Азия
Нарине Авагян
Член Интернационального Союза писателей, Союза писателей Армении, Союза армянских писателей Америки, литературно-культурного клуба «Тир», член интернационального литературного клуба «Творчество и потенциал».
Лауреат ежегодного Международного литературного конкурса «Возлюбленные музы» (Болгария). Победитель Международного литературного конкурса «Иверия» в номинации «Спетаке поэзия» (Грузия), одна из победителей Международного литературного конкурса «Хранители традиций» (Россия). Победитель Международного литературного конкурса среди авторов детского сборника «Волшебный город». Творческий редактор литературно-политического журнала «Ширак». Член редакторского комитета пятитомной антологии «Любовная лирика Армении».
Нарине Авагян считается одной из лучших поэтесс современной Армении. В 2020 году была удостоена титула «Армянка года» за вклад в педагогическую деятельность и развитие культуры, в 2021-м – титула «Национальное достоинство», в 2022-м – титула «Золотой Венок – 2022», а также «Армянка года» за представление армянской литературы за рубежом.
Нарине Авагян родилась в Гюмри в интеллигентной семье. Окончила факультет иностранных языков (английское отделение) Гюмрийского педагогического университета им. М. Налбандяна. С 2000 года живет в Ереване, преподавала английский язык в ереванских школах № 18 и № 55, руководила отделением франкофонии в Центральной библиотеке им. Аветика Исаакяна. За годы литературной деятельности выпустила девять книг поэзии и прозы: «Я без себя» (2012), «Таинство безмолвия» (2014), «Планета детства» (2015), «Гранат» (2016), «На полях незаполненных строчек» (2017), «Беседа о пройденных вокзалах» (2018), «365 действий» (2021), «Дитя и солнце» (2021) – все на армянском языке; «Дитя и солнце» (детские стихи в переводе Ара Геворкяна, 2021) – на русском.
Поэтический мир автора основывается на деталях окружающей действительности, в коей она генерирует сопредельные друг другу темы жизни, любви, сопричастности ко всему земному и космическому, темы материнства, любви к родине и каждому живому существу. Активно публикуется, является соавтором ежегодников как на родине, так и в диаспоре.
Непроницаемая тишина[1]
Непроницаемая тишина вполне,
И песни уж давно ждут откровенья,
Фонтана струйки так летят наверх:
Они – души бездонной озаренья…
Непроницаемая тишина вполне,
И песни уж давно ждут откровенья,
Фонтана струйки так летят наверх:
Они – души бездонной озаренья…
И самообличения пути
Давно прошла… Жизнь, знаю, суетится…
И рукопись в душе… Как мне пройти
Всю сопредельность, что в стихах таится?
Мне в полном забытьи так трудно жить
И отделить тревожный мрак от света,
Чтоб в душу вновь гармонию вложить,
Хоть и бежит от солнца луч рассвета…
«Свидетелем была рожденья света…»
Свидетелем была рожденья света
И родовых мук видела я огнь,
Мучений крик, борьба и радость – вместе,
Стыдливой женщиной разлился небосклон…
Я видела, как из лучей рассвета
Создало утро неба синеву
И нежным вздохом, покрывалом-ветром
Лик свой открыло миру наяву…
Свидетелем была сегодня чуда:
Надежда так рождается, живет,
Волшебного златого света кудри
Прикрыли ночи мрачной небосвод…
И как роса предутреннею феей,
Жемчужной пеной-лентой мир прикрыв,
Застыла на ростках, алмазом млея,
Как вешних дней чарующий прилив…
И как в духовных пальцах мирозданья
Клубок завился – грез, любви, мечты,
И как исчез в сердцах грех стародавний,
Забыл мир все оттенки суеты…
Я видела: на небосводе ясном
Рождалась утра чувственная высь,
Нет ничего возвышенней, прекрасней,
Чем миг, когда свет – магия сошлись…
Судьба
Горсть надписи на лбу неся,
Тропинку прохожу смиренно,
Что было, то простила я,
Стремясь к светилу лишь нетленно…
Ты приходил лишь в холода,
С теплом всегда в путь собирался,
Мне оставалось только ждать,
В мечту лишь веря, как и раньше…
Горсть надписи на лбу неся,
В черновиках ищу я мысли —
Тропа над головой нависла:
Я клинописью стану вся…
Созидание
Раскрыл глаза росток еще зеленый
С надеждой, чуть испуганной, на мир,
Повесил ноги на побеги сонные
И улыбнулся как весны кумир…
Он восхищался миром и цветами:
– Как мил и бесконечен щебет птиц,
Ласкает будто солнце мир руками,
Разыгрывают почки вешний блиц…
Свет почки мило к дереву коснулся,
Чтоб жемчугом весны весь мир расшить,
И праздником цветенья мир проснулся…
Из влажных небосвода каплет глаз
Красавицы весны безумной власть…
«Ты волком-однолюбом на пороге…»
Ты волком-однолюбом на пороге
Души моей клубком свернулся верным,
Держа цветок в ладонях, ты с дороги
Пришел ко мне с лучом рассветным первым…
В глазах твоих – огонь неукротимый,
В устах – от поцелуев моих надпись,
Пришел случайно ты, неотвратимый, —
Дай прикоснусь щекой твоей я лапы…
Сошлись в едином – радость, ликованье,
В твоих ладонях – ожиданий жажда,
Пятно греха – бездыханною тайной:
В глазах твоих раскаянья след влажный…
Как будто ты спускаешься по тропке,
Летишь, держа в руках светильник счастья.
