Анатомия обмана - читать онлайн

Глава 1

.

Я никогда не была суеверной, может быть поэтому в тот злополучный четверг отчаянно не хотела верить своей интуиции. Меня разбудил неприятный тревожный сон, забытый в момент пробуждения. Резко распахнув глаза, я поняла, что сижу на кровати, а по моим щекам катятся слезы… Такое со мной произошло впервые.

Откинувшись обратно на подушки, я глубоко вдохнула и попыталась успокоить сумасшедшее сердцебиение. «Все в порядке, просто сон… дурной сон», – старалась внушить себе я, а потом взглянула на электронные часы: до звонка будильника оставалось целых полтора часа. Натянув до подбородка теплое одеяло, я закрыла глаза и постаралась снова задремать, однако ничего не вышло. Меня не оставляло странное беспокойство, будто случилось что-то нехорошее. Я потянулась за телефоном, чтобы на всякий случай проверить сообщения и почту, но темный дисплей укоризненно напомнил, что накануне вечером я забыла поставить мобильный на зарядку. Рядом с кроватью шнура не оказалось. Конечно, я же оставила его на кухне. Вот растяпа!

Выругавшись про себя, я выползла из теплой постели и босыми ногами встала на ледяной пол. Ночью пришли первые заморозки, и утром в квартире стало невыносимо холодно. По телу побежали мурашки, а пока я добежала до ванной, где оставила любимый махровый халат, сумела окончательно продрогнуть. Окажись рядом мама, она бы обязательно отругала за то, что я хожу по полу без тапочек, что не включаю обогреватель, когда дома так холодно, и сплю голая вместо того, чтобы надеть теплую пижаму. Но мама не знала, что из-за ипотеки я не могла позволить себе лишних трат на электричество, что тапочки потеряла при переезде, а новые не успеваю купить из-за вечной занятости, и сплю без пижамы потому, что давно привыкла не обременять тело ненужной одеждой во время сна. Когда тяжелое пуховое одеяло касалось моего нагого тела, я легко засыпала, словно кто-то родной и любимый держит меня в своих крепких объятиях.

Укутавшись в халат, я прошла на кухню, поставила заряжаться мобильный, включила кофемашину и запрограммировала мультиварку. Готовила я крайне редко и только по вечерам. Завтракала обычно бутербродами на скорую руку или кашей из мультиварки, обедала на работе, а вот домашним ужином могла себя порадовать, если не сильно уставала за день. Правда, в последнее время я все позже и позже возвращалась с работы.

После того, как полгода назад я оформила ипотеку, почти вся моя зарплата уходила на оплату квартиры, поэтому, кроме официального трудоустройства, приходилось браться за всяческие подработки, которых для меня, переводчика, всегда находилось хоть отбавляй. Но, как бы там ни было, это все – лишь временные трудности. Гораздо важнее то, что я сумела стать по-настоящему независимой. Еще несколько лет назад я бы ни за что не поверила, что смогу жить одна в большом городе, сама заботиться о себе и не просить ни у кого помощи. И пусть толчок к этой самостоятельности оказался чересчур болезненным, и раны прошлого еще не до конца зарубцевались, глядя на себя в зеркало, я понимаю, что все так, как должно быть.

Пока умная техника готовила завтрак, я направилась в душ и специально включила обжигающе горячую воду, чтобы окончательно согреться. И только намылив как следует свои короткие волосы, я сообразила, что лишний утренний час могла бы побегать вместо того, чтобы бесцельно проводить его на кухне за чтением новостей в планшете. Уже вторую неделю я не бегала по утрам, хотя прямо под моими окнами располагался небольшой парк со специальной дорожкой – и ведь это стало неоспоримым плюсом при выборе жилья. Однако, после переезда всякое утро мне было не до пробежек, а сегодня я умудрилась проснуться рано и располагала свободным временем.

– Лентяйка! Снова разжиреешь! – вслух произнесла я, опустив взгляд на свой плоский живот, которым так гордилась.

Сейчас моя фигура была самой обычной, но я отлично помнила, каково это – жить с лишним весом. Подростком я была пухлой, и ни диеты, ни физические нагрузки не помогали хотя бы немного похудеть. Лишние килограммы ушли сами, когда пубертатный возраст остался позади и гормоны прекратили свою безумную пляску в моем организме.

Обернувшись полотенцем, я вышла обратно на кухню, положила себе завтрак и устроилась с планшетом на единственном стуле, но не успела открыть страничку с новостями, как в дверь позвонили.

– Сейчас! – крикнула я и ринулась в комнату, чтобы натянуть на себя что-нибудь мало-мальски приличное.

У меня совершенно вылетело из головы, что утром до работы должны доставить договора для перевода. Это была одна из подработок: я переводила документы иностранных поставщиков для московской фирмы-производителя, после чего получала от них правки, которые следовало внести в документы. Их курьер всегда доставлял срочные бумаги утром, но обычно мы пересекались по пути на работу. Сейчас из-за того, что я стала добираться до офиса на машине, а с парковками в нашем городе всегда проблемы, мой наниматель предложил привезти договора мне домой. Прямо на голое тело я надела короткое шерстяное платье и, чувствуя его неприятное покалывание, направилась к двери.

– Эвелина Анатольевна, тут все, – курьер, долговязый парнишка с непослушными рыжими завитками, выбивающимися из-под бейсболки, протянул мне увесистую папку, а я поморщилась от его обращения.

– Леш, просто Лина. Окей? – открывая застежку, сказала я.

– Ну… это как-то непривычно. У нас все по имени-отчеству…

– А зря. Современные компании, тем более работающие с иностранцами, давно отказались от этого пережитка культа предков и обращаются ко всем по именам. Для иностранцев так проще, только не все наши это понимают… Ладно, тебе, наверное, до этого дела нет. Спешишь?

– Есть такое. В девять надо быть на Серпуховской, а до метро тут еще идти.

– Хорошо. Тогда я быстро все посмотрю и отпущу тебя.

Я наспех пробежала взглядом документы и убедилась, что хотя бумаги потрачено громадное количество, самого текста не так много. Тем не менее, не хотелось продешевить с вознаграждением за работу, поэтому я не решилась сходу назначить свою цену.

– Передай Игорю Петровичу, что мне нужно оценить объем и сложность работы. К вечеру скажу ему цену и сроки, – сказала я, убирая договора обратно в папку.

– Да, но… – замялся курьер.

– Что такое? – нахмурилась я.

– Игорь Петрович просил, чтобы вы все перевели к понедельнику.

– Хорошо. Я посмотрю договоры и сама ему позвоню.

– Спасибо, – улыбнулся парнишка. – Тогда я побежал.

Я вернулась с документами на кухню и разложила их на столе, понимая, что до выхода на работу нужно, как минимум, их прочесть. Работа есть работа, я не привыкла откладывать дела, если есть время ими заняться. Мой последний бывший называл меня гиперответственной, и в его устах это не было комплиментом. Что поделать… работа дает уверенность в завтрашнем дне, какую не способен дать ни один мужчина. Жизнь убедила меня в правильности такого подхода.

Зачитавшись документами, я совершенно потеряла счет времени и, когда подняла взгляд на часы, поняла, что через десять минут нужно уже быть в машине. Закинув бумаги обратно в папку, я поспешила в комнату. На голове у меня творилось черт знает что. Мое пышное боб-каре напоминало пчелиный улей. Обычно я укладывала волосы феном или подкручивала с помощью крупной плойки, но сейчас на это не осталось времени. В ящике тумбочки я нашла старый ободок, который надевала только на пробежки, и убрала им волосы. Макияж ограничился парой взмахов кисточкой с пудрой, румянами и прозрачным блеском.

Схватив папку с документами, сумку и ключи от машины, я бросилась вниз по лестнице. Вот как так выходит, что когда у меня вдруг появляется лишний час утром, вместо того чтобы спокойно собраться, приходиться бежать, пропуская по две ступеньки? Хорошо, что хотя бы машину я припарковала у подъезда. Пока мой дом не был полностью заселен, с этим проблем не возникало. Вот только я не учла, что в такой холод придется ее долго прогревать и, когда я выехала на главную дорогу, то оказалась в медленно движущемся потоке направляющихся на работу москвичей.

Где-то на полпути к офису я поняла, что безнадежно опаздываю, но, когда решила позвонить начальнику, к своему ужасу, не обнаружила в сумке мобильный. Я так и не сняла его с зарядки… Черт!

Неожиданно вернулось то самое неприятное тревожное чувство, будто что-то случилось. Нет, глупости, а вот если не потороплюсь – точно случится. Босс будет в ярости. Он не терпит опозданий, и может спустить это только в крайнем случае, однако сегодня я даже не смогу предупредить о своей задержке.

На офисную стоянку я въехала через полчаса после начала рабочего дня и еще десять минут искала парковочное место. Моя фирма находилась на тринадцатом этаже большого офисного здания, которое мы с коллегами между собой называли «стекляшкой». Кроме нашей организации здесь располагались сотни других компаний, из-за чего «стекляшка» напоминала большой муравейник с тысячами суетящихся сотрудников. Один такой сотрудник как раз налетел на меня в лобби первого этажа. Мужчина чуть не сбил меня с ног, но даже не извинился. «Дурацкий день, чтоб его», – подумала я и бросилась к лифтам. Пока кабина ползла вверх, я взглянула на себя в зеркало: не лучший вид, но, может быть, оно и к лучшему? Так мне будет проще оправдаться перед начальником.

Двери лифта распахнулись, и я шагнула на свой этаж. Мне хотелось проскочить за мой стол как можно незаметнее, хотя в огромном опен-спейсе1 это представлялось затруднительным. Стоило мне попасться на глаза администратору Елене, как она громко возвестила о моем присутствии:

– Лина! Наконец-то! Мы тебя потеряли!

– Да… Пробки. Еще машина не заводилась, а потом парковка… – пытаясь отдышаться, ответила я.

– Лина, Петр Алексеевич тебя обыскался, – сочувственным тоном сказала Елена. – Он просил, как ты придешь, чтобы срочно зашла к нему.

Я кивнула и на ватных ногах направилась в кабинет босса. Конечно, я понимала, что за первое опоздание меня не уволят, да и премии вряд ли лишат, но меня страшил даже простой выговор. Свое хорошее положение в фирме я заработала усердным трудом, и до сегодняшнего дня не было ни одного нарекания в мой адрес. Мне поручали самые важные документы, за которые полагался хороший гонорар, и я была готова на все, лишь бы не вернуться к переводу незначительной переписки, с чего когда-то начинала. «Карьеристка» – еще одна нелестная характеристика от того же моего бывшего.

– Можно? – приоткрыв дверь в кабинет начальника, спросила я.

– Лина! – воскликнул Петр Алексеевич и улыбнулся странной неестественной улыбкой. Он был грузным мужчиной далеко за шестьдесят с густыми совиными бровями и копной седых волос, когда-то бывших угольно-черными. Он сидел в своем огромном кожаном кресле, взгромоздив руки на стол. – Заходи, пожалуйста, и закрой за собой дверь. Ты так задержалась…

– Да… Извините, больше этого не повторится. Я попала в пробку, а потом долго искала парковочное место.

– Лина, ничего страшного. Всякое бывает. Но мне нужно поговорить с тобой не об этом… – Петр Алексеевич замялся, и я почувствовала, что дело действительно серьезное. Он избегал моего взгляда и никак не решался перейти к сути.

– Что случилось?

– Лина, что с твоим телефоном? И мы, и твоя мама все утро пытались тебе дозвониться…

– Мама?! Что случилось?! – я вскочила с кресла, чувствуя, как в груди все сжалось от страха.

– Дело вот в чем… – Петр Алексеевич встал из-за своего стола, обошел его и, опершись на краешек столешницы, встал передо мной, сложив на груди руки. – Лина, ты замечательная девушка, и мне так тяжело говорить тебе об этом. Твоя мама позвонила сюда и сказала, что никак не может с тобой связаться… Твой отец умер этой ночью.

Мне показалось, что все вокруг вдруг стало нереальным. Из легких словно выбили весь воздух, а вдохнуть я не могла. Может быть, я все еще сплю? Или это какая-то страшная ошибка и звонила не моя мать? Эта абсурдная фраза не могла быть правдой. Петр Алексеевич говорил не о моем папе… Не о папе. Умер кто-то другой. Я тут ни при чем!

– Лина! – начальник коснулся моего плеча, но я дернулась как от удара током. – Извини… Я понимаю, что мои слова ничего не значат в этой ситуации, но я и все наши сотрудники тебе искренне соболезнуем. Конечно, мы дадим тебе несколько выходных. По трудовому кодексу, кажется, три? Но я же помню, что твои родители из другого города. Я отпускаю тебя до среды.

– Хорошо. Спасибо, – проговорила я, все еще не понимая происходящего.

Я не помнила, как ушла из офиса, спустилась на стоянку, завела машину… Я была подобна сомнамбуле – двигалась, говорила, что-то делала, но совершенно этого не сознавала. Только дома пришло понимание, что я потеряла отца. Одного из двух самых важных людей в моей жизни. Но как? Ему ведь всего шестьдесят четыре! У него отличное здоровье, крепкое сердце… Разве можно в такое поверить? Папа… ведь он просто есть в моей жизни, всегда, даже когда далеко! Разве его может не стать? Это несчастный случай или страшная ошибка? Боже! Я ведь так и не позвонила маме!

Я бросилась на кухню, сорвала телефон с зарядки и со всей силы вдавила кнопку включения. Чертов смартфон грузился целую вечность, а как только появился значок связи, посыпались сообщения о непринятых вызовах…

Мама ответила не сразу, мне пришлось дозваниваться трижды. А когда она наконец сняла трубку, то я не узнала ее голоса. Сердце сжалось от боли за нее. Отец был для мамы всем. Тридцать два года они были вместе – почти вся ее взрослая жизнь была связана с ним.

– Мам, как это случилось? – подавив вставший в горле ком, спросила я.

– Лина, приезжай в Романовец. Сегодня сможешь?

– Конечно, я уже выезжаю. Только соберу кое-что из вещей. Но, мам, что случилось? Папа же был здоров… Или нет?

– Лина, приезжай. Это не телефонный разговор.

– Мам?!

– Солнышко, пожалуйста… – мама сорвалась на слезы. Я слышала в трубку ее всхлипы, и каждый бил ножом по сердцу.

– Мамочка… Очень прошу тебя, не плачь. Я скоро буду. Обещаю…

– Нет! – резко выкрикнула мама. – Не надо спешить. Господи, о чем я думала, просив тебя об этом?.. Ты же собираешься сесть за руль?

– Да, я приеду на машине.

– Солнышко, не надо. Ты же станешь торопиться, а на дороге это опасно. Ничего страшного не случится, если ты поедешь электричкой или автобусом. Так мне будет спокойнее. У меня душа будет не на месте, если ты сядешь за руль.

– Мам…

– Лина, пожалуйста! Ради меня.

– Хорошо, мам. Я поеду на электричке.

Конечно, я не собиралась терять время на дорогу до вокзала, да и плестись в электричке среди незнакомых попутчиков было бы невыносимо. Покидав наспех какие-то вещи в дорожную сумку и переодевшись в джинсы с толстовкой, я налила себе крепкий кофе в кружку-термос и вышла из квартиры.

Мои родители жили в небольшом городке Романовец2 во Владимирской области. Когда мы туда переехали, мне было тринадцать. Моего отца назначили директором местной школы, и он со всей серьезностью подошел к новой должности, ведь всегда мечтал делать добро и приносить пользу, особенно детям. К сожалению, папины радужные мечты стать современным Макаренко3 разбились о суровую реальность. Не только в школе, но и во всем городе его встретили с открытой неприязнью, ведь он занял место ушедшей на пенсию не по своей воле Раисы Антоновны.

Бывшая директриса проработала почти сорок лет и выпустила не одно поколение школьников. Ее любили и уважали за честность, справедливость и огромное доброе сердце. Тем не менее, с годами Раисе Антоновне становилось все сложнее справляться с работой. Здоровье зачастую изменяло, память подводила, и это сказывалось на ее характере. В конце концов ею стали недовольны как ученики, так и департамент образования.

Когда Раисе Антоновне в безапелляционном порядке предложили уйти на пенсию, она восприняла это как личное оскорбление. Сейчас, спустя годы, я могу ее понять, ведь эта женщина всю жизнь отдала школе, а в итоге ей просто-напросто дали пинка под одно место. Однако, тогда я искренне ненавидела старуху.

Раисе Антоновне удалось настроить почти весь город против моего отца, а вместе с ним не принимали и меня с мамой. Про нашу семью распускали самые разные слухи, в магазинах пытались обсчитать, в аптеках не находили нужных лекарств, не пропускали на пешеходном переходе. Удивительно, но даже те, кто в последние годы работы Раисы Антоновны выступал против нее, ополчились на моего папу. Что это было? Стадное чувство – раз так большинство, то и мы поступим так же? Или неприятие нового? В любом случае первое время в Романовце было для нас тяжелым.

Прошло несколько месяцев, прежде чем горожане стали мало-помалу оттаивать к папе. Он преподавал историю, философию и обществознание, и новая должность не мешала ему оставаться прекрасным учителем. Он всегда проводил уроки интересно, придумывая самые разные «фишки», чтобы увлечь учеников, но главное – давал им свободу. Свободу выбора: учить предмет поверхностно ради оценки или углубленно для настоящих знаний; свободу слова: никогда не ругал за личное мнение и поощрял откровенность, даже если ученик в чем-то переходил черту. Папа видел в каждом ученике не ребенка, а личность.

Первое время родители учеников не понимали такого подхода. Привыкшие к строгости и извечной правильности только учителя, они боялись, что их дети могут распоясаться, однако вышло наоборот. Уже в конце первого полугодия показатели успеваемости возросли, причем по всем предметам. Благодаря папиным усилиям школе выделили дополнительный бюджет на покупку новой мебели. До этого ученики сидели за партами, за которыми когда-то сидели их родители. А спустя год после нашего переезда произошло то, что окончательно расположило всех к папе: Раиса Антоновна уснула крепким сном, а утром так и не проснулась. Вместе с учениками папа помог сыну бывшей директрисы организовать ее торжественные проводы. Он лично обзвонил всех ее бывших учеников, чьи телефоны сумел найти, и собрал их на прощальную церемонию, где произнес трогательную речь.

Я помню, как сидела в первом ряду, украдкой смахивая слезы от проникновенных слов, которые сумел подобрать папа. Я так им гордилась и искренне радовалась тому, что другие учителя, ученики и их родители его полюбили. К маме в городе тоже изменилось отношение. Ее по-настоящему зауважали и поддержали, когда она решилась открыть свою небольшую пекарню-кафе. Единственное, что оставалось неизменным – это отношение сверстников ко мне.

Я была полной девочкой с очень жирной кожей, из-за чего весь мой лоб покрывали противные мелкие прыщики. Чего я только ни пробовала – мне ничего не помогало стать такой же привлекательной, как другие девчонки. Мама водила меня по врачам, я постоянно сдавала анализы, пила какие-то травяные настои и гомеопатические таблетки, но все было впустую.

Эти проблемы начались у меня как раз во время переезда. Взросление и стресс сыграли злую шутку, превратив меня из милой девочки в неказистого подростка. Из-за неуверенности в себе я стала очень замкнутой и молчаливой. Все свободное время я проводила за компьютером, переписываясь в соцсетях с бывшими одноклассниками, но со временем это общение сошло на нет. Старым друзьям я стала неинтересна, а новых не обрела.

Весь первый год в новой школе, мой восьмой класс, я провела в одиночестве. Наверное, я была единственным школьником, кто больше любил уроки, чем перемены. Я не могла видеть, как смеются сверстники, как обсуждают новую серию популярного сериала или списывают друг у друга домашку. Как же я им завидовала! Как же мне хотелось смеяться с ними, как хотелось поделиться своими историями! Каждый раз, когда среди одноклассников звучал вопрос, кто сделал физику или химию, у меня перехватывало дыхание в надежде, что спросят у меня, и тогда я гордо протяну свою тетрадку с решенными задачками. Ко мне никогда не обращались, а сама я не решалась предложить списать. Только через полтора года, в конце первого полугодия девятого класса у меня появился друг. Первый и единственный в том городе…

Папа решил устроить грандиозное празднование Нового года. Он получил разрешение провести настоящую вечеринку-маскарад, поэтому раздал всем ученикам самые разные организационные задания. Как я ни пыталась упросить его не включать меня в число организаторов и позволить не ходить на праздник, папа не уступал. Мне было поручено после уроков украсить актовый зал вместе с ребятами из класса старше. Несмотря на то, как сильно я не хотела во всем этом участвовать, после последнего урока я смиренно пошла в актовый зал.

С опаской заглянув в приоткрытую дверь, я никого не увидела и, если бы не ворох новогодних украшений на краю сцены, решила бы, будто что-то напутала. Я прошла к сцене и стала разбирать клубок мишуры, аккуратно раскладывая каждую. Когда через двадцать минут никто так и не пришел, я даже обрадовалась, что спокойно украшу зал одна. Да, это заняло бы довольно много времени, но ведь папа сам просил меня это сделать. Включив в плеере любимую группу, я забралась на стул и, пританцовывая, стала крепить серебристые снежинки к шторе, а когда повернулась, чтобы взять еще несколько, в ужасе замерла. Напротив меня стоял десятиклассник и улыбался во все тридцать два зуба. Я отлично знала этого парня. Он был сыном Филатовых – владельцев завода, производящего пластиковую тару, самого крупного предприятия в нашей области. Таких, как он, за глаза называли богатенькими, а в открытую старались лебезить, чтобы заполучить дружбу. Как и все девчонки в школе, я находила его очень привлекательным, но даже думать не смела о знакомстве с ним.

– Ты что, испугалась? – со смешком вопросил он и, подойдя к сцене, сел на ее край.

– Нет… я… А ты чего так подкрадываешься? – пряча наушники в карман, я попыталась изобразить возмущение.

– Да вроде не подкрадывался. Я просто зашел. Кстати, меня Игорь зовут. А ты?

– Лина.

– Лина… Точно… Ты же дочка директора?

– Да, – мне хотелось сказать, что его я тоже знаю, но я не решилась. Чтобы как-то скрыть свое смущение, я взяла снежинки и снова взгромоздилась на стул.

– Оставь. Я их повешу. Ты лучше эти бусы распутай. Что-то тут какая-то дрянь, – Игорь поднял вверх метровую нить, увешанную стеклярусами. – Кстати, по ходу, мы с тобой вдвоем будем все тут украшать. Остальных оставили на дополнительную алгебру, потому что за контрольную полкласса схлопотали пары.

– А ты?

– А у меня с математикой все хорошо, вот и отправили на трудовую повинность.

Мы до позднего вечера украшали актовый зал и даже не заметили, как вся школа опустела. Одноклассники Игоря не пришли даже после дополнительного урока, но мы о них не вспоминали. Удивительно, но этот далекий, как мне всегда думалось, парень оказался настоящим весельчаком и таким простым, что рядом с ним я совсем забыла, какой жабой являюсь сама. Выяснилось, что нам нравилась одна и та же музыка, мы любили одни и те же фильмы, и оба увлекались фантастикой. После того, как мы закончили с залом, Игорь вызвался проводить меня до дома.

Когда мы с ним шли по заснеженной улице, я чувствовала себя самой настоящей Золушкой. Только в отличие от сказочной принцессы, меня не ждал хэппи-энд, так, во всяком случае, я полагала. Мы распрощались у моего подъезда, и я пошла домой в твердой уверенности, что уже завтра Игорь даже не посмотрит в мою сторону. Каково же было мое удивление, когда на перемене после первого урока он сам нашел меня, чтобы передать флешку с музыкой, которая нравилась нам обоим. А потом был новогодний маскарад, где он пригласил меня на танец…

Никто в школе не верил, что такой парень, как Игорь Филатов, мог серьезно увлечься мной – «крокодилихой». Такое звучное прозвище придумали мои одноклассники, а остальные ребята охотно поддержали. Тем не менее, с каждым днем наше общение становилось более тесным. Он был первым, кто взял меня за руку, первым, кто позвал на настоящее свидание, первым, кто поцеловал. Несмотря на все сплетни и домыслы, несмотря на то, что его родители и моя мама были против наших отношений, мы доказывали всем и друг другу, что наша любовь преодолеет их неверие. И ведь так и было, пока нас не выкинуло во взрослую жизнь, где наша попытка быть вместе потерпела сокрушительное фиаско.

Расставание с Игорем оказалось слишком болезненным, оно выбило почву у меня из-под ног, стерло все краски жизни. Хотя в том, что так вышло была и моя… нет, даже в первую очередь была моя вина. Тогда я уже переехала в Москву, поступила на иняз и даже обзавелась друзьями. У меня началась новая жизнь, которую не получилось разделить с тем, ради кого я так стремилась быть самостоятельной. Филатов не остался в Москве и переехал обратно в Романовец, а я все эти годы старалась не приезжать в ставший родным город, чтобы ненароком не встретить первую любовь. Я почти не навещала родителей, хотя действительно скучала по ним, а они не могли часто выбираться в столицу. Сейчас, проносясь мимо знакомых полей и лесов, я понимаю какой глупой была. Страшась призраков прошлого, я забывала о ценности времени, которое могла бы провести с семьей.

Смахнув со щеки слезинку, я взглянула на поблекший указатель некогда родного города, и сердце забилось сильнее. До дома оставалось всего ничего, и только сейчас я сообразила, что не знаю, как найти слова поддержки маме, а ведь еще надо организовать похороны, поминки… Коллеги, ученики, соседи – все наверняка захотят проститься с моим отцом. Но как все это правильно устроить? Папа был единственным мужчиной в семье, у него осталась одинокая сестра, моя тетка, и восьмидесятипятилетняя мать… Бабушка. Сказала ли ей уже мама? Как она справится с таким ударом?

Вдруг машину резко занесло. Я вывернула руль и ударила по тормозам. За всеми этими мыслями я не заметила, как выжала газ и разогналась до непозволительной скорости. Дрожащими руками я отстегнула ремень безопасности, открыла дверцу и вышла на улицу. Холодный влажный воздух немного привел в чувства, и я смогла снова сесть за руль. Теперь я ехала специально медленно, внимательно следя за дорогой, с грустью узнавая знакомые с юношества места.

Во дворе дома я с трудом смогла найти место, чтобы припарковаться. А ведь, казалось, совсем недавно можно было по пальцам пересчитать соседей, у которых был автомобиль. Закинув на плечо сумку, я пошла к подъезду.

Мама открыла чуть погодя, а когда дверь распахнулась, я не узнала в этой осунувшейся, постаревшей женщине свою мамочку. Всегда одетая с иголочки, выглядящая на десять лет моложе своего возраста, сейчас она была похожа на старушку. Опухшее от слез лицо, потухший взгляд и борозда глубокой морщины на лбу. Я могла поклясться, что еще месяц назад, когда они с папой приезжали ко мне в Москву, мама была совсем другой. Не говоря ни слова, она с порога заключила меня в свои объятия. Я прикрыла глаза и вдохнула родной мамин аромат: французские духи, кухня и фиалковый шампунь. Теперь я чувствовала, что это она.

– Как это случилось? – подавив рвущиеся на волю рыдания, вопросила я.

– Ужасно… Просто ужасно. – Мамины глаза оставались сухими, словно она выплакала все слезы, но голос дрожал. Она взяла меня за руку и прямо в обуви провела в комнату. – Говорят, он покончил с собой.

– Что?!

– Но я не верю… Тут какая-то нелепица… Он не мог. Он не убийца!

– Конечно, нет. Папа не самоубийца, он никогда бы не сделал ничего подобного.

– Ты не поняла, – прошептала мама, – я говорила, что он не убийца. Они все считают, что твой папа совершил убийство, из-за чего покончил с собой. Но это не так! Этого просто не может быть! Только меня никто не слушает…

– Что за бред?! Мама?!

– Не знаю… Я хочу понять… Хочу разобраться…

– И разберемся, мы вместе во всем разберемся. Я никому не позволю обвинять папу в таких вещах! И я останусь тут столько, сколько нужно, чтобы все прояснить. Только расскажи обо всем с самого начала.

Глава 2.

День был в самом разгаре, а за окном стемнело, словно наступил вечер. Сильный ветер безжалостно гнул деревья, а темно-серое небо грозило вот-вот разразиться дождем, а может быть, уже снегом… Мама сидела в любимом папином кресле и никак не решалась заговорить. Она выдала всего несколько каких-то несуразных фраз о том, что отца обвинили в убийстве, а потом разрыдалась.

Я заварила нам чай с мятой и достала шоколадные конфеты, хотя сладкого совершенно не хотелось ни мне, ни ей. Раньше, когда было плохо мне, мама старалась окружить меня заботой, а сейчас я пыталась стать ее поддержкой. Она – все, что у меня осталось… Постояв пару минут на кухне, глядя на танец чаинок в прозрачном френчпрессе, я заглянула в шкафчик, где родители хранили аптечку. Сильных успокоительных здесь не держали, но мне удалось найти пузырек с настойкой пустырника. Хотя бы это…

Мама залпом выпила пустырник и попыталась мне улыбнуться, но ее улыбка вышла какой-то болезненной. Ее огромные глаза, которыми так восхищался папа, сейчас казались стеклянными бусинами: в них погас огонек жизни, и взгляд стал совершенно пустым. Вдруг меня поразил ужас, что этой ночью я потеряла не только отца, но и мать…

– Мам… – я протянула руку и накрыла ее ладонь своей. – Пожалуйста, тебе нужно собраться… Расскажи, что случилось.

– Да, моя хорошая, ты права, – она снова вымученно улыбнулась и, тяжело вздохнув, чуть сжала мою руку, – только налей нам чая.

Пока я разливала заварку, мама внимательно наблюдала за каждым моим движением, словно контролировала, правильно ли я все делаю. Только на самом деле она собиралась с силами начать разговор. Я слишком хорошо ее знала, чтобы этого не понять.

– Спасибо, – сказала она, принимая чашку и делая небольшой глоток. – Восхитительно. Ты добавила мед?

– Ложку, чтобы немного подсластить.

– И правильно…

Я взяла свою чашку и тоже сделала глоток… В комнате повисла странная тишина, нарушаемая лишь большими настенными часами, громко отсчитывавшими секунды. Мама допила свой чай, поставила на стол пустую чашку и, снова тяжело вздохнув, прикрыла глаза.

– Твой папа уехал вчера после ужина. Мне он сказал, что хочет немного проветриться, что у него болит голова – видимо, давление – поэтому нужно немного подышать. Я его отпустила. Думала, он хочет прогуляться у дома или пойти к озеру…

– Но ты сказала, что он уехал?

– Да. Я выглянула в окно посмотреть, в какую сторону пойдет Толя, но он садился в машину. Тогда я стала стучать в окно. Не знаю, зачем… Но мне не понравилось, что он куда-то уезжал в такое время, и явно соврал про прогулку.

– А сколько было?

– Где-то около девяти. Может быть, без двадцати или без пятнадцати… У нас в гостиной работал телевизор, и когда я домыла посуду и все убрала, началась программа «Время».

– Ты так и не узнала, куда уехал папа?

– Нет. Когда к половине десятого он не вернулся, я стала ему звонить, но телефон оказался выключен. Конечно, я начала беспокоиться. Стала звонить знакомым: вдруг он заехал к кому-нибудь. Надо было, конечно, сразу в полицию, но папы не было слишком мало, – мама громко всхлипнула и закрыла лицо руками.

– Мамочка, успокойся… пожалуйста, – я подошла к маме и присела на полу рядом, опустив голову ей на колени. – Не надо, не говори пока ничего, если не хочешь.

– Нет, моя Лина, – мама стала нежно гладить меня по волосам, – я должна рассказать. Пусть лучше узнаешь от меня.

– Что?..

– Около пяти утра мне позвонил Волков. Сережа Волков, наш участковый. Ты его должна помнить. Полный такой, в очках, и лицо все в прыщах.

– Да, помню.

– Он сказал, что машину папы нашли на дальнем берегу озера, а он в ней…

– Он был… мертв?

– Когда его нашли, он был еще жив, но без сознания. Я хотела поехать туда, но мне сказали, что вызвали скорую и лучше ехать прямиком в больницу. Только твой папа так и не дождался скорой. Когда они приехали, его сердце уже… – мама снова залилась слезами. Каждое слово давалось ей с таким трудом, что я не могла представить, сколько требовалось силы, чтобы все это мне рассказать. Я поднялась и обняла маму со спины так крепко, как могла.

– Тогда ты стала звонить мне…

– Да, а твой телефон был отключен. Лина, я думала, что сойду с ума: так боялась, что и с тобой что-то случилось.

– Мамочка, прости меня! Я такая идиотка. Телефон сел, и я поставила на зарядку, но не включила. Не знаю, чем думала… Все мысли были о работе.

– Главное, что с тобой все хорошо.

– Мам, но отчего умер папа? Сердце?

– Не знаю… мне не сказали. Завтра утром будут результаты вскрытия, тогда и сообщат. Но… когда Волков со мной разговаривал, он вел себя так грубо.

– В каком смысле грубо? – слишком резко спросила я, но от одной мысли, что кто-то мог обидеть маму, я была готова превратиться в разъяренную фурию, карающую обидчиков.

– Не знаю, говорил ли тебе папа… Два месяца назад у нас в городе произошла трагедия. Бывшая папина ученица, Марина Полякова, погибла при странных обстоятельствах.

– Да… я помню… Папа рассказывал мне, когда вы приезжали. Он очень переживал. Марина – это же та девочка из неблагополучной семьи, которой мы помогали?

– Да.

Я очень хорошо помнила Марину. Она была на два года младше меня. Мы никогда не общались, но в душе я чувствовала, как мы близки. Так же, как и я, она была одинока, так же, как и меня, ее задирали в школе. Только Марина была отщепенцем не из-за внешности. Напротив, она была очень привлекательной, но из крайне неблагополучной семьи. Ее отец спился и как-то зимой в мороз насмерть замерз на улице. Мать изо всех сил старалась поднять дочь, но из-за проблем со здоровьем не могла работать. Они жили на мизерное пособие государства и кое-как сводили концы с концами. Конечно, у них не было денег на одежду, поэтому Марина либо донашивала вещи матери, либо надевала чужие обноски, которые их семье отдавали знакомые.

Когда папа узнал про сложную ситуацию Поляковых, он стал понемногу им помогать. Помню, мы сидели с ним у озера и разговаривали о школе и университете, куда я собиралась поступать, как он перевел тему и заговорил о Марине. Папа рассказал, что каждый месяц с получки покупает набор недорогих продуктов и отправляет им бандеролью якобы от благотворительной организации. Маме он в этом не признавался, боясь, что она станет ругаться, ведь мы сами в то время еле сводили концы с концами, а мне рассказал, потому что хотел, чтобы я помогла. Стоял октябрь, но было холодно, как поздней осенью, а Марина ходила в легких ботиночках. Папа спросил у нее, почему она не одевается теплее, и девочка ответила, что у нее есть только зимние сапожки, которые уже малы и эти ботиночки. Как бы невзначай папа узнал ее размер, но сам не решался выбрать сапожки. Мы договорились на следующий день после уроков вместе отправиться в магазин и купить Марине теплую обувь.

Позже, когда Марина пошла в девятый класс, она стала работать: расклеивала объявления, помогала убирать подъезды, а по выходным ее брали официанткой в местное кафе. Папа всегда говорил, что она – огромный молодец, ведь с такого юного возраста взяла на себя содержание семьи. А вот многие, напротив, с неодобрением относились к тому, что Марина работает вместо того, чтобы полностью посвятить себя школе. За ее спиной шептались, будто она была не промоутером, а девушкой по вызову. А потом случилось то, что окончательно убедило сплетников в Марининой испорченности. Летом перед десятым классом ей выделили путевку в летний лагерь на море, и она вернулась оттуда беременной.

