вот улыбочкой. Но, к сожалению или к счастью, я не гомосексуалист, и на меня это произвело скорее обратный эффект.
Иуда поднял голову, при каждом движении верёвка стягивала его горло всё сильнее, и там, где она касалась кожи, виднелся широкий тёмный след.
– Люцифер, – прохрипел он и внезапно дерзко улыбнулся мне, перечёркивая всё то впечатление жалости, что он вызвал во мне ранее.
– Да будет свет! – расхохотался мой заказчик, сидящий на ветке осины, и тут же жаркое беспощадное солнце исчезло и всё вокруг накрыла темнота. Пока мои глаза привыкали к резкой смене света и тени, мне показалось, что стало прохладнее, это была живительная прохлада, успокаивающая, когда летним вечером ложишься на прохладные простыни, ты знаешь, что рабочий день закончен и всё, что от тебя требуется, это расслабиться и отдохнуть. Но расслабляться было рано.
Дерево по-прежнему стояло передо мной, только в этот раз оно было освещено ярким и холодным светом луны. Иуда по-прежнему раскачивался на своей верёвке из стороны в сторону, отсчитывая минуты бесконечности. Только Он, сидящий на ветке, изменился. Длинные волосы из тёмных стали подобными цвету выцветшего засушенного сена на лугу, он стал выше ростом, почти под три метра, хрупкое телосложение пропало, на смену ему пришло тело, совершенное в своих пропорциях, линиях и изгибах. Они угадывались под просторным белым одеянием, спускающимся до его ступней.
Внезапно тень накрыла лунный свет, это был Люцифер, он расправил свои крылья, они оказались белоснежными и при отсвете луны серебрились неведомым светом.
– Извини, у каждого своё понятие о свете, для меня лунный свет предпочтительней. Ведь это я, Несущий Свет. Просвещение в массы, так сказать, – опять расхохотался он. – Ах, если бы не я, где бы сейчас оказалось всё человечество? Я – это прогресс, развитие цивилизаций, без меня бы сидели и плодились как кролики в саду райском, под зорким оком Главного Охотника. Ты знаешь, кто это?
– Нет.
– Догадайся.
– Бог?
– Он самый. Не люблю произносить его имя. Ну да историю наших отношений, я думаю, ты знаешь. А всего-то просто-напросто я захотел расставить силки, чтобы поохотиться в саду Эдемском, ну и получилось у меня лучше, чем у него. Подумаешь, увёл его добычу, так нет, задетое самолюбие тяжело лечится, – он театрально вздохнул, – можно сказать, неизлечимо. Но тебе самолюбие до лампочки, как я вижу, это одна из причин, почему я выбрал тебя.
Как тебе уже стало понятно, ты будешь писать книги, наполненные страхом от первой и до последней страницы. Сердцем твоих книг буду я. У Охотника есть Библия, у меня будут твои книги. Я буду вещать через них. Отныне ты мой Апостол. В каждой книге будет откровение от Люцифера, конечно, замаскированное под обыденный сюжет. Время финала приближается, и нет причин, по которым у Охотника будет больше сторонников, чем у меня. Я за равенство сил, что и стало, собственно, причиной разлада между мной и ним.
– Гонорар, вы забыли гонорар, – прошипел откуда-то из темноты знакомый голос, но, как я ни старался, никак не смог вспомнить, кто это, пока округлый невысокий силуэт вышел из тьмы. Это был кото-шофёр.
– Ах да, конечно, как я мог забыть про такую важную деталь, – подойдя вплотную к повешенному Иуде, он сделал мне знак рукой подойти к нему. По мере того как я приближался к осине с висящим на ней Иудой, отвратительный запах разложения наполнил мои ноздри. Но я продолжал свой путь, это была моя последняя Голгофа, и последняя цель назначения была неизбежной. Под ярким светом луны, так хорошо контрастирующим с чернотой ночи, выделялись три силуэта: Люцифер, Иуда и я.
– Твой первый гонорар у него в кармане, – сказал он, смотря на Иуду, в эту секунду профиль Люцифера, если можно так сказать, был божественным. – В каждом ангеле есть часть Бога, даже в падшем. Как в каждом из нас есть хорошая половина и есть плохая и иногда мы так любим играть контрастами, что не способны выбирать полутона, теперешний народ либо зол, либо хорош. Но он не может быть нормален, соблюдая столь ценную золотую середину. Всё или ничего.
Всё моё было совсем рядом передо мной, оно болталось на верёвке, которая, казалось, вот-вот сорвётся с ветки, жутко воняло и растерянно смотрело на меня.
– Ну, ну, не жадничай, у тебя их тридцать, отдай один моему апостолу.
Тот, немного замешкавшись, вслепую шаря рукой в своём кармане, достал что-то и протянул мне. Я не заставил себя ждать и подставил свою руку под закрытый кулак Иуды. Когда тот раскрылся, на мою ладонь упала старинная серебряная монета. Коснувшись моей кожи, она начала жечь как кусочек угля, который только что вытащили из камина.
Поняв, что это был один из тех тридцати сребреников, за которые Иуда предал Христа, я попытался выкинуть эту монету, но она прочно впечаталась в мою кожу и продолжала обжигать, как если бы на мне ставили клеймо.
Клеймо предателя?