Пришел ты! – прислонюсь к плечу я робко,
Ты крепко обними меня и властвуй!
Ты волком-однолюбом вновь вернулся,
Домой вернулся утром… на рассвете…
Замо́к
Закрыв себя, в замок я превратилась,
Мой день без сини, будто бы разут,
Я трещину даю, но не ломаюсь —
Из глины обожженный, как сосуд…
Но сколько сердцу выдержать? – ведь треснет.
Как сохранить себя, но не застыть?
И листопад вдали такой прелестный,
Ковер, старея, так теряет нить…
В клубок я превратилась ненароком,
Никак блаженной вести не дождусь,
Ночь вечная моя вся в воскурениях:
Я уповаю на надежду, жду…
«В огонь вонзаю свои руки…»
В огонь вонзаю свои руки,
Хочу, чтоб сердце охладилось, —
Не знаю, выдержат ли муки
Под тонкий шепот зла спесивый?..
Проходит жизнь в наряде солнца,
Ручей течет вниз – в травах, иле,
Дай Бог, чтоб усталь стала томной,
Лишь сердце б жаркое остыло…
А воздух – точно вопль кадила,
В огне еще томятся руки —
Как выжить в пламени, как силы
Мне сохранить, попробуй, ну-ка!
В моих ладонях
В моих ладонях мир взращен —
Глоток любви, горсть небосклона,
И теплый детский родничок,
И веры луч в моих ладонях…
В устах запрятанный твой смех,
В слезинках плач в моих ладонях,
В ладонях влажных счастье, грех
Сияют солнца перезвоном…
И ностальгии вечный зов,
Объятий жарких предисловье,
И духа нищета, и снов
Счастливых, детских ясный повод…
Зимы зеленый контур скрыт,
В моих ладонях – день весенний,
И листопадом жизнь бурлит —
Надежды, всплески и сомненья…
Условной жизни там баланс,
И грезы в ярких сновиденьях,
Печаль, отрада, звездный час,
Судьбы случайной дуновенье…
Покрепче их держи в руках,
Коснись их с нежностью медовой,
Но не сжимай, не закрывай
Отяжелевшие ладони…
Ведь ты поймешь совсем без слов:
В них твоя пристань и любовь…
Сжимай покрепче их, мой милый…
Родина
Ты – биография на исторических камнях,
Ты – летящее на летних волнах
Предисловие дня,
Пронизывающий рассвет…
Ты – рой пчел, опьяненных пыльцой,
Младенец на четвереньках, лицом
К колыханью пшеничного поля…
Ты – зефир, дующий из ароматных долин,
И молочное небо вдали,
Несущееся на крыльях светила…
Ты – бредущий мудрец на заре,
Идущий из глубин старости,
Ты – капающий из пальцев каллиграфа
Нарек.
Ты – дрожь сердца, ты – Ангел
И капелька слезы на предутренней траве,
Ты – светло-зеленая греза, поверь.
Идущая мне навстречу реальность —
В каждом шаге своем.
Ты – то все, что есть во мне
Извне, во сне и наяву:
Мой город,
Моя семья,
Моя сущность…
И все они меня зовут…
Ты – мое поверье,
Ты – то все, чему я слепо верю.