Никто не знал, кто был отцом ее ребенка. Марина отказывалась назвать его имя, говорила, что это просто парень из лагеря. Кажется, она даже ему не сообщила ни о беременности, ни о рождении дочки. Безусловно, вся благопристойная общественность Романовца была крайне возмущена беременной школьницей, от папы требовали исключить ее из школы и чуть ли не привлечь к ответственности несчастную Маринину мать. Но папа и тогда остался верен своим принципам, он не только не отчислил Марину, но и помог ей перевестись на заочное обучение, а в последствии успешно окончить все одиннадцать классов.

Когда все это происходило, меня уже не было в городе. Тем летом я как раз поступила в университет и переехала в Москву. Последний раз мы виделись на дне рождения Игоря, который отмечали в нашем кафе, Марина помогала обслуживать банкет. Правда, в тот праздник я ее практически не запомнила, потому что ушла совсем рано, еще до торта. Мать Игоря меня не выносила и, улучив момент, когда его со мной не оказалось, доходчиво объяснила, что на семейном торжестве мне не место. После ее слов я не могла оставаться в кафе. Забрав со своего стула сумочку, я умчалась домой, даже не попрощавшись с Игорем. Тот день стал началом конца наших отношений. Тогда у меня и появилась цель: во что бы то ни стало доказать всем на свете, что я его достойна. Может быть, в этой борьбе с ветряными мельницами я и победила, но только любовь, во имя которой сражалась, я потеряла. Но это уже совсем другая история, никак не связанная с Мариной.

Начав новую жизнь в Москве, я не любила слушать о том, что творится в некогда родном городе. Для меня Романовец навсегда остался связан с Игорем. Прошли годы, но боль от нашего разрыва никак не утихала. И самое невыносимое – это чувство вины, что именно я все разрушила. Откровенно говоря, мне до сих пор не дают покоя мысли, что было бы, сложись все по-другому. В Москве у меня случались романы, последний чуть не окончился свадьбой, но всякий раз я разочаровывалась в своем мужчине по одной простой причине: он был не Игорем. Конечно же, родители знали, как тяжело я переживала разрыв и старались не говорить ни о чем, что могло напомнить мне о бывшем возлюбленном. Вот и о Марине папа ничего не рассказывал.

Только в прошлом месяце, когда родители приехали ко мне в Москву, папа сообщил о несчастье, случившемся с его бывшей ученицей. Она возвращалась с работы поздно вечером, и в темном переулке на нее напали, ударили несколько раз камнем по голове и ограбили. Папа был очень подавлен. Оказалось, все эти годы они с Мариной поддерживали теплые отношения, и он очень ей гордился, ведь несмотря на все трудности она смогла состояться в жизни. Раннее материнство не помешало ей окончить институт с красным дипломом и сначала устроиться на наш завод менеджером, а потом дослужиться до директора по качеству.

Своей дочери Марина старалась дать все, чего была лишена сама. Она покупала ей самые лучшие вещи, отдавала в кружки, летом возила на море. Из папиных рассказов я поняла, что Камилла была хорошей девочкой, прилежно училась и обожала мать. После смерти Марины малышка осталась со своей бабушкой, но папа боялся, что ее отберут социальные службы. Если бы я была более чуткой, то обязательно позвонила бы отцу и узнала, как дела у Камиллы… Но свои проблемы заботили меня куда сильнее, чем судьба маленькой сиротки, и сейчас за это стало стыдно. Папу наверняка расстроила моя черствость.

– Мам, я не понимаю, как папа связан с несчастным случаем с Мариной?

– Когда Волков сообщил, что твой папа умер, он даже не сказал, что соболезнует, – грустно усмехнулась мама. – Он отвел меня в сторону и стал задавать совершенно несуразные вопросы про Толю и Марину. Я не понимала, куда он клонит. Все, о чем я могла думать – это то, что я больше не увижу своего мужа, что он не заговорит со мной, не обнимет меня… Не знаю, что такого я могла сказать, и почему Волков так превратно трактовал мои слова, но он с чего-то решил, что у твоего папы был роман с Мариной.

– Что?! Нелепость какая! У них разница в сорок лет! Он ей чуть ли не в деды годится! – не сдержалась я.

– Это не все.

– Не все?! А что еще?!

– У него в машине нашли Маринины вещи. Те самые, которые украли, когда на нее напали в переулке. Волков так прямо мне и сказал, что они с твоим отцом могли поссориться, отец убил ее, а когда понял, что натворил, решил обставить все как ограбление. Только смириться с этим не смог и покончил с собой.

– Какой бред! Я не верю, что такое можно даже помыслить! Я сама поговорю с участковым, – решительно заявила я и направилась к своей дорожной сумке, чтобы взять кошелек и телефон.

– Лина, о чем ты с ним поговоришь? Это все какая-то нелепица. Волков сам все поймет и еще извинится.

– Да, он извинится, и немедленно. Я не собираюсь сидеть здесь, пока этот кретин разносит по городу подобные слухи про папу. К тому же… – я заговорила тише, – мам, насчет похорон. Надо же решать.

– В больнице мне дали карточку агентства, но я так и не позвонила. – Мама вышла в прихожую и вернулась оттуда с темно-синей визиткой.

– Дай мне. Я сама этим займусь, а ты… может, сможешь поспать?

– Какой может быть сейчас сон? Мне же нужно еще позвонить бабушке и твоей тете Миле.

– Ты им не сообщила?

– Нет… я не могла никому звонить, пока не поговорила бы с тобой.

– Понимаю, мам. Ты не беспокойся. Бабушке и тете я тоже позвоню, как только решу с… похоронами.

– Чтобы я без тебя делала! Лина… ты – все, что у меня осталось.

– А ты у меня.

Я не оставила затею поговорить с участковым, но прежде решила заняться организацией похорон. Злость из-за этих нелепых обвинений придала мне сил. Я сумела взять себя в руки и загнала боль так глубоко в сердце, что голова взяла верх над чувствами. У отца не было близких друзей, которые могли бы заняться похоронами и поминками, это тяжкое бремя легло на мои плечи.

В агентстве мне пообещали, что возьмут на себя все, что необходимо, а от меня требуется только оплатить счет. Я с трудом сдержалась, когда мне назвали сумму. Конечно, таких денег у меня не было, но на «черный день» в кошельке всегда хранились две кредитки, и мне пришлось опустошить обе карточки под грабительские проценты.

Похороны папы назначили на субботу – послезавтра. До этого необходимо было оповестить его коллег, бывших и нынешних учеников, их родителей и других знакомых о месте прощания. Наверняка с ним захочет проститься огромное количество людей. Для папы было бы важным, чтобы я никого не забыла. Однако сначала предстояло сообщить страшную новость тете и бабушке. Я решила, что будет лучше рассказать все тете Миле, чтобы та сама поговорила с бабулей и была рядом, если ей вдруг станет нехорошо.

Это был еще один до невозможности тяжелый разговор за день. Сквозь громкие всхлипы тетя осыпала меня вопросами, но я ничего не могла толком объяснить. В какой-то момент мне самой захотелось закричать, что я ничего не знаю, что мне также нестерпимо больно, но я постаралась сохранить спокойствие. Тетя Мила, в отличие от своего брата, никогда не умела ставить себя на место другого человека, ее страдания стояли выше переживаний других. На какой-то миг я даже пожалела, что решила именно ее попросить поговорить с бабушкой, но тетя пообещала справиться с этой трудной задачей.

Мне казалось, что я выжата, как апельсин, пущенный на фреш. У меня не было больше сил. Хотелось уехать куда-нибудь на окраину города, припарковаться там, где меня бы никто не увидел, и просто рыдать, через слезы давая выход невыносимой боли. И все же, если бы я так поступила, то не смогла бы собрать себя обратно, я бы окончательно рассыпалась. Жалость к себе следовало оставить на потом, а сначала нужно прояснить вопросы с участковым.

Наш отдел полиции располагался в центре города. Я с детства помнила это тусклое серое здание с большими зарешеченными окнами. Никогда раньше я не входила внутрь и теперь, глядя на обшарпанную железную дверь, почувствовала какой-то необъяснимый страх, словно меня привели сюда на допрос. Я перевела дыхание, гордо подняла голову и вошла. Первое, что я увидела, была регистрационная стойка, отгороженная от посетителей потертым плексигласом. За ней сидела молодая девушка, показавшаяся мне смутно знакомой, хотя в таком маленьком городке невозможно было не знать друг друга.

– Вам кого? – обратилась она ко мне.

– Добрый день. Мне нужен участковый Волков Сергей, – отчеканила я, давая понять, что пришла с самыми серьезными намерениями.

– Сергей Николаевич занят, вам придется подождать. Представьтесь, пожалуйста, и скажите по какому вопросу.

– Маркова Эвелина Анатольевна.

– Ой… – вдруг заволновалась девушка, – так вы?..

– Дочь Анатолия Леонидовича. И, полагаю, вы знаете, по какому я вопросу.

– Да, да… конечно. Сейчас. – Девушка сняла телефонную трубку, набрала какие-то четыре цифры и крутанулась на кресле, чтобы я не видела ее лица, пока она разговаривает. Ее беседа не заняла много времени. Не прошло и минуты, как она повернулась ко мне, и ее лицо разительно изменилось. На нем не было и тени улыбки, она смотрела на меня сурово, если не сказать зло, – вы можете пройти. Кабинет четырнадцать. Прямо по коридору, четвертая дверь слева.

– Спасибо, – в тон ей ответила я и направилась в указанном направлении.

Нужная дверь оказалась открыта, и я тут же заметила нашего участкового. Огромный рыжеволосый полицейский сидел за маленьким столом, напоминавшим школьную парту, и сверлил взглядом темное пятно на потолке. Мне показалось, что он специально для меня принял такой несуразный вид, чтобы лучше продемонстрировать, насколько я неважна. Я не знала, какую игру он затеял, но совершенно точно не собиралась принимать его правила. Громко хлопнув за собой дверью, я прошла в кабинет и без приглашения опустилась на стул напротив его стола.

– Добрый день, Сергей Николаевич. Полагаю, вы осведомлены, кто я такая, и наверняка догадываетесь, зачем к вам пришла.

– Да-да, – бросил он, даже не взглянув в мою сторону. – Вы – дочь жертвы, а пришли, должно быть, чтобы дать показания до того, как мы бы вас вызвали.

– Дать показания?! О чем?! Я приехала в город сегодня днем, когда мама рассказала о том, что случилось. А к вам я пришла прояснить некоторые недопонимания. Мама сказала, будто вы обвинили моего папу в совершенно невообразимых вещах. Очень надеюсь, она поняла вас неправильно, – процедила я.

– Вопросы здесь задаю я.

– Но я пока вас ни о чем не спросила.

– Вам известно, какие отношения были между вашим отцом и Поляковой Мариной Алексеевной?

– Да. Теплые, приятельские отношения. Мой папа заботился о Марине с ее детства, за что она была ему признательна.

– Приятельские, говорите? Слишком уж приятельские. – Волков откинулся в своем кресле, и оно жалобно заскрипело. – Вам известно, что они регулярно виделись?

– Конечно. Марина бывала и у нас дома. Моя мама также хорошо с ней общалась.

– Сейчас мы говорим не о вашей матери.

– С чего вы вообще решили, что у моего отца был роман с Мариной?! Только потому, что они хорошо общались?! Ну так она и с моей мамой тоже прекрасно ладила! Или, может быть, скажете, что мои родители любят пригласить к себе третьего?! – вспылила я. Мне дико хотелось вцепиться в его наглое, покрытое рыжими веснушками лицо, расцарапать его до крови, требуя извинений за глупые, оскорбительные подозрения.

– Попрошу вас, Эвелина Анатольевна…

– Это я вас попрошу… попрошу не марать память моего отца! Лучше займитесь своей работой и узнайте, что произошло на самом деле!

– Если вы будете себя вести подобным образом, я вас задержу за оскорбление представителя власти.

– А если вы продолжите оскорблять честь моего папы и причинять маме боль своими тупыми домыслами, я подам на вас в суд за оскорбление чести и достоинства.

– У нас есть серьезные основания полагать, что мои, как вы выразились, «домыслы» – чистая правда. Кроме того, что Анатолий Марков…

– Анатолий Леонидович, – перебила участкового я.

– Что?

– Для вас он Анатолий Леонидович.

– Хм… Кроме того, что Анатолий Марков, – участковый специально выделил голосом имя и фамилию папы, – регулярно виделся с Мариной Поляковой, он проявлял явный интерес к ее личной жизни. А именно, настаивал, чтобы она порвала связь со своим гражданским мужем.

– Марина не была замужем…

– Официально – нет, но она состояла в отношениях с Ильей Романовым. Они длительное время жили вместе, но вашему отцу он не нравился. Анатолий Марков неоднократно советовал Поляковой порвать отношения с гражданским мужем.

– Боже мой! И вы еще зовете себя представителем власти? Могли бы знать, что гражданский муж – это официальный супруг, с кем заключен гражданский, а не церковный брак.

– Это дела не меняет. Ваш папаша не мог спокойно жить, зная, что Полякова с другим. Ни для кого не секрет, что он терпеть не мог ее сожителя.

– Илья Романов, – протянула я, – это не тот, случайно, который учился со мной в параллельном классе? У него еще отец рюмочную держит?

– Держал. Сейчас там бургерная.

– Ах вот оно что… Тогда понятно, почему папа был против. Любой здравомыслящий человек был бы против, чтобы девушка, к которой хорошо относишься, встречалась с таким.

Я знала Илью по школе и отлично помнила его издевки, грубость, агрессию. Мы ненавидели друг друга, точнее ненавидел он, а я – боялась. Каждый раз, стоило Илье меня увидеть, он громко, чтобы все слышали, кричал «крокодилиха!». Как-то раз, возвращаясь домой из школы, я наткнулась на него и его дружков в переулке. К сожалению, они меня сразу заметили, поэтому мне не удалось сбежать. Рядом с ними лежала куча гравия… Илья надоумил приятелей закидать меня маленькими камушками. Его мерзкий голос я никогда не забуду: «…только выбирайте самые мелкие, чтобы сделать больно, но не прибить крокодилиху». Они гнали меня целую улицу. Обливаясь потом, до дрожи в ногах я пыталась от них оторваться, но из-за моей комплекции мне не удавалось от них убежать. Камни врезались мне в ноги, спину, голову, надолго оставляя мелкие, болезненные синяки…

– Ваши умозаключения мне ни к чему. Мы сейчас о фактах. Значит, вы отрицаете, что знали о связи Маркова с Поляковой.

– Да не было никакой связи!

– Ясно. Что ж, сейчас я запишу ваш номер, чтобы связаться, если понадобится. Вы же пока будете в городе?

– У меня выходные до среды. Номер девятьсот шестнадцать, триста восемь, семьдесят три, тринадцать.

– Значит, почти неделя… – записав мой номер в блокнот и спрятав его в нагрудный карман форменной рубашки, сказал Волков. – Ну мы закроем дело раньше. Все факты неоспоримы.

– О чем вы? Результатов вскрытия даже нет.

– Уверен, они нас не удивят. Марков наглотался таблеток, потому что не вынес груза вины за убийство, – довольно произнес этот остолоп.

– Я могу засудить вас! Дело не закрыто, решения судьи нет. И вы просто не имеете права бросаться подобными заявлениями.

– В машине вашего отца найдены вещи, которые были отобраны у Поляковой в момент убийства. Другие доказательства не нужны.

– Я все поняла. Говорить с вами бесполезно.

Я не собиралась ни секунды оставаться в этом душном кабинете и тратить время на мерзавца Волкова. Да кто он такой?! Простой участковый! Нужно написать жалобу выше, подать на него в суд, раздавить как мелкую букашку. Чему меня научила самостоятельная жизнь, так это драться за свое. Вместо неказистого подростка я давно стала взрослой женщиной, способной постоять за себя и близких.

В некотором смысле гнев на Волкова пошел мне на пользу. Я была на взводе, и моя злость придавала сил. Выбежав из отдела полиции, я села в машину, вырулила на дорогу и выжала газ. Я понимала, что еду с непозволительной скоростью, но мне нужно было скорее добраться до своей старой школы.

Это место навсегда останется связанным с самым отвратительным и с самым прекрасным временем в моей жизни. Здесь я сполна познала, что такое быть изгоем, чувствовать свою ненужность, ощущать презрение других. Но здесь же я обрела первую любовь, научилась вновь видеть хорошее как в других, так и в себе. После выпускного я ни разу сюда не возвращалась. За девять лет школа сильно изменилась: вырос новый корпус, старые окна заменили на новые, отремонтировали крыльцо и лестницу, стены перекрасили. Так школа стала выглядеть по-настоящему современной, и, может быть поэтому, мне было не так сложно в нее войти.

Я помнила, что папиным заместителем была наша физичка Фаина Михайловна, поэтому направилась прямиком к ней. Ее класс я нашла по памяти и саму ее узнала сразу. За девять лет Фаина Михайловна заметно постарела: ее некогда рыжие волосы разбавила седина, лицо изрезали морщины.

– Фаина Михайловна, можно? – спросила я с порога.

– Да… А вы, простите, кто? – спустив на нос очки и прищурившись, поинтересовалась она.

– Вы меня не узнали. Я Эвелина. Эвелина Маркова, – ответила я и прошла в класс.

– Эвелина! Как ты изменилась! Совсем не узнать. Как ты похудела. И личико такое чистое, от прыщиков ни следа.

Видимо, я забыла со школьных времен, что физичка никогда не обладала чувством такта. Будь сейчас другая ситуация, я бы нашла что ей ответить.

– Фаина Михайловна, я пришла, чтобы сообщить о папиных похоронах. Все состоится в субботу. Прощание будет в зале ДК в двенадцать. Вы сообщите об этом учителям и ученикам? А еще я хотела попросить вас дать контакты бывших папиных учеников. Думаю, многие тоже захотят прийти и…

– Эм… Эвелина, – перебила меня Фаина Михайловна и вдруг взяла в свои костлявые ладони мою руку. – Дело слишком деликатное.

– О чем вы?

– Сегодня на большой перемене приходила полиция, мы побеседовали… – Фаина Михайловна замялась, словно кассета в старом магнитофоне. На ее щеках появились красные пятна, а ладони вспотели. Я догадывалась, к чему она клонит, но ждала, чтобы она сама об этом сказала. – Видишь ли, Эвелина, кончина твоего отца безусловно трагедия. – Фаина Михайловна наконец отпустила мою руку и как бы невзначай вытерла ладони о свою юбку. – Это невосполнимая утрата для всех нас, но в сложившихся обстоятельствах мы не можем себе позволить пышное прощание с Анатолием Леонидовичем.

– То есть как? Из-за каких-то несуразных домыслов придурочного участкового?! – вспылила я.

– Эвелина, что за выражения? В школе ты такой не была! – воскликнула Фаина Михайловна, демонстрируя праведный гнев.

– В школе я была крокодилихой, а сейчас стала человеком. Вы можете никому ничего не говорить – дело ваше. Тогда просто дайте мне контакты папиных коллег и родителей учеников.

– Не могу. Персональные данные – это конфиденциальная информация. И потом, не думаю, что кто-то осмелится прийти на похороны Анатолия Леонидовича. Послушай моего совета: устройте все тихо, не афишируя. А когда полиция докажет, что он не имеет отношения к тому, что случилось с Мариночкой, мы проведем церемонию, чтобы почтить память любимого директора…

– Мой отец не имеет никакого отношения к смерти Марины. И если это не докажет полиция, тты поо докажу я. И вы, Фаина Михайловна, будете горько жалеть, что так о нем думали.

Физичка хотела еще что-то сказать, но так и не смогла. Она осталась стоять в своем классе, сверля меня злым взглядом, который я чувствовала спиной, когда уходила. Но пусть я шла с гордо поднятой головой, в душе у меня что-то сломалось. Я никак не ожидала, что доброе имя папы, которое он заработал благодаря честности, справедливому отношению к ученикам и огромному доброму сердцу, можно растоптать в один день. В горле встал ком, а глаза защипало от слез, но я отчаянно старалась их удержать. Если и плакать, то точно не здесь.

Я не заметила, как быстрый шаг превратился в почти бег. Распахнув входную дверь, не обращая внимания на оклики охранника, который не заметил, когда я приходила, но увидел меня уходящую, я вылетела на крыльцо и обо что-то споткнулась. Время словно замерло. В голове пронеслась мысль: «сейчас разобьюсь», однако я так и не упала. Меня успели поймать.

Подняв взгляд, я увидела знакомые до боли синие глаза. Игорь крепко держал меня за талию, а я вдруг обмякла в его руках. Все вокруг закружилось, но перед тем, как наступила темнота, я услышала его низкий с легкой хрипотцой голос:

– Лина…

Глава 3.

Он был таким, как в нашу последнюю встречу, но в то же время совсем другим. Его сильные руки удерживали меня, даже когда я пришла в себя и попыталась подняться. Я потеряла сознание всего на мгновение. Это был крик отчаяния моего измотанного организма, требовавшего небольшой передышки.

– Лина… Лина, как ты? – Игорь повторял мое имя, словно сам пытался поверить в то, что это действительно я.

– Нормально, – пролепетала я не своим, слишком высоким, чересчур неестественным голосом. Он меня отпустил, и я нехотя отстранилась. – Видимо, упало давление. Уже все хорошо. Спасибо тебе… Игорь.

Говорят, первая большая любовь никогда не проходит без следа, и сейчас я чувствовала этому подтверждение. Девять лет вдали от некогда родного города, девять лет вдали от воспоминаний, девять лет никаких разговоров, девять лет без него… Казалось бы, я забыла или, точнее, смогла заставить себя забыть Игоря, увлекалась другими, строила отношения, позволяла себя любить и думать о будущем, в котором не было его… Но все перечеркнул один взгляд его глубоких синих глаз. Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди, дыхание сбилось, а руки похолодели.

– Лина, я узнал про твоего папу. Как ты? Как мама? – взволнованно спросил он, а я смогла только кивнуть: стоило Игорю упомянуть папу, как снова захотелось разрыдаться. – Я пришел сюда узнать, может быть, что-то нужно. Я готов помочь с организацией похорон и прощания.

– Спасибо тебе, но все устроит агентство, – я даже слабо улыбнулась, но на глаза все равно навернулись слезы. Игорь легко коснулся моего плеча, и я, ведомая каким-то естественным порывом, подалась ему навстречу, зная, что сейчас он меня обнимет.

– Ну тише… тише, – Он поглаживал меня по спине, успокаивая, словно ребенка.

В школе прозвенел звонок, и уже через мгновение на крыльцо высыпалась шумная компашка школьников. Они с визгом пронеслись мимо, но одна девчушка вдруг остановилась и с любопытством посмотрела на нас.

– Дядя Игорь? – удивленно вопросила она, и Филатов вмиг выпустил меня из объятий.

– Оливка? – радостно воскликнул он и, подойдя к девчушке, нагнулся, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Отучилась?

– Да. За мной бабуля пришла, – девочка указала на даму в лиловом пальто у ворот школы.

– Лин, подожди меня минутку. Я передам эту красавицу бабушке, и мы поболтаем, – обратился ко мне Игорь, и я, снова потеряв дар речи, лишь кивнула.

Филатов взял девочку за руку и повел ее к бабушке. Малышка что-то оживленно ему рассказывала, а он улыбался открытой, доброй улыбкой, какую когда-то я так любила. А ведь если бы мы не расстались, если бы все получилось иначе, он бы сейчас мог так же вести за руку нашу дочь… Как странно, что я об этом подумала, ведь на самом деле пока не хотела детей. Даже когда год назад приняла предложение Олега, полагая, что по-настоящему его люблю, первым делом сказала, что в ближайшие годы не намерена думать о ребенке. Откуда сейчас появились такие мысли?..

Игорь передал девочку бабушке. С минуту они поговорили и, распрощавшись, он двинулся ко мне. Стоило хотя бы отвести взгляд, но я не могла. Годы явно пошли ему на пользу. Мой бывший заметно возмужал, хотя остался довольно худым. Он все так же был одет с иголочки: узкие темные джинсы, кожаная куртка известной недешевой марки и яркий шарф, напоминающий о том, что его хозяин любит оригинальность. Волосы, которые когда-то непослушно стремились в разные стороны и не хотели повиноваться расческе, сейчас были аккуратно уложены. Игорь оставался все таким же красавцем, и я вдруг опять почувствовала себя дурнушкой.

– Извини. Это моя соседка. Ты, кстати, ее знаешь. Зинаида Михайловна, работала в книжном. Помнишь?

– Угу.

Действительно, дамой в розовом пальто была та самая напомаженная женщина, которая когда-то продавала мне ручки и тетрадки в канцелярском отделе нашего книжного. Она заметно сдала, но все равно даже издалека я узнала черты, которые теперь припомнились. Зинаида Михайловна интересовала меня меньше всего, Игорь продолжал рассказывать о ее сыне, его жене и дочери с необычным именем Оливия.

– Хотя сейчас такая мода на необычные имена, что скорее «Маша» покажется чем-то оригинальным. Раньше необычной у нас была только Эвелина, – он улыбнулся и вдруг смущенно отвел взгляд. – Как-то странно все это. Столько лет не виделись, а сейчас болтаем, словно старые знакомые. Может быть, выпьем кофе? Если у тебя упало давление, то…

– Я не могу, извини, – перебила Игоря я. – Спешу домой… к маме. Еще нужно всех оповестить о похоронах. В школе мне не дали контактов.

– В смысле, не дали? Почему?

– Неважно… Но мне правда пора, – я повернулась, чтобы уйти, но замешкалась. На языке вертелась фраза, произнести которую было так сложно, но все же я осмелилась, – была рада тебя видеть.

– И я тебя, – ответил Игорь. – Давай подвезу.

– Спасибо, я на машине.

Я понимала, что если задержусь хотя бы на минуту, то окончательно потеряю себя. Я уже не понимала, что со мной происходит, почему сейчас, когда в моей жизни случилась страшная трагедия, я робею перед Игорем. Как вообще возможно в этот момент чувствовать что-то, кроме боли из-за смерти папы?

Не дожидаясь его ответа, я сбежала по ступенькам, думая, как странно, что первая встреча после многолетней разлуки случилась на крыльце школы, где когда-то все началось. По пути разблокировав машину, я слишком сильно дернула дверцу и чересчур ею хлопнула. Руки дрожали, во рту пересохло, ведь я точно знала, что он смотрит. Только выехав с парковки, я мельком взглянула в зеркало заднего вида. Все так – мой бывший возлюбленный провожал меня взглядом.

***

– Лина, ну как? – не дождавшись, когда я разуюсь и пройду в комнату, спросила мама.

– Все будет организовано как надо. Не волнуйся, мам. Но только про поминки я сказала, что мы их устроим в твоей пекарне. Я не знаю, кто пойдет, поэтому просто купим готовых закусок.

– Я куплю курицу. Ножки, бедрышки. Запечем в духовке с чесночком, специями, как папа любил. Еще можно котлеток легких, если кто жирного не ест, – засуетилась мама.

– Мам, не надо. Я не хочу, чтобы ты занималась едой. Мы купим готовое. Я узнаю про кейтеринг и закажем. По деньгам выйдет не сильно дороже, но нам не придется стоять у плиты. Да, тете я позвонила. Она все должна была рассказать бабушке. Они приедут вместе, – я прошла в комнату и устало опустилась на диван. Голова раскалывалась, а сейчас, оказавшись снова дома, я поняла, что сил не осталось совсем.

– Лин, детка… Я вижу, что ты обо мне заботишься, но мне самой будет лучше, если я займусь едой. Это хоть немного отвлечет. Невозможно просто так сидеть и ничего не делать, ждать непонятно чего! – мама не сдержалась и заплакала. Как же было больно видеть ее такой…

– Мамочка…

Я приподнялась, чтобы ее обнять, и она вдруг показалась мне невесомой. Говорят, душа весит двадцать один грамм; если душа моей мамы сейчас с отцом, то эти граммы поувесистее, иначе как объяснить, что мамочка стала такой легкой. Я держала ее, плачущую, в объятиях, словно лепесток, трепещущий на ветру. Мне самой хотелось плакать, но я держалась из последних сил. Мама отстранилась, вытерла лицо тыльной стороной ладони и попыталась улыбнуться. Мы обе старались ради друг друга, но, похоже, у обеих выходило не очень.

– Лина, давай я напущу тебе ванну. Немного расслабишься, потом как раз будет ужин, а там и спать. Лучше пораньше лечь. Что тебе приготовить?

– Мам, – вздохнула я и покачала головой.

– Говорю же, мне легче, когда я что-то делаю. Я свининку разморозила, давай быстро пожарю?

После горячей ванны и сытного ужина мне действительно полегчало. Я была уверена, что не смогу взять в рот и крошки, но мамина стряпня даже в такой ситуации сумела пробудить аппетит. Мне удалось уговорить ее тоже поесть. Мы поменялись ролями, и теперь я ухаживала за мамой. Я дала ей снотворного и уложила в постель.

– Солнышко, и ты ложись.

– Хорошо, мам. Только закончу с некоторыми делами.

– Милая, оставь все на завтра.

– Мам, я возьму папин ноут? – я посмотрела на старенький потертый ноутбук, с которым отец почти никогда не расставался.

– Зачем? – нахмурилась мама.

– Я хочу зайти на его странички в соцсетях и написать, где будет прощание.

– Хорошо, Линочка. Зарядка в верхнем я… – мама протяжно зевнула, ее веки отяжелели, она из последних сил старалась не уснуть в разговоре.

– Я найду зарядку, не беспокойся. Спи, – я поцеловала маму в щеку и укрыла ее одеялом.

Папин ноутбук грузился так долго, что за это время я успела сходить в кухню и достать из родительской заначки бутылку коньяка. Я редко пила крепкий алкоголь, но сейчас мне было жизненно необходимо расслабиться. Нарезав лимон, взяв плитку темного шоколада и достав из серванта хрустальную рюмку, я вернулась в комнату, которая когда-то была моей.

Ноутбук запросил пароль, и я сходу набрала дату родительской свадьбы. За столько лет ничего не поменялось: этот код папа устанавливал везде – на старом дипломате, с которым когда-то ходил в школу, на домашнем компьютере, на телефоне. Сразу же у меня промелькнула мысль, что вот еще одно доказательство того, что папа никак не мог увлечься Мариной.

Как у многих людей его возраста, у папы имелись странички в Одноклассниках и в ВК. Там я и выложила объявление о том, где состоится прощание, попросила заранее проинформировать, кто планирует остаться на поминки, и для связи оставила свой телефон. Я уже хотела выйти из соцсетей, как вдруг решила заглянуть в переписки, которые вел отец.

Мне было неловко открывать папины сообщения, словно я подглядываю за ним в самый интимный момент. Но если это хотя бы на грамм позволит пролить свет на то, что с ним случилось, я должна была это сделать. В одноклассниках я не нашла ничего такого, что могло бы как-то мне помочь, только переписки по работе с другими учителями и поздравления с праздниками, а вот в ВК мне удалось кое-что обнаружить.

Сообщение датировалось девятым сентября. Если я правильно помнила, – как раз за день до убийства Марины Поляковой. Она писала отцу что-то странное, непонятное мне, и явно вырванное из контекста живой беседы:

«Анатолий Леонидович, вы правы, так не поступают, но мне все равно. За какую мораль мне цепляться? Я ее давно похоронила. Послезавтра все решится, и мне плевать на последствия. В моих руках такие козыри, что одна я ко дну не пойду».

В этот же день мой папа написал ей еще более странный ответ:

«Мариночка, давай все уладим. От твоей горячности может пострадать Камилла. Я не могу этого допустить. У меня есть деньги – я всю жизнь откладывал. Галина о них не знает, иначе бы не позволила Эвелине влезть в ипотеку, но я всегда считал, что Лину это закалит. Мне хотелось передать ей это все позже, когда она научится устраиваться сама. Я могу отдать эти деньги тебе. Мы никому ничего не будем говорить».

Я на ощупь нашла на столе бутылку, плеснула себе в рюмку еще коньяка и выпила залпом. Глаза застилали слезы, а тело била мелкая дрожь. Я всегда подозревала, что у отца были сбережения, но, зная, что это его деньги, никогда на них не претендовала. Да, я сама справилась с покупкой квартиры, сама за нее плачу и горжусь этим. Но после папиного сообщения Марине у меня возник такой неприятный осадок, что даже коньяк не смог его заглушить. Что такого происходило межу ними, что папа был готов отдать ей свои сбережения? Я снова перечитала Маринино сообщение и в этот раз увидела желчь в ее словах. «…одна я ко дну не пойду», – что это, шантаж? Что, если Марина и правда шантажировала папу?! Но чем можно его шантажировать? Неужели он был способен совершить нечто такое, что могло заставить его платить за молчание?

И тут меня поразила другая страшная мысль: если шантаж имел место быть, тогда это и есть мотив. И пусть я не сомневалась в невиновности папы, у полиции могло быть совсем иное мнение. Нужно было срочно избавиться от улик! Прежде чем удалить сообщения, я сделала скриншот экрана и сохранила его в облаке. Конечно, полиция могла бы запросить переписки с сервера, но вряд ли наш участковый до такого додумается, а пока нужно всеми силами спасти папину честь.

Я не сомкнула глаз до утра. Несмотря на дикую усталость и выпитый коньяк, мое сознание никак не находило упокоения, прокручивая воспоминания этого долгого изнурительного дня. Только когда на улице рассвело, мне наконец удалось уснуть беспокойным сном, который не дал мне отдохнуть.

***

Пятница прошла как в тумане. Я проснулась около полудня, когда мама уже встала и даже сходила в магазин. Мы вместе выбрали костюм для папиных похорон, чтобы я отвезла его в морг. Мама порывалась поехать со мной, но я уговорила ее остаться дома и дождаться тетю Милу и бабулю.

Сегодня мамочка выглядела еще хуже, чем вчера: осунувшаяся, бледная, с потухшим взглядом. Только готовка немного вернула ее к жизни. Она все время была на кухне. Даже когда приехали тетя и бабушка, мама лишь ненадолго вышла к ним, чтобы вместе оплакать папу.

Раньше мы собирались с родственниками только по праздникам. Когда бабушка была моложе, а я жила с родителями, она приезжала к нам на каждый Новый год и на Пасху; тетя, тогда еще неразведенная, навещала нас вместе с супругом на папин день рождения, а вместе с бабушкой они наведывались в Романовец на мой день рождения. По маминой линии у нас не осталось родни, поэтому тетя и бабуля были моими единственными родственниками. В этот раз их приезд только добавил боли. Тетя весь день рыдала, не думая о том, как сильно это сказывается на нас всех. В отличие от нее бабуля плакала лишь тогда, когда думала, что ее не видят. Я совершенно не знала, как себя с ними вести и, сославшись на мигрень, закрылась в моей бывшей комнате.

Только сейчас я вспомнила, что нужно проверить объявление о папиных похоронах. Наверняка там появились сообщения от его коллег и бывших учеников, которые хотят прийти с ним проститься. Странно, что не пришло ни одно сообщения на телефон.

Загрузив папины странички, я увидела порядка десяти личных сообщений и всего три комментария к объявлениям и начала с них:

«Убийца»

«Гори в аду»

«Старый извращенец. Убийца»

Я не верила глазам. Комментарии были оставлены молодыми ребятами, учениками папиной школы. Не знаю, что задело меня больше: озлобленность этих малолеток или то, как быстро разлетелись слухи о надуманных обвинениях в папин адрес. Я почувствовала подступившую к горлу тошноту от всей этой мерзости.