– Нет, ты не предатель, – прошевелил пересохшими и растрескавшимися тонкими губами Иуда. – Ты такой, как МЫ. – И тут из его рта вывалилась волна червей и личинок, падающих на меня, за спиной раздался мяукающий смех кото-шофёра и аплодисменты Люцифера.
– Добро пожаловать в Адскую команду, – продолжая смеяться, ответил Люцифер, – или в команду Несущих Свет. Думаю, это тебе больше понравится.
Я отошёл от Иуды, брезгливо стряхивая с себя всю ту мерзостную массу, что он на меня обрушил, и решительно попытался швырнуть проклятую монету на землю, но она была словно припаяна к моей ладони. Тогда этой же ладонью я взялся за крестик, висевший у меня на шее, и начала читать Отче Наш, закрыв глаза.
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, – едва слышно шептал я.
– А вот это мы ещё посмотрим, – голос Люцифера прозвучал прямо над моим ухом.
Он стоял, возвышаясь надо мной с высоты своего роста, и его крылья сжали меня в ловушку, на данный момент в темноте были только я и он. Две клетки, дающие жизнь чему-то новому. Станет это новое ужасным или прекрасным, не мне судить. Но в какой-то момент я почувствовал своё превосходство над ним, я был ему нужен, как он сам выразился, и пока он не получит от меня того, чего ждёт, я мог противостоять ему. («Но только не сейчас», – тихо прошептал шут правды, по-прежнему прячущийся за троном лжеца.)
Нет, конечно, не сейчас.
– Встав на мою сторону, сторонись врага моего, ибо победа врага моего будет значить твоё поражение, смерти равносильное, – продолжал Люцифер. – Или рабом его стать хочешь? Той невинной божьей овечкой, которую он сожрёт на обед, как миллионы вас, стаду подобных, идущих за Пастухом?
Его волосы развевались на ветру, взгляд был полон дерзости и решимости, весь его вид бросал вызов всему тому, что я знал доселе. Он заставил меня усомниться во всём том, что казалось непоколебимым и должно было оставаться таким, до того как я встретил Его.
– Ты возьмёшь эти деньги, это то, что соединит нас навсегда. – Его крылья раскрылись, выпуская меня из тесной ловушки, и, широко расправив их, он сделал крутой вираж в воздухе, перед тем как полностью исчезнуть в абсолютной темноте.
Я был один в ночной пустыне, освещённый светом луны: актёр, репетирующий свой монолог в пустом зале, предвкушающий то радостное предчувствие будущего успеха, который он обретёт у публики. Моё предчувствие было ужасным, я проиграл той стороне света и надежды, которые ещё теплились во мне. Раскрыв ладонь, по-прежнему крепко сжимающую проклятый сребреник, я почувствовал резкую боль. Посмотрев на ладонь, я увидел, что верхние слои кожи расплавились и почти склеились, сладковато-резкий запах горелого мяса окутал меня, монета вживлялась в моё тело всё глубже и глубже, становясь частицей меня. Но что удивляло, это полное отсутствие боли, если вначале боль была невыносимой, то теперь я смотрел как сторонний наблюдатель на свою ладонь, сжигаемую монетой Иуды, и в некоторой степени этот ужас зачаровывал меня. Я хотел оторваться от этого и не смотреть, но ожидание того, что произойдёт дальше, цепко удерживало моё внимание.
И тут до меня дошёл смысл сказанных Люцифером слов, я Понял, Как Нужно Писать Евангелие от Дьявола. Некоторые убийцы не останавливаются, пока не увидят кровавое месиво из своей жертвы, вы, мои читатели, не останавливаетесь, пока не прочтёте зло моих книг до конца. Он был прав, я буду играть на этой стороне человеческой натуры, это несложно с того момента, когда ты понял, что притягивает читателей. Некоторые из вас сталкивались с откровением Божьим, менявшим вашу жизнь, для меня это было откровением Люцифера, показавшего путь, по которому нужно идти.
– Господи, прости меня, – закричал, я глядя на небо, глупо надеясь, что Он услышит меня.
В ответ раздалось недовольное кошачье шипение, чутьё меня не обмануло, то был кото-шофёр, только теперь он выступал в облике кота, ростом чуть больше метра семидесяти, судя по морде, это был перс, плоская морда была похожа на недовольное лицо российского бюрократа, и только глаза необычного цвета старого золота выражали проявление куда большего ума и прожитого опыта, чем у всего министерства финансов РФ.
– Бегемот, почему ты сменил окрас? – спросил я.
– Почему ты призываешь Его?
– Это было моё прощание с Ним…
– Ах, вечно мне всё доделывать, – стоявший доселе на двух лапах, он опустился на четыре лапы и хвостом резко махнул по песку, который попал мне в глаза подобно сотне иголок, отчего я закрыл лицо руками.
Несколько мгновений спустя шум машин заставил меня вновь раскрыть глаза, я всё так же стоял перед золотистой BMW с телефоном у уха, и знакомый уже мне голос Люцифера произнёс:
– Теперь ты знаешь, как надо писать книги, я верю в Тебя. – И короткие телефонные гудки на том конце провода стали моей первой фразой следующей книги.
BMW мягко, подобно коту, заурчало мотором и, два раза моргнув фарами, звонко поклаксонило. Крупная лапа серого цвета на месте водителя помахала мне на прощание, и машина, сделав полный разворот, покинула наш двор.