Рассвет
Я видела рождающийся свет,
И муки, и страданье, между прочим,
Стыдливость в нем прекрасной из невест —
На зорьке ранней после бурной ночи…
Из нитей светлых выткался рассвет,
И небо улыбалось, как младенец,
В нем было будто Ангела рожденье,
Вуалью нежной – в утренней росе…
Была свидетельницей чуда я,
Как будто видела надежды я рожденье,
И, ночь омыв, разлился свет, виясь,
Свет – сказочная песня озаренья…
Я видела, как, ожерельем став,
Роса покрыла лентой-пеной травы,
Ростки покрыла вешние с утра,
Короновала день своей оправой…
И, пальцами духовными продлясь,
Клубок раскрылся всех моих мечтаний,
И грех погиб, с гармонией лишь связь,
И мир ареной стал для созиданья…
Я чудо видела: разлился в мире свет,
Рассвет рождая, жизнь и ожиданье,
Магический и нежный мой рассвет
Ко мне пришел, как древнее преданье…
«О, был бы если уголок укромный…»
О, был бы если уголок укромный,
Весна б цвела в лугах, как горицвет,
Спустилась б зорька с гор с лукошком полным,
Неся надежду, веру и расцвет…
Горела бы свеча, как предвкушенье,
Как вечности земной небесный лик,
И сказочной рекой текло бы время,
И был священ и ясен каждый миг…
Был вешним каждый взгляд, преображенье
Царило бы во сне и наяву,
И в чистых помыслах погибло бы сомненье,
Перед иконой преклонив главу…
О, был бы если уголок укромный,
Весна б цвела в лугах, как горицвет,
А зорька вышла бы с лукошком полным,
Чтоб раздавать всем солнце и рассвет…
«И пальцы твои с нежностью греховной…»
И пальцы твои с нежностью греховной
Погрузятся вновь в жар моих волос —
Обнимут их волнение, и томность,
И страсти вечность, искренности дрожь…
Другое небо улыбнется сверху,
Раскроется совсем другой нам мир,
Душа твоя, застывшая в днях скверных,
В объятиях моих проснется вмиг…
И в море истинного вожделенья
Вновь возродится наслажденьем страсть,
И сусло забродит любви мгновеньем —
Мы вкусим из бездонной бочки сласть…
И призраки дней старых – лишь оплошность,
Их не ловлю в тени я алтаря,
От дней своих мы удалились прошлых,
Не оказались в настоящем зря…
И пальцы теплые твои вновь с дрожью
Вонзятся в мир безумных наших дней,
Родятся вновь надежды светом Божьим,
В ночи кромешной отблеском огней…
Ведь говорят, любовь живет лишь там,
Где чувства никогда не умирают…
Слова
Ах, слова,
Что теплы, как твой поцелуй,
Как рассветы, прозрачны улыбкой своей,
Мудрость мысли и глубь освежающих струй,
В них ласкающих рук протекает ручей…
Оживляют они или к смерти ведут,
Ощущенья любви в них, что может пронзать,
Могут плотно и стиснуть, как грубый тот жгут,
И бессовестно душу твою растерзать…
Забродит в них и жизни начало, конец,
Вспыхнет ночь в них, и тьма разольется вокруг,
Камни дух обретут в них и смысл – сонет,
В них сплетенье всех радуг и жизненный круг…
Под влияньем магических сил естества
Вспыхнет ночь в них таинственной страстью порой,
Бездуховной сутью насыщен едва,
В них роса растечется печалью, тоской…
В колдовстве их поющей гармонии днесь
Вдохновится душа, вознесясь над собой,
Под влияньем их боль исчезнет и весь
Мир вздохнет полной грудью и станет живой…
И коварством ласкающих рук снова ложь
Будет мирно стремиться душой овладеть,
И родится в грехах повседневных насквозь
Мир другой – отраженьем в мертвой воде…
«Как…»
Как
Нежен
Свет
В это утро…
Пойду
Развешу белье,
Пока
Не проснулось
Стихотворенье…
«Когда звезды…»
Когда звезды
Преображаются в узоры
На ночной рубашке неба,
Мир погружается
В любовь…
Гаснет свет,
И рождаются сказки…
Каждое утро
Я удаляюсь от тебя,
Чтоб возвратиться вновь
В звездно-молочной
Ночной рубашке…
«Под лунным светом…»
Под лунным светом
Рождаются стихотворения,
У них – лепестки особого вида:
Закрываются днем,
Раскрываются ночью…
Когда мы срываем
Их с уст любимых,
Они открываются нам,
А мы – всему миру…
«Уже…»
Уже
расцвели
все
деревья…
Когда
же
придешь?