Удалив отвратительные комментарии, я с ужасом открыла личные сообщения… Меня хватило лишь на три, остальные стерла после первых строк. Писали ученики школы, кто-то из родителей, продавщица хозяйственного магазина, с которой отец как-то поспорил из-за проданного некачественного инструмента, и даже кое-кто из учителей. Молодежь просто бессовестно поливала отца грязью и бранью, а вот более зрелые писали пропитанные ядом, злобные сообщения. Они знали, кто именно получит их послания, поэтому советовали мне не распространяться, чья именно я дочь, тихо похоронить убийцу-отца, поскорее увезти из Романовца мать и забыть дорогу обратно.

Я не понимала, откуда в людях взялось столько злости. Почему они ополчились на папу, поверив необоснованным обвинениям. Совсем недавно с ним здоровались, только завидев в конце улицы, ведь он был директором лучшей школы города… И вот оказалось, что заработанное годами уважение на деле ничего не стоит. Знакомые, которые некогда лебезили перед папой, сейчас с радостью изливали свою желчь, пороча его память.

Нужно было срочно прекратить эту вакханалию. Я удалила объявления о похоронах и заблокировала папины странички. Писать дрянные сообщения – проще простого, пусть те, кому есть что сказать, сделают это мне в лицо. Закрыв крышку ноутбука, я разрыдалась как маленькая девочка. Мне было обидно и невыносимо больно за папу.

– Лина, ты не спишь? – раздался за дверью голос бабули. Несмотря на ее восемьдесят пять, слух у нее оставался отличным.

– Нет, бабуль, проснулась, – утерев слезы рукавом кофты, я открыла ей дверь. Бабуля зашла в комнату и моментально заметила не расстеленную постель.

– Лина, ты уже большая девочка, а обманывать так и не научилась.

– С тобой врать никогда не удавалось. Садись, бабуль. Как ты?

– Зачем спрашиваешь, если знаешь? Я вот о чем поговорить хотела: мы с Милкой до понедельника в Романовце пробыть хотели, но уедем завтра после поминок.

– Почему? Бабуль, останьтесь еще!

– Нет, так лучше будет. Всем. И вам с мамой лишние слезы только во вред, и нам с Милой будет легче переживать горе у себя дома.

Я была благодарна бабушке за понимание. Она всегда была умной женщиной и даже сейчас, потеряв сына, старалась форсировать ситуацию так, чтобы было лучше всем. Я нежно ее обняла и поцеловала в морщинистую щеку.

– Девочка моя! Ты же моя единственная внучка. – Бабуля не сдержалась и прослезилась. – Я тебя очень люблю, и, если тебе что-то будет нужно, всегда мне говори.

– Хорошо, но я уже большая и сама могу…

– Знаю-знаю… Я вот еще что сказать хотела… Видишь, как жестока бывает жизнь. Не думала никогда, что буду сына хоронить. Но все равно, Толик – мое счастье. Это самое главное для женщины – ребенок. Он мне подарил тебя. Мне уже осталось не так много.

– Бабуль, не надо…

– Дай договорить. Мне уже немного осталось, но я бы хотела успеть еще и правнука понянчить. Лина, ты уже совсем взрослая. Женщина. Обещай, что я увижу своего правнука.

Мне не хотелось спорить с бабушкой в такой момент, а с ее стороны это был удар ниже пояса. Вот уже несколько лет она грезила о правнуках, а я все никак не хотела осуществить ее мечту. Глупо было бы сейчас заводить разговор об ипотеке, попытках утвердиться на работе, да и об отсутствии потенциального отца ребенка. Мне пришлось дать бабуле обещание, пусть я и не была уверена, что сумею его выполнить, и теперь в руках этой старушки был мощный козырь против меня. Как бы сильно я ни любила бабулю, ее стремление навязать стереотипы своего времени меня всегда раздражало. Женщина никому ничего не должна, мы вправе распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, жаль, что бабушка этого не понимала.

***

В день папиных похорон с самого утра шел мелкий противный снег. Тяжелые свинцовые тучи не давали свободы солнцу, и складывалось ощущение, что за окном уже вечерние сумерки. Я сильнее укуталась в пальто и посмотрела на маму. Бледная, измученная, с темными кругами под глазами. Морщины на лбу и у рта оказались вдруг такими заметными, что мама стала выглядеть на десять лет старше, чем накануне. Мы уже двадцать минут стояли под дверями морга. Как я и думала, приехали слишком рано, но мама не хотела выжидать последние минуты дома. Наконец, нам сказали, что все готово, и можно забрать папу.

Тело отца нам выдали около половины двенадцатого, а в полдень должно было состояться прощание в зале местного ДК. Тетя и бабушка сразу отправились туда. Я пыталась уговорить маму поехать с ними, но она ни в какую не соглашалась. Для нее было важно оказаться с папой в самом начале его последнего пути…

До ДК мы ехали по главной дороге через весь Романовец. Как странно было видеть, что жизнь горожан текла в обычном русле: все спешили по своим делам – кто-то в магазин, кто-то в гости, кто-то в местный развлекательный центр. Даже ноябрьское ненастье не удержало людей дома, и я им так завидовала… Еще в прошлые выходные я не могла и помыслить, что мой мир в одночасье рухнет. Что теперь ждет мою семью?..

– Как думаешь, многие уже пришли? – спросила мама, когда мы выехали на подъездную дорогу ДК.

– Не знаю. Еще без пятнадцати, хотя я писала, чтобы пришли раньше. Аренда зала у нас только на сорок минут, в час десять уже должны быть на кладбище.

От моих слов мама дернулась, как от удара тока. Я понимала, что ей невыносима сама мысль, что чуть больше, чем через час, папино тело предадут земле. Всю дорогу она держала его ледяную окаменевшую руку в своих ладонях, словно пыталась отогреть от мертвецкого холода. А вот я, в отличие от нее, не могла даже посмотреть в папину сторону. Я помнила отца живым, улыбающимся, и этот бледный мужчина с неожиданно острыми чертами лица никак не мог быть моим папочкой.

– Вы выйдете здесь или подъедете со мной к заднему входу? – обратился к нам Александр, водитель траурной газели, и я только заметила, что мы уже во дворе ДК.

– Давайте с вами, – ответила я.

– Хорошо. Вы найдете мужчин, которые помогут мне с гробом?

– Да, конечно.

Агентство не выделило нам других помощников, кроме Александра. Как выяснилось, наем людей стоил дополнительных денег, но у меня уже ничего не осталось, а просить маму, тетю или бабушку не хотелось. Я знала, что мои коллеги не останутся в стороне и после зарплаты скинут мне на карту небольшую сумму – такова была традиция в нашей фирме. Но эти средства имело смысл положить на кредитки, опустошенные для оплаты похорон.

Газель остановилась на ухабистой дороге, которая вела к заднему входу в ДК и не ремонтировалась с тех пор, как тут положили асфальтовую крошку. Александр вышел из машины, открыл нам двери и подал руку сначала маме, а потом мне.

– Мамочка, я сбегаю за кем-нибудь, чтобы нам помогли. Ты…

– Останусь с папой.

– Хорошо.

Мне так не хотелось уходить от мамы, будто она может раствориться на холодном, пронизывающем ветру, и я со всех ног бросилась к ДК. Перед главным входом никого не оказалось, видимо все спрятались от непогоды внутри. Я вбежала по скользким ступеням и распахнула тяжелые двери. Огромный, отделанный серыми мраморными плитами холл оказался пустым. Никого, кроме бабушки и тети.

– Лина! – воскликнула тетя Мила и поспешила ко мне. – Приехали?

– Да, но нам нужна помощь. Мужская сила… Никого еще нет?

– Нет. Пока никто не приехал.

«Еще рано. Просто еще рано», – успокаивала себя я, пока возвращалась к маме с местным дворником, согласившимся за небольшую плату помочь. Вместе с водителем они переставили гроб на специальные носилки и покатили к ДК.

В главном зале, где до сих пор проходят все значимые события Романовца, стояла большая папина фотография. В воздухе разливался нежный аромат роз, любимых папиных цветов, играла негромкая музыка «Битлз» с его диска. Гроб установили в самом центре зала перед сценой, а рядом поставили стулья для мамы, тети и бабушки. Я должна была встречать гостей…

Договариваясь об аренде ДК, я переживала, что помещение на сто пятьдесят мест не вместит всех желающих проститься с папой, но вот большие настенные часы пробили полдень, а зал оставался пустым. «Опаздывают», – говорила себе я, дрожа от холода в дверях, «опаздывают», – спустя еще десять минут пыталась себя обмануть.

– Эвелина Анатольевна, – обратился ко мне Александр, который все это время сидел на последнем ряду, ожидая окончания церемонии, – может быть, поедем? Какой смысл во всем этом?

Он безусловно был прав, и я могла бы его понять чисто по-человечески: глупо так тратить субботу. Но его слова задели меня за живое, и я неожиданно резко ответила:

– Вам платят не за то, чтобы нас торопить! Я сама скажу, когда мы поедем. И смысл во всем это есть!

– Извините… – смутившись от собственной бестактности, которую только сейчас осознал, водитель сел обратно на свое место.

Я окинула взглядом пустые кресла, длинный проход с потертым ковролином и задержала взгляд на вазоне с букетом из ста белых роз. Подойдя к цветам, я достала их из воды и направилась к папе. Шипы кололи ладони, но эта боль казалась сейчас приятной, мне хотелось, чтобы мои руки кровоточили, как кровоточит душа… Аккуратно уложив розы в гроб, я набралась смелости взглянуть в папино лицо, зная, что это будет самый последний раз, когда я его увижу.

– Прощай, папочка, – прошептала я и поцеловала его в лоб, а потом повернулась к маме, тете и бабушке. – Давайте поедем.

– Линочка, но я не понимаю, почему никто не пришел? – роняя слезы на подол траурного платья, проговорила бабушка.

Я не нашлась что ответить и только обняла бабулю. А вот мама поняла, почему так случилось. Мы переглянулись, и впервые за эти дни я увидела в маминых глазах настоящую, неподдельную злость. Такой взгляд я видела у нее лишь однажды, когда молодой парень ударил бездомного пса.

– Нужно опустить крышку, – сказала я, оглядываясь. Александра в зале не было. Он незаметно выскочил на улицу, а мне после нашей стычки совсем не хотелось за ним идти. – Давай сами?

Мы с мамой взялись за крышку гроба и в этот момент услышали скрип дверей. Я оглянулась, думая, что водитель вернулся, чтобы помочь, но мужчина, стоявший на пороге, был выше на голову, но уже в плечах.

– Простите, я опоздал, – сказал Игорь, стряхивая снежинки с куртки.

Глава 4.

– Все уже кончилось? – оглядывая пустой зал, спросил Филатов.

– И не начиналось, – пожала плечами я, будто все случившееся меня ничуть не трогало. Но потом мой голос дрогнул, выдавая глубокую обиду. – Никто не пришел.

– Ты серьезно? Слухи уже разлетелись?

– Так значит, до тебя они тоже дошли… – горько усмехнулась я и провела рукой по волосам, как делала всегда, когда нервничала, но тут же отдернула ладонь. Дурацкая привычка. – Мы едем на кладбище. Ты…

– …с вами. Может, нужна помощь?

– Неловко тебя просить, но да.

Игорь помог с гробом и на кладбище взял на себя все организационные вопросы. Он вел себя так, словно не было всех этих лет разлуки, и мы остались по-настоящему добрыми друзьями. Хотя, может быть, он делал все это ради памяти отца, уважение к которому сумел сохранить несмотря на все нелепости, которые о нем разнеслись по городу.

Я не могла отвести от Игоря глаз, когда он, опустившись на корточки, снял перчатки и голыми руками взял горсть земли, чтобы бросить ее на гроб моего папы. А когда он встал и повернулся ко мне, на его глазах блестели слезы. Стоя с другой стороны могилы, крепко обнимая за плечи маму, я была готова поклясться, что чувствовала тепло от одного его взгляда. Если между нами и оставались какие-то обиды до этого момента, то теперь от них ничего не осталось.

По пути к выходу с кладбища мы разделились на две группы – тетя с бабушкой шли впереди, а я, мама и Игорь чуть поодаль. С трудом сдерживая слезы, я вспоминала папу… Филатов коснулся моей руки, и в этот момент, подобно электричеству, разливающемуся по проводам, по моему телу побежали мурашки. В ответ я хотела сжать его ладонь, но мама вдруг остановилась, потянув меня за собой.

– Мам, что? – взволнованно спросила я, но она в ответ только покачала головой, и мы двинулись дальше в полном молчании.

Дойдя до дороги, я взглядом поискала машину, на которой мы приехали, но ее не оказалось. Как же я забыла, ведь в агентстве предупредили: газель уедет, как только привезет нас. За дополнительную плату можно было заказать трансфер от кладбища до места поминок, но я и так отдала все свои сбережения.

– Вы сейчас куда? – спросил Игорь, глядя на часы.

– Мы организовали небольшой фуршет в пекарне, но не думаю, что кто-то придет на поминки, – ответила я.

– Дорогая, мы с твоей бабушкой, наверное, лучше прямиком домой, – вмешалась тетя Мила. – Не думаю, что ехать на поминки благоразумно.

– Но… может быть, как раз туда и придут. Мне кажется, что многие могли решить, что прощание и похороны – дело семейное, а вот поминки… – мама сама не верила своим словам, но она не могла принять, что от отца разом отвернулся весь город. Она теребила в руке насквозь мокрый от ее слез носовой платок, но все же отчаянно старалась делать вид, что не плачет. Я еще крепче ее обняла.

– Мам, тетя права, им с бабулей лучше ехать домой. Да и нам в пекарне нечего делать. Давай сейчас поймаем такси.

– Нет, – решительно ответила мама, отстранившись от меня. Она промокнула глаза платком и гордо подняла голову. – Я поеду в пекарню. Даже если никто не придет сегодня, не пропадать же еде. Да и надо посмотреть, что с продуктами. С понедельника я снова откроюсь.

– Мам, ты уверена? Черт с ними с продуктами, купим другие.

– Нет, это расточительство, а такое нам не по карману. И работа в пекарне отвлечет, ты же знаешь…

– Я поеду с тобой.

– Не надо, поезжай с тетей и бабушкой. Проводи их как полагается, ладно?

– Давайте я отвезу вас сначала домой, а потом на вокзал? – предложил Игорь, за что получил незаслуженно суровый мамин взгляд.

– Нет, Игорь. Мы справимся без тебя. Спасибо за все, что ты для нас сделал, но тебя, наверное, заждались дома.

Филатов виновато взглянул на меня, а потом кивнул маме. И в этот момент мне захотелось провалиться сквозь землю. Неужели со временем мамина неприязнь к нему так и не прошла? Когда мы встречались в юности, она не верила в наши отношения. Как мне ни было больно это признавать, но мама всегда считала, что Игорь слишком для меня хорош. Конечно, она не говорила этого прямо, но часто напоминала, что у него много поклонниц, что его родители фактически владеют городом, что его светлое будущее давным-давно продумано и решено, кому в нем есть место, а кому – нет. Тогда мама пыталась уберечь меня от боли и разочарования, но сейчас…

– Мам, не надо так, – прошептала я, снова обнимая ее за плечи.

– Игорь, еще раз спасибо за все, – мамин голос вдруг смягчился, возможно, она почувствовала, что несправедлива, или мне хотелось в это верить. – Мы действительно тебе очень благодарны, но дальше – сами. Ты же понимаешь, что, если останешься, ничем хорошим это не кончится. Тебя ждут дома.

– Позвольте хотя бы вызвать для вас такси? – вздохнул он и снова украдкой взглянул на меня.

– Хорошо. Спасибо.

Две машины приехали одна за другой. Сначала Игорь помог сесть бабушке спереди, а потом открыл заднюю дверцу для нас с тетей. Только тогда я выпустила маму из объятий.

– Я приеду, как только провожу бабулю, хорошо? – заглядывая в мамины глаза, сказала я.

– Ты не волнуйся. Может быть, если там никого, то вернусь, когда все уберу.

– Все равно…

– Лина, – мама грустно улыбнулась и поцеловала меня в щеку. – Ладно… по машинам. Игорь, еще раз спасибо.

– За такое не говорят спасибо, – облокачиваясь на дверцу нашего такси, проговорил Филатов.

Я подошла к машине, но, стоя напротив Игоря, замешкалась. Наши взгляды встретились, и миллион несказанных слов встали между нами стеной, которую захотелось взорвать к чертовой матери. Я смогла только кивнуть ему и уже собиралась сесть, как вдруг на краткий миг он взял меня за руку и чуть сжал ладонь.

– В другой раз мы поговорим, – шепнул он и под недовольным взглядом моей матери направился к ней, чтобы усадить в такси.

Пока бабушка и тетя собирались, я сварила нам крепкого кофе. Мне не хотелось отпускать родственников на такси, но чтобы сесть за руль, требовался заряд кофеина. С ароматной дымящейся чашкой я вышла на балкон, откуда был виден почти весь Романовец – серые хрущевки, темные линии дорог, красно-белые трубы котельной. Некогда родной город сейчас предстал во всей натуральной красе – мрачный, холодный, негостеприимный. Я сделала глоток кофе и через стекло посмотрела в комнату: тетя и бабушка уже собрались, и я вдруг почувствовала, что завидую им, потому что они уезжают, а мне придется остаться.

– Лина, нам пора! Мы еще успеваем на дневной экспресс, – крикнула из комнаты тетя и отодвинула от себя пустую чашку.

Я довезла их до вокзала и посадила в вагон. Бабуля хотела, чтобы я осталась с ними в купе до отправления, но долгие прощания причинили бы лишнюю боль. Я стояла на перроне пока их поезд не тронулся.

Прошла только половина субботы, а мне казалось, что этот день тянется целую неделю. Лучше бы скорее наступило воскресенье, может тогда станет хотя бы немного легче? Конечно же нет. Я посмотрела на телефон, вдруг пропустила мамин вызов, но дисплей оставался пустым. Если она не звонила, значит, все еще в пекарне. Вдруг кто-то действительно пришел на папины поминки? Я завела машину и, не дождавшись, пока она прогреется, нажала на газ.

Мамина пекарня была небольшим заведением на первом этаже жилого дома. Всего две комнаты: зал с несколькими столиками и кухня, заставленная противнями, кастрюльками и медными ковшиками, с длинным столом и самой настоящей печью. Когда-то давно мама начинала с обычной плиты, но со временем смогла позволить себе профессиональное оборудование. Ее выпечка славилась на весь Романовец, а несколько лет назад она придумала на современный манер больших городов продавать кофе на вынос, и это стало отличным приработком. Правда, все это мне было известно лишь по рассказам родителей. Когда последний в последний раз приходила в пекарню, здесь все было иначе.

Сейчас над входом висела большая овальная вывеска, где витиеватыми буквами красовалось название «Домашняя пекарня», окна украшали полосатые маркизы, а рядом с дверью возвышалась фигура из полистоуна – большой пузатый повар с доской, на которой было написано… Я в ужасе прикрыла рот рукой, не веря глазам. Вместо меню на доске большими печатными буквами было выведено «Убийца Толик! Извращенец», а ниже отвратительная приписка «попробуйте пирожки от жены мясника».

Я бросилась к доске и попыталась стереть эту мерзость рукавом куртки, но написано было чем-то несмываемым. Только когда у меня начала болеть рука, я вспомнила о маме. Она наверняка это видела!

– Мама! – крикнула я и толкнула тяжелую дверь пекарни.

Внутри было душно, а в воздухе разносились ароматные запахи сдобы и закусок. Столы все еще укрывали парадные скатерти, на стене висела папина фотография с черной лентой, и на витрине с выпечкой томились подносы с закусками. Мама ничего не убрала. Если бы не открытая дверь, я бы решила, что ее здесь не было.

– Мама! – снова позвала я, но мне никто не ответил.

В кухне горел свет, и я двинулась туда, но стоило подойти к двери, как я замерла на пороге. Вся кухня оказалась разгромлена. Битая посуда, разбросанные противни, кругом мука и лужица варенья на полу.

– Мам… – протянула я, чувствуя противный липкий страх. В голове вертелось только одно: «Беда! Беда! Беда!» – Ма-ма!

Она не отзывалась. Тишина давила. Страх не позволял дышать. Я обогнула большую морозильную камеру и увидела ее… Мама лежала на полу. Ее лицо было серо-белым, оно будто стало еще более худым, впалым. Я рухнула на колени и дрожащей рукой, молясь почувствовать пульс, коснулась ее шеи… Жива?..

– Мамочка, – прошептала я с облегчением, чувствуя слабую пульсацию кончиками пальцев. – Сейчас я вызову скорую.

Не убирая руки с маминой шеи, я достала мобильный и нажала на экстренный вызов. Нужно было собраться, как можно подробнее описать мамино состояние, но слова путались. Кое-как мне удалось объяснить, что случилось, и скорая пообещала быть в течение получаса.

– А я?! Что мне делать? Вдруг мама… вдруг ей будет хуже?

Мама приоткрыла глаза и попыталась сделать вдох, но резко дернулась. Она положила руку на грудь и с трудом произнесла:

– Больно…

– Ей больно! У нее в груди болит! – крикнула я в трубку.

– Успокойтесь. Паника сейчас не нужна, – размеренным тоном произнесла оператор. – У вашей мамы может быть сердечный приступ. Скорая уже едет. Пока найдите что-нибудь мягкое, чтобы подложить ей под голову.

Я осмотрела кухню, но ничего не увидела и тогда сообразила, что можно подложить под голову мою куртку.

– Смотрите, чтобы вашей маме было максимально комфортно. Обращайте внимание на дыхание. Она должна дышать, чтобы ничего не мешало.

– Дышит. Она дышит.

Я аккуратно уложила мамину голову на подушку и чуть наклонилась, чтобы послушать ее дыхание. Оно было прерывистым, тяжелым, но главное, что мама дышала.

– У вас нет таблетки нитроглицерина?

– Откуда?! Я даже не знаю, где здесь аптечка!

– Хорошо. Теперь скажите, у вас в помещении достаточно воздуха? Если чувствуете, что душно, то лучше открыть окно.

– Да! – я подорвалась к окну и распахнула его, впустив в пекарню порыв ледяного ветра. Нет. Так мама может простыть. Я снова закрыла окно, но оставила форточку. – Что дальше?

– Пока ничего. Ждите медиков.

На стене висели большие часы, я не сводила с них взгляда. Но секундная стрелка, словно издеваясь, ползла так медленно, что казалось еще чуть-чуть, и она пойдет в обратную сторону. Минуты ожидания скорой были невыносимыми, я не могла представить, что будет, если маме станет хуже.

Скорая приехала спустя восемнадцать минут. Отстранив меня, фельдшеры бросились к маме. Я смотрела, как они оказывают помощь и молилась, чтобы мама поправилась. Один из медиков стал подробно расспрашивать о том, как я нашла маму, и мне пришлось вновь повторить все сначала. А потом ее забрали… Я хотела поехать с ней, но меня попросили сначала заехать домой и привезти документы и ее ночную рубашку. Чертова бюрократия.

Я подняла с пола куртку и тогда заметила смятую бумажку. Это был простой тетрадный листок, исписанный почерком, похожим на детский. Еще одна отвратительная записка:

«Старая сука, убирайся со своими пирожками. Они никому не нужны. Жена убийцы-извращенца. Он всегда любил своих учениц?»

Я свернула записку и убрала ее в карман. Кто бы ее ни написал, он поплатится за то, что это сделал. А если это он же разгромил пекарню, то я сделаю все, чтобы этот гад ответил по закону. Я достала телефон, сделала несколько фотографий пекарни и позвонила в полицию.

***

– Эвелина Анатольевна, вы бы лучше поехали в больницу к матери. Сами же говорите, что вас просили привезти ее документы и личные вещи, – сказал Волков, откладывая в сторону пакет, в который убрал записку.

– Но вы даже не приняли у меня заявление! А разгром пекарни? Чтобы вы знали, Сергей Николаевич, я планирую засудить того, кто все это устроил, а эта записка чуть не убила мою мать! – вспылила я, глядя на равнодушную физиономию участкового.

– Пекарню разгромила ваша мать. Мне только что сказал об этом ее врач.

– Что?!

Пару минут назад Волков звонил в больницу. Он решил, что мне не стоит слушать этот разговор, поэтому вышел в коридор, а когда вернулся вел себя так, словно я надоедливая муха, а не потерпевшая.

– Да… Вашей маме в дверь пекарни подсунули эту записку. Она прочитала ее и, не сдержав эмоций, стала крушить собственную кухню. Оно понятно: нервы после всего случившегося… – Волков повертел рукой у виска. – Тогда же ей стало плохо. Так что, надеюсь, вы понимаете, Эвелина Анатольевна, никакого преступления не было. Езжайте в больницу.

– Вы такой же, как они, – прошипела я, глядя на участкового, расплывшегося в своем кресле. – Вы все заодно! Все против нас!

– Эвелина Анатольевна… – Волков указал рукой на дверь.

– Ничего, обойдусь без вашей помощи. Я сама разыщу виновных и заставлю их заплатить. А вы все, – я ткнула в него пальцем, – еще будете просить прощения.

Все воскресенье я провела в больнице с мамой. Я взяла с собой переводы, о которых до этого напрочь забыла, и работала прямо в палате. Маме стало лучше, но все равно ее собирались оставить в больнице на несколько дней. Мне запретили ее волновать, поэтому мы не заговаривали о том, что случилось.

– Завтра утром я поеду в Москву, мам. Мне нужно отвезти документы и взять из дома кое-какие вещи. К вечеру я вернусь.

– Лина, не надо, не возвращайся. Когда меня выпишут, я приеду к тебе. Так будет лучше, не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Этот город…

– Мам, я уже не та девочка, что боялась поднять голову, идя по улице. Никто здесь не сможет мне навредить, и я должна разобраться с делами. Твоя пекарня, папины вещи…

– Моя пекарня, – горько усмехнулась мама. – Они даже ее отобрали. Теперь в нее никто не придет. Мы ее закроем.

– У тебя аренда проплачена на три месяца вперед.

– Ну и что?

– Пока ты будешь поправляться, я займусь делами. Даже печь научусь.

– Лина, – мама улыбнулась, но ее глаза наполнились слезами.

– Мы с тобой не сдадимся, мамочка. Обещаю, что все наладится.

На следующее утро Москва встретила меня хмурым небом и ураганным ветром. МЧС прислало на телефон сообщение о непогоде, предупреждая об опасности парковки близ деревьев. Город, ставший мне родным за последние годы, принимал меня так же недружелюбно, как и Романовец четыре дня назад.

Сначала я отдала переводы, получив неплохое вознаграждение, которое оказалось выше, чем я рассчитывала. Наниматель узнал о смерти папы и таким образом решил меня поддержать. Конечно же, я не отказалась, ведь каждая копейка была на счету. Потом я отправилась в свой офис, чтобы переговорить с боссом, объяснить ему ситуацию и написать заявление за свой счет для начала на две недели. Петр Алексеевич не захотел слышать о таком длительном отпуске, и, тем не менее, пошел мне навстречу и разрешил работать на удаленке. Это было мне только на руку, поскольку в моем финансовом положении я не могла терять заработок.

– И еще, Лина, – Петр Алексеевич достал из своего стола конверт и протянул его мне. – Это от всего нашего коллектива. Мы соболезнуем.

– Спасибо.

Я не решилась заглянуть в конверт, будучи в офисе, но в машине первым делом пересчитала деньги. Этого, конечно, не хватило, чтобы покрыть весь мой долг за похороны, но было вполне достаточно, чтобы сократить выплаты по кредиткам и остаться на плаву. От чужих людей я получила больше сочувствия, чем от тех, кого знала годами. От одной мысли, что вскоре придется возвращаться в Романовец, по спине побежали мурашки. Радовало лишь то, что сначала я заеду в свою квартиру, отсрочив тем самым поездку.

Не зная, сколько пробуду в городе детства, я решила опустошить холодильник. Все, что можно было забрать, забросила в багажник машины, остальное отправилось в мусоропровод. Из шкафа я достала большой чемодан и сложила в него белье, одежду, косметику, а из письменного стола вытащила большой блокнот. Пару недель назад я купила его, чтобы записывать работы по фрилансу, но исписала только две первые страницы. Я вырвала их и большими буквами написала «Марина Полякова». Теперь этой тетради предстояло стать моим помощником в расследовании. Доказать невиновность отца можно было одним-единственным способом – найти настоящего убийцу Марины. Для начала следовало написать имена людей, связанных с девушкой, и проверить каждого, но пока я могла указать лишь одного человека – Илью Романова, бывшего парня Марины и моего заклятого врага. С него я и решила начать.

Глава 5.

Последнее время моя мама переживала, что я стала слишком самостоятельной. По ее мнению, мужчинам не нравятся женщины, решающие все сами, и именно поэтому у меня не сложились последние отношения.

Мы с Олегом познакомились два года назад на выставке, стали встречаться, вскоре я переехала в его съемную квартиру, а чуть позже, когда он сделал предложение, стали думать о собственном жилье. У Олега был четкий план: оформить льготную ипотеку как молодая семья, купить просторную двушку, лет через пять родить первенца, за ним второго… Будь на моем месте другая, она была бы счастлива четко продуманному будущему, а вот я не могла. В этих отношениях я задыхалась и с каждым днем, приближающим меня к браку, четче сознавала, что теряю часть себя.

Олег пытался отобрать мою индивидуальность, аккуратно подделывая меня под себя. Он открыто не давил, но всегда давал понять, что его мнение правильное, поступки – верные. Ему не нравилось, что я много работаю, что хочу иметь финансовую независимость… «Карьеристка», – с обидой твердил он. В какой-то момент мне стало невыносимо находиться в его, не нашей, квартире, ведь там все было так, как желал Олег. Все чаще я уходила: гуляла, работала в кофейне, обедала в одиночестве.

Я ушла от него в прошлом январе: вернувшись вечером с работы, прошла на кухню, поставила разогреваться его любимую лазанью, а сама направилась в комнату собирать вещи. Олег не мог поверить, что я вот так просто решила с ним порвать, думал, что у меня интрижка, поэтому наговорил глупостей, после которых уйти оказалось гораздо проще.

Нет, я не одиночка и моя пустая московская квартира, как бы я ее ни любила, порой давит напоминанием, что у меня никого нет. Я искренне хочу быть любимой и любить самой, в моей душе кроется огромное количество нерастраченной нежности. И все же, отношения должны дарить счастье обоим, поэтому мне нужен тот, кто примет меня настоящую со всеми недостатками. Когда-то у меня был такой человек, а все прочие так и не смогли дотянуться до его уровня. А может быть, я просто так и не разлюбила Игоря?..

Спустя несколько месяцев после расставания я случайно встретила Олега в торговом центре. Он пригласил меня на обед, и нам удалось спокойно поговорить. Оказалось, это нужно было нам обоим, чтобы идти дальше, пусть и порознь. Олег убедился, что я действительно ни с кем не начала встречаться, его уязвленное самолюбие удовлетворилось хотя бы этим. Мы решили остаться друзьями. Самая распространенная ложь бывших любовников.

Родители расстроились, что моя личная жизнь дала трещину. Они так и не поняли, почему я инициировала разрыв, а еще очень удивились, узнав, что план взять ипотеку никуда не делся. Пусть родители не говорили этого вслух, но совершенно точно сомневались, что я вытяну ипотеку сама. Я же твердо стояла на своем и в итоге получила то, к чему стремилась.

За девять лет моей жизни в Москве столица научила меня быть уверенной, решительной и сильной. Слабаков этот город безжалостно молотил, как гигантская мясорубка. А я не хотела становиться фрикаделькой и катиться в родной Романовец, потерпев поражение. Я устояла, добилась того, что многим не под силу, и теперь была готова к новой войне. Если меня не сломила Москва, то у какого-то городишки во Владимирской области это точно не выйдет.

***

По пути в Романовец я купила коробку самой разной бытовой химии, швабру с пульверизатором и метлу. Мне хотелось уже через пару дней открыть пекарню, и неважно, что скажут горожане. Даже если посетители не придут, важно показать, что мы с мамой не собираемся сдаваться. Вот только мой боевой настрой немного угас, когда я добралась до места.

В помещении витал кислый запах испорченных закусок, которые так и остались стоять на подносах. Сладкие пятна на полу засохли, превратившись в жесткую корочку на светлом кафеле. Стеклянная витрина была вся заляпана следами пальцев – видимо, на нее облокачивались фельдшеры, когда оказывали помощь маме. У меня даже промелькнула мысль позвонить в профессиональный клининг, но я быстро сообразила, что в таком маленьком городке подобная услуга вряд ли есть, а заказывать уборку из Владимира слишком дорого. В конце концов, это лишь первая трудность и она не должна меня пугать; впереди самое сложное – выпечка и открытие. Еще раз окинув взглядом этот бедлам, я пошла в машину за рабочим реквизитом.

Пришлось убираться до позднего вечера без единой передышки. В десятом часу я устало опустилась на стул за одним из столиков и довольно оглядела сверкающую чистотой пекарню. Захотелось все сфотографировать и отправить сообщением маме, но я решила повременить до утра, когда навещу ее лично. Тогда же я планировала сообщить ей о небольшом отпуске, который для нее устрою.

Врач порекомендовал маме полный покой, хороший уход и правильное питание. К сожалению, я не могла дать всего этого сама, зато вспомнила про один подмосковный санаторий, где несколько лет назад восстанавливалась после аварии жена моего начальника. Оставалось только узнать о цене и свободных номерах, и заняться этим я решила за ужином, вот только на то, чтобы стоять у плиты не осталось сил.

Я села в машину, чтобы заехать в ближайший супермаркет за чем-нибудь готовым, но тут увидела вдалеке яркую неоновую вывеску бургерной Ильи Романова. Можно было убить не двух, а даже трех зайцев одним выстрелом – поужинать, навести справки о санатории и прощупать почву относительно первого и пока единственного подозреваемого в деле Марины Поляковой.

Помня о том, как издевался надо мной Илья, я решила явиться в его бургерную во всеоружии. После изнурительного дня я выглядела не лучшим образом, но косметика все исправила, а немного сухого шампуня спасло прическу. Из чемодана я достала свои самые узкие джинсы и вместо бесформенной толстовки надела обтягивающую водолазку. Мне казалось, что детские обиды давно в прошлом, но думая о том, что вскоре встречусь со своим злейшим врагом, поняла, что они никуда не делись. Чтобы позволить себе бокал вина или холодного пива, я оставила машину во дворе и пешком направилась к бургерной.

Заведение Ильи было на уровень выше рюмочной, которую держал когда-то его отец, тем не менее название «бургерная» казалось для него слишком шикарным. Это был странный бар с бильярдным столом, двумя игровыми автоматами и длинной стойкой из массива дерева. В полумраке помещения я разглядела плакаты в стиле соцреализма, Америки времен Элвиса и богемного ар деко – сумасшедшая эклектика.

Бар – назвать это «бургерной» у меня больше не поворачивался язык – оказался до отказа забит людьми, в основном мужчинами, жадно пьющими пиво стакан за стаканом. Если бы не запрет на курение в местах общепита, то тут наверняка стоял бы непроглядный табачный дым дешевых сигарет. Обслуживание явно было ниже среднего, потому как на многих столиках громоздились пустые пивные бокалы, которые забирали, скорее всего, только когда за стойкой не оставалось посуды.

В подобном месте я была впервые. Неважно, одна или с кем-то, но перекусить я ходила в достаточно приличные места с совершенно иным контингентом. Здесь я почувствовала себя не в своей тарелке и, откровенно говоря, опасалась за собственную безопасность.

– Вы кого-то ищете? – раздался за моей спиной хриплый мужской голос.