Чтоб
расцвела
моя
душа…
Подснежник
Самозабвенно и с любовной негой
Кусочек неба вниз смотрел упрямо,
Желал он очутиться в царстве снега,
И в глазках его грустью мир весь замер…
Потом, заплакав, тучкой став на время,
Пролил на землю слезы он мятежно,
Слезами оросил он жадно землю,
Так радостно, с любовью самой нежной…
И так стыдливо, боязливо будто,
Из-под земли головкой вышел влажной,
И, сомневаясь, только ранним утром
Раскрыл он глазки, хоть и было страшно…
Из сна глубокого, из зимней спячки
Дыханием проснулся он весенним,
Из зимних белых одеял, из сказки
Взорвалось его сердце, став цветеньем…
Он к нам явился из объятий снега —
Цветок ранимый, милый, мягкий, нежный,
Цветок, рожденный предвкушеньем неба,
Как жизни песнь и жизни неизбежность…
Малыш и бабочка
– Где бабочка живет, скажи мне, мама?
– Внутри цветка, близ сердца, будто в раме,
Под нежной лейкой солнечных лучей,
Подушка ей – пыльца цветка, на ней
Она спит ночью, так приятно ей.
– А может, мама, там она замерзнуть?
– Нет, мой малыш, ведь это невозможно,
В природе бабочка находит свой уют,
Ей силы и нектар цветы дают.
Под теплым покрывалом спит она
В объятьях нежных сладостного сна,
Рассветный луч ее разбудит мило,
И бабочка летит, набравшись силы, —
Она лишь мерзнет у людей в ладонях,
От их жестокости она лишь стонет,
Не трогай ты ее, малыш, и знай:
Цветок для бабочки – и дом, и рай,
Не мерзнет никогда она, пока
Живет и нежится в объятиях цветка,
Не мерзнет никогда.
Облачко
Я – облачко лишь смелое,
Как хлопок, в небе белое,
Злюсь – становлюсь я тучкою,
Мчусь птицею летучею,
Прольюсь дождем по случаю…
Пройдусь дождем по полю я,
По улицам тем более,
И разольюсь я доброю
Мать-радугой раздольною,
Широкою и вольною…
Потом вновь стану белою
Из тучки темной, смелой я,
Волшебным в небе облачком —
На радость милым девочкам,
И мальчикам, и белочкам…
А хочешь, стану душечкой,
Во сне твоей подушечкой,
Когда заснешь с игрушечкой…
Подарок маме
Проснулось солнце утром рано,
И мне пора с постели встать,
Чтоб кудри причесать там в ванной
И за ромашками бежать…
Хочу я удивить так маму:
Ей подарить букет цветов,
Ей радость подарить на память
Случайно и совсем без слов.
Войду я тайно в ее спальню
И в вазу положу цветы,
Цветы – подарок уникальный:
Нежны, как утро, лепестки.
И с удивлением посмотрит
Она на вазу на столе:
Цветы пришли как будто в гости,
Как вестники весны с полей!
Два солнца
Светло и радостно вокруг меня,
И птичка песнь насвистывает нежно,
Проснулась я, и мне уж не до сна:
В душе моей разлилась эта песня!
Какое чудо – правую щеку
Мою ласкает солнце, мягко грея,
В ладонях мамы – левая щека,
И я в томленье радуюсь и млею!
Мой медвежонок даже потрясен,
А мне приятно – я совсем не против,
А в мыслях думаю: «Ведь это сон —
Как поместились в комнате два солнца?..»
Дитя и солнце
Когда приходит солнце в гости к нам,
От радости и небо будто пляшет,
Оно дает приказ всем облакам:
«Вы убирайтесь, и быстрей, подальше…»
И пробуждаются деревья и цветы,
Пчела летит на поле за нектаром,
У нас же дома бабка у плиты
Уже стоит с утра и что-то жарит…
И утром ранним все спешат уйти
На поле: дед и дяди, даже тети,
Мне говорят: «А ты не суетись,
Останься дома, мы совсем не против…»
И говорят мне: «Ты ведь слишком мал,
Как вырастешь, тогда нам и поможешь».
Не понимают: я ведь взрослым стал
И помогать, наверное, всем должен…
Дождик
О дождик, дождик
Бессловесный,
Ко мне летишь ты,
Словно вестник…
Не плачь, мой дождик,
Перестань ты…
Зачем лить слезы —
Я ведь… возле…
Но ты упряма,
Ты строптива,
Ты льешься с гор,
Не дождь, а ливень…
Иди домой,
Забудь обиды,
Из-за тебя
Я в мокром виде…
Иди домой
И стань улыбкой
И золотою
Моей рыбкой…
Неси ты радугу
И счастье,
Ведь лишь улыбкой
Каждый счастлив!