Обернувшись, я увидела перед собой Илью. Время его не пощадило. От смазливого румяного лица со злой ухмылкой не осталось и следа. Мы были ровесниками, но стоящий передо мной человек выглядел значительно старше. Его лоб изрезали морщины, густую темную щетину разбавляла седина, а прежний недобрый, но всегда горящий взгляд сейчас был совершенно потухшим. Передо мной стоял не тот мерзавец, каким я его помнила, а уставший, измотанный жизнью мужчина.

– Я искала, где поужинать, – ответила я, гадая, узнает он меня или нет.

– Одна?! – искренне удивился он.

– А это проблема? – с вызовом бросила я.

Лицо Ильи моментально изменилось, и на нем заиграла та самая, хорошо знакомая мне ухмылка. Осмотрев меня с ног до головы, чуть задержав взгляд на груди, он хмыкнул что-то неразборчивое и растянул губы в довольной улыбке, похожей на акулий оскал. Его усталость и равнодушие мигом испарились, зато появился интерес. Неужели он узнал меня… или все же нет? Я непроизвольно поежилась, будто вновь чувствуя боль мелких камешков, врезающихся в мою кожу. Мне захотелось убежать, спрятаться, раствориться в воздухе, но разве я могла?

– Столиков свободных нет, да мы и не предлагаем занимать целый стол одиночкам. Но могу предложить вам место за стойкой. VIP-место, так сказать. Идемте за мной. – Резко развернувшись, он махнул рукой, чтобы я следовала за ним, и направился к барной стойке.

Нет, не узнал. В его глазах читалась наглая заинтересованность мной как женщиной. Узнай Илья во мне крокодилиху, повел бы себя совсем иначе.

– Сюда, пожалуйста, сейчас дам меню.

Я села на высокий стул, и вмиг передо мной возник огромный ламинированный лист меню. Стоит отменить, что выбор блюд действительно впечатлял: бургеры, пивные закуски, супы, паста, гарниры и даже шашлыки. Другое дело – как все это будет приготовлено. Я бросила взгляд в тарелку своего соседа с остатками огромного бургера и почувствовала, как у меня потекли слюнки, а от голода свело живот.

– Я буду то, что у него, – сказала я нарисовавшемуся за стойкой Илье.

– Хорошо. Двойной чизбургер с картошкой. Что пьете? У нас отличный стаут…

– Я больше по светлому. Есть бельгийское?

– Лефф блонд. Для девочек, – подмигнул он.

– Отлично, давайте его. – Я никогда не любила пиво, но если выпивала, то отдавала предпочтение Бельгии. В отличие от германского, бельгийское пиво было не таким горьким и вполне терпимым.

Пока Илья передавал мой заказ на кухню и наливал пиво, я осмотрела посетителей. Справа сидел пожилой мужчина, почти управившийся со своим двойным чизбургером. Его лицо было мне совершенно незнакомо, а вот за ним устроились два хорошо известных мне романовчанина. Один из них жил на соседней от нашего дома улице. Не знаю, где он работал, но днем постоянно ошивался на центральной площади города и ругался на правительство, а по вечерам его видели в рюмочной отца Ильи. Второй раньше работал грузчиком в универмаге, а в свободное время составлял компанию приятелю. Очевидно, теперь они стали завсегдатаями бургерной, доставшись Романову-младшему по наследству вместе с помещением. С другой от меня стороны стул пустовал, и я положила на него сумку, предварительно вытащив из нее планшет. Дальше сидело несколько мужчин, кажется, все они работали на нашем заводе. Видимо, пришли сюда пропустить стакан-другой после смены.

Этот бар явно не предназначался для приличных девушек, а вот Илья сюда отлично вписывался. Он ловко наполнял стаканы пенным, громко смеялся и перекидывался злачными шутками со своей мутной клиентурой. Теперь еще более странным казалось то, что у него могли возникнуть серьезные отношения с Мариной. Как она, директор по качеству нашего завода, могла влюбиться в такого мужчину? Пытаясь понять это, я стала разглядывать Илью: широкие плечи под застиранной футболкой с эмблемой его забегаловки, никакого пивного животика, как у многих здешних мужчин, упругая попа. Возможно, именно это привлекло Марину? Мог ли их связывать только секс? Это очень даже вероятно, как и то, что со временем она поняла: будущего с таким типом быть не может, и, в конце концов, Полякова ушла от него, а он… Он ее убил?

– Простите, но вы не могли бы убрать вещи? – нарушил ход моих мыслей Илья, указывая на соседний стул, который я заняла.

– А? Да… конечно, – я поспешно взяла сумку и положила ее себе на колени.

– Кхм… Могу поинтересоваться, что же такая привлекательная девушка как вы делает одна вечером в подобном месте?

Илья развел руками, а потом облокотился на стойку так, что наши лица оказались непозволительно близко. Его горячее дыхание, отдающее табаком и алкоголем, обожгло мне лицо, и я отпрянула. Он заигрывал со мной, и, возможно, стоило поддержать его игру ради дела, но это было выше моих сил. Отвращение к этому человеку оказалось настолько сильным, что даже для расследования я не могла изобразить к нему интерес.

– Я пришла перекусить. Если у вас какие-то другие мысли, то вы ошибаетесь, – отрезала я. Мне хотелось поставить этого наглеца на место. Что он о себе возомнил?

– Перекусить? – он изогнул бровь и ухмыльнулся. – Это от голода вы так меня разглядывали? Хотя да… взгляд у вас действительно голодный.

Я с трудом сдержалась, чтобы не плеснуть ему в лицо пиво. Мерзкий и самоуверенный, такой же, как и девять лет назад. И если Илья не изменился, значит он, как и раньше, агрессивен. По моему взгляду он понял, что ошибся, решив, будто я ищу мужского внимания. Не говоря ни слова, Романов отстранился, но продолжал саркастически улыбаться и глазеть на меня, пока его не окликнули с кухни.

От этой вроде бы незначительной схватки у меня задрожали руки, а во рту пересохло. Детский страх перед этим человеком вернулся. Я промочила горло пивом и поморщилась от его горечи. Этим вечером моя самонадеянность подвела, я оказалась не готова ко встрече с давним врагом. Снова возникло дикое желание поскорее уйти, поэтому я решила занять мысли другим и забронировать санаторий для мамы.

Мне удалось подыскать подходящий номер. Поскольку сейчас был не сезон, при длительном проживании цена вышла не такой высокой, как я опасалась. Оставив на сайте электронку, я немедленно оплатила первые две недели карточкой. И как раз, когда пришла СМС, что платеж прошел, рядом со мной возникла тарелка с огромным чизбургером. Глядя на блестящие булочки, обнимавшие две огромные поджаренные котлеты, по которым стекал расплавленный сыр, я почувствовала, как у меня громко заурчало в животе.

– Угу… Вы и правда голодны, – усмехнулся Илья и подмигнул. – Приятного…

Я схватилась за приборы, отрезала кусок котлеты и тут же его отправила в рот. Блюдо оказалось действительно вкусным. Нежное, сочное мясо таяло во рту, мои губы перепачкались в жиру, и чудилось, что масло даже на подбородке, но это было последним, о чем я думала. Только немного утолив свой голод, я обратила внимание, что перед пустующим стулом поставили тарелку с макаронами по-флотски. Я не помнила, чтобы в меню значилось такое блюдо. Еще более странным было то, что вместо пива рядом с тарелкой оказался стакан сока. И тут я увидела, как сквозь компанию здоровенных мужиков протискивается маленькая девочка в спортивном костюме и огромных очках с толстыми линзами. Чуть косолапя, она шла прямиком к стойке, а потом ловко забралась на стул, который некогда занимала моя сумка, взяла вилку и стала насаживать на зубчики макаронинки-рожки.

– А ты с кем тут? – спросила я у маленькой гостьи и стала озираться в поисках ее родителей.

– Ни с кем, – ответила она, поправляя пальцем очки на носу. – Я ужинаю.

– Эм… Я не думаю…

Я не знала, что сказать, но понимала, что не могу оставаться в стороне. Поймав на себе взгляд Ильи, возвращающегося от одного из столиков с подносом грязной посуды, я подозвала его к себе.

– Повторить? – сходу спросил он, указывая на мой полупустой бокал.

– Нет, не надо. Я хотела сказать, что кажется, этот ребенок здесь без родителей.

– Этот ребенок здесь с родителями. Да, Алиса? – Илья потрепал малышку по волосам.

– Ну, пап, – девочка чуть отстранилась, чтобы поправить свой хвост, и в этот момент у нее с носа соскочили очки и упали прямо в тарелку.

– Я тебе говорил, чтобы ты носила их на резинке, – недовольно пробормотал Илья, взял очки, протер их салфеткой и протянул дочери. – И чтобы все съела.

– Это ваша дочь? – не выдержала я.

– Да. Так что она здесь под присмотром, – на этих словах Илья развернулся, взял пустой поднос и пошел к только что освободившемуся столику.

Я не должна была удивляться подобной безответственности, и тем не менее меня поразило, что Илья кормит свою малолетнюю дочь среди этого сброда. Здесь с ней могло случиться все, что угодно. Например, сейчас он занят посудой и совершенно не смотрит на девочку. Кроме него в зале были еще несколько работников, но они только выносили блюда из кухни и почти не показывались в зале. Выходило, что девчонка здесь совсем без присмотра.

– Сколько тебе лет, Алиса? – спросила я.

– Вообще-то мне нельзя говорить с незнакомыми, – ответила девочка, продолжая уплетать макароны.

– Ясно. И ты всегда тут ужинаешь?

Малышка меня проигнорировала, продолжая есть. В этот момент с нами рядом нарисовался ее отец. Илья достал из-под стойки яблоко, вытер его о свои джинсы и положил на полупустую тарелку дочери.

– Похрустишь у себя. Посуду сегодня можешь не мыть, я сам.

– Вы еще заставляете ребенка мыть тут посуду?

– Я не понял, какие-то проблемы? – он сердито уставился на меня. Вылитый Илья из моего прошлого. Не хватало только горсти камней или ивового прутика, которым он как-то больно отхлестал меня по голым ногам. И почему-то мне казалось, что его злые шутки с годами никуда не делись.

– Никаких. Счет, пожалуйста.

Он молча удалился к кассе, и я проводила его таким злым взглядом, на какой только была способна. Если бы можно было убить силой мысли, то сейчас от Ильи не осталось бы мокрого места.

– Вообще-то всем надо мыть за собой посуду, – прервала мои гневные мысли Алиса.

– Что? – переспросила я.

– Я уже взрослая и могу помыть за собой тарелку. Всем надо убирать за собой, – девочка слезла со стула и снова поправила очки – теперь я видела, что они ей сильно велики, поэтому она так мучается. Тут вдруг она протянула мне руку. – До свидания.

– До свидания, – пробормотала я, пожимая ее ладошку. Алиса развернулась и потопала в сторону кухни, не обращая никакого внимания на шумные компании, громкие ругательства со стороны бильярдного стола и откровенные лобызания парочки в углу.

– Счет! – громко крикнул Илья и передо мной упала деревяшка с приколотым чеком.

Я полезла в сумочку за кошельком и только потом посмотрела на сумму. Цены здесь были на порядок ниже московских, к тому же мне сделали скидку десять процентов. Интересно, я попала в счастливые часы, или так заманивают всех новых клиентов? Оставив деньги с щедрыми чаевыми, поскольку у меня имелись только крупные купюры, я стала скорее собираться, чтобы больше не встречаться с Ильей, но он молниеносно нарисовался рядом.

– Сейчас дам сдачу.

– Не надо.

– Серьезно? Хм… так понравился бургер? Или обслуживание?

– И то, и другое, – съязвила я.

– Подождите… Как вас зовут? Мы раньше нигде не встречались? Знаю, это стандартный подкат, но мне действительно знакомо ваше лицо…

– До свидания, – кинула я, игнорируя все его вопросы, и поспешила к выходу, чтобы как можно скорее отсюда убраться.

***

Я уселась по-турецки на стуле рядом с маминой койкой, показывая фотографии пекарни после уборки и наслаждаясь ее улыбкой. Врачи в один голос твердили, что маме лучше, но я не могла не волноваться. Она действительно выглядела здоровее, однако все равно была очень бледной и уставшей, ей требовался хороший отдых. Мамочка чуть не заплакала, когда я сказала, что забронировала для нее курс восстановления в санатории. Она попыталась отказаться от поездки, но я настояла. Правда, решающим фактором стало то, что в случае отмены путевки за нее не вернут деньги; это было ложью, но как иначе?

– Только мне не нравится, что ты собираешься оставаться здесь. Лина, возвращайся в Москву. Подумай о работе. И твоя квартира…

– Все в порядке. По поводу работы – я могу перейти на фриланс, если не продлят удаленку, я уже думала об этом. А что касается квартиры, то, может быть, получится ее сдать, тогда у меня не будет расходов на ипотеку.

– Сдать?!

– Да, но не навсегда. Я договорюсь об аренде на несколько месяцев, а дальше – посмотрим.

– Несколько месяцев? И что ты собираешься все это время делать здесь – в Романовце?

– Ты знаешь…

– Лина, брось эту затею. Для полиции все давно решено, – вздохнула мама и отвернулась, чтобы я не заметила ее слез, но я слишком хорошо ее знала.

– Мам, я не отступлю, – решительно ответила я.

– Но ведь дело не только в папе? – смахнув слезы, мама строго посмотрела на меня. – Я видела вас с Игорем, и его взгляд в твою сторону…

– И что?! Мы взрослые люди! – отчеканила я.

– И то. Лина, он не пара тебе.

– Прекрати, мам. Это моя жизнь. Я люблю тебя, но не позволю вмешиваться в вещи, которые тебя не касаются.

– Знаю, что не позволишь, но выслушаешь, – безапелляционно сказала она и взяла меня за руку, – Игорь не такой, как ты.

– Конечно, он богатый и будущее у него все уже расписано: что и с кем… Я эту песню слышала с четырнадцати лет!

Пусть мне не хотелось огорчать мать, сейчас эмоции взяли верх над разумом, и я сорвалась.

– И это тоже. Но я о другом, Лина. Он несвободен. У него есть невеста. И я сильно сомневаюсь, что он поступит с ней так, как ты с Олегом.

Не знаю, чего я ожидала. Что моя школьная любовь дождется меня? Что откажется от отношений в память о том, что было между нами? Конечно, у него была девушка или даже невеста… Но кто знает, насколько у них серьезно на самом деле? Игорь был рядом, когда у нас случилось горе, он пришел на папины похороны, помогал нам и… хотел вновь меня увидеть. Он сам сказал об этом на кладбище.

– Мама, я не собираюсь вновь сходиться с Игорем. Если он счастлив в новых отношениях, то я рада, – в очередной раз солгала я и себе, и матери.

– Лина…

– Лучше расскажи о другом. Я вчера зашла в бургерную и встретила Илью Романова.

– Ты ходила в это место?! Ты что?! Там же собирается весь сброд!

– Я уже это поняла, но тогда не знала.

– Чем ты думала? Помнишь, что там было раньше? Сейчас это место ненамного лучше. Все та же местная алкашня… Это для вида там продают пиво, в основном молодежи, но для своих торгуют самогонкой и непонятным сидром. Надеюсь, к тебе там никто не пристал?

– Мам, нет… Все в порядке. Не волнуйся, тебе вредно. Я просто зашла перекусить, потому что устала после уборки в пекарне, а готовить не было сил. Но я хотела поговорить о другом. У Ильи есть дочь?

– Да, бедный ребенок. Ее мамаша – самая настоящая кукушка. Совсем мальчишкой Илья обрюхатил какую-то девицу из Владимира, но сам этого не знал. Потом она появилась в Романовце с огромным пузом, стала требовать свадьбы. Не знаю, что там было, но он на ней не женился. Она родила, прожила здесь несколько недель и, как только восстановилась после родов, сбежала, оставив ему дочку. Бедная малышка была совсем слабенькой, и неудивительно, с такими-то родителями. Ее мамаша пила, курила… Ее не смущал даже огромный живот.

– Поэтому у Алисы проблемы со зрением?

– И не только. Она очень болезненная девочка, но такая славная. Очень любит мои пирожки. Несколько раз в неделю обязательно заглядывает с папашей в пекарню. Если бы не она, то его ноги в моей пекарне бы не было. Он ведь совсем не изменился: грубый, неотесанный. Дочка так на него не похожа. Твой папа даже как-то сказал, что если бы Илью лишили родительских прав, то мы бы взяли Алису. Кстати, именно благодаря детям Марина и Илья сошлись. Они оба водили девочек на плавание, только Камилла на два года старше.

– Значит, Илья и Марина познакомились благодаря дочкам? А я все ломала голову, как они могли сойтись, когда сами такие разные.

– Да. Камилла и Алиса очень сдружились. Алиса разумная не по годам, а Камилке, наоборот, не дашь девять. В своих группах обе девочки не нашли друзей, зато подружились друг с другом.

– А когда Марина бросила Илью, девочки продолжали дружить?

– Насколько я знаю, да. И на секцию они обе продолжают ходить.

Я вышла из больницы под вечер, когда часы посещения кончились. На улице уже стемнело, но все равно я решила пойти домой пешком, а не садиться на автобус. Мне нужно было уложить в голове все, что сказала мама. Теперь мне стало ясно, как сошлись Марина и Илья. Я даже допускала, что одинокая женщина с ребенком могла действительно влюбиться в мужчину, неравного себе по социальному статусу, если он примет ее с дочкой. Скорее всего, для Ильи это не проблема, ведь он сам один воспитывает Алису. Важным было другое – почему они расстались. Что такое он мог сделать, из-за чего Марина порвала с ним? Вдруг дело в детях? Что если он и Маринину дочь заставлял мыть посуду в баре и кормил в одном зале со всем сбродом Романовца? А если поднял на нее руку? Что бы там ни случилось, мне нужно было это выяснить, и я знала, с чего начать! Поговорить с обеими девочками.

Глава 6.

За окном смеркалось. Ветер беспощадно срывал с деревьев последние листья, кружил их, словно в танце, и равнодушно бросал на заледеневшую землю. Прогноз погоды обещал наступление настоящей зимы, и ночью должен был начаться снегопад. Город с холодной душой Романовец окончательно замерзал.

Горожане спешили домой с работы, но чуть притормаживали перед пекарней, с любопытством заглядывая внутрь. Я видела, как им хочется зайти, согреться горячим чаем или кофе, а может быть густым шоколадом. Наверняка они чувствовали, как проголодались, вдыхая аромат свежей выпечки, но все равно проходили мимо. За целый день ко мне в пекарню не зашел ни один человек, и я ощущала себя Вианн Роше из романа Джоан Харрис «Шоколад». Только наш Романовец значительно отличался от книжного Ласкне-су-Танн, да и мои пирожки вряд ли дотягивали до сладостей Вианн.

У меня не вышло открыть пекарню так скоро, как я рассчитывала. С папиных похорон прошло уже больше недели, маму выписали из больницы, а я все это время вместо дел пекарни и расследования занималась своими проблемами. У меня вышло договориться о сотрудничестве по удаленке с еще одной фирмой, и так появился неплохой доход. К тому же получилось на три месяца сдать московскую квартиру, тем самым решилась проблема ипотечных выплат. И сейчас, прикрыв финансовые тылы, я могла с головой уйти в дела здесь – в Романовце.

С самого начала я знала, что посетители будут сторониться пекарни, но в глубине души лелеяла надежду, что один-два горожанина все же заглянут, а позже потянутся и другие. В воображении я рисовала картины того, как какая-нибудь тетушка накупит моих пирожков, а чуть позже зайдет с подругами. Я представляла, что вечером за столиком у окна усядется парочка старшеклассников, у которых не будет денег на поход в настоящее кафе, и они решат устроить свидание здесь. Мои фантазии разбились вдребезги о суровую реальность. Никто не хотел идти в пекарню жены убийцы, где сейчас работала его дочь. Возможно, было слишком самонадеянным рассчитывать на людей сразу после открытия, и я твердо решила продолжать работу, но вот очередной день прошел насмарку. Оставался вечер, на который у меня было запланировано важное дело.

Накануне я посадила маму в поезд и отправила в санаторий, пообещав присмотреть за домом и ни во что не впутываться. Конечно, с последним пунктом я слукавила. Как только мамин поезд тронулся, я направилась к бассейну, где занимались дети Марины и Ильи. Я узнала расписание секций и купила абонемент. Мне первым делом сказали, что без справки плавать нельзя, а получить ее я могу немедленно в медпункте бассейна, нужно только заплатить.

Забавно, что местным дерматологом была девушка из моей школы, учившаяся в параллельном классе. Я отлично ее помнила, ведь она была одной из тех, кто всегда смотрел свысока и при каждом удобном случае старался меня высмеять. Я забыла ее имя, но помог бейджик – Екатерина. Точно Катя Филиппова.

Со школы Катя поправилась, хотя нельзя было назвать ее полненькой. Двойной подбородок и мешки под глазами значительно ее старили, но живой взгляд оставался юным. Когда-то давно она была в сто раз симпатичнее меня; сейчас я выглядела куда привлекательнее. Катя не узнала меня и, осмотрев, начала выписывать справку, что я здорова.

– Фамилия, имя, отчество? – не поднимая головы от справки, спросила она.

– Маркова Эвелина Анатольевна, – ответила я, не сводя с Кати глаз, стараясь поймать ее реакцию.

Ручка, которой она писала, замерла. Катя подняла голову и внимательно, чуть прищурившись, стала всматриваться в мое лицо. Я кожей чувствовала ее сомнения: узнала, но не была уверена, хотя мое имя говорило само за себя – слишком редкое, чтобы встретить полную тезку. Как же мне хотелось крикнуть ей в лицо в тот момент: «Да! Я та самая толстуха, над которой вы потешались! Та самая, которую показательно жалели, а за спиной с упоением перемывали ей косточки!»

– Маркова? Эвелина? – переспросила Катя.

– Анатольевна, – докончила я.

Интересно, если бы Катя сразу меня узнала, выписала бы справку? Она так гневно ставила свою подпись под заключением «здорова», что еще чуть-чуть – порвала бы бумагу ручкой. Молча протянув мне справку, Катя попыталась изобразить тот самый высокомерный взгляд, которым одаривала меня в школьных коридорах, только теперь это вызвало лишь мою ухмылку.

***

Окинув взглядом витрину с красиво уложенными пирожными, за которыми я рано утром ездила во Владимир, ведь сама пока могла печь только пирожки и слойки, я выключила подсветку и пошла собираться. Чтобы не заезжать вечером домой, я взяла с собой вещи для бассейна. Мне хотелось приехать чуть раньше, чтобы застать девочек младшей группы на занятии и в раздевалке «случайно» столкнуться с Алисой. И мой план сработал. Малышка узнала меня и, к моему большому удивлению, подошла, чтобы поздороваться.

– Здравствуй, Алиса. Значит, ты занимаешься плаванием?

– Да. Мне врач посоветовал плавать, чтобы развивать верхний плечевой пояс. Это полезно для зрения, – ответила девочка, и только сейчас я обратила внимание, что вижу ее без тех ужасный очков.

– А как же ты плаваешь, когда плохо видишь?

– Вот, – Алиса продемонстрировала свои плавательные очки, и я увидела, что в них линзы с диоптриями.

– Я не знала, что такие бывают, – искренне удивилась я.

– Да. Только они жутко дорогие. Папа специально мне заказывал в Москве и, если я их потеряю или разобью, он меня убьет, – вздохнула девочка, и у меня пробежали по телу мурашки от мысли, что малышка могла выражаться буквально, не фигурально.

– Да, все серьезно. Значит, ты плаваешь… У тебя, наверное, и подружки тут есть?

– Была. Только она не в нашей группе, – Алиса направилась к своему шкафчику, и я последовала за ней. Мне не хотелось вызывать нехорошие подозрения окружающих, но кроме детей здесь переодевались лишь две женщины, и они были так заняты разговорами, что не обращали на нас с Алисой никакого внимания.

– А что у тебя за подружка? Расскажи.

– Зачем это вам? – нахмурилась девчушка и, уперев руки в бока, повернулась ко мне.

– Просто интересно. Поддерживаю разговор. Я тут никого не знаю, и мне скучно. Вот и решила поболтать с тобой.

– Вы странная. И как вас зовут?

На секунду я задумалась, не хотелось привлекать своим необычным именем внимание. Мне казалось, что стоило только произнести: «Эвелина», как все тут же станут смотреть на меня, подозревая во всех смертных грехах. К тому же я опасалась, что малышка расскажет обо мне отцу, а в мои планы пока не входило раскрывать перед ним свою личность.

– Эви, – ответила я, слегка слукавив. Меня никто никогда так не называл. Лина и только Лина. Но другая вариация собственного имени ведь не обман.

– Эви. А вы приехали в Романовец из другого города? И теперь будете здесь жить? А откуда вы приехали? – устроила мне допрос Алиса.

– Я приехала из Москвы и пока поживу тут. Так ты мне рассказывала про свою подружку. Вы познакомились на плавании?

– Да. Только Камилла старше, – ответила девочка и, повернувшись к шкафчику, стала доставать оттуда свои вещи. – Мы подружились, когда вместе ждали тренера. У нас было сдвоенное занятие на новогодних праздниках, тогда мало детей ходило. А папа тогда подружился с тетей Мариной.

– Тетей Мариной? Мамой Камиллы?

– Ага. Камилла с мамой даже переехали к нам, и мы стали как бы сестрами. Только потом Камиллина мама забрала ее к бабушке, а потом вообще умерла.

– Ой, мне очень жаль… Твой папа сильно переживал, наверное?

– Ну да… И я тоже. Камилла и на плавание теперь не ходит. И живет далеко.

– Наверное, ее некому водить в бассейн, раз такое случилось с мамой…

– Тетя Марина обещала, что потом снова станет водить Камиллу на секцию, а теперь вот…

– В смысле, Камилла перестала ходить на плавание раньше, чем ее мама умерла? – нахмурилась я, прикидывая в уме, что могло быть тому причиной. Неужели нежелание лишний раз пересекаться с Ильей? Что же такое он сотворил, если Марина даже забрала дочь из секции?!

– Угу… А теперь у Камиллиной бабушки слишком маленькая пенсия для таких глупостей, – вздохнула Алиса, явно цитируя пенсионерку. Она поправила ворот водолазки и стала натягивать свитер, я попыталась помочь, но малышка отстранилась, – я сама, я уже взрослая.

Я улыбнулась, но Алиса этого не заметила, продолжая одеваться. Она поочередно всунула ноги в штанины болоньевого комбинезона, умело заправила в него водолазку со свитером и стала застегивать молнию.

– Алис, а почему Камиллина мама от вас уехала?

– Не знаю, – пожала плечами девочка, пытаясь управиться с перекрутившимися лямками комбинезона. Я присела на корточки рядом с ней и стала их поправлять. На этот раз Алиса не стала противиться.

Комбинезон был мал, штанины еле доходили до щиколоток, а лямки, вытянутые на максимальную длину, впивались в плечи. Мне стало так жаль малышку. Отец совершенно не заботился о ней, хотя это меня не удивило.

– А ты не спрашивала у Камиллы или ее мамы, почему они от вас уехали?

– Да, но Камилла не знала, она говорит, что это не из-за Москвы.

– Не из-за Москвы?

– Ну да. Они с мамой ездили в Москву на каникулах, когда мы с папой были у бабушки, и тете Марине там понравилось, поэтому потом она стала ездить туда одна.

– А что тетя Марина делала в Москве? Она не рассказывала?

– Там по работе надо было, но папе это не нравилось. Они ссорились, а потом тетя Марина забрала Камиллу и ушла от нас. Папа злился.

– Еще бы… Он ругался с Камиллиной мамой?

– Ага. Сильно кричал. И даже на меня накричал так, что я плакала.

– Мерзавец, – вырвалось у меня.

– Что? – насторожилась Алиса и поправила пальцем съехавшие на нос очки.

– Может быть, Камиллиной маме не нравилось, как твой папа общается с Камиллой? Они дружили?

– Дружили. Мы вместе играли даже. Камилле нравится мой папа. Он хороший.

– Ну конечно, – хмыкнула я и взглянула на большие часы в раздевалке. Мой сеанс плавания уже начался, а мы все еще говорили с Алисой. Илья мог потерять дочь, и тогда… – Ладно, тебе пора идти. Но мы как-нибудь еще поболтаем, хорошо?

– А о чем?

Я не знала, что ответить. Мне казалось, что Алиса способна рассказать гораздо больше об отце и Марине, но как правильно вытянуть из нее информацию? Как подобрать правильные вопросы? И что ответить ей сейчас?

– О всякой ерунде. Расскажешь мне о школе, например.

– Хм… Ну ладно. Я пошла. До свидания, – Алиса развернулась и, накинув на плечи рюкзак, поплелась к выходу из раздевалки в своем маленьком комбинезончике, потертых сапожках с натянутыми на них бахилами и с пушистой шапкой в руке.

Я проводила девочку взглядом и почувствовала, как в душе разлилась неведомая мне ранее нежность. Но то, что я почувствовала к Алисе не было проблеском материнского тепла, скорее какое-то единение с девчушкой, казавшейся такой одинокой, какой когда-то была я. Взглянув на часы, я грустно отметила, что от моего сеанса осталось всего полчаса, а мне чертовски хотелось наплаваться. Вода всегда успокаивала, особенно когда необходимо привести мысли в порядок.

Бассейн сильно изменился с моих школьных лет. Вместо старой выцветшей горки здесь поставили новую винтообразную, вышки заменили, чашу отреставрировали, установили две гидромассажные купели и даже построили хамам. Кажется, это место обещало стать моим любимым в Романовце.

Я выбрала невысокую вышку, прошла на край. Всего пара секунд полета, и мое тело врезалось в густоту прохладной воды. Я не спешила выныривать и плыла под водой, пока легкие не стали гореть. Мне удалось преодолеть более половины бассейна. Перевернувшись на спину, я замерла, позволяя воде держать меня, и стала размышлять над словами Алисы. С одной стороны, она кое-что прояснила, с другой – сильнее запутала.

Итак, что вышло… Марина знакомится с Ильей в бассейне, пока ждут дочек с секции. Или не знакомятся, но узнают друг друга ближе, и их общение перерастает в роман, причем серьезный, ведь Марина к нему переехала. Спустя какое-то время Марина бросает Илью и… ах да! Этому предшествуют частые поездки в Москву. Может быть, там произошло нечто, повлиявшее на ее решение? Другой мужчина?

В свою очередь, Илья переживает это достаточно тяжело и проявляет агрессию. Мерзавец! Даже на собственную дочь кричал. Мог ли он так сильно разозлиться, что в какой-то момент не сдержался и сорвался на Марине? Например, он хотел поговорить, подкараулил ее после работы, а она не захотела его слушать. Или призналась, что у нее кто-то есть в Москве или был во время их романа? Тогда Илья схватил камень и ударил бывшую любовницу по голове. Он не хотел убивать, но так вышло.

Мой папа наверняка подозревал Илью в нападении на Марину. Он мог даже пойти к нему в бургерную, где предложил рассказать все полиции. И тогда Илья, припертый к стенке, решился на второе убийство, только на этот раз он все спланировал. Романов мог выманить моего отца на встречу под предлогом, что они оправятся в полицию, и мой доверчивый папа повелся на это.

И все равно оставалось много вопросов. Какие дела на самом деле были у Марины в Москве? Что означали ее сообщения моему папе? Она шантажировала его, но почему? Мне нужно было все это выяснить. Возможно, ответы на мои вопросы получится найти в вещах Марины. Вдруг сохранились какие-то чеки или остался ее ежедневник. Следовало бы поговорить с ее матерью. Завтра! Сразу после закрытия пекарни! Чего бы мне это ни стоило!

Я посмотрела на часы. От моего сеанса осталось всего десять минут. Женщины, которые плавали со мной, уже направились в раздевалку. Я развернулась к лестнице, чтобы успеть немного погреться в хамаме, но стоило мне коснуться рукой стали поручня, как за моей спиной раздался всплеск. Я повернулась и увидела, как трамплин самой высокой вышки слегка пружинит, а под водой стремительно, словно ракета, на меня несется пловец. Он вынырнул совсем близко и улыбнулся.

– Я был уверен, что рано или поздно ты придешь, но все эти дни тебя не было, – сказал Игорь.

– Откуда? – удивилась я.

– Потому что ты не забыла. Я тоже.

Раньше мы любили приходить в бассейн в будние дни. Тогда для школьников выдавали бесплатные абонементы по вторникам и четвергам, но ими никто не пользовался. Для подростов казалось куда круче собираться во дворах или шляться по подъездам, чем плавать. Может быть, поэтому нам и нравилось приходить сюда. Часто мы были только вдвоем и могли целоваться, спрятавшись за горкой. Это было одним из наших мест, а я ведь даже об этом не вспомнила, зато он…

– Если честно, то мне просто хотелось расслабиться. Ужасный был день.

– Расскажешь? – он подплыл ближе и наши лица оказались совсем рядом.

– Я открыла мамину пекарню, – с трудом ответила я, стараясь не смотреть на его губы, к которым так хотелось прикоснуться. – Никто не пришел.

– Глупая была затея. Наши люди настолько тупые, насколько злобные. Они решили сделать вас изгоями. Тебе не нужно во все это влезать. Лина, брось все это, думай о маме.

– Мама хочет, чтобы я вернулась в Москву. Ты хочешь, чтобы я уехала? – мой вопрос прозвучал двояко, но пусть так. Мне нужен был ответ. Его ответ.

– Если честно… нет. Совсем не хочу, – произнес Игорь, глядя мне в глаза. – Но я думаю о тебе. Все, что происходит, слишком тяжело для тебя. Знаю, ты сильная, но зачем пытаться что-то доказать всем этим людям? Пусть они захлебнутся своим ядом.

– Неужели ты не понимаешь?! – вспылила я. – Моего папу считают убийцей, все думают, что он изменял маме. Эти люди втоптали в грязь все то хорошее, что мои родители для них сделали. Я не успокоюсь, пока не докажу, что он не виновен.

– И как ты это докажешь?

– Найду настоящего убийцу Марины Поляковой, – я развернулась и поплыла прочь.

– Лина!

Игорь нагнал меня и ухватил за руку. Я чуть не ушла под воду, но он поймал меня и крепко прижал к себе, удерживая нас обоих на плаву. В этот момент словно разряд тока пронзил мое тело.

– Ты же не сыщица, – мягко, извиняющимся тоном произнес он и грустно вздохнул, – полиция давным-давно все решила.

– И что ты мне предлагаешь? Согласиться на то, что папу считают убийцей?

– Не знаю…

Его горячее дыхание обожгло мне щеку, сердце забилось сильнее, и я могла поклясться, что чувствую, как и у него гулко отдается в груди. Между нами что-то происходило, и это «что-то» было чертовски приятным. Волшебство развеялось, когда рядом послышались шаркающие шаги, а потом всплеск воды… Филатов прочистил горло и отпустил меня.

– Идем в хамам, – одними губами произнес он и поплыл к лестнице, я последовала за ним.

В турецкой бане было так напарено, что мы едва видели друг друга. Устроившись на каменной скамье, давая раскаленному пару согреть наши заледеневшие от холодной воды тела, мы какое-то время хранили молчание. Игорь заговорил первым:

– Я уверен, что твой отец не виноват в том, что произошло с Мариной. Он замечательный… в смысле был замечательным человеком, но ты же знаешь, как сильно ему завидовали. А Марина… как ни странно, ее стали жалеть только после несчастного случая, до этого к ней относились не слишком тепло.

– Серьезно? – удивилась я, ведь думала, что этой девушке удалось добиться всеобщего уважения.

– Да. Хотя она и занимала хороший пост на нашем заводе, это мало что поменяло в отношении к ней. Ребенка нагуляла в юном возрасте неизвестно от кого, потом вдруг стала жить лучше, содержать дочь и помогать матери. Поговаривали, что она оказывала некоторые услуги за деньги. И в институте она училась платно, а вот на что…

– Подожди, ты хочешь сказать, что Марина торговала своим телом?

– Это только слухи, которые ходили в городе. Но она была способна идти по головам.

– Про слухи я слышала, но ты сам видишь, как здесь любят выдумывать гадости про других. Если нет доказательств – все пустое. А как она попала к вам на завод?

– Ты не знаешь? По протекции твоего папы.

– Что?

– Анатолий Леонидович попросил за нее моего папу. После твоего отъезда из Романовца они сохранили приятельские отношения, поэтому папа ему не отказал. Марина и правда работала хорошо, но на заводе ее не любили, если не сказать больше.

– А она дружила с кем-нибудь из коллег? Неужели все относились к ней плохо?

– Относились плохо? – усмехнулся Игорь. – Нет, такого бы она не потерпела. Полякова никому не давала спуску. Могла заставить работать в канун Нового года до позднего вечера или без малейшего сожаления уволить сотрудников, если считала, что за счет их зарплаты можно оптимизировать бюджет.

– Но как? Она же была директором по качеству? Это не в ее компетенции.

– Не в ее, но она выступила с инициативой. Полтора года назад мы переживали не лучшие времена, и Марина подала предложение, как сохранить завод на плаву. Это были жесткие меры. Я решительно противился, но отец встал на ее сторону. Мы тогда даже повздорили. В результате три человека, которые проработали у нас больше пятнадцати лет и знали завод от и до, остались без работы. А куда им пойти? Всем за пятьдесят… Их функционал раскидали между другими сотрудниками, при этом зарплату тем не повысили.

– Кто эти люди, которых уволили? Я их знаю? – в моей голове тайфуном проносились самые разные мысли, но главное – теперь в моем списке появилось еще трое подозреваемых.

– Да. Может, помнишь. Лев Борисович Ершов, Наталья Викторовна Сухова и Владимир Игоревич Пелепейко.

– Ммм… – протянула я, напрягая память, но их имена мне ни о чем не говорили. – Они еще здесь? В Романовце?

– Кажется, но ты же не думаешь?..

– Игорь… Я не знаю, что думать, но хочу проверить все.

– Лина…

Я почувствовала, как он взял мою руку и поднес к губам. Сквозь серебряный пар я едва различала его силуэт, но смотрела, не отрываясь, хотя глаза жгло от горячего воздуха. Становилось невыносимо душно, нам обоим отчаянно требовалась прохлада, но мы продолжали изнывать от жары, только чтобы сохранить уединение. Я не заметила, как оказалась совсем близко к Игорю. Моя ладонь, которую он нежно целовал, уже лежала на его плече, его руки крепко сжимали мою талию.

Нас с головой окутал дурман юношеской влюбленности, которая вернулась с новой силой. Я знала, я чувствовала это… Может быть, наши чувства все так же сильны? Может быть, еще есть шанс все вернуть, но теперь не совершать прежних ошибок? Его губы коснулись моих, язык яростно устремился внутрь, и ему не было преграды. Наш поцелуй – отчаянный, яростный, голодный – перечеркнул все границы приличия.

Я больше не чувствовала томительного изнеможения, хотя голова кружилась. Потянув за собой Игоря, я опустилась на раскаленную скамью и резко прогнулась в пояснице, когда кожу обожгло раскаленным камнем. Игорь воспринял это по-иному и шумно выдохнул мне в губы. Бедром я чувствовала его возбуждение и глупо улыбнулась, сознавая мощь его желания. Сейчас мне было все равно: что в хамам могут войти, что мы творим совершенно неправильные вещи, что у него кто-то есть. Я сгорала от желания и мечтала вновь принадлежать ему. Словно прочтя мои мысли, Филатов сдвинул в сторону ткань купальных трусиков и проник в меня двумя пальцами. Я простонала в голос и сильнее прогнулась в пояснице. Тогда второй рукой он сдвинул чашечку моего лифчика и ухватил губами мой набухший сосок.

Не знаю, как далеко бы мы зашли, скорее всего, нас уже было бы не остановить… Но дверь в хамам распахнулась, и в парилку вошла пожилая дама. Мы с Игорем отпрянули друг от друга, и я судорожно оправила купальник. Пар мгновенно поредел, но все еще укрывал нас от ее любопытных глаз.

– Я, пожалуй, пойду. Слишком жарко, – сказала я, поднимаясь со скамьи.

– Подожди меня на выходе. Я подвезу тебя, – Игорь встал следом за мной.

– Спасибо, но я на машине. И лучше сегодня поеду одна… – ответила я, размышляя, что машину можно было бы оставить тут… К счастью, разум взял верх над чувствами. Слишком многое произошло. В голове все мешалось: имена, факты, домыслы, подозрения и… осознание своей слабости перед Игорем. Я не забыла его… мое сердце не забыло, мое тело не забыло.

– Хорошо. Но ты же придешь еще плавать?

– Несомненно.

***

Я безбожно проспала в свой второй рабочий день. И пусть я прекрасно понимала, что сегодня вновь у меня не будет посетителей, не хотелось показывать горожанам, будто мы с мамой сдались. Наспех собравшись, я убрала в сумку тетрадку, куда накануне так и не вписала новых подозреваемых, потому как уснула тотчас по возвращении домой, взяла из холодильника заготовки для пирожков и направилась к машине.

До обеда я занималась готовкой. На этот раз я испекла еще меньше пирожков, но все же обеспечила пекарню свежей выпечкой. Украсив по-новому витрины, я устроилась за стойкой и начала записывать факты и подозреваемых, радуясь тому, что у меня отличная память на имена:

Уволенные Мариной П.:

Ершов Л.Б.

Сухова Н.В.

Пелепейко В.И.

Проверить каждого. Убедиться, что у них была возможность отомстить Марине в тот вечер.

Чем Марина П. занималась в Москве? Любовник?! Проверить: поговорить с Камиллой, попасть к ним в дом.

Правда ли, что Марина продавала свое тело? Как? Где? Кто ее клиенты?

Илья Романов – ревнивец? Агрессор? Убийца?

Делая последние записи, я даже не заметила, как к пекарне кто-то подошел. Меня отвлек только звук колокольчика над дверью, тогда я подняла взгляд и увидела на пороге именно его.

Илья зашел внутрь, держа за руку Алису. Девочка отпустила отца и направилась к витрине с пирожными. Она то ли не заметила, то ли не узнала меня, поэтому только наспех поздоровалась и приступила к выбору лакомства. А вот Илья быстро признал во мне девушку, посещавшую его бургерную несколько дней назад. С хищным оскалом он направился ко мне, но замер, переведя взгляд на бейджик с моим именем.

– Не может быть! – вдруг рассмеялся Илья, – Крокодилиха!

Глава 7.

Под его взглядом я вновь превратилась в забитую школьницу. Темно-карие глаза готовы были прожечь во мне дыру, а их недобрый блеск сулил очередные неприятности. Столько раз за последние годы я представляла встречу с неприятелями из Романовца и каждый раз видела себя уверенной женщиной, способной размазать их по стенке. Что же случилось сейчас? В груди сдавило от страха, ворвавшегося из детства, даже воздух вокруг приобрел какую-то горечь. Вдруг я поняла, что неосознанно тру плечо, где когда-то красовался огромный синяк, которым наградил меня Илья.

В тот вечер я возвращалась от Игоря. Он болел, а я навещала его, пока родители были на работе. Мне нравилось ухаживать за ним. Стыдно в этом признаться, но я хотела, чтобы мой парень как можно дольше оставался дома, и забота о нем лежала на мне. Стояла поздняя осень, темнело рано, и в пять часов жадный на фонари Романовец погружался в ночь. Игорь просил не засиживаться у него до темна, но я в очередной раз не послушалась. Быстро шагая по узкому проулку, я смотрела себе под ноги, чтобы не угодить в лужу, и не заметила, как за мной кто-то увязался. Только когда шаги послышались совсем близко, я поняла, что не одна, но до освещенной дороги было еще далеко. Я пошла быстрее, и шаги тоже ускорились.

– Кро-ко-ди-ли-ха! – нараспев произнес Илья, поравнявшись со мной. Я в ужасе отшатнулась, а он, громко рассмеявшись, со всей силы толкнул меня кулаком в плечо, где, несмотря на верхнюю одежду, у меня образовалась темная гематома.

Я быстро отдернула руку, но Илья все видел. Наверняка он, как и я, вспомнил тот вечер. Мерзавец растянул губы в отвратительной улыбке, обнажив ряд ровных зубов, и навис над стойкой, за которой я сидела.

– Ну, с возвращением в родную деревню, Лина. Только не говори, что не узнала.

Стоило ему открыть рот, как ко мне вернулось самообладание. Я точно знала, что не позволю вновь издеваться над собой. Я выросла, изменилась, и теперь Илье придется со мной считаться.

– Такую мерзкую рожу невозможно забыть, – прошипела я, гордо вздернув носик. Пусть видит, что я его не боюсь.

– Как грубо, – цокнул языком Илья. – Но я буду выше этого. – Он окинул меня заинтересованным взглядом, задержав его на вырезе моей блузки, – скажу даже, что ты недурно выглядишь.

– Мне следует сказать тебе «спасибо»? – скривилась я.

– Тебе следует сварить мне кофе. Я сяду туда, – он указал на столик у окна. – Поболтал бы с тобой, но надо накормить дочь, а потом бежать по делам. Ей суп, к нему поджарь кусок черного хлеба и… – он повернулся к Алисе, – выбрала пирожное?

– Я хочу вот это, – Алиса указала на корзиночку с ягодами, но потом перевела взгляд на морковный торт, – или это.

– Детка, давай что-нибудь одно. Тебе еще съесть всю тарелку супа.

– Эй! – вмешалась я в их диалог. – У нас нет супа. Если ты не заметил, это пекарня, а не столовая.

– А тетя Галя всегда кормила меня супом, – нахмурилась Алиса и хмуро воззрилась на меня. Из ее уст это замечание прозвучало самым настоящим выговором, и под ее совсем недетским взглядом я вдруг растерялась.

– Правда? Мама кормила тебя первым? Да… она рассказывала, что ты сюда заглядывала, – улыбнулась я малышке, заливаясь краской от мысли, что грубила ее отцу при ней, пусть даже Илья этого заслужил.

– А почему вчера вы не сказали, что тетя Галя ваша мама? – поправляя лямку своего огромного ранца, поинтересовалась Алиса.

– Да, как-то, к слову не пришлось, – смутилась я, краем глаза отмечая, как Илья напрягся.

– Ммм… – протянула малышка и заглянула за меня на кухню. – А где тетя Галя?

– Она приболела, поэтому пока я ее тут подменяю.

– Алиса, ты сказала, что вы с Линой общались вчера?

– С Линой? Это же Эви, – удивилась Алиса.

– Вот как? – усмехнулся Илья и перевел взгляд на меня. – И давно ты так представляешься?

– Алис, иди садись за столик, я сделаю тебе какао, – сказала я, игнорируя вопрос ее отца.

– Да, детка, садись, я скоро подойду, только перекинусь парой слов с Эви-Линой, – подхватил Илья.

Алиса неторопливо направилась к столику, явно заинтересованная нашим разговором. Я понимала ее, мне бы тоже было любопытно послушать беседу взрослых. Интересно, поняла ли малышка, что мы с ее отцом не переносим друг друга? Неожиданно стало неуютно от мысли, что и она может вслед за отцом меня невзлюбить.

– Эй! – Илья щелкнул пальцами перед моим лицом, и я поняла, что, блуждая в своих мыслях, не слышала, что он говорил.

– А?..

– Что тебе надо от моей дочери?! – взвился он.

– От твоей дочери? Ничего, – бросила я и занялась какао, стараясь сохранять полное безразличие.

– Неправда. Вчера она рассказала мне о милой женщине Эви, которая помогла ей собраться в бассейне, той самой, что была в моей бургерной. Что ты все расспрашивала ее о том, с кем она дружит, о Камилле и ее матери. Что ты вынюхиваешь? – Илья по-хозяйски зашел за стойку и встал рядом со мной, скрестив на груди руки.

– Я ничего не вынюхиваю, – резко повернувшись к нему, процедила я. – Вчера я просто помогла твоей дочери, и мы разговорились. Но знаешь что? Тебе бы не помешало самому больше обращать на нее внимание. Посмотри на Алису, она давно выросла из этого комбинезона. Думаешь, ей удобно? Чтобы ты знал, для здоровья девочки вредно носить штаны, которые малы. И вообще, уйди в зал. Сюда может заходить только персонал.

– Слушай, не лезь ко мне и моей дочери, – пропуская мимо ушей мое замечание, разъярился Илья. Он по-хозяйски вошел за мной на кухню и встал у плиты. Как же он был похож на себя в детстве, даже губы кривил, как тогда. Снова мне неосознанно стало страшно, фантомной болью разом вспыхнули былые ссадины и синяки. Я крепче сжала ложку, которой помешивала какао, чтобы он не увидел, как у меня дрожат руки. Но тут он меня добил… – У папаши научилась совать нос в чужие дела?!

– Не смей говорить о моем отце! – прокричала я.

– Значит так, Лина, – Илья специально выделил мое имя. Он оглянулся на дочь, улыбнулся и подмигнул ей, а потом снова со злобой посмотрел на меня. – Ты сейчас приготовишь суп и накормишь мою дочь обедом.

– И не подумаю. У меня даже курицы нет, чтобы сварить суп. И уйди, в конце концов, с моей кухни! – разъярилась я и кинула ложку в ковших с какао. Шоколадные капли вмиг разрисовали горошком мой белоснежный фартук, на что Илья ехидно улыбнулся.

– Я схожу в соседний магазин и принесу тебе продукты, – неожиданно спокойно заговорил он, берясь вместо меня помешивать какао. – Все равно, кроме нас у тебя нет посетителей и вряд ли будет. А вот мы с Лиской здесь будем частыми гостями, так что суп вари сразу на несколько дней. Пока будешь готовить, моя дочь займется домашним заданием. Насколько я помню, ты была не дурой, так что поможешь, если что. А у меня дела часа на полтора, даже хорошо, что Лиску можно с собой не тащить.

– Прости, что?! Ты хочешь, чтобы я учила уроки с твоим ребенком?! Романов, ты охренел?!

– А чем тебе еще заняться? Хотя бы не так скучно будет. Наверное, ты уже с ума сходишь от компании пирожков и булок, а тут живой человек.

Мне хотелось взять с полки банку муки и высыпать ее всю в ненавистное лицо. Как бы я ни старалась быть иной в его глазах – холодной, высокомерной, такой, какую следует остерегаться, – у меня ничего не выходило. Илья все также видел во мне крокодилиху, обязанную его бояться. Он вел себя непозволительно нагло, демонстрируя свою крутизну и вызывая очередной шквал ненависти к своей персоне. Лишь одно заставило меня остыть – возможность вновь остаться с Алисой наедине, а мне чертовски требовалось выяснить адрес матери Марины.

– Учти, я делаю это только ради Алисы. Она мне нравится. Даже странно, что у такого урода, как ты, могла выйти милая дочь, – доставая кружку под какао, произнесла я, даже не посмотрев на Илью.

– А ты, смотрю, за эти годы отрастила коготки. Не скрою, мне даже нравится. Только учти, Лина, ты правильно делала, что в школе меня боялась. В этом смысле ничего не поменялось. Советую тебе поостеречься, – Илья вынул ложку из какао и демонстративно опустил ее, грязную, в карман моего фартука.

– Это тебе стоит быть осторожным со мной. Не советую вспоминать школьные годы, не то заставлю тебя поплатиться за каждое слово, за каждый синяк, который у меня был по твоей вине, – я достала из кармана перепачканную ложку и провела ей по светлой толстовке Ильи, вытирая от какао.

– Ух! Прямо львица, – он громко рассмеялся, будто моя тирада была стенд-ап выступлением, стащил с себя толстовку и кинул ее на пол. – Ладно, Маркова, я в магазин. А это постираешь к завтра, в обед заберу.

Илья довольно быстро вернулся, хотя явно заезжал домой, потому как под курткой на нем был уже свитер. Он принес мне целую сумку продуктов, вновь по-свойски прошел за стойку и поставил пакет на стол.

– Сейчас… – он посмотрел на часы и чуть прищурился, – половина второго. Вернусь к четырем. Лиска как раз пообедает и закончит с уроками.

Не дожидаясь моего ответа, Романов пошел к дочери и, потрепав ее по волосам, за что получил от нее недовольное «эй», дал напутствие быть умницей. Я не могла видеть его, изображавшего идеального отца и отвернулась, чтобы налить Алиске вторую кружку какао. Добавив поверх горячей пены несколько воздушных пастилок, я вставила полосатую трубочку и украсила все это зонтиком. Я не догадалась сделать так с первой порцией какао, но теперь реабилитировалась, и глаза малышки мигом загорелись, стоило ей увидеть результат моих стараний.

– Как красиво! Тетя Галя так не делает. А это, наверное, дороже? Просто папа не разрешает шиковать. Нам еще сапоги мне покупать с его получки, – вздохнула Алиса, поправив свои ужасные очки, сползшие на нос.

– Ничего не дороже. Я тебя угощаю. Идет? – улыбнулась я.

– Идет.

– Тогда допивай какао, а я займусь супом. Потом приду помочь тебе с уроками. Вам много задали?

– Вот… два ряда прописей. Я уже один сделала, – Алиса достала из рюкзака ярко-красную тетрадку и с гордостью продемонстрировала ровно выведенные крючки.

– И это все? – я напугалась, что девчушка быстро управится и тогда мне придется занимать ее чем-то еще. Вряд ли ей будет интересно просто разговаривать со мной и отвечать на вопросы о погибшей пассии отца, хотя для меня такой вариант был бы предпочтительнее.

– Нет, еще задачка по математике, – Алиса кивнула на свой рюкзак и стала внимательно разглядывать, как тает пастила в какао, размешивая зефиринки трубочкой.

– Ясно. Тебе будет нужна с ней помощь?

– Только чтобы вы проверили. Я, потому что, ошибаюсь иногда. Таисия Максимовна, моя учительница, говорит, что я невнимательно читаю условия.

– Ну, такое бывает. Хорошо, я тебе помогу. Кстати, я тут подумала… Что, если тебе написать своей подружке Камилле письмо. Ты говорила, что сейчас вы не видитесь, наверняка она скучает по тебе, как и ты по ней.

– Письмо? Настоящее?

– Да. Ты же умеешь писать? – смутилась я, вдруг вспомнив, что Алиса еще в первом классе и только занимается по прописям. С другой стороны, она же умела читать…

– Умею. Меня папа научил, когда мне было четыре.

– Серьезно?

– Угу…

– Вот и славно. Тогда пиши письмо, а я передам его Камилле. Ты же знаешь, где она живет?

– Да, на улице Ленина, дом двадцать четыре, квартира два. Только я интекса не знаю. Без него же не отправить.

– Чего ты не знаешь?

– Интекса. Циферки на конверте.

– А! Индекса.

– Ин-де-кс, – по слогам повторила Алиса и расплылась в довольной улыбке счастливого ребенка, от которой у меня защемило сердце. Я не понимала, что эта девочка делает со мной, и как всего за пару встреч мне удалось к ней прикипеть.

– Верно. Ты умница. Только давай договоримся об одной вещи: мы ничего не расскажем об этом твоему папе. Хорошо?

– Почему вы не хотите, чтобы я говорила об этом папе? – Алиса насупилась, как воробушек на морозе.

– Ты просто пойми: твой папа хотел, чтобы ты здесь занималась уроками, а не писала письма подружкам. Вдруг он разозлится и будет ругаться?

Это было низко, но я решила сыграть на дурном характере Ильи. Наверняка малышка не захочет его злить и согласится держать все в тайне… Но я ошиблась.

– Папа не будет ругаться. И я папе все рассказываю.

– Ну раз так… – мне осталось только развести руками. В конце концов, я узнала, где живет мать Марины Поляковой.

Илья пришел за дочерью вовремя и, не удостоив меня даже простым «спасибо», попросил поскорее дать ему счет.

– И это все? – нахмурился он, глядя на чек, где значилась куда меньшая сумма, чем следовало.

– Считай, что это скидка моим первым клиентам, – ответила я, подмигнув Алисе.

– Она съела морковный торт и корзиночку, а ты посчитала только корзиночку. Не надо нам твоей благотворительности. – Илья вынул бумажник и оставил на три сотни больше, чем значилось в счете. – А с тобой мы поговорим дома, договаривались только об одном десерте, – строго сказал он Алисе.

– Это было за счет заведения. Алиса не заказывала торт, я сама дала…

– Давать будешь кому-нибудь другому, – кинул он и, развернувшись к двери, потащил за собой Алису.

– До свидания, Эви! – только и успела крикнуть малышка.

***

Ирина Павловна, мать Марины Поляковой, жила в квартире, доставшейся ей от дочери. Это был новый район Романовца, где когда-то в советское время располагался мемориал революции с огромным памятником вождю пролетариата, а позже, в девяностых – парк; сейчас только название «улица Ленина» напоминало о былом. Всю дорогу я пыталась придумать, как начать разговор с Ириной Павловной, и не придумала ничего иного, как сказать правду. У меня не повернулся бы язык обманывать женщину, потерявшую дочь. Она открыла мне, но нахмурилась, не узнав, явно ожидая увидеть кого-то другого.

– Чем могу помочь? Вы ко мне? – спросила пожилая женщина невысокого роста в старом застиранном домашнем платье, с черным платком, свидетельствующем о трауре, на седых волосах.

– Ирина Павловна, добрый вечер. Вы меня, наверное, не помните… Я Эвелина Маркова.

– Эвелина?! Дочь Анатолия? – она нахмурилась еще сильнее, и у меня по спине пробежал холодок, но отступать уже было поздно.

– Да, простите, что вас тревожу, но мне очень нужно поговорить с вами.

Ожидая, что Ирина Павловна немедленно меня прогонит, я не сразу сообразила войти, когда она посторонилась и открыла дверь шире, приглашая в квартиру. В узкой прихожей было прибрано. Никакого беспорядка или нагромождения ненужных вещей, вот только слой пыли на тумбочках и полках говорил, что убираются тут нечасто. Глядя на немощную хозяйку, я задалась вопросом, как же она справляется с хозяйством сама, особенно теперь, когда на ее плечах лежит забота о внучке?

– Лина, проходи на кухню. Я вскипячу чайник.

Ирина Павловна, шаркая тяжелыми ногами в заношенных до дыр тапочках, поплелась по коридору в сторону раздвижных витражных дверей, за которыми, как можно было догадаться, располагалась кухня. Не знай я всей истории и окажись в этой квартире случайно, я бы скорее всего приняла мать Марины за старую экономку. Ее нищенский вид никак не вязался с размахом жилья дочери, и мне даже стало как-то неловко за нее.

На современной кухне, которую наверняка оформляла по своему вкусу Марина, совершенно неуместно разместилась утварь Ирины Павловны. На плите громоздился большой алюминиевый чайник, какой еще кипятила Тося Кислицына в «Девчатах», рядом с ним шкворчала чугунная сковорода. Кухонное полотенце то ли с кроликами, то ли с котятами висело на ручке духовки, в которой что-то томилось. На мраморной столешнице, бережно укрытой клеенчатой скатертью, лежала деревянная доска с нарезанной морковкой, а рядом валялся видавший виды нож.

Ирина Павловна казалась тут совершенно чужой: гостьей, пришедшей на временное житье со своими вещами. Она будто боялась воспользоваться дорогими ножами из нержавейки, торчащими из деревянной подставки с выжженным известным брендом, не трогала хромированные кастрюли, бережно убранные на дизайнерский шкаф, не прикасалась к профессиональным разделочным доскам, красовавшимся на полке.

– Извините, я помешала вам готовить… – проговорила я.

– Ничего. Сейчас морковку в сковородку закину, и пусть еще потомится, – ответила Ирина Павловна и ловко счистила с доски нарезку в сковороду, – ты чай какой будешь? Есть черный, есть душистый, который Ками пьет.

– Давайте черный, – ответила я, хотя чая совершенно не хотелось.

Ирина Павловна разлила по кружкам заварку, залила кипятком и поставила на стол – одну передо мной, вторую – у пустого стула, куда, видимо, собиралась сесть, но так и не села, оставшись у плиты помешивать поджарку. Она ничего не спрашивала, явно давая мне возможность начать разговор…

– Спасибо, что согласились поговорить и не выгнали меня, – боясь поднять глаза, начала я.

– У меня есть время, Камилла занимается с учителем. А выгонять тебя у меня и мысли не было.

– В городе ходят слухи, не знаю… дошли ли они до вас. Говорят о моем папе и Марине.

– Это небылицы. Этим бездельникам только бы языком молоть.

– Так вы слышали?

– Конечно.

– Но не верите? Клянусь, мой отец не причастен к тому, что случилось с Мариной.

– Знаю. Он бы никогда такого не совершил. Тебе не надо передо мной отчитываться. Анатолий Леонидович был одним из немногих, кто всегда к нам хорошо относился. Марину в чем только ни обвиняли. Ей нужно было начать зарабатывать, чтобы получить уважение, но и так она его не добилась. За спиной вечно шушукались. А твой папа не верил сплетням, он знал мою дочь и уважал по-настоящему. За это все так и ополчились на него. Ты об этом хотела поговорить? Пришла сказать, что отец невиновен в Марининой смерти? Пустое. Мне это известно так же, как и тебе.

– Не совсем об этом. Может быть, вы не поддержите меня в этом, но все же скажу. Моего папу убили, сам он бы никогда… – слова застряли в горле, и я сделала маленький глоток обжигающего чая. – Мне сказали в полиции, что у него в машине нашли Маринины вещи. Те, что были у нее в день нападения.

Ирина Павловна отошла от плиты и опустилась на стул, схватив обеими руками горячую кружку и быстро их отдернув. Я не могла оторвать взгляда от ее старческих рук, на которые она стала отчаянно дуть…

– Давайте под холодную воду?

– Нет. Нормально, – Ирина Павловна опустила ладони на прохладную столешницу, прикрыла глаза и прошептала: – Я не знала про вещи.

И тут я растерялась, будто сама только что обвинила отца. Как теперь доказать его невиновность? Какие слова можно сказать, чтобы все исправить?

– Их подкинули, – наконец произнесла я, и Ирина Павловна, широко распахнув глаза, вперилась в меня диким взглядом. – Поверьте мне, я прошу вас!

– Кто подкинул?

– Тот, кто напал на Марину, а потом убил папу, чтобы замести следы и скинуть на него свою вину.

– Откуда ты это знаешь?

– Вы сами сказали, мой папа не мог убить Марину. И любовниками они не были. Я уверена, что папа узнал, кто сделал это с вашей дочерью, за что и поплатился жизнью.

Ирина Павловна медленно встала из-за стола, подошла к плите, выключила огонь под сковородой и помешала свою поджарку. Я смотрела на ее тщедушную сгорбленную спину и ждала, когда она обернется, чтобы вынести свой вердикт. Но она молчала, убивая меня тишиной, заставляя теряться в догадках.

– Ирина Павловна…

– Так зачем ты пришла ко мне? – холодно вопросила она, взглянув на меня через плечо.

– Мне нужна ваша помощь. Я собираюсь доказать невиновность отца и найти убийцу Марины.

***

Мне нужно было срочно вернуться в пекарню, где я забыла свою тетрадь, куда записывала все, что относилось к расследованию. Ирина Павловна все-таки мне поверила. Она рассказала о своей дочери столько, что теперь я видела Марину совсем в ином свете. Слишком многое складывалось из слухов и домыслов, а сейчас у меня в руках была информация: адреса, контакты, даты… Я резко затормозила перед пекарней, вышла из машины и бросилась к двери, даже не заметив темную фигуру, отделившуюся от стены в тот момент, как я повернула ключ в замке. Кто-то схватил меня за руку, а в следующий миг резко втолкнул в пекарню с такой силой, что я отлетела на пол. Его лица я не могла разглядеть, но резкий запах одеколона был узнаваем.

– Что ты творишь, Илья?! – закричала я.

– А что творишь ты?! – процедил он и щелкнул выключателем. Его лицо было искажено гримасой злости, глаза цвета темного шоколада казались черными, на шее пульсировала вена.

– Не понимаю тебя… – я не решилась подняться на ноги и отползла вглубь пекарни.

– Алиса мне все рассказала. Про письмо Ками.

– И что?! Твое какое дело?

– Что тебе надо от моей дочери?! Ни за что не поверю, что ты все учудила только чтобы ее порадовать.

– Ничего мне от нее не надо, – выпалила я и резко поднялась на ноги. – Это ты приводил ее сюда и бросил на два часа.

– Слушай, Лина, – Илья шагнул ко мне, и я бросилась к стойке, обежала ее и схватила со стола большую деревянную скалку. – Этим меня не напугать.

– Убирайся к черту!

Скалка его действительно не напугала. Илья решительным шагом направился в мою сторону, зашел за стойку и резко перехватил мое оружие. Он был значительно сильнее меня. Потянув скалку сначала вниз, Илья завел мою руку за спину и больно заломил. Я вскрикнула, но не выпустила ее из рук.

– Пусти, не то сломаю руку, – прорычал он, но я не послушалась и со всей силы ударила его по ноге. – Сука!

Разозлившись окончательно, Илья повернулся к стойке и одной рукой смахнул все, что на ней лежало, включая мою тетрадь. Она упала на пол, распахнувшись на той самой странице, где красовалось его имя как первого подозреваемого в деле Марины Поляковой.

– Что за черт?! – он поднял тетрадь и стал читать мои записи.

– Верни немедленно! – прокричала я, но он никак не отреагировал, тогда я снова замахнулась скалкой и даже была готова его ударить, но не успела. Илья кинулся на меня и перехватил мою руку. От неожиданности я выпустила скалку и теперь была безоружна.

– Поговорим об этом? – Илья махнул перед моим лицом тетрадкой.

– Убирайся!

– И не подумаю! Ты выложишь мне все, если не хочешь неприятностей.

Романов навис надо мной, как гора, и я прикрыла глаза, ожидая, что сейчас последует удар. Но не случилось. Послышался скрип входной двери и звон колокольчика. Кто-то зашел в пекарню. Я распахнула глаза и увидела на пороге Игоря. Уже в следующий момент он был рядом. Илья отступил от меня.

– Убери. От нее. Руки, – отчеканил Игорь, заводя меня себе за спину.

– Руки?! – ухмыльнулся Илья и, убрав мою тетрадку под свою куртку, продемонстрировал ладони. – Я ее не трогаю. Да и вообще, мне пора.

– Еще раз увижу тебя рядом с Линой…

– И что?.. Ты мне ничего не сделаешь, – толкнув Игоря в плечо, Илья прошел мимо и как ни в чем ни бывало вышел из пекарни.

Филатов повернулся ко мне, он взял мое лицо в ладони и посмотрел в глаза, словно ища ответа на вопрос, что здесь произошло. Но мой взгляд говорил о другом… о той любви, что жила во мне в юности, а сейчас, пройдя испытание забвением, окрепла с новой силой. Как когда-то раньше все слова потеряли смысл, чувства оказались сильнее любых буквенных символов. Я закрыла глаза и позволила Игорю себя поцеловать.

Глава 8.

Я никогда не была моралисткой. Все люди неидеальны, ведь в самой сути человеческой природы заложен грех. Только в книгах женщины во имя чести, благородства и черт знает чего еще готовы жертвовать своим счастьем. В жизни так не бывает, а если и попадается подобная дамочка, то значит, она непроходимо глупа. Поцелуи Игоря возносили меня до луны и обратно, в его жарких объятиях я таяла словно свеча… и никаких угрызений совести. Но все же была черта, переступить которую я не решилась.

– Тебе нужно уходить, – прошептала я, отстраняясь. Наше дыхание сбилось и слова давались с трудом.

– Лина… – выдохнул он и вновь притянул к себе.

– Так будет лучше. Нельзя просто взять и переспать в пекарне. По меньшей мере это не гигиенично. Все-таки тут люди едят.

Я сморозила совершенную глупость. Вот идиотка. Мне стало стыдно за свои слова, но Игорь ничего не возразил. Он выпустил меня из кольца своих рук и сделал два шага назад. Я молча наблюдала, как он приглаживает волосы, оправляет ворот рубашки и куртку.

Напряжение в пекарне никуда не делось, и мы оба это чувствовали. Я хотела Игоря не меньше, чем он меня, но совершить это здесь и сейчас будет неправильным. Этот шаг должен стать взвешенным, имеющим все вытекающие последствия. Я видела как никогда ясно, что хочу вернуть свою любовь, и для этого сегодня следует отступить.

– Ты права, Лина… Мне лучше уйти, – наконец сказал он и натянуто улыбнулся, безуспешно пытаясь разрядить обстановку. – Если что…

– Иди…

– Да…

Я смотрела, как мой любимый уходит, втайне надеясь, что он обернется и, увидев меня в темном окне пекарни, решит вернуться. Но он скрылся в конце улицы… и это было правильно. Игорь несвободен и то, что пока я закрываю на это глаза, притворяясь перед ним, будто мне ничего не известно, не значит, что ему не нужно делать выбор. Игорю необходимо все взвесить, разобраться в себе и остаться с той, кого он по-настоящему любит. Я же сделаю все, чтобы этот выбор был в мою сторону.

Отойдя от окна, я почувствовала дикую слабость и, опираясь о стену, опустилась на стул. Кончиками пальцев коснувшись распухших от поцелуя губ, прикрыв глаза и вообразив, что Филатов все еще здесь, я вновь почувствовала его дыхание, терпкий аромат одеколона, тепло тела, крепкие объятия… И вдруг грудь сжало дикой болью – совсем скоро он окажется с другой. Не нужно быть Нострадамусом, чтобы догадаться, чем именно они займутся этим вечером. Он уходил настолько возбужденным, что наверняка захочет выпустить пар. И ведь я сама его к этому подтолкнула!

Я не видела ее лица, но ясно представила стройное обнаженное тело, извивающееся под ним. Их быстрые движения, жаркие стоны, прерывистое дыхание… Нет! Нужно было гнать ко всем чертям эти картины, которые так безжалостно рисовало воображение. Думай! Думай, Эвелина, о другом! Расследование – вот что должно быть на первом месте! Где-то совсем рядом бродит убийца. Он виновен в гибели Марины, он же виновен в смерти отца. Найти его – сейчас самое важное, остальное потом. И, черт возьми, если убийца – Илья, то теперь он знает и про расследование, и про то, что главный подозреваемый – он. Мне может грозить смертельная опасность: убивший дважды не остановится перед третьей жертвой. Сегодня Илья вряд ли заявится. Он уверен, что я не одна, а Игорь сумел дать ему отпор, но завтра наверняка придет. Если он чуть не задушил меня, узнав, что я общалась с его дочерью, то теперь доведет начатое до конца. Нужно бежать из Романовца! Хотя бы на пару дней скрыться из города, а там – будь что будет. И тут моя поездка в Москву как раз кстати.

Мать Марины рассказала, что в Москве у ее дочери появился мужчина. Именно к нему она регулярно ездила и даже несколько раз брала с собой Камиллу. Это означало, что у них все было действительно серьезно, не каждый готов на знакомство с дочерью своей пассии так скоро после знакомства… если только знакомство действительно было недавно. У меня возникла безумная догадка, что этот мужчина мог оказаться биологическим отцом Камиллы, тогда все стало бы куда понятнее.

Ирина Павловна упомянула, что он занимает хорошую должность и имеет солидный счет в банке. Странно, что Марина сказала об этом, но не поделилась с матерью, кем и где он работает. Незадолго до Марининой смерти поездки в Москву прекратились, Ирина Павловна точно не знала, но предположила, что отношения дочери с новым мужчиной разладились. Я же была обязана выяснить, что именно между ними произошло, и мог ли этот человек совершить убийство. Мне повезло, у Ирины Павловны была визитка этого мужчины. Она нашла ее в вещах дочери после того, как переехала в ее квартиру. Теперь эта визитка лежала передо мной.

«Павел Богомолов. Директор по развитию Консалтинговой компании «Белладжио групп».

Нужно было навести о нем справки, добиться встречи и вывести на разговор. Вернувшись в родительскую квартиру, я первым делом загуглила Павла Богомолова. Он был успешным руководителем престижной компании – неоднократно его успехи выделяли различными премиями в сфере бизнеса, а еще Богомолов вот уже три года был женат. Кроме упоминания супруги, в интернете ничего не писали о его личной жизни. Я открыла фотогалерею, и монитор заполонили многочисленные фотографии мужчины с самыми разными женщинами. Верность явно не была его коньком, и это могло сыграть мне на руку.

***

Рано утром я выехала в Москву и первым делом направилась в свою квартиру. Моя коллега искала временное жилье, и я предложила ей пожить у меня. Конечно, в глубине души мне было обидно расставаться с собственным жильем, к которому я так стремилась, но сейчас оказались важнее деньги. Я оставила Анне дубликат ключей, взяла плату за первый и последний месяцы аренды и направилась в типографию.

Еще накануне поздно вечером я оставила срочный заказ на изготовление визиток. Расплачиваться снова пришлось кредиткой, но я надеялась, что это того стоило. К тому же визитки могли пригодиться не только для встречи с Богомоловым.

Офис «Белладжио групп» располагался в одной из башен Москва-сити и так просто человека с улицы вряд ли туда пустят, если не назначена встреча. Мне нужно было соответствовать этому месту. На моей кредитке еще оставались деньги, и их пришлось потратить на платье и туфли. Покупки я аккуратно убрала, чтобы следующим утром выгулять в офис Богомолова, а потом сдать обратно в магазин. Конечно, мне хотелось оставить себе и это шикарное облегающее платье-футляр насыщенного винного оттенка и лодочки на тонкой-тонкой шпильке, но сейчас для меня это было непозволительной роскошью.

Я заночевала в небольшом студенческом хостеле, а утром, специально проснувшись не рано, чтобы выглядеть свежей, отправилась в салон красоты. Эти траты, в отличие от одежды, мне не удастся вернуть, но сама я вряд ли смогла бы сделать стильную укладку в общей ванной хостела и не осилила бы модный макияж, стоя перед маленьким зеркалом над крошечной раковиной. Зато теперь я была во всеоружии.

На улице стояла промозглая ноябрьская погода, но денег на пальто у меня уже не осталось, поэтому до Москва-сити я ехала в своем пуховике поверх платья и теплых уггах. Переобуваться пришлось в машине, там же я бросила пуховик. Расстояние до стеклянного небоскреба показалось мне вечностью, ледяной ветер пронизывал до костей, от холода трясло, и зуб на зуб не попадал, но я уверенно шла вперед.

Мне удалось добраться до офиса «Белладжио групп», пройдя общую приемную, пост досмотра и охраны, и теперь оставалось выдержать фейс-контроль девицы на ресепшн и добиться встречи с Богомоловым.

– Добрый день! Чем могу помочь? – поинтересовалась девушка за стойкой.

– Милана, – прочитав ее имя на бейдже, я расплылась в улыбке, – мне необходимо переговорить с Павлом Богомоловым.

Если я не ошиблась, когда наводила справки, Богомолов должен быть в офисе, но все равно я чувствовала, как от страха сводит живот. Если все, что я удумала, напрасно, то что делать? У меня было несколько вариантов, как добиться встречи, но ни одного на случай, если мужчины не окажется на работе.

– У вас назначено? – уточнила девушка.

– Нет. К сожалению, на это у меня не было времени, но дело срочное и безотлагательное. Будьте любезны передать Павлу Андреевичу мою визитку, – деловым тоном произнесла я, протягивая стильную карточку, сбрызнутую умопомрачительно дорогими духами в бутике торгового центра.

– Частный детектив? – удивилась Милана.

– Именно. И дело крайне деликатное. Речь идет о Марине Поляковой.

Мой расчет был прост: я прямо говорю о цели визита, чтобы заставить Богомолова волноваться, ведь между ним и Мариной явно что-то было нечисто. Другой мой козырь – выдуманная профессия детектива и то, что я женщина… Если Богомолов – любитель интрижек на стороне, то моя персона его заинтересует, и только ради этого он согласится на беседу.

– Вы можете пройти, – сообщила Милана, вернувшись из кабинета Богомолова спустя всего пару минут после того, как скрылась за поворотом коридора. Моей визитки у нее не было, значит, она осталась у него.

– Какой кабинет?

– Одиннадцать двадцать четыре. Налево до конца. Вы не пропустите.

– Спасибо.

Павел Богомолов был именно таким, как я представляла. После всех просмотренных в интернете фотографий, его детальный образ легко сложился у меня в голове, и сейчас я ничуть не удивилась, увидев уверенного в себе статного брюнета с нахальным выражением лица. Он заинтересованно осмотрел меня и лишь потом указал на кресло перед своим столом, не удосужившись даже поздороваться в ответ на мое «здравствуйте».

– Значит, частный детектив? – усмехнулся Павел, – по вам и не скажешь.

– Вас это удивляет? – опускаясь в кожаное кресло, в тон ему ответила я.

– Вы совсем не похожи на детектива. Удобно сидеть в засаде на таких шпильках?

– Сейчас я не в засаде.

– Это как посмотреть. Что вам от меня нужно… – Павел демонстративно поднял перед глазами мою визитку, читая имя, – Эвелина?

– Кхм… Я занимаюсь расследованием убийства Марины Поляковой. Меня наняла сторона, заинтересованная в правде.

Еще одна уловка. Полуправда работает куда лучше лжи. Мне хотелось пустить Павлу пыль в глаза, пусть решит, что за мной стоит некто влиятельный. Однако реакция мужчины оказалась совершенно неожиданной. Павел вмиг побледнел, словно от его лица отхлынула вся кровь. Он приоткрыл рот, как будто хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Что?! Убийства?! – наконец выдавил из себя мужчина и ослабил узел галстука.

– Вы не знали? – удивилась я.

Ничего не ответив, Павел встал из-за стола, прошел в другой конец кабинета, где разместился шикарный бар дорогого алкоголя. Он взял с полки бутылку воды, плеснул немного в стакан и жадно его осушил.

– Это новая Маринкина уловка? – неожиданно весело спросил он, глядя на меня через плечо. – Что на этот раз она пытается сделать?

– Не понимаю… Марина погибла в сентябре, более двух месяцев назад.

– Слушайте, дамочка, – Павел в два шага оказался рядом и навис надо мной, словно коршун, – я решил переговорить с вами из чистого любопытства, потому что догадывался: Марина снова что-то затеяла, но играть в ее игры я не намерен!

– Стойте, Павел! Вы действительно не знаете, что Марина умерла?! Если так, загуглите – в интернете есть заметки. Марина погибла девятого сентября.

Богомолов последовал моему совету. Я внимательно наблюдала за ним, ведь эмоции способны выдать то, что человек силится скрыть. И пусть я не психолог, но могу поклясться, что он действительно был шокирован новостью.

– Теперь вы мне верите, – заключила я, когда он отложил на стол планшет. – Позвольте задать несколько вопросов.

– С какой стати? Вы не полиция. Вы, по сути – никто, – презренно кинул он, будто я не достойна и секунды его внимания, но мне пришлось пропустить это мимо ушей.

– Вы правы, я – не полиция. В отличие от меня они на вас не вышли, и не выйдут, если ответите на мои вопросы. В противном случае мне ничего не останется, как оповестить о ваших отношениях с Мариной следователя, который ведет дело. Тогда придется давать показания.

– А если я поговорю с вами…

– То я не буду ставить в известность полицию. У них своя работа, у меня – своя. Я получаю деньги за правду, а не за галочку в списке раскрытых дел.

– Вам палец в рот не клади, – ухмыльнулся Павел и сел обратно за свой стол. Я не могла понять, что именно мне сыграло на руку: уверенность в себе, блеф насчет полиции или что-то иное, но отношение Богомолова все же смягчилось.

– У меня есть ровно тринадцать минут. Дерзайте, Эвелина!

– Что ж… хорошо, – я удобнее устроилась в кресле, пытаясь сдержать довольную улыбку от своей маленькой победы. Еще до того, как зайти в кабинет к Богомолову, я включила диктофон и теперь села ровнее, чтобы запись вышла четче. – Вы не поверили, что Марина погибла, решили, что это ее интриги. Почему?

– Потому что Поляковой отчаянно нужны были деньги, и она была готова на все, чтобы их заполучить.

– Вот как? О какой сумме идет речь?

– Ту сумму, что она мне обозначила, можно с легкостью потратить на приобретение квартиры в Москве.

– Но для чего ей такие деньги? У Марины была достаточно хорошая работа. В своем городе она получала немало и жила очень хорошо.

– Для ее захолустья – возможно. Но если брать в расчет столицу… Я не знаю, зачем именно требовались такие деньги, но на своей фабрике она явно столько не зарабатывала. Да и квартира в ее городишке обошлась бы в половину этой суммы. Она сама мне так и сказала. Мол, продала бы жилье, но этого все равно не хватит.

– Ей угрожали?

– Не знаю. Девчонка явно во что-то влипла, но это не мое дело.

– Но вы были в достаточно близких отношениях, так ведь?

– В отношениях?! – в голос рассмеялся Павел. – У нас не было отношений. Я женат, – он гордо поднял правую руку, демонстрируя тонкое обручальное кольцо из белого золота на безымянном пальце.

– Тогда что вас связывало с Мариной?

– Мы были знакомы много лет. Она только поступила на учебу, я заканчивал университет. Был так называемой «золотой молодежью». Тогда у меня были увлечения особого рода. Простые вечеринки давно опостылели, алкоголь и наркотики – баловался, но голову не терял, думал о будущем. Я предпочитал секс. Непростой, Эвелина. Ничего сверхъестественного, просто некоторого рода излишества. Мы познакомились с Мариной в элитном секс-клубе. Сразу скажу, ей уже было восемнадцать, несовершеннолетних туда не берут.

Если это правда, то вариант с тем, что Богомолов – отец Камиллы отпал. А мне почему-то казалось, что сейчас он откровенен.

– Что это за клуб? – спросила я.

– Э… нет! Никаких имен и мест. Это к делу не относится.

– Хорошо, – я решила с ним не спорить, лишь бы говорил дальше. – Какого рода услуги оказывала Марина? Что за «излишества»?

– Эти подробности я тоже опущу. Важно другое – Марина знала мои увлечения и, спустя столько лет после того, как наши пути разошлись, решила этим воспользоваться. Тогда я не понял, что она подстроила нашу встречу, только потом осознал, что с самого начала это был тонкий расчет. Моя супруга, естественно, не знала о моих особых пристрастиях, по секс-клубам я давно не ходил, а Марина сама предложила… Я не устоял. У нас было всего четыре встречи, а на пятой эта сучка заявила, что сняла на камеру последнее свидание.

– Она вас шантажировала?

– Хотела, но только где ей со мной тягаться? Конечно, я не повелся и доходчиво объяснил, что от меня она не получит ни копейки, а если обнародует запись – я не просто стану все отрицать, но и заявлю о том, что она все сфабриковала ради наживы. Марина, хоть и была чересчур самоуверенной, но все-таки не совсем дурой. Она сама отдала мне запись и с тех пор я ее не видел. И вдруг сегодня ко мне заявились вы, поэтому я и решил, что у нее появился очередной план, как меня подоить.

– Вы говорите, что виделись с Мариной в общей сложности пять раз, включая ту встречу, когда она стала вас шантажировала, но у меня несколько иные сведения. От ее матери я знаю, что Марина регулярно ездила в Москву, несколько раз даже с дочерью…

– Но точно не ко мне. Еще детей не хватало.

– Тогда…

– Может быть, у нее был кто-то еще? Проработайте эту версию, Эвелина. А сейчас, извините, – Павел взглянул на часы, – ваше время вышло.

Я выскочила на улицу, но сейчас не чувствовала холода. Мои щеки горели, сердце колотилось как бешеное, ладони вспотели. Мне казалось, что я как никогда близка к правде, но в то же время эта правда все дальше ускользала. Голова шла кругом от всего, что я узнала от Богомолова: секс-клуб, вымогательство, огромный долг… Что же на самом деле случилось с Мариной?! Во что она вляпалась?! До сих пор у меня не укладывалось в голове, что женщина, с каждым днем открывающаяся мне с новой стороны, и есть та сама бедная девчушка, которой папа дарил сапоги. Неужели папа знал, что случилось с Мариной? Он предлагал ей деньги. Когда я прочитала их переписку, то подумала, что Полякова его шантажировала, но сейчас… Папа хотел ей помочь, он знал, что Марина в отчаянии. Конечно, она с ним поделилась, ведь всегда ему доверяла.

Но кто еще, кроме моего отца, мог знать, что стряслось? Мать Марины – вряд ли. Не было похоже, что эта женщина утаила от меня нечто важное. Илья? Хм… Но с ним она порвала. Может быть, как раз поэтому? Камилла! Вот кто мог бы рассказать мне больше, только как с ней встретиться наедине? Если я начну преследовать детей Романовца, добром это не кончится. Нужно все как следует продумать, а пока можно разыскать сотрудников, уволенных Мариной. Нельзя не брать в расчет, что убийцей мог оказаться кто-то из обиженных подчиненных. Проверить нужно каждого.

Я успела вернуть в магазин платье и туфли. Хотя расставаться с обновками совсем не хотелось, теперь у меня появились деньги, чтобы купить готовую выпечку на продажу. В Романовец я вернусь глубокой ночью, а с утра уже открою пекарню. Не хватало только, чтобы горожане решили, что я сдалась и сбежала. Пусть знают, что так просто от меня не избавиться. Я надеялась, что двух дней моего отсутствия будет вполне достаточно, чтобы остудить пыл Ильи. Наверняка вчера, а, может, и сегодня он заявлялся в пекарню выяснить отношения. Теперь, когда первые эмоции улеглись, он мог быть менее опасен. Во всяком случае хотелось в это верить.

Я приехала в Романовец во втором часу ночи. Все заднее сиденье машины было заставлено коробками с пирожными и прочей ароматной снедью на продажу. Мама бы не одобрила такой халтуры, но мне было все равно. Главное – украсить витрины для ротозеев, которые не могут пройти мимо, чтобы не заглянуть внутрь в надежде на наше фиаско.

На всякий случай, прежде чем выгружать выпечку, я решила осмотреть пекарню. Кто знает, какой сюрприз могли выкинуть озлобленные горожане и в особенности один из них. Я была готова к разбитым окнам, исписанной двери или вымазанному грязью (в лучшем случае) крыльцу. Но все было в порядке, во всяком случае, на первый взгляд.

Я открыла дверь, щелкнула выключателем и уже собиралась развернуться, чтобы возвращаться к машине за выпечкой, как вдруг заметила свою тетрадку. Она лежала на полу прямо перед входом, Илья умудрился просунуть ее в щель для корреспонденции, которая всегда служила исключительно для декоративной цели. Я опустилась на корточки и дрожащими руками взяла свою драгоценность. На мое удивление она не была порвана, помята или испачкана… Все листы на месте, записи тоже, и тут на последней исписанной странице я увидела приписку: номер телефона и одна-единственная фраза: «Позвони мне». Что за черт?!

Глава 9.

Открывая следующим утром пекарню, я думала, что первым и единственным посетителем окажется Илья, но ошиблась. Две женщины, смутно мне знакомые, вспомнить которых так и не получилось, пришли позавтракать пирожными. Ближе к полудню заглянул продавец из магазина спортивных товаров, а в обед сразу две компании школьников. Не знаю, с чем это было связано: то ли потому, что загадочная смерть отца постепенно забывалась, то ли из-за того, что в городе не было другого такого места, где можно просто выпить кофе и легко перекусить, но люди переставали сторониться пекарни. В этот день в кассе даже появилась выручка, правда она все равно не окупала мои затраты. Но это не главное – я сумела получить важную информацию, и не от кого-нибудь, а от школьников! Особенность небольших городков в том, что все друг друга знают. У ребят я разузнала, где найти Льва Борисовича Ершова – сотрудника, в свое время уволенного Мариной Поляковой.

Ершов в свои пятьдесят с хвостиком сильно сдал. Я не знала его раньше, но почему-то была уверена, что всему виной увольнение с завода. Ночные смены и долгая дорога на новую работу состарили его раньше времени. Теперь Ершов был вынужден служить ночным сторожем на складе в соседнем городке, куда я и отправилась после закрытия пекарни.

Разговор вышел недолгим, но весьма продуктивным. Я не стала юлить и призналась, что выясняю подробности смерти Марины Поляковой, хотя и соврала, что для этого дела меня наняли как частного детектива. Липовые визитки я специально прихватила с собой. Хотя, как мне показалось, Ершов не поверил в мою легенду, он рассказал, что в ночь убийства Марины был на смене. В подтверждении своих слов мужчина вывел отчет с КПП и показал отметки своего прохода на территорию склада.

– Пропуска никому передавать нельзя, за это можно и места лишиться. Прогул тоже обойдется дорого, так что в тот вечер я был здесь… Благодаря Мариночке, – он произнес ее имя с таким отвращением, словно испробовал нечто омерзительное и теперь его тошнило.

– Ясно. Спасибо. Скажите, а вы не знаете случайно, как можно найти ваших бывших коллег, так же, как и вы, пострадавших от Марины?

– Вы про Сухову и Пелепейко? Конечно знаю. Володя перебрался в Беларусь, поближе к сыну, а Наташа в Романовце. Но ни один из них Полякову и пальцем не тронул. Володьке это не нужно. Сын о нем заботится, к себе на работу устроил, а Наталья… Я дам адрес, и вы сами поймете.

Наталья Викторовна Сухова вот уже девять месяцев как была прикована в кровати – инсульт и необратимые последствия. Ужас ее ситуации крылся в том, что у нее не было родных, которые бы о ней позаботились. Единственные, кто хоть как-то помогал Суховой – бывшие сослуживцы, они доплачивали государственной сиделке, чтобы та лучше заботилась о Наталье Викторовне.

Ершов дал мне адрес хосписа, куда я отправилась на следующий день. За небольшую плату персонал этой пропахшей дешевым антисептиком богадельни весьма охотно шел на контакт. Вспомнили всех, кто навещал Сухову, кто передавал гостинцы, кто звонил справиться о ее здоровье. Таких энтузиастов поначалу было достаточно много, но спустя время, когда стало ясно, что Сухова не поправится, прежнее внимание свелось к переводу на счет сиделки.

***

У меня разом отпали три подозреваемых. Конечно, каждый из троицы ненавидел Полякову, но не имел возможности ее убить. Алиби Ершова следовало бы проверить, но мне не верилось, что этот человек способен провернуть махинацию с пропуском, чтобы создать видимость своего присутствия на работе. Да и ее убийство больше походило на спонтанное, эмоциональное, чем тщательно продуманное.

Пелепейко не возвращался в Россию. Я нашла его страничку в «Одноклассниках», и геолокация на многочисленных фотографиях обеспечила ему алиби. О Суховой и говорить нечего… Получается, я снова возвращалась к тайне долга Поляковой, ее связи с Богомоловым и моим отцом… Но что дальше?

Мне отчаянно требовалось выпить крепкого кофе и хорошенько обо всем подумать. Хоспис, где влачила свое бренное существование Сухова, был в двадцати километрах от Романовца, и по пути домой я проезжала новый торговый центр. Мама рассказывала мне о нем. «Орион» был построен на окраине специально, чтобы занять большую площадь, вот только посетителей это центру не прибавило. Любопытство и ломка по кофеину заставили меня свернуть на парковку.

Я сделала заказ и устроилась за крайним столиком, откуда просматривался почти весь торговый центр. Хотя «Орион» строился по аналогии со столичными торговыми центрами, внутри он больше напоминал крытый вещевой рынок. На каждый из трех этажей приходилась всего пара-тройка известных магазинов масс-маркета, остальные павильоны занимали провинциальные бутики турецкой одежды.

Мне принесли кофе и круассан, но, глядя на свой заказ, я поняла, что не настолько голодна, чтобы это съесть. Странный рогалик, который сложно было назвать звучным французским именем, оказался совершенно заветренным, а кофе больше походил на какую-то химическую бурду, чем на настоящий зерновой. Хватило меня всего на пару глотков – лучше вернуться в пекарню и выпить хорошего эспрессо из отборной арабики. Я оставила на столике деньги и уже собиралась вставать, как случайно выхватила взглядом парочку на эскалаторе. Мое сердце пропустило удар. Это был он…

Игорь держал за руку стройную блондинку, а она что-то воодушевленно рассказывала. Со стороны они оба казались совершенно счастливыми. Может, приехали ей за новыми сапогами? Или ему за свитером? А может, им нужна новая сковородка? Они поднялись на второй этаж и, держась за руки, направились в противоположное крыло. Только когда потеряла их из виду, я сообразила, что все это время не дышала. Шумно выдохнув, я схватила сумку и почти бегом бросилась прочь из торгового центра.

Как глупо: я знала, что Филатов несвободен, понимала, что покуда остаюсь в Романовце, велик шанс встретить его пассию (назвать эту девушку невестой не хватало духу). Почему же сейчас мне было так больно? Почему я чувствовала себя обманутой? Игорь не предавал МЕНЯ, он предавал СО МНОЙ.

Уже сидя в машине, я позволила эмоциям взять верх и со всей силы ударила ладонями по рулю. Не помогло. Сердце все также жгло от ревности, на которую у меня не было права. Какого черта?! Почему?! Совсем недавно я твердила себе, что буду бороться за Игоря, верну нашу любовь, и незнакомая девица, с которой он живет, мне не помеха. А сейчас, стоило увидеть ее собственными глазами, моя решимость превратилась в дурацкую необоснованную обиду.

Машина прогрелась, но вместо того, чтобы ехать, я с упорством маньяка-мазохиста следила за выходом из торгового центра. Слишком далеко была моя соперница, я не разглядела черты ее лица, не увидела цвета глаз, но была уверена, что она – красавица, и мне требовалось найти тому подтверждение.

Я просидела так долго, что в машине стало душно. Пришлось открыть окно, и морозный воздух, ворвавшийся в салон, немного отрезвил. Голос разума обуздал эмоции, напомнив, что сейчас нужно думать о расследовании. Убили моего отца, обвинили в страшном зле, а я сгораю от ревности. К черту Игоря! К черту его пассию! К черту разбитое сердце!

Сзади меня притормозил большой внедорожник, водитель явно ждал, что мое парковочное место вот-вот освободится, и я решила его не разочаровывать. Возвращаться в пекарню настроения не было, да и хотелось теперь не кофе, а чего-то покрепче, поэтому по пути домой я купила бутылку «Пино нуар».

Вино, штопор, один бокал – набор сильной, независимой, или же свидетельство моего одиночества? Глядя на этот грустный натюрморт, я почувствовала острую необходимость услышать родной голос. Мне бы следовало звонить маме чаще, а все мое время занимали либо расследование, либо страдания по Игорю. И пусть я отправила мамочку в санаторий ради ее блага, в глубине души я знала, что сделала это еще и для того, чтобы спокойно заниматься поисками правды. К счастью, она хорошо проводила время, ее бодрый голос немного умерил чувство вины, хотя я все равно чувствовала себя плохой дочерью.

– Я сегодня встретила Игоря. Точнее видела издалека. Он был со своей девушкой.

С кем еще, как не с мамой, я могла поделиться своей болью? И пусть она не поддержит, возможно даже осудит, но совершенно точно поймет мою боль. С подругами у меня как-то не вышло – были лишь приятельницы, друзей тоже так и не нашла, а именно сейчас мне отчаянно требовалось высказать свои переживания.

– Ох, Лина… Наташа – приятная девушка, нравится его родителям… – мама помолчала и перевела дыхание, – но на нее Игорь никогда не смотрел так, как на тебя. Даже на похоронах твоего папы его глаза горели.

– Что ты хочешь сказать? – Я не верила ушам. Мама не настаивала на том, что Игорь мне не пара и даже намекала, что у него есть ко мне чувства. Но я рано радовалась, думая, что мама на моей стороне.

– Мне кажется, Игорь вспомнил былые чувства. И это печально, Лина. Он не уйдет от невесты, а ты не сможешь быть его любовницей. Это Гордиев узел, который можно только разрубить, но этот парень не Александр Македонский.

– Мам…

– Милая моя девочка… я за тебя, всем сердцем за тебя! И именно поэтому прошу все взвесить. Ты уже не подросток. Ты – молодая женщина. Думай о себе. Думай о будущем.

– Мам, – я предательски шмыгнула носом и расплакалась как ребенок.

– Лина… дочка!

– Мне кажется, что я его люблю. Не знаю… люблю с тех пор или полюбила снова, но только не могу выбросить его из головы и чувствую, что это взаимно. Что же мне делать?

– Ох, дорогая… Я могу дать совет, но ты не пойдешь против сердца. Прислушайся к совести.

Утро наградило меня головной болью. Пустая бутылка из-под «Пино Нуар» ехидно напоминала о моей вчерашней слабости. Если бы не будильник, я наверняка проснулась бы только к полудню. Хотелось забраться обратно под одеяло и никуда не ходить, но я и без того погрязла в жалости к себе – прорыдала весь прошлый вечер; да и сегодня новый день и пора брать себя в руки.

Как ни старалась, открыть пекарню вовремя я не успела, а, к моему удивлению, на пороге уже ждал первый посетитель. Я узнала Наташу, на ней было то же самое пальто, что и вчера, а белокурые волосы она собрала в хвост. Сначала у меня проскользнула мысль, что она приехала скандалить, но девушка Игоря робко улыбнулась и сказала, что ждет открытия, чтобы купить на работу коробку пирожных.

– У меня сегодня день рождения, а на работе традиция, как в школе, приносить угощения. Я подумала, что торт – это как-то избито, да и неудобно резать, раскладывать по тарелкам, а вот пирожные…

– Поздравляю вас… – я через силу улыбнулась, но постаралась не встречаться с Наташей взглядом.

– Мне сказали, что у вас очень вкусные сладости. Раньше я как-то здесь не бывала, но мой жених в последнее время сюда часто заходит. Он недавно открыл это место.

– Ваш жених? Это он посоветовал вам зайти сюда?

– Не совсем, это мне пришло в голову купить тут сладости: Игорь так расхваливал вашу выпечку. Знаете, он приходит домой, а от него пахнет ванилью. Сначала я даже приняла это за женские духи, но он сознался, что подсел на сладости.

Если бы не ее открытость и непосредственность, я бы подумала, что Наташа прощупывает почву, пытается что-то выяснить и совершенно точно подозревает жениха в неверности. Но при виде ее искренней улыбки у меня не осталось сомнений – она говорит правду, и этим она только меня разозлила. Либо Наташа непроходимо тупа, либо чересчур самоуверенна. А еще я нисколько не сомневалась, что, если бы эта девушка не была невестой моего любимого мужчины, мы могли бы подружиться.

– Значит, у вас есть жених… и скоро свадьба?

– Летом. Мы хотим, чтобы было тепло. Ой, можно мне вон те корзиночки? Десять штук.

– Да, конечно. – Я взяла картонную коробку и открыла витрину. – Вы планируете пышную свадьбу или отметите узким кругом?

– Мы с Игорем хотели бы устроить скромное торжество – только близкие. Но его мама ни в какую, так что будет все как полагается: платье, трехэтажный торт, ресторан, салют…

– Ох уж эти свекрови, что они понимают. – Мой голос казался мне насквозь фальшивым, но Наташа этого не замечала.

– Ой, нет! Инна Михайловна замечательная. Она столько для нас делает. И с жильем помогла, теперь вот со свадьбой.

Если мгновение назад я просто умирала от ревности, то теперь меня словно растоптали. В свое время мать Игоря не дала мне и шанса! Эта мегера презирала меня, считая, что я не ровня ее сыну. Чем же Наташа лучше?! Что в ней такого?!

– Еще вот те эклеры. Тоже десять. И посчитайте, сколько с меня?

Пока я упаковывала Наташин заказ, у меня возникла совершенно безумная мысль. Это был порыв, о котором я могла пожалеть, но какая разница? Я протянула Наташе одну из наших визиток.

– Возьмите, передайте вашему жениху. Скажите, что я могу изготовить для вас свадебное угощение. Я делаю отличное шоколадное суфле.

– Шоколадное суфле? – опешила Наташа, – не поверите, это любимый десерт Игоря.

– Да? Тогда обязательно передайте ему мою визитку.

И все же она была дурой. Только полная идиотка ничего бы не заподозрила, зато Игорь точно все поймет. Пути назад не будет, ему придется сделать выбор.

Весь день я была как на иголках. Наверняка до вечера Наташа не передаст визитку, а тогда будет уже поздно для «похода за сладким». Неужели придется ждать утра? Тогда впереди ждет бессонная ночь, ведь у меня не получится сомкнуть глаз. Тем не менее, у меня было странное предчувствие, что именно сегодня произойдет нечто важное.

Я уже собиралась закрывать пекарню, как колокольчик на двери возвестил о новом посетителе. Сердце пропустило удар. Он все-таки пришел? Выглянув из кухни, я замерла. Илья в два шага оказался рядом.

– Что тебе нужно?! Только подойди, и я закричу! – я попятилась назад, стараясь сообразить, что можно схватить в качестве оружия.

– Только поговорить. – Илья поднял руки и отступил назад. – Я оставил тебе мой номер, но ты так и не перезвонила, мне пришлось прийти.

– Серьезно думал, что я позвоню?

– Да, а что?!

– О чем нам говорить, Илья?! Чего тебе от меня нужно?!

– Да вот… – Он снял с себя куртку, небрежно кинул ее на один из столиков, а сам, вновь подняв руки вверх, медленно направился ко мне. – Я прочитал твои записи. Ты считаешь, что смерть твоего старика связана со смертью Маринки. Думаешь, их убил один человек. Я тоже так думаю.

– Что?!

– Повторяю, я внимательно прочитал твою тетрадь, хотя у меня и так были мысли на этот счет. Только я сам не смог взяться за это дело. У меня дочь, работа, голова занята другим, но вместе…

– Стой-стой… Ты хочешь вместе со мной разобраться во всем этом? Типа как напарники? – недоверчиво спросила я.

– Я знал Марину лучше других, а ты была близка с отцом. Мне не нравится, что ты пыталась использовать мою дочь. Да, это так. Но я готов забыть об этом. Ну так что?

В словах Ильи была доля истины. Он действительно мог рассказать о Марине то, что не знали другие. Вдруг именно эта информация в конце концов приведет к правде? Но стоит ли ему верить? Как ни крути, для меня он – главный подозреваемый.

– А… понял, о чем ты думаешь, – усмехнулся Илья, будто действительно прочитал мои мысли. – Я не убивал Марину. Я бы и пальцем ее не тронул. Ты мне, конечно, не веришь, оно и понятно. Но послушай, дай шанс – увидишь: я буду полезен.

– Зачем тебе это? Почему ты хочешь помочь мне? Той, которую ненавидишь?

– Эвелина…

Снова его ухмылка, которую немедленно захотелось стереть с этого наглого лица. Он словно издевался надо мной. Я скрестила руки под грудью и гордо вздернула подбородок. Пусть видит, что я не поведусь на его речи.

– Я тебя не ненавижу. Неужели ты думаешь, что спустя столько лет я не повзрослел? У меня нет к тебе никакой неприязни, – он выдержал паузу и продолжил: – может, даже наоборот. Ты интересная, решительная и весьма ничего себе.

– Это комплимент? – я поморщилась как от лимона.

– Слушай, ты живешь прошлым. Таишь детские обиды. Да, я вел себя как козел, признаю. Но прошло столько лет… Сейчас я тебе нужен, как и ты мне. Больше всего я хочу найти того, кто сделал это с Маринкой.

– Почему? Ты так и не ответил…

– Потому что я ее любил… Может, и сейчас люблю, как бы странно это ни звучало.

Я не знала, что ответить. У меня не получалось поверить этому человеку, и все же что-то подсказывало, что стоит попробовать. Возможно, заключить с ним перемирие и даже пакт о сотрудничестве – не такая плохая идея? Кто из великих говорил, что врагов нужно держать ближе друзей?

– Допустим… Сделаем вид, что я тебе верю, с чего тогда начнем?

– С кофе!

Я сварила нам два эспрессо – все равно буду мучиться бессонницей – и поставила чашки на дальний столик, где нас не было видно с улицы. Сделав небольшой глоток и пробормотав что-то про крепость кофе, Илья достал из кармана куртки продолговатый конверт и протянул мне.

– Что это? – насторожилась я.

– Договор, который мы с Мариной так и не подписали. Мы собирались брать кредит и вкладываться в мой бар. Хотели вместе переделать его в ресторан. Она думала уйти со своей работы, заняться семейным бизнесом, а потом спокойно отправиться в декрет. Мы хотели пожениться этим летом. Она любила мою мелкую, а я привязался к ее дочурке. У нас была семья, понимаешь?

Я развернула документ и бегло пробежала его глазами. Договор был оформлен на Илью, и речь шла действительно о немалых деньгах. Причиной взятия кредита, как он и сказал, было расширение бизнеса.

– Но ты не подписал?..

– Нам одобрили кредит, оставалось только черкануть в договоре и получить деньги на счет. Я взял документы в банке, чтобы показать Маринке, пришел домой, дал ей, но она… Она очень странно себя повела. Взяла бумаги, ушла с ними в спальню, а потом минут через двадцать вернулась и огорошила, что нам надо расстаться.

– Вот так просто? Ни с того ни с сего? И вы не ссорились? – удивилась я. Либо Илья чего-то недоговаривал, либо во всей этой ситуации было что-то нечисто.

– Нет, не ссорились, хотя у нас действительно что-то перестало клеиться, – переведя дыхание, ответил Илья. – Маринка часто моталась в Москву, вроде как по делам, связанным с рестораном. Мы же никому об этом не говорили, поэтому и приходилось каждый раз придумывать для ее матери отговорки. Наверняка она тебе наговорила всякого… Кстати, я ей никогда не нравился, да как и многим тут… Но дело в другом. У меня не было сомнений, что Марина действительно прощупывает почву для нашего бизнеса, только постепенно эти поездки стали на нее плохо влиять. Она возвращалась грустной, подавленной, со мной ничего обсуждать не хотела. Я тогда думал, что Маринка специально молчит, потому что все куда дороже и нам не под силу. Но потом мы рассчитали, сколько нужно для начала, и оказалось не так много. Я занялся кредитом, а в итоге ничего не вышло.

Я решила ничего не говорить Илье о том, что узнала о Марине и ее встречах с Павлом Богомоловым, во всяком случае сейчас. После всего, что он рассказал, и главное, как он это сделал, мне вдруг стало его жаль. Впервые за все время, что я знала Романова, он не вел себя как заносчивый, самовлюбленный и наглый тип. Может, все это лишь притворство, но вдруг нет?

– Вы расстались, и ты так и не взял кредит?

– Нет. Если честно, то я думал, что мы с Маринкой все равно сойдемся. Я не представлял, что могу потерять ее навсегда. Она ушла, но не перестала меня любить, даже если и увлеклась кем-то еще. Тут я нисколько не сомневался.

– А что она сказала? Почему порвала с тобой?

– Наговорила кучу глупостей, что мы не пара, что у нас слишком туманное будущее, а ей нужно думать о дочери, – Илья помолчал, уставившись на остатки кофе в своей чашке, а потом залпом проглотил вместе с гущей. – Маринка сказала, что устала быть мне нянькой, решать за меня наши дела. Поставила условие, что я должен сам разобраться с рестораном, вложиться, поставить дело на ноги, тогда она вернется. Я психанул. Наговорил кучу всякой дряни. Она никогда не была мне нянькой, понимаешь? Она никогда не возилась с моими делами! Мне казалось, все по-честному: с ее деловой хваткой можно урвать хороший кусок, все продумать, а я бы нашел денег, работал бы как вол…

– Но ты не стал… Тебя задели ее слова, поэтому ты отказался от затеи с рестораном, так? – аккуратно уточнила я.

Все было написано у него на лице… Илья отвернулся, и в какой-то момент мне даже почудилось, что его глаза увлажнились, но, конечно, никаких слез не было.

– Так, – сухо ответил он. – Чертовы эмоции взяли верх. Я отказался от кредита. Сначала думал, что пошлю к черту всю эту затею, но потом решил: подожду, пока Маринка одумается и вернется. До меня доходили слухи, что она загуляла, что в Москве у нее кто-то появился. Я не находил себе места, тогда и прозрел, что она бросила меня из-за него. Не знаю, кто там у нее был… Банкир, с кем она советовалась по поводу ресторана, бизнес-аналитик или черт знает кто еще. Скажи, ты уже выяснила, с кем она там трахалась?

– Я?.. Нет… я… не знаю, – в горле пересохло, я потянулась к чашке, но Илья перехватил мою руку.

– Врешь. Ты все вынюхала, только мне не говоришь.

– Мне нечего говорить. Я еще не разобралась во всем, поэтому, что я выяснила, пока неважно. – Я вырвала руку из его хватки и машинально вытерла ладонь о джинсы. – И вообще… поздно уже. Давай на сегодня закончим. Я благодарна тебе, что ты все это рассказал. Думаю, мы действительно сможем объединить наши усилия. Только продолжим в другой раз, хорошо?

Не дожидаясь его ответа, я встала из-за стола, взяла наши чашки и направилась к кухне, однако Илья быстро меня нагнал.

– Мне нужно знать, Лина! Скажи, у нее там было что-то серьезное? Я все время думал, что она наиграется, нагуляется и вернется…

– И ты бы ее принял? – Я поставила чашки на стойку и посмотрела Илье в глаза. Мне не верилось, что он мог бы простить измену, скорее затаить злобу, а потом отомстить…

– Да, – ответил он, не раздумывая.

– Не верю! Такое нельзя забыть! – отрезала я.

– Но ты же готова простить своему мальчику с голубой кровью то, что он собирается жениться на другой. Или скажешь, не в курсе, что у него отношения?

– Это не одно и то же!

Я снова схватила чашки и, резко развернувшись, хотела пойти прочь, но Илья схватил меня за локоть и развернул к себе. Я не поняла, как это случилось, но уже в следующую секунду он меня целовал… Его рука легла на мой затылок, не давая отстраниться, требовательные губы подавили всякое сопротивление, а язык без приглашения нахально сплелся с моим.

Глава 10.

Секундное замешательство вмиг сменилось гневом. Я оттолкнула Илью и отвесила ему звонкую пощечину.

– Как ты посмел?! – прорычала я, демонстративно вытирая губы тыльной стороной ладони. – Мерзость!

– Но ты ответила, – усмехнулся Илья.

– Только потому, что ты застал врасплох! – злясь на себя, я срывалась на нем, а губы продолжали гореть от его поцелуя.

– Считай, так мы скрепили наш уговор. Ладно, я зайду завтра с Маринкиными вещами. Может, тебе это как-то поможет. А сейчас мне пора, – Илья взял свою куртку и, словно между нами ничего не произошло, собрался уходить.

– Серьезно принесешь мне вещи Марины? – с сомнением просила я.

– Загляну днем с мелкой, ты накормишь нас обедом, и пока Лиска будет делать уроки, мы с тобой займемся делом, – не глядя на меня, Илья натянул куртку и, не прощаясь, пошел прочь.

– Эй! – крикнула я ему вслед. – Не думай, что можешь командовать! Ты только мне помогаешь!

Илья замер на пороге, обернулся и с издевательской улыбкой на наглой физиономии подмигнул мне.

– Конечно…

Когда он ушел, я села за один из столиков и шумно выдохнула. Казалось, я забыла, что нужно дышать, и только сейчас об этом вспомнила. Во мне бурлили злость, обида и непонимание. Что это было? Зачем Илья поцеловал меня? Это очередной способ досадить? В детстве он мог стрельнуть в меня из рогатки, а сейчас действовал по-взрослому? Решил унизить таким способом? Но самым ужасным было то, что я ответила… Гадость! Я снова вытерла губы, будто на них оставалась частичка Ильи. Что бы подумал Игорь, если бы застал нас?.. И вот опять мои мысли вернулись к тому, по ком на самом деле страдала душа. Игорь…

В груди больно кольнуло от горького осознания, что мой любимый тоже сейчас может целовать другую, но их поцелуй станет началом долгой, полной любви ночи. Я вернусь в родительский дом, а они сейчас в своем… я лягу в одинокую холодную постель, а они бросятся в горячие объятия, сомнут простыни, скинут одеяло… Мои мысли – мои мучители, но я была не в силах сама прекратить эту пытку, поэтому, вернувшись в пустую квартиру, нашла в маминой аптечке пузырек снотворного, проглотила две таблетки и забылась сном без сновидений.

Спокойная ночь в полном беспамятстве оказалась прекрасным лекарством. Пусть мои переживания никуда не делись, боль слегка притупилась. Может, дело было в том, что будние заботы до самого вечера разведут Наташу и Игоря, а значит эти несколько часов мой любимый не проведет с другой… Прохладный душ и горячий кофе придали сил начать новый день, я вышла из дома с высоко поднятой головой, готовая ко всему, что ждет меня сегодня…

Он ждал на крыльце пекарни. Я приехала рано, чтобы успеть сделать пирожки, во сколько же явился он?

– Привет, – смущенно поздоровался Филатов. Он не смотрел мне в глаза, как провинившийся мальчишка, но все же подошел и взял у меня из рук тяжелый пакет с продуктами. – Лина, нам нужно поговорить.

– Кажется, я знаю, о чем, – ответила я, дрожащими руками открывая пекарню.

Мы зашли внутрь, и я тут же начала разбирать бухгалтерские документы, демонстрируя, как много у меня работы. Это был всего лишь щит… Я, влюбленная дурочка, просто-напросто боялась, что любимый мужчина разобьет мне сердце, сказав, что произошедшее между нами – ошибка, что он предпочел свою невесту и остается с ней. Неспроста же он вел себя будто чужой. Каждая черточка такого любимого лица убеждала в том, что выбор сделан – я проиграла. Сейчас Игорь был похож на себя несколько лет назад. Тогда он сказал, что не может быть со мной, в то время как я выбираю других. Это была ложь, ведь для меня не было никого важнее Игоря, но чертова гордость не позволила объясниться прямо.

Оставив Романовец, я забыла в нем и свою неуверенность. В университете ко мне относились как к равной, а парни стали оказывать знаки внимания. Для сокурсников я больше не была нелепой толстушкой, та некрасивая девочка осталась в школе. И пусть я не переставала всем сердцем любить Игоря, пусть у меня не было и мысли ему изменить, непривычное внимание со стороны парней чересчур льстило, а дружеское расположение сокурсников придало уверенности.

Мне нравилось проводить время с друзьями, ведь в школе, когда все кучкуются компашками, я была этого лишена. Конечно, Игорь ревновал… Я то и дело твердила, что он для меня самый важный на свете, но слова не всегда подкреплялись поступками… Учеба отнимала все больше времени, а выходные с друзьями иногда оказывались желаннее романтического уик-энда с парнем.

Мне хотелось ввести Игоря в свою новую компанию, познакомить с друзьями, дать почувствовать, как может быть весело, если впустить в наш мир других ребят, но он всячески этому противился. Москва, так радушно встретившая меня, оказалась холодна к Игорю. У него не сложились отношения в университете и не шла учеба, в то время как меня завертел круговорот новой жизни. Иной раз, собираясь с друзьями в кафе, я специально не звонила Игорю, зная, что он станет упрашивать приехать к нему, и я обязательно сдамся. Ему казалось, что моя любовь уходит, но это было не так: просто кроме него я научилась любить себя. А позже из-за глупого желания утвердиться в глазах других я не пошла за возлюбленным, когда он сдался и признал, что больше так не может.

Филатов хотел бросить большой город, вернуться со мной в Романовец, где мы бы поженились и начали взрослую жизнь вдали от столичных соблазнов. Он даже узнал, как мне перевестись на заочный и договорился в ректорате. Вот только я не хотела обратно. Мой любимый мужчина ждал на вокзале, высматривая меня в толпе, а я так и не спустилась к нему на перрон.

Игорь молча наблюдал, как я перебираю бумажки, и не решался начать разговор. В конце концов, мне самой это надоело.

– Что ты хотел? – требовательно вопросила я.

– Ты знала, что она моя невеста, так ведь? – он обошел стойку и оказался совсем близко… Теперь нас ничто не разделяло.

– Видела вас накануне в «Орионе».

– А это? – Филатов протянул мне ту самую визитку. – Что это значит? Ты хочешь печь торт на нашу свадьбу?

– Так свадьба будет?! – выпалила я и сразу пожалела о своих словах.

– Лина… – он шумно выдохнул и отвернулся.

– Игорь, ты несвободен, но между нами все равно что-то происходит! – Я подалась вперед, но вовремя остановилась: прикосновения сейчас были бы лишними.

– Свадьба летом.

– Знаю. Наташа говорила. И как ты поступишь?

– А как я могу поступить?! Мы обручены, черт возьми! – вспылил не мой мужчина.

Он запустил руки в свои непослушные темные волосы, словно это могло помочь навести порядок в мыслях, а потом стал прохаживаться по кухне, все еще не решаясь на меня взглянуть. Не знаю, что задевало больше: его слова или откровенный страх посмотреть мне в глаза. В этот момент я почувствовала себя грязной… ошибкой, любовницей, разрушительницей отношений. Но разве моя вина в том, что я люблю?

– Посмотри на меня, – потребовала я, и Игорь остановился, повернулся, но не поднял взгляд. Чего он боялся – увидеть слезы или мольбу в моих глазах?.. Хотя было и то, и другое.

– Черт, Лина! Мы с Наташей два года вместе! – чуть ли не прокричал Филатов, и тут вдруг схватил меня за плечи и притянул к себе. От виноватого нерешительного парня не осталось и следа. Теперь это был мужчина, который впился в меня прожигающим взглядом без тени страха. И я поняла, что Игорь боялся не меня, а себя. – Зачем ты вернулась?! Почему именно сейчас?! Ты – мое наказание!

– Вот как? – усмехнулась я, выдерживая его взгляд и наслаждаясь той болью, которую он причинял, сжимая меня своими сильными руками.

– Я не просто так решил жениться на Наташе. Она замечательная, но ты…

– Что я?.. – практически ему в губы прошептала я, подаваясь вперед.

– Ты… Ты – моя любовь! – Игорь до боли сжал мой подбородок, не давая пошевелиться или отстраниться. Я ждала, что вот-вот его губы коснутся моих, и мы сольемся в поцелуе, но он так и не посмел этого сделать. – Я ждал тебя все эти чертовы годы. Даже когда начинал жизнь с чистого листа, мечтал, что ты вернешься. И вот ты здесь… Разве я могу потерять тебя снова?!

Его слова дурманили как сладкое крепленое вино. Они словно венгерский Токай лились на мое израненное сердце, залечивая раны, нанесенные жестокой разлукой с любимым. Горький запах его одеколона, тепло тела, легкая хрипотца в голосе – все это вновь стало моим смыслом, моей жизнью.

Я сварила нам кофе и накрыла один из дальних столиков, сокрытый от любопытных взглядов случайных прохожих. В некотором роде этим утром случилось наше первое свидание. Мы держались за руки, вспоминали юность, шутили и смеялись, словно вновь стали подростками. Жаль только, наше настоящее никуда не делось, и первым об этом напомнил Игорь:

– Как твое расследование?

– Движется. Мне удалось кое-что выяснить и, думаю, я на верном пути.

– Не поделишься?

– Это не самый лучший разговор для утра… И потом, тебе же надо на работу, – я украдкой взглянула на часы: через пятнадцать минут нужно открывать пекарню, а значит, Игорю тоже пора собираться.

– Да, ты права. Тогда я зайду вечером, и мы обо всем поговорим, – он выдержал паузу и добавил: – о нас тоже.

– А когда ты поговоришь с Наташей? – не удержалась я.

– Лина… – Игорь тяжело вздохнул и отвел взгляд.

– Ты не оставишь ее? – Сердце пронзила острая боль, а глаза неприятно защипало. Я слишком любила Игоря, чтобы делить его с другой, особенно сейчас, после его признания.

– Я не могу сделать это немедленно. Все слишком сложно, – виновато проговорил он.

– Почему?! Она смертельно больна?! Вы же еще не женаты! – вспылила я. Сдерживаться не было сил, и я послала к черту гордость, дурацкие слезы покатились по щекам. Игорь хотел взять меня за руку, но я не позволила и как ошпаренная вскочила из-за стола. Он подорвался за мной, не дал сделать и шага, схватил за плечи, развернул к себе и попытался обнять, но я со всей силы ударила его кулаком в грудь и хотела ударить снова, но Филатов перехватил мою руку.

– Лина, она не больна, тут другое…

– Беременна?! – Оглушила страшная догадка. Игорь меня отпустил, и я от него отшатнулась. – У вас будет ребенок, так? Поэтому вы женитесь?!

– Нет, Лина, нет! Дурочка, послушай же! У Наташи вчера был день рождения, а через неделю у нас намечается крупное торжество: ресторан, куча гостей, торт на заказ… Я не могу бросить ее накануне праздника. Я и так поступаю, как последнее дерьмо, но оставить Наташу сейчас… И потом, на празднике будут люди, важные для родительского бизнеса. Понимаешь, если я сорву торжество, то не только причиню Наташе боль, но еще подведу родителей.

– И что ты предлагаешь?! Врать и скрываться я не стану!

– Знаю…

– Но и спокойно ждать тебя, зная, что ты с ней… Что вы с ней… Господи… – Я отвернулась от Игоря, и слезы, которые, казалось бы, остановились, вновь покатились по щекам. Как мало нужно, чтобы разрушить счастье.

– Лина, всего неделя. Я прошу тебя, потерпи. Поверь, мне так же тяжело, как и тебе. А что касается твоих сомнений по поводу меня и Наташи, то я что-нибудь придумаю. Неужели ты думаешь, что я могу быть с другой, когда у меня есть ты?

Я слишком сильно хотела ему верить. В конце концов, всего неделя. Что это по сравнению с годами, которые мы провели в разлуке?

– Хорошо, – прошептала я, все еще не поворачиваясь, украдкой утирая слезы рукавом кофты.

– Хочу, чтобы ты знала, – он развернул меня к себе лицом и провел большими пальцами по мокрым ресницам, – теперь, когда я снова тебя обрел, уже не отпущу. Я зайду вечером, и мы все обсудим, хорошо? А сейчас мне и правда пора.

– Угу… – промычала я, но вместо того, чтобы отпустить, обвила руками его талию и сильнее прижалась к нему.

– Лина… – Игорь рассмеялся и поцеловал меня в макушку. – Потерпи, моя малышка, скоро нам не придется расставаться, а пока пообещай, что не наделаешь глупостей.

– Каких? – нахмурилась я и подняла взгляд на Игоря, не понимая, о чем он.

– Я о твоем расследовании. Солнышко, мне страшно за тебя. Романовец – маленький городок, и здесь вовсю ходят слухи, что ты наводишь справки о Марине. Кто бы это ни сделал, если он почувствует, что ты близка к правде, то может… – Игорь замолчал, видимо, подбирая слова. – Лина, я все думаю о твоем отце, не хочу, чтобы и тебе угрожала опасность.

– Но я не отступлюсь!

– Знаю… поэтому буду рядом. Я никому не позволю причинить тебе зло. Но пока меня нет… пожалуйста, будь осторожна. Пообещай мне.

– Обещаю.

Филатов ушел, а я, глядя на неразобранный пакет с продуктами, вдруг поняла, что не могу просто так сидеть и ждать вечера, когда он вернется. Наспех убрав все портящееся в холодильник, я взяла ключи от машины и решила отправиться в школу, где училась дочь Марины Поляковой. Что бы я ни обещала Игорю, моя главная цель – правда.

Мне пришлось соврать охраннику, что я приехала за папиными вещами, которые забыла передать Фаина Михайловна. У него даже не возникло желания уточнить у нее, когда я заявила, что замдиректора меня ждет, и он спокойно пропустил к сетке расписания уроков.

Я специально старалась подгадать время перед большой переменой. У Камиллы Поляковой шла литература на втором этаже, и я направилась туда, собираясь дождаться ее у класса, но, видимо, неправильно рассчитала время, потому что неожиданно раздался звонок. Двери классов распахнулись, и в коридор повалила шумная ребятня. В каждой проходящей мимо девочке я пыталась узнать Камиллу, но безуспешно. В потоке детворы все лица смешивались, и я с горечью осознала, что не найду девочку, которую видела только на фотографии. Расстроившись, я уже собралась уходить, как в конце коридора услышала громкие крики и улюлюканье. Это не было похоже на обычную игру, смутные воспоминания моих школьных лет подсказывали: происходило что-то нехорошее, и я, не думая, ринулась туда.

Протиснувшись сквозь мальчишек, стоявших в кружке, я увидела маленькую, перепачканную чернилами девчушку, которая ползала по полу, пытаясь собрать раскиданные тетрадки и учебники. У нее ничего не выходило, потому что стоило ей только потянуться к книжке, как кто-то из мальчишек ее мигом отфутболивал. Мелкие мерзавцы исходили смехом и то и дело подначивали девочку. И где же были в этот момент взрослые?! Ни учителя, ни дежурного, ни технички…

– А ну хватит! – на весь коридор прокричала я, и шпана моментально прекратила свой «футбол», а малышка подняла на меня перепуганный взгляд, и я, к своему ужасу, узнала в ней дочь Ильи, – Алиса?! Вставай, детка!

Я подала девочке руку и помогла ей подняться. Детвора с интересом разглядывала меня, а вот самые задиристые мальчишки удрали.

– Где эти мелкие гады? – прошипела я, но мне никто не ответил. – Живо соберите Алисины вещи, если не хотите оказаться в кабинете директора с родителями!

Угроза подействовала. Дети бросились собирать учебники и тетрадки в Алисин ранец, а я пока осмотрела малышку. Ее волосы, перепачканные чернилами, оказались полбеды: краска въелась в кожу головы, и левая щека тоже была синей. Как же теперь оттирать? Я сняла с нее очки и коснулась вымазанной скулы, но Алиса резко отстранилась и поморщилась.

– Что такое? – нахмурилась я.

– Ничего, – ответила девочка, прикрывая рукой щеку. Я сразу догадалась, что дело не только в чернилах и отстранила ее ладонь. Так и было: скула оказалась рассечена.

– Вот засранцы! Алиска, идем отсюда, у меня в машине дезинфицирующие салфетки, нужно протереть как следует, чтобы не занести заразу, – я покровительственно положила руку девочке на плечо и смерила грозным взглядом суетящуюся вкруг нас ребятню, – собрали Алисины вещи? – мне протянули ранец, и я взяла его сама, несмотря на то что малышка потянула руки. – Молодцы. И передайте тем мальчишкам, которые так трусливо смылись, что, если еще хоть раз обидят Алису, я их из-под земли достану и натяну уши им на задницу.

Ребятня слушала меня, разинув рты, что придало уверенности, и я как-то упустила из виду, что передо мной стоят дети. Воспоминания о том, как в свое время травили меня, вытеснили все прочие мысли. Мне захотелось отстоять Алису в солидарность всем девочкам, которых незаслуженно обижают.

– Эви, у меня еще урок, – нерешительно сказала Алиса, когда мы уже спускались на первый этаж.

– Ничего. Иногда можно прогулять. Только папе скажем, что я тебя забрала, а вот твоя учительница пусть поволнуется. Будет ей уроком, как не следить за детьми на перемене. Не понимаю, где ее черти носят?! Ты же первоклашка!

Только когда мы подошли к машине, я поняла, что у меня нет детского кресла. Ехать до пекарни всего ничего, но безопасность малышки – самое важное, потому я усадила ее на заднее сиденье и надежно пристегнула ремнем. Алиса была такой смирной, слушалась меня и стойко терпела, пока я обрабатывала антисептиком ранку на скуле.

– Кто эти мальчишки, которые тебя обижали? – спросила я, садясь за руль.

– Большие мальчики. Они из пятого уже. Тот, который рыжий – наш сосед. Это он подговаривает других. Папа говорит, что они бесятся, потому что слабаки, а так самотуржаются.

– Самотуржаются? – переспросила я, но потом сообразила и рассмеялась, – самоутверждаются?

– Ну да. Могут обижать только девочек. Но они меня не любят, потому что я – уродина…

Меня словно ударило током. Я сжала руль так сильно, что костяшки пальцев побелели. Воспоминания из прошлого вдруг заиграли новыми яркими красками:

– Жирная уродина! – крикнул мне вслед Илья, а когда я развернулась, достал изо рта жвачку и, целясь в волосы, швырнул ею в меня.

Я тряхнула головой, желая поскорее освободиться от этого наваждения.

– Твой папа знает, о чем говорит, – процедила я, но, взглянув в зеркало заднего вида на Алису, сменила тон. – Папа совершенно прав. Эти дураки задирают тебя только потому, что ты слабее. Не нужно иметь много смелости, чтобы оравой напасть на одну девочку. И еще: ты никакая не уродина. Твои очки – это ерунда. Ведь за них тебя дразнят, да?

– Они говорят, что я циклоп… – шмыгнула носом Алиса.

– Ну точно дураки! Циклоп – это чудовище с одним глазом. А что до очков, то, когда станешь постарше, сможешь вместо них носить линзы, хотя даже в очках ты милашка. Вот меня дразнили, потому что я была полной, а на лице постоянно вскакивали прыщи. А с этим куда сложнее, чем с очками. Мне хотелось похудеть, быть стройной, как другие девочки, но не получалось.

– Тебя тоже дразнили? – удивилась Алиса, совершенно позабыв, что собиралась заплакать.

– Еще как! Поэтому я тебя хорошо понимаю, детка… Но сейчас у нас есть дело поважнее, – я протянула Алисе свой мобильный, – позвони папе и скажи, что едешь со мной на работу.

Илья ждал нас у пекарни, нервно прохаживаясь по тротуару. Завидев мою машину, он бросил сигарету прямо под ноги и раздавил ее носком тяжелого ботинка. Естественно, ему не было никакого дела до того, кто будет убирать его окурки. Я притормозила и хотела выйти, чтобы открыть дверь Алисе, но Илья опередил. Он с такой силой распахнул дверцу машины, будто собирался ее вырвать.

– Что ты сделала с моей дочерью?! – прорычал он, вытаскивая Алису из машины. Я хотела все объяснить, выскочила на улицу, но Илья не позволил приблизиться, – Не подходи! Не смей!

– Илья, я…

– Какая же ты… дрянь! Кто ты, если отыгрываешься на ребенке?! Забудь все, что я тебе говорил про Марину. Никакой помощи не дождешься! Убирайся из Романовца!

– Папа, не кричи на Эви! – вступилась за меня Алиса, только Илья не слушал дочь.

– Чтобы духу твоего здесь не было, поняла?!

Я смотрела вслед удаляющейся массивной фигуре… Илья нес дочь на руках, прижимая ее к себе, что-то нашептывая на ушко, а Алиска неотрывно смотрела на меня. Мое сердце сжалось от непонятных, смешанных чувств. Илья так безжалостно вырвал девочку из-под моей опеки, да еще и обвинил бог весть в чем… Меня по-настоящему задело, что он решил, будто я из мести могу причинить вред его ребенку.

Погруженная в свои мысли, я даже не заметила, как к пекарне подошли первые гости. Две нетерпеливые дамы пожилого возраста объявили, что пришли выпить кофе, а то, что я так долго не открываю – форменное безобразие. Натянуто улыбнувшись старым клячам, я открыла дверь и пропустила их вперед.

– Мне, пожалуйста, миндальный капучино, а Зинаиде Васильевне – мятный латте, – усаживаясь за столик, проворчала рыжеволосая кляча.

– Не спутайте, деточка! Мяту в латте! – сказала, судя по всему, Зинаида Васильевна – кляча с сиреневым одуванчиком на голове.

Эти дамы были единственными гостями пекарни за этот день. Как бы я ни старалась спасти мамин бизнес, ее дело стремительно шло ко дну. Даже временный поток посетителей не окупил моих затрат, и я решила серьезно поговорить с родительницей о том, чтобы закрыть дело. У меня ничего не выходило; я вернулась в Романовец, чтобы доказать невиновность отца, расставить все на свои места, а в итоге принесла лишь потери: разбила отношения Игоря, разорила мамину пекарню и даже Илью вновь настроила против себя. Разве после всего этого я заслуживаю счастья?

Моя бабушка всегда говорит: если в голове беспорядок, уберись дома, тогда и мысли станут вровень. Я решила последовать ее совету и отвлечься мытьем полов в пекарне. Закончив с залом, я вылила грязную воду, сполоснула тряпку и направилась на кухню, но в этот момент раздался звон колокольчика над дверью. Для Игоря было слишком рано, но я все равно была уверена, что пришел он. Наспех взглянув на свое отражение в глянцевой стенке шкафчика и убедившись, что выгляжу вполне прилично, я выскочила ему навстречу, но на пороге стоял не Игорь.

Я неосознанно отшатнулась. Прошлой встречи с Ильей мне хватило с лихвой, я не была готова к очередным разборкам, но тут мой заклятый враг протянул букет цветов.

– Что это? – озадачилась я.

– Алиска мне все рассказала. Ты заступилась за нее, а я повел себя, как болван. Простишь? – Илья шагнул ко мне, но вдруг замер, ожидая моей реакции.

– Я бы никогда не обидела ребенка! Пусть ты был козлом, но козлом был по отношению ко мне. Алиска не заслужила такого отношения, а я не чудовище! – мой голос дрогнул, выдавая эмоции, которые съедали меня весь день.

– А мне иногда кажется, что это моя кара. Так, через самого дорогого мне человека, Бог наказывает за все мои проступки! – Он сказал это с такой горечью, что я не смогла ему не поверить. Что бы ни происходило в нашем прошлом, сейчас пришлось признать: передо мной был любящий отец…

– Ох, Илья… – Я не взяла у него цветы, но жестом пригласила сесть за столик.

– Спасибо, что не прогоняешь, – сказал он, усаживаясь на стул не напротив, а рядом со мной. Такое вторжение в личное пространство было неприятно, но я решила стерпеть.

– Ты любишь Алису и естественно, что переживаешь за нее. Я разозлилась, что ты так обо мне подумал, но потом поняла, как ты сходил с ума, узнав, что я забрала из школы твою дочь, а потом еще увидел малышку в таком виде.

– Это все наш сосед. Он ненавидит Алиску. Раньше задирал ее у дома, а теперь стал натравливать на нее дружков в школе. Она переживает, вижу…

– Конечно. Всегда тяжело, когда тебя травят. Знаю это на своем опыте, – я не удержалась от укола.

– Я был таким козлом в школе. Думаешь, я цеплялся к тебе потому, что ненавидел? Черта с два! Я просто был трусом, а так казался себе сильнее. На самом деле, хотя ты и не была красавицей, совсем уж крокодилихой тоже не была.

– Ну спасибо, – насупилась я, хотя на самом деле уже не обижалась. Удивительно, но сегодняшний инцидент немного растопил ледяную стену между нами, и Илья уже не казался мне таким монстром, как раньше, хотя я все еще ему не доверяла.

– Так цветы возьмешь? Алиска помогала выбирать, – Илья снова протянул мне букет, и на этот раз я его взяла. Это были белые кустовые розочки, перевязанные толстой синей лентой. – Она мне все рассказала и поругала за то, что я тебе нагрубил.

– Красиво. А где Алиса?

– Осталась дома. Она не захотела идти со мной, сказала, что я уже взрослый и должен сам уметь извиняться. – Я рассмеялась, но Илья остался серьезным, – не смейся, пару месяцев назад с этими словами я отправил Лиску к соседке после того, как она разбила вазу, которую та нам одолжила. Можно сказать, дочь решила отыграться.

Я улыбнулась, представив эту картину: маленькая серьезная Алиса стоит одна под соседской дверью, а потом рассыпается в извинениях. Наверняка соседку это растрогало, меня бы точно!

– Она у тебя замечательная, – произнесла я и вдохнула аромат цветов, думая о том, как малышка выбирала их для меня. От этого букет стал еще краше. – Нужно поставить цветы в воду.

Я хотела подняться, но вдруг Илья взял меня за руку. Это было так неожиданно, но куда больше поразило, что у меня не возникло желания отдернуть ладонь. Я повернулась к нему, но не успела спросить, что он хочет. Илья переплел наши пальцы…

– Лин, я не шутил, когда говорил, что ты мне нравишься, – сказал он, и в этот момент над дверью звякнул колокольчик.

– Игорь?! – выпалила я, отпрянув от Ильи, как от прокаженного, но было поздно. Он видел, как мы держались за руки, а может, и больше, ведь нас нельзя было не заметить с улицы.

– Я помешал. Извините. – Он развернулся и вышел из пекарни, громко хлопнув дверью.

Глава 11.

Я схватила куртку и выбежала за Игорем на улицу. Он шел достаточно быстро и уже был чуть ли не на другом конце улицы, но я не могла его отпустить вот так, не объяснившись, и со всех ног бросилась за ним.

– Игорь! – я наконец его нагнала, ухватила за локоть, заставила остановиться, но он отдернул руку и уже был готов снова уйти. – Постой, дай объяснить!

– Чего объяснять, Лина?! Какого черта там происходило?! Что у тебя с ним?! – никогда раньше я не видела Игоря таким. Мы редко ссорились, но даже если это случалось, он всегда оставался спокойным.

– Ничего у меня с ним нет! Сегодня я выручила его дочку, и Илья пришел поблагодарить, а еще объясниться за прошлые обиды. Знаешь, прошло столько времени…

– Знаю, Лина! Прошло больше девяти лет, как ты уехала и почти столько же, как мы расстались. Я начал учиться быть счастливым без тебя, стал строить крепкие, стабильные отношения. Но тут ты вихрем ворвалась в Романовец, перечеркнула всю мою нынешнюю жизнь, заставила поверить, что у нас с тобой есть будущее, но то, что я увидел…

– Что?! Что ты увидел?! Как я говорю с Ильей?

– Просто говоришь?! Вы держались за руки! Он принес цветы!

– Он взял меня за руку! А цветы – это благодарность за Алису. Игорь, сегодня я была в школе и увидела, как девочку обижают. Это было почти так же, как со мной… Ты помнишь, как мне не давали жизни? Даже когда мы с тобой стали встречаться, если я была одна, то обязательно получала от кого-нибудь порцию ненависти. Буллинг для меня больная тема, ты же знаешь… Вот только меня травили в старших классах ровесники, а Алису обижали ребята на три года старше. В этом возрасте такая разница очень ощутима.

– И ты вступилась за девочку? – голос Игоря стал мягче, и я почувствовала облегчение: кажется, мне удалось пробить его броню, он был готов хотя бы меня выслушать.

– Да. Эти парни облили ее чернилами, ударили и рассекли скулу, разбросали по коридору вещи и стали их футболить, не давая собрать. Это было ужасно… И знаешь, что?.. Ни одного взрослого в этот момент не было! Вот как?! Почему, когда такое происходит, школа этого не видит?!

– Это не всегда так, и ты это знаешь, – Игорь вздохнул и покачал головой. – Дети умнее, чем нам, взрослым, кажется. Они всегда знают, когда можно напасть на слабого, чтобы самим выйти сухими из воды. Может быть, учителей собрали на небольшой педсовет или планерку? Конечно, это их недосмотр, но не нужно винить только взрослых. Ты рассказала Алисиному учителю о том, что случилось?

– Нет, я была слишком зла, поэтому увезла девочку из школы. Подумала, что ее учительнице будет полезно поволноваться…

– Лина! Боже! – простонал Филатов. – Ты хоть представляешь, что натворила? Так нельзя! Это похищение чистой воды. И учителя могли за это уволить!

Теперь я это понимала. Конечно же, Игорь был прав. Его спокойствие и рассудительность заставили и меня мыслить трезво. Теперь мне стало по-настоящему стыдно за свою глупость.

– Я не думала головой в тот момент, – призналась я и отвела взгляд.

– Моя милая…

Ледяная стена между нами окончательно рухнула, и Игорь меня обнял. Только в этот момент я осознала, как была напряжена от страха, что он не поймет и наши отношения закончатся, даже не успев начаться. Я словно растворилась в его объятиях и отпустила тревогу. Пусть мы все еще стояли посреди холодной улицы, пусть ветер пронизывал до костей и начинался мелкий колючий дождь, мне было хорошо и спокойно рядом с ним.

– А что с Ильей? – спросил он, заставив меня вновь напрячься.

– Алиса позвонила ему из машины, – проговорила я, крепче прижимаясь к своему мужчине. – Он приехал к пекарне, забрал дочь, а мне наговорил столько гадостей… Потом дома Алиса ему все объяснила, и он пришел с цветами извиниться и поблагодарить меня. Знаешь, он считает, что это его кара, что Алису травят, как раньше он травил меня.

– И ты поверила ему? – хмыкнул Филатов.

– Да, – неуверенно ответила я.

– Ясно. – Он выпустил меня из объятий, но взял за руку и повел обратно к пекарне.

Я не видела, ушел ли Илья, однако понадеялась, что он сообразил исчезнуть. К счастью, мы его не застали. Столик, за которым я его оставила, оказался убран, а цветов нигде не было. «Неужели забрал с собой?» – усмехнулась я про себя.

– Лина, а что ты делала в школе? – вдруг спросил Игорь и, по-хозяйски зайдя за стойку и усаживаясь на мой высокий барный стул, притянул меня к себе.

– Я хотела увидеть Камиллу, дочку Марины. Мне кажется, что девочка сможет рассказать о маме то, что не знает никто другой. Ты знаешь, что Марина часто ездила в Москву в последнее время и иногда брала с собой дочь?

– Нет. Откуда? Я с ней почти не общался, только иногда по работе, и то, свои вопросы она решала с отцом.

– Ее мать сказала, что у Марины там появился мужчина, и у них все так серьезно, что она познакомила с ним Камиллу. Но когда я его разыскала…

– Что-что?! Ты разыскала человека, с которым встречалась Марина в Москве? – удивился Филатов, чем придал мне уверенности.

– Ты сомневался во мне? Я же сказала, что докопаюсь до правды, – гордо ответила я. – Так вот, оказалось, что этот мужчина не виделся с девочкой, и с Мариной у них было всего несколько встреч. Получается, поездки в Москву были не только ради свидания с любовником, или был кто-то еще…

– Лина, я не уверен, что это хорошая затея… – пробормотал Игорь, крепче прижимая меня к себе.

– Что именно?

– Твое расследование…

Меня словно окатили ушатом ледяной воды. Я отпрянула от Игоря. Он попытался удержать меня в объятиях, но я вырвалась.

– Что?! Что ты сказал?!

– Эвелина, я не считаю твое расследование хорошей затеей, – как глупому ребенку повторил Игорь.

– Мой отец не виновен в смерти Поляковой и себя он не убивал! Я считала, что ты тоже в это веришь, ведь ты знаешь, каким он был!

– И продолжаю так считать! Лина, твой папа был замечательным!

– Тогда что?! Думаешь, я смогу жить, зная, что моего папу считают любителем молоденьких девочек и к тому же убийцей? Разве я могу допустить, чтобы о нем говорили подобное?!

– Дело в другом… Я как раз не сомневаюсь, что Анатолий Леонидович не виновен, и тоже думаю, что его убили, именно поэтому не хочу, чтобы ты в этом копалась. Как ты не понимаешь, я боюсь за тебя!

– Сначала ты говорил, что поможешь…

– Сначала… Я не думал, что ты так далеко зайдешь. Думал, ты убедишься, что мотив избавиться от Поляковой был у многих, и на этом успокоишься. Мы бы вместе пошли в полицию, рассказали, скольким она умудрилась насолить, а дальше дело за ними!

– Полиция не станет этим заниматься, и ты это знаешь. Сам же говорил, что они все для себя решили, – возразила я. Мне было дико обидно, что с самого начала Игорь не воспринимал всерьез мое расследование. Неужели он считал меня слабачкой, готовой спасовать при первой трудности?

– Если мы дадим новую информацию, полиция ее не проигнорирует…

– И этой информацией должно быть имя настоящего убийцы и доказательства, потому что мои домыслы никто проверять не станет, неужели ты не понимаешь?! Я должна это сделать! Должна ради моего отца! Ради матери!

– Я это понимаю, – вздохнул Игорь, – но ничего не могу поделать с тем, что боюсь за тебя… Анатолий Леонидович что-то знал и за это поплатился жизнью. Лина, кто бы это ни совершил, он страшный человек и, когда поймет, что ты наступаешь ему на пятки, может навредить тебе.

– Я не дам себя в обиду! – сходу ответила я.

– Знаю… Но он может оказаться сильнее. Что ты знаешь об Илье? У него был мотив избавиться от Марины, она его бросила и, как ты говоришь, завела себе любовника в Москве. А еще он вполне мог убить Анатолия Леонидовича.

– Да… Илью я тоже внесла в список подозреваемых, но все же я не уверена, что убийца он.

– Почему?

– Он любил Марину по-настоящему и был готов ее простить.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал.

– И ты поверила?! – вновь вспылил Игорь. – Да что с тобой такое?! Этот негодяй манипулирует тобой! Думаешь, он изменился? Черта с два! Твой папа его терпеть не мог и неспроста. Он хорошо разбирался в людях… Поэтому, если не веришь мне, то поверь ему.

– Я не знаю… Я запуталась… – простонала я, чувствуя, как нарастает дурацкая мигрень. У меня не было сил спорить или что-то доказывать. Да и все равно, я не доверяла Илье до конца, хотя сегодня он и казался искренним.

– Милая…

Филатов снова притянул меня к себе и нежно поцеловал в лоб, кончик носа и, наконец, в губы… Я подалась вперед, запустила руку в его жесткие волосы и переняла инициативу, превращая легкий нежный поцелуй в жаркую страстную битву. Нам обоим напрочь снесло крышу, мы не могли оторваться друг от друга. Игорь поднял меня и усадил на стойку. Я обхватила ногами его торс и притянула возлюбленного к себе. Даже через брюки чувствовалось, как он возбужден, и я хотела его. Хотела, но не могла… Когда он повел рукой по моему бедру, миновал край чулок и коснулся кружева трусиков, я его оттолкнула и спрыгнула на пол.

– Нет, – строго сказала я. – Пока ты с Наташей, между нами ничего не может быть.

– Но между нами уже что-то есть… И я сознаю, что поступаю как последняя сволочь, потому что уже изменяю Наташе с тобой.

– Да, но дальше у нас не зайдет…

– Мы уже в этом погрязли, Лина! И как бы ни было отвратительно мое предательство по отношению к ней, я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя! – он шагнул ко мне, но я отвернулась и вышла из-за стойки, чтобы она нас разделяла.

– Черт, Игорь! Давай хоть сейчас сделаем что-то правильно! Мы не должны встречаться пока ты не объяснишься с невестой. Я не могу быть твоей любовницей, пусть всего лишь неделю. Ты нужен мне, но нужен весь! Если мы зайдем дальше, я не смогу тебя отпустить обратно к ней! Мне и сейчас чертовски больно…

– Лина…

– Да, я – законченная эгоистка! И я тоже тебя люблю, поэтому гоню! Но гоню не во имя женской солидарности или уважения к Наташе, хотя она мне и понравилась. Да, представляешь? Я ее ненавижу, но она мне нравится! – я перевела дыхание и постаралась говорить спокойнее: – Если мы сейчас перейдем черту, то никакой недели не будет, ты к ней больше не вернешься.

В глубине души я надеялась, что он плюнет на все условности, на невесту, родителей, этот чертов прием и останется со мной. Но Игорь молча кивнул, взял свою куртку и направился к двери. У меня сжалось сердце. Вдруг я решила, что была слишком суровой. Мне стало страшно, что, выйдя сейчас в эту дверь, любимый больше не вернется. Я уже была готова крикнуть ему «стой», но он замешкался и обернулся.

– Если ты так хочешь, то между нами больше ничего не будет, пока я все не решу, но я буду приходить к тебе. Каждый день. Даже если не смогу к тебе прикоснуться, я должен знать, что ты здесь, что с тобой все в порядке.

– Хочешь сказать, что будешь присматривать за мной, как за маленькой девочкой? – попыталась съязвить я, но на самом деле была рада тому, что он не отступает.

– Хочу сказать, что буду за тобой присматривать, как за любимой девочкой, которая ищет проблем себе на задницу. И эту неделю все будет так, а потом ты просто будешь рядом!

– Игорь, – я подбежала к нему и, вопреки своим же убеждениям, обняла его. – Спасибо…

– Дурочка…

– И еще… – мне было тяжело это сказать, но я должна была, иначе бы не смогла спокойно жить все следующие семь дней. – Ты и Наташа… вы продолжаете жить как пара?

– Нет… Я изменяю ей с тобой, но тебе изменить никогда не смогу. – Он поцеловал меня в лоб и вышел, не оглядываясь.

Следующим утром я примчалась в пекарню за час до открытия. Накануне, оставшись одна, я почувствовала, что на уборку не осталось ни сил, ни желания. Дома, наполнив ванну, добавив нее каплю ароматического масла, соль и пену, я грезила о том, что случится через неделю, когда Игорь порвет с Наташей и вновь станет только моим. Конечно, нам будет непросто, меня еще сильнее невзлюбят горожане, Наташа запишет в список личных врагов, а Инна Михайловна не упустит момента выказать свою неприязнь. И все же вера в нас, в то, что мы обязательно справимся, придавала сил. На этот раз все будет по-другому. Мы больше не юнцы, ставящие на первое место гордость и ненужный максимализм, годы разлуки сделали нас мудрее, и я и Игорь не упустим шанс на счастье.

Со вчерашнего дня остались пироги, которые можно было бы предложить гостям на завтрак как «специальное предложение». Я уже начинала привыкать, что периодически ко мне заходят на чашку кофе, и надеялась, что к маминому возвращению в кассе каждый день будет выручка. Ей будет приятно узнать, что ее любимое дело начинает оживать, а там посмотрим, может быть, удастся придумать, как не закрывать пекарню.

Я расставила все стулья и протерла столы, потом направилась к стойке, чтобы убрать беспорядок, который учинили мы с Игорем. Смятые чеки, разбросанные коктейльные трубочки, рассыпанная корица напомнили о вчерашнем безумии… Я не смогла сдержать улыбку, глядя на все это. Влюбленность окрыляла, она придавала сил и дарила веру в себя. Несмотря на все свалившиеся на мою семью несчастья, я впервые за последнее время чувствовала себя счастливой.

Закончив уборку в зале, фальшиво подпевая какой-то французской песне с маминого диска, я в танце вошла в кухню и тут же увидела цветы… Вчера Илья не унес их и не выбросил. Розы стояли в банке из-под варенья, где смотрелись так естественно, что я решила не переставлять их в вазу.

Илья… А ведь я так и не призналась Игорю о нашей договоренности. Да и будет ли она в силе после вчерашнего? Вряд ли он захочет и дальше помогать мне в расследовании. На пороге появились первые гости, и я решила не занимать голову мыслями об Илье.

– Доброе утро! Сегодня к кофе могу предложить вам замечательные пироги на завтрак, – сходу отрапортовала я.

***

Утром у меня было целых пять гостей. Первыми явились две дамы: рыжая и «синий одуванчик». На этот раз они представились: Зинаиду Васильевну, «синий одуванчик», я помнила, а рыжую звали Эмма Павловна. Она с гордостью сообщила, что является местной звездой, ведь когда-то она играла главные роли во Владимирском академическом театре драмы. Они оказались весьма словоохотливыми старушками, а то, что пришли в мою пекарню снова, подстегнуло их завести со мной беседу. Когда пожилые посетительницы ушли, пообещав завтра снова явиться ко мне на кофе с «этими вашими чудными пирогами», в пекарню заглянули двое мужчин, которые пришли решить какие-то деловые вопросы за чашкой кофе. Разложив на столике бумаги, бухгалтера, как я их про себя окрестила, бурно обсуждали расходы, доходы и чистую выручку. Жаль только, я с них почти ничего не получила. Этим мужчинам было нужно место для переговоров, поэтому они ограничились лишь двумя эспрессо и отказались от десерта.

А вот последний гость оказался весьма неожиданным. В пекарню зашла знакомая мне Катюша Филиппова. Из-под ее пальто выглядывал край медицинского халата, и я догадалась, что она заглянула ко мне по пути на работу, и, как выяснилось, не из чистого любопытства.

– Мне латте с собой, пожалуйста, – чуть ли не с порога сказала она, с интересом осматривая пекарню.

– Сироп, корицу? – поинтересовалась я, делая вид, что Катерина – рядовой посетитель.

– Ничего, спасибо… А тут неплохо… Ты ничего не поменяла? Не осовременила по-столичному?

– Что, прости? – не поняла я.

– Ну как же? Ты приехала сюда из большого города. В Москве наверняка все совершенно по-другому. Думала, ты мамину кафешку сделаешь на модный лад…

– Ты правильно сказала, это, – я обвела руками помещение, – мамина пекарня. Я только подменяю ее на время.

– Разве ты не решила здесь остаться? Хм… ясно.

Я протянула Катерине кофе и указала на трубочку в стакане, думая, что на этом разговор окончен, но она не спешила уходить. Молча размешивая свой кофе, она странно переминалась с ноги на ногу, и я подумала, что девушка хочет в туалет, но стесняется спросить. Я уже хотела деликатно сказать, что, если ей требуется «помыть руки», она может сделать это за синей дверью, но тут Катя заговорила:

– Ты хочешь выяснить, что стряслось с Мариной Поляковой, так?

– Откуда тебе это известно?

– Да… ходят слухи, – отмахнулась она и, отодвинув свой кофе, облокотилась на стойку, чтобы быть ко мне ближе, и заговорила тише: – Слушай, я все думала, стоит тебе говорить или нет. В общем, мне тоже не кажется, что Анатолий Леонидович сделал это с Мариной. И тем более, что у них была связь. Дело тут даже не в нем. Я помню Марину, она же водила дочь в наш бассейн. Она никогда не сошлась бы с таким… Ну ты понимаешь?

– Нет, не понимаю, – я догадывалась, на что намекает Катя, но мне было важно услышать это от нее.

– Марина встречалась с Ильей, он красавец, чего уж там. Такой классический плохой мальчик. До этого у нее был кто-то из Владимира, тоже довольно представительный и к тому же богатый. А твой папа, уж прости, красавцем не был, к тому же старый и небогатый. Даже если он и увлекся бы, Маринка отшила бы его, и дело с концом. Эта краля не позволила бы себя преследовать. Мне тоже не нравится, что Анатолия Леонидовича считают ее убийцей. Несправедливо это. Я его всегда уважала.

– Спасибо. Мне важно это слышать, – искренне сказала я.

– Да на самом деле многие твоего папу уважали, просто, когда случилась вся эта история… Вроде как стыдно было говорить, что он нам нравился, все-таки его назвали убийцей.

– Многие?.. Не уверена в этом. Ему столько гадостей написали в соцсетях, а потом еще маме оставили послание.

– Дураков всегда хватает… Сама знаешь. У нас есть шпана, старшеклассники, которых твой папа доставал за плохие оценки и поведение – вечно ловил на куреве. Их родители имели на него зуб, потому что Анатолий Леонидович не рисовал оценки просто так. Это все их проделки. Хотя, наверняка были и те, кто ему дико завидовал. Других учителей и даже директоров в районе так не выделяли: тут – премия, здесь – грант… Но ладно, это к делу не относится. Я о другом… Не знаю, насколько тебе это важно, дело касается Камиллы.

– Камиллы? Камиллы Поляковой?

– Да. Маринка ее не просто так забрала с секции. У девочки начались проблемы со здоровьем. На периодическом осмотре я заметила у нее признаки сколиоза и сказала об этом Марине, еще добавила, что в данном случае плавание только на пользу. Сначала Маринка оставила Камиллу в группе, но ненадолго. Девочка стала жаловаться на боли в спине, и Полякова забрала дочь из секции.

– И тебе это кажется странным? Может быть, плавание ей не помогало. Знаешь, если техника неправильная, то это может только ухудшить состояние здоровья.

– Нет, детский тренер следит за техникой, а Камилла занималась плаванием уже несколько лет. Но странным было другое… Марина попросила меня никому не рассказывать о проблемах со здоровьем Камиллы и даже… – Катерина запнулась, потом взглянула по сторонам, словно боялась, что кто-то мог оказаться рядом и подслушать, а потом прошептала: – заплатила мне.

– Подожди, Марина дала тебе денег за то, чтобы ты никому не рассказала, что у ее дочери искривление позвоночника? – удивилась я.

– Тшш! – перепугалась Катерина и отчаянно замахала руками.

– Катя, здесь никого нет. Нас никто не услышит, – я постаралась ее успокоить, хотя такая осторожность с ее стороны меня позабавила. – Так значит, Марина дала тебе взятку в обмен на молчание?

– Именно. И это мне кажется странным, не находишь? Что такого в искривлении позвоночника?

– Да… полагаю так… это странно.

– Ладно, а теперь мне пора на работу, – сказала Катя, взяла свой кофе и уже собралась уходить.

– Катя… – окликнула ее я. – Спасибо!

В чем могла быть причина того, что Марина захотела скрыть сколиоз своей дочери? Ей казалось это постыдным? Или же она боялась, что в таком распространенном недуге могут обвинить ее – не досмотрела за девочкой? Бред и бред! Что-то здесь не то… И снова я возвращалась к Камилле. Мне отчаянно требовалось поговорить с ней, но как это сделать? Не могла же я второй день подряд являться в школу? Да и после вчерашнего меня могли туда не пустить. Решение проблемы явилось само – заспанное, со взъерошенными волосами, в каком-то непонятном спортивном костюме с картонной коробкой в руках.

– Здесь Маринкины вещи, которые я нашел у себя. Не так много, но, может, что-то нам поможет? – Илья взгромоздил свою ношу на тот самый столик, за которым мы вчера сидели и жестом пригласил меня присесть.

– Ты хочешь разбирать все прямо здесь? Сейчас? – я недоверчиво покосилась на коробку, из которой торчал какой-то длинный тюбик.

– А что? У тебя есть предложение получше? Предлагаешь отнести весь этот бабский хлам в стерильную комнату и рассматривать под микроскопом? – он снова стал ехидным наглецом, но меня, как ни странно, это больше не раздражало.

– Нет, но, знаешь, сюда стали заходить посетители и не хотелось бы заниматься подобными вещами у всех на виду. Пойдем в кухню.

– Как скажешь, мисс Марпл.

– Неужели ты знаком с творчеством Агаты Кристи? – съязвила я.

– Мать смотрела сериал, – Илья взял коробку и направился за мной на кухню.

– Ну конечно, как я могла подумать, что ты читаешь книги…

Мы стали раскладывать Маринины вещи на разделочном столе, их оказалось действительно немного: лосьон для тела, тюбик которого торчал из коробки, одна замшевая перчатка, бесцветный лак для ногтей, почти пустой флакон дорогих духов, две помады, шарф, дисконтная карта магазина косметики и…

– О боже… фу! Убери это немедленно! – поморщилась я, глядя на маленькие кружевные трусики.

– Я взял все!

– Нижнему белью не место на кухонном столе!

– Они чистые. Были в стирке, когда Маринка собиралась.

– Больше ничего? Может быть, блокнот, или визитница, или книга, на полях которой что-нибудь написано?..

– Точно Марпл… Живешь в прошлом веке. Маринка все записывала в телефон. Если честно, я сам надеялся, что найду что-нибудь стоящее, а на деле нам это никак не поможет. Или ты что-нибудь замечаешь необычное?

– Ну давай посмотрим. Это очень дорогие духи, помады тоже. Далеко не всякая девушка может себе такое позволить…

– У нее был хороший оклад на заводе. Она могла себе покупать такие штучки.

– Хм… тогда зачем бы ей понадобились деньги? Срочно и такая сумма…

– Ты о чем?

– Илья, послушай, вчера я не сказала тебе, потому что… ну не знаю, не хотела причинить тебе боль, да и не думала, что ты серьезно настроен искать со мной правду. Ты прав, я выяснила, куда и зачем ездила Марина.

И я рассказала Илье о Павле Богомолове, но моя искренность не была следствием доверия. Наоборот: я вспомнила слова Игоря о том, как мой отец относился к Илье. Если он был причастен к смерти Маринки, если сделал это из ревности, то известие о ее связи с Богомоловым не станет для него ударом… Либо Илья ничего не знал, либо был отличным актером.

Он сжал руки в кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Его карие глаза вмиг стали черными. Губы сжались в одну тонкую линию. Я была готова к тому, что он сейчас разнесет к чертям всю кухню, но вместо этого… он шмыгнул носом, а его глаза увлажнились. Илья немедленно отвернулся, но я видела, что он был готов заплакать.

– Твою мать, Маринка! Куда же она влипла?! Черт! Почему она мне не сказала?! Какого черта спуталась с этим?! – он резко повернулся и схватил меня за руку. – Почему она пошла к нему и опустилась до шантажа, когда я бы мог дать ей эти деньги? Мне одобрили кредит, я бы мог отдать все ей?!

– Я так поняла, что речь шла об очень большой сумме, – нерешительно начала я. – Марина говорила, что даже если продаст квартиру, ей не хватит этих денег.

– Но что случилось?! Зачем ей столько денег?!

– Я не знаю, Илья! Поверь, я даже представить не могу на что они Марине, если у нее была зарплата, на которую она покупала Chanel и Dior, а потом легко их забывала. У твоей бывшей что-то случилось. Что-то очень серьезное. По какой-то причине она не могла тебе этого сказать…

– А надо было… Тогда она могла бы быть жива, – Илья наконец отпустил меня, опустился на табурет и закрыл лицо руками. Мне стало так его жаль, что захотелось до него дотронуться, погладить по голове, как-то успокоить. Я протянула руку, но не решилась его коснуться.

– Мне очень жаль, что так вышло. Правда, – я опустилась перед ним на корточки и постаралась заглянуть ему в лицо. – Прости, что вчера тебе ничего не рассказала, и прости, что вывалила это на тебя сейчас вот так. Наверное, мне бы следовало быть деликатнее…

– Как можно деликатнее сказать, что твоя невеста, которую ты до сих пор любишь, как последний осел, влипла во что-то, но не доверилась тебе, а решила переспать с другим, а потом его этим шантажировать?! Хм… забавная ты, Лина.

– Я…

Я не договорила, в зале послышался звонок над дверью. Кто-то пришел в пекарню, и я была этому рада. У меня появился предлог ненадолго оставить Илью.

– Прости, мне нужно посмотреть, кто там. Я обслужу гостя и вернусь.

Выйдя в зал, я никого не увидела. Может быть, решили, что пекарня не работает, раз меня не оказалось за стойкой… Теперь мы снова остались с Ильей наедине. Я подумала, что лучше несколько повременить, прежде чем к нему вернуться – пусть немного придет в себя. На всякий случай я решила закрыть пекарню, направилась к двери и заметила на полу небольшой конверт, в котором лежало нечто выпуклое. Слишком подозрительно… Может быть, и вовсе не стоит к нему прикасаться? Уж точно не брать голыми руками, и я пошла на кухню за перчатками.

– Кто там? – спросил Илья, когда я вошла.

– Почтальон, – ответила я и достала пару виниловых перчаток, в которых обычно укладывала начинку в пирожки.

Илья больше ничего не стал спрашивать, он просто встал и направился в зал вслед за мной. Когда мы подошли к конверту, он взял у меня перчатки и попытался натянуть одну на свою руку… не вышло.

– Это эска… Тебе надо на пару размеров больше, – заметила я.

– Да и к черту.

Он засунул обе перчатки в карман спортивных штанов и взял конверт голыми руками. Я хотела возразить, но не успела, Илья разорвал бумагу и заглянул внутрь.

– Мать ехидны за ногу! Это еще что такое?! – выругался он и скорчил такую физиономию, будто увидел нечто крайней степени противности.

– Илья, что там?!

– Принеси какую-нибудь бумагу… ну, там, на которой печешь. Давай, скорее…

Я принесла из кухни лист пергамента. Илья был в туалете, он опустил крышку унитаза, застелил его бумагой для выпечки и аккуратно извлек на него содержимое… Это была дохлая крыса, во вспоротом брюшке которой лежала свернутая записка.

– Дай перчатки, – сказала я. Илья недоверчиво взглянул на меня, но не стал спорить и протянул перчатки.

Аккуратно, превозмогая рвотные позывы, я достала и развернула записку:

«Остановить сейчас, иначе будет поздно»

Глава 12.

– Это подкинули мне в пекарню около получаса назад, – я бросила на стол участковому файлик, в который мы с Ильей убрали крысу, конверт и записку.

– Издеваетесь?! – взревел Волков. – Что это за гадость?!

– Говорю же, это принесли мне в пекарню, оставили на полу перед дверью. Здесь записка с угрозой, и я хочу подать заявление, – решительно сказала я и опустилась на скрипучий стул. С моего последнего визита сюда в кабинете ничего не поменялось, разве что в воздухе витал неприятный запах беляшей не первой свежести. Видимо, участковый обедал прямо на рабочем месте.

– Это всего лишь чья-то шутка, – отмахнулся Волков, по-хозяйски развалившись в кресле, отчего оно опасливо застонало, грозясь развалиться. – Знаете, Эвелина Анатольевна, по городу вовсю ходят слухи, что вы суете свой нос куда не следует.

– Я выполняю вашу работу, потому что вы не хотите выяснить правду. Позвольте спросить, многих ли вы опросили после Марининой смерти? А после убийства папы?

– Слушайте, я понимаю, что вам тяжело, – Волков вдруг заговорил на удивление дружелюбно. – Вы потеряли отца, еще при таких обстоятельствах, с матерью беда… Кстати, как Галина Дмитриевна?

– Ей лучше, спасибо, – сухо ответила я.

– Замечательно… Так вот, на вас уже жалуются. Знаете, мой отец, как и многие в этом городе, работает на заводе. Он был в подчинении у Ершова Льва Борисовича, они до сих пор общаются. И вот Лев Борисович заявил, что вы приезжали к нему, задавали беспардонные вопросы… Это безобразие, Эвелина Анатольевна, бе-зо-бра-зи-е!

– А вы сами с ним говорили? У Ершова был мотив. Он ненавидел Марину. Вы проверяли его алиби? Уверены, что в ночь убийства Поляковой именно он прошел по своему пропуску?

– Слушайте, я знаю Льва Борисовича достаточно хорошо и не позволю никому оскорблять его глупыми подозрениями и такого рода вопросами, ясно? – Волков снова взъелся. Пухлое, покрытое мерзкими капельками пота лицо участкового пошло красными пятнами.

– А моего отца подозревать можно?!

– Против него есть доказательства! Все! Вопрос закрыт! Заявление ваше я не приму и советую по-хорошему: оставьте романовцев в покое! До свидания!

– Кретин, – процедила я и, громко отодвинув стул, встала.

– И заберите это! – Волков протянул мне файл с крысой.

Я в ярости выскочила из отдела. Попадись мне по пути боксерская груша, я бы врезала по ней что было мочи, представляя на ее месте тупое лицо Волкова. Он не имел никакого права отказывать мне в подаче заявления, обязан был все проверить, но я даже не представляла, кому можно на него пожаловаться. Заинтересуется ли районное управление работой участкового в таком захолустье? Вот если со мной действительно что-нибудь случится, если угроза не пустое, тогда он ответит за свою халатность.

Илья ждал меня у своей машины. Когда я прочла записку, он тотчас бросился на улицу за анонимным почтальоном, но, конечно, никого не заметил. Точнее, люди как обычно спешили по своим делам мимо пекарни, но был ли среди прохожих тот, кто подкинул конверт? Мне нужно было первым делом попробовать догнать этого человека, но драгоценное время оказалось упущено. Что уж теперь… Не хотелось подавать виду, что записка меня напугала, хотя это было так. Мертвая крыса! Безумие… Я взяла себя в руки, перевела дыхание и решительно заявила, что собираюсь в полицию. Илья предложил подвезти меня, и я согласилась. Садиться за руль самой в таком состоянии было бы не лучшей идеей.

– Почему ты несешь эту дрянь обратно? – поморщился Илья, увидев у меня в руках файлик с дохлым грызуном.

– Волков не принял заявление. Сказал, что это чья-то шутка и еще напустился из-за того, что я «сую нос не в свое дело».

– Вот Серега… Придет он ко мне еще за пивом… – процедил Илья. – И что теперь? Потащишь «это» обратно в пекарню?

– Нет, конечно. Нужно выбросить, – я стала оглядываться в поисках урны, но Илья взял у меня файлик и с ним пошел к отделу, обогнул здание и вернулся только через пару минут с одним конвертом. – Это все-таки улика. Оставим.

– Куда ты выбросил крысу? – нахмурилась я.

– В форточку Волкова. Он как раз куда-то вышел, а крыска приземлилась в его кресло. Господина участкового ждет большой сюрприз.

– Ты псих! Он подумает на меня!

– А тебе есть до этого дело? – Илья сел в машину и завел мотор.

– Вообще-то да. Это тупизм! Детское ребячество!

Глупая выходка Ильи меня совершенно не позабавила. Он снова доказал, что совершенно не повзрослел со школы, а я уже начала думать, что этот тип может исправиться. Лелея надежду увидеть автобус, чтобы не пришлось возвращаться вместе с ним, я посмотрела на другую сторону дороги. Романов будто прочел мои мысли.

– Садись. Автобуса будешь ждать до второго пришествия. А что касается крысы… Лина, только что ты получила реальную угрозу. Кто-то слишком сильно хочет, чтобы ты прекратила расследование, а это значит, что ты подбираешься ближе к правде. Вспомни отца, ты же не знаешь, получал ли он такие сообщения до того, как… кхм… – Илья запнулся и не договорил фразу. – А этот мент недоделанный швырнул тебе обратно самую настоящую улику. То, что я подкинул ему крысу, может и тупость, но на такого осла как Волков другое не действует.

А ведь Илья был прав. Я не знаю, каким образом папа выяснил, что на самом деле случилось с Мариной, и не знаю, пытались ли его остановить. Что, если до того, как действовать столь радикально, убийца тоже посылал папе угрозы?

– Так и будешь стоять? Дождь начинается… или это снег? Вымокнешь вся. Садись.

Я молча села в машину и перевела дыхание. Мне вдруг даже стало стыдно за то, что я так напустилась на Илью, правда гордость не позволила извиниться.

– Может, тебе лучше какое-то время не высовываться? Занимайся своими пирожками, а вынюхивать обожди.

– Еще скажи, что за меня боишься, – хмыкнула я.

– Есть такое, но не обольщайся: дело не в тебе. Мне кажется, ты действительно можешь выяснить правду. Я должен узнать, что случилось с Маринкой. Особенно теперь… – Илья крепко сжал руль, словно пытался на нем выместить злобу.

– Я не успокоюсь, не думай. И голову в песок прятать не стану. Даже на время, – процедила я. – Если ты прав, и мне подкинули эту крысу, так как я подобралась к правде, то время терять нельзя.

– Дело твое, но будь аккуратнее.

– Илья… мне нужна твоя помощь, – я наконец решилась это сказать, но вопреки моим ожиданиям, он не съязвил и не усмехнулся. Да и вообще, после того как я рассказала Илье про Богомолова, он стал скуп на иронию.

– Я вроде и так помогаю, – пробормотал он, не отрывая взгляда от дороги.

– Я должна встретиться с Камиллой и хочу, чтобы ты мне в этом посодействовал.

– Ты думаешь, девочка тебе чем-то поможет?

– Ты знал, что у Камиллы начинался сколиоз?

– Искривление позвоночника? Нет, Маринка не говорила. Ками жаловалась как-то, что у нее спина болит, но я думал, это что-то несерьезное, хотя сколиоз же тоже не так страшно? У нас у всех он есть в той или иной степени. А почему? Что-то со стульями в школе? – Илья вдруг заволновался, и я поняла, что Маринина дочь до сих пор ему небезразлична. Видимо, он действительно к ней привязался.

– Понятия не имею, но если и ты об этом не знал, то не все так просто.

Я рассказала Илье о нашем разговоре с Катериной. Он слушал, не перебивая, только хмурился все сильнее, а потом вдруг так резко развернул машину, что, если бы не ремень безопасности, я бы улетела.

– Ты что творишь?!

– Едем ко мне домой, – отрезал Илья.

– Зачем?! Что мы у тебя забыли?! – Меня всегда раздражало, когда кто-то пытался решать за меня.

– Потом поедем за Лиской в школу и попробуем разыскать Камиллу, но перед этим мне нужно переодеться и сходить в душ. Под утро был завоз в бургерную, а когда я все принял, пора было будить Лиску, потом вести ее в школу. Старая грымза Таисия, ее учительница, высказала прямо при дочке, что у меня неподобающий вид. Это ее месть за вчерашнее, я ж ей вставил, что она не следит за детьми… Нет, на нее мне плевать с высокой колокольни, но Лиску не хочу подводить.

Меня тронула его забота о дочери. Удивительно, но за эти пару дней моя неприязнь к Илье куда-то делась. Не знаю, хорошо это или плохо, но в нем я вдруг увидела союзника, в котором на самом деле нуждалась. И все же разум оставался при мне. Я все еще не доверяла Романову, хотя всем сердцем надеялась, что напрасно. В любом случае теперь я, кажется, начинала понимать Марину.

– Как мы найдем Камиллу? – поинтересовалась я, отвернувшись к окну, чтобы Илья не заметил моего румянца, наверняка появившегося от таких мыслей.

– Скажем, что хотели бы пригласить ее к нам домой, что Лиска скучает. Это правда. В школе они почти не видятся. У них разные уроки, да и после Маринкиной смерти Ками не всегда ходит на занятия. Думаю, бабушка чересчур о ней печется, а зря. Девчонке нужно больше общения, чтобы с этим справиться.

***

Квартира Ильи была в том же доме, где и его бургерная. Со школы я помнила, что Романовы жили на пятом этаже, но Илья остановился на площадке третьего и стал доставать ключи.

– Твоя квартира здесь? Не на пятом? – удивилась я.

– Четыре года назад мы ту продали и взяли эту трешку, чтобы у Лиски была своя комната, – ответил Илья, приглашая меня внутрь. – Сначала жили здесь втроем с матерью, потом она второй раз вышла замуж и переехала во Владимир, мы остались вдвоем с Лиской. Когда с Маринкой стало все серьезно, они с Ками переехали к нам.

У Ильи была просторная, светлая квартира, в которой чувствовалась женская рука. Наверняка и Надежда Викторовна, мать Ильи, и Марина позаботились о том, чтобы здесь было уютно. Илья скрылся в одной из комнат, видимо, в своей спальне, а я прошла в гостиную. Это была большая по меркам квартирного дома комната, меблированная недешевым современным гарнитуром. В центре стоял стеклянный стол, а вокруг него стильные стулья, у стены с большим телевизором – кожаный диван, заваленный Алискиными игрушками. Даже при том, что здесь был легкий беспорядок, все кругом сияло чистотой, и я логично предположила, что Илья приглашает помощницу. Вся эта обстановка никак не вязалась с тем, что Романов экономил на дочери. Я помнила ее маленький комбинезон, страшные очки на резинке, потертые ботинки.

– Чай? Кофе? – Илья появился неожиданно с полотенцем в руках.

– Нет, спасибо, – ответила я и уткнулась в свой телефон, боясь, что сейчас выскажу все, что я о нем думаю.

– Тогда я быстро в душ…

Когда в ванной зашумела вода, я решила осмотреть жилище Ильи. В конце концов, он все еще значился в списке подозреваемых, несмотря ни на что, и терять такой шанс было бы глупо. Первым делом я пошла в его спальню, но ни в шкафу, ни в тумбочках не нашла ничего подозрительного. Я даже заглянула под матрас, где обычно прячут какой-нибудь компромат, но и там ничего не обнаружила. Пропустив комнату Алисы, понадеявшись, что там ничего интересного нет, я вернулась в гостиную. Здесь стоял большой книжный шкаф, и я с удивлением заметила, как много мотивирующей литературы у Романова.

Я читала корешки книг, когда Илья вышел из ванной. Он приблизился со спины, и так тихо, что я чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– Я купил это по совету Маринки. Она разбиралась в подобной тематике и настояла, чтобы и я просвещался.

– И как?

– Не особо. Ненавижу эту мотивирующую чушь. Либо ты берешь и делаешь, либо нет. Другого не дано. Хотя, кое-что полезное в этом чтиве иногда попадается.

– У тебя красивая квартира. Недешевая мебель, большой телевизор, наверняка заказываешь клининг… Почему тогда ты экономишь на дочери? Ей ты не разрешаешь «шиковать», как она говорит! – я все же не сдержалась и, резко повернувшись, вперилась в Илью сердитым взглядом.

– Я не экономлю на Алисе, – сухо ответил он. – Не твое дело, как и на что я трачу деньги. Ты мне никто, чтобы указывать и тем более лезть в мои дела.

– Я не лезу в твои дела, мне просто жаль Алиску.

– Я даю своей дочери все, что нужно! У тебя нет детей, но ты пытаешься меня учить! Ха… Лучше на свою жизнь посмотри. Бегаешь за бывшим, а он, между прочим, почти женат. Или для тебя нормально встречаться с мужиком, у которого есть другая? Себя бы пожалела.

– Вот я дура… Начала думать, что ты и правда изменился, что стал достойным человеком. Никогда мы с тобой не сможем нормально общаться. И забудь о том, что я тебя просила помочь. Разберусь со всем без тебя! – Я схватила свою сумку и бросилась в коридор.

– Не вздумай являться в школу! Тебя туда теперь на пушечный выстрел не пустят! – крикнул мне вслед Илья.

Я выскочила из подъезда и тут же поняла, что оделась совсем не по погоде. Мокрый снег сменился настоящей метелью, и другой конец улицы был едва различим в белой пелене. На мне же было легкое пальто, в каком в такую погоду можно разве что ездить на машине. Я так спешила в полицию, что даже не взяла шарф и перчатки. Заледеневшими руками я достала телефон и зашла в приложение вызова такси, но пока оно определяло точку, где я стою, заряд моментально исчез, и теперь я смотрела на свое отражение в темном дисплее…

Я шла вдоль улицы, не чувствуя пальцев ног. Ни одного автобуса в мою сторону, две попутки проехали мимо, а один предложил вместо пекарни поехать в мотель на окраине, и я не могла его винить… Влюбленность окрыляет, но еще лишает здравого смысла. Одеваясь утром, я выбрала красивое платье, изящные сапожки и это чертово пальто с одной только мыслью, что вечером зайдет Игорь. Теперь меня приняли за проститутку, ведь обычная женщина не станет разгуливать вдоль дороги в подобном виде. Больше я не пыталась поймать машину.