Уточка
Ты – уточка-малюточка,
Красавица Анюточка,
А лапки твои красные,
А глазки —
Светло-ясные,
А шейка, шейка – длинная,
В пуху вся —
Ведь утиная…
И желтый клюв невинный
Увязнет скоро в тине…
И покормлю я с блюдечка
Тебя лишь,
Моя уточка…
Споем с тобою песни,
Купаться будем вместе
На речке, где утята
С утра уж суетятся…
А выйдем мы на берег —
Просушим твои перья…
А после
В нашем парке
Гулять днем будем жарким…
Но бойся моей бабки,
Одень на лапки – тапки,
Когда пройдем мы мимо
Двора, где бабка Сима, —
Запомни ее имя…
След ножек, лап
Не любит,
Надует свои губы…
А если будешь в тапках —
Обрадуется бабка…
Лала и Одуванчик
Гуляла в парке наша Лала,
Цветок красивый лишь искала,
Пред нею вырос Одуванчик —
Такой красивый, пышный мальчик.
На нем соцветья – точно скачут,
Надуты щеки – будто в плаче.
– Вот подарю цветок я маме,
В горшке растет пусть рядом с нами…
Но улыбнулся Одуванчик
И головой тряхнул стоячей —
Вокруг него – одни пушинки,
Как парашют, летят пылинки…
Лишился вмиг прически чудной,
А девочке дышать так трудно:
– Прости, мой милый Одуванчик,
Коснулась зря тебя, мой мальчик…
Заговорил вдруг Одуванчик:
– Зачем ты, Лала, горько плачешь?
Ты, девочка, не виновата,
Мои соцветья, знай, из ваты…
Тебе открою свою тайну:
Тряхну лишь головой случайно —
Слетит с меня наряд мой мигом.
А как мне головой не двигать?
Мячик
В клубок ты свернутый,
Мой мальчик,
Зелено-красный
Ты мой мячик…
Ты черноглазый
И весь в пятнах,
Прыг-скок, скок-прыг —
И все понятно.
Летишь по тропкам,
По полянкам
То вверх, то вниз,
Как ванька-встанька.
И на площадке
Детской пляшешь,
С тобой мне волк
Совсем не страшен…
Скажи, со мною
Ты согласен?
Конца не будет
Дружбе нашей!
Портниха Мари
Сегодня, мама, кукле платье
Решила сшить я лишь сама,
Сшить платье – это вам не скатерть,
Нужна на платье бахрома…
Лишь ножницы возьму у мамы,
Сукно разрежу, я ведь – спец,
Чтоб девочка вдруг стала дамой —
Мне куклу нужно приодеть…
Красавицей она капризной,
На зависть куклам всех подруг,
Во двор сойдет лишь в платье пышном —
К ногам ее все упадут…
Пусть спросят: «Кто твоя портниха?»
Она ответит им: «Мари!»
Возьму заказы у всех мигом —
Танюши, Асмик и Карин…
Бабушкина веревка
Нашел веревку утром ранним
Араик наш в соседней бане,
Измерил – метров ровно пять,
Хотел он к бабушке бежать…
Потом подумал: «Я ж – мужчина,
Пусть знает моя бабка Зина,
Что мастер я, а не дурак» —
Залез он тут же на чердак…
Взял молоток, гвоздей с десяток,
Две палки длинные из сада,
Чуть обтесал и дал им вид —
Ой, как он бабку удивит!
В земле Араик вырыл ямки,
Установил он прочно палки,
Залил цементом ямки так,
Как мастер – дедушка Артак…
Понадобился и верстак,
Потом нанес на стойки лак…
А бельевую он веревку
Скрепил гвоздями очень ловко.
А вот и бабушка с бельем
Во двор выходит вечерком.
И видит чудо из чудес —
Волшебник был, наверно, здесь…
Белье висит, а бабка пляшет,
А дед Артак пьет сок из чаши —
Вопрос у дедушки на лбу:
Он всюду ищет – где колдун?
Во двор Араик тут же вышел:
– Скрепить веревку, может, выше?
И у него серьезный вид,
Как мастер ходит – деловит…
Дед понял, бабка поняла
И крепко внука обняла:
– Спасибо, внучек, за работу,
Спасибо, внучек, за заботу!
Как рады бабушка и дед —
Ведь Мастеру лишь восемь лет!
Моя кисточка
О кисточка моя, покрась
Цветами разными все рядом,
Но не смешай цвета на глаз,
Чтоб мир наш ярким стал, нарядным…
Чтоб солнце желтым было лишь,
А небо – голубым и ясным,
Поля чтоб зеленью срослись —
Залей весь мир обильем красок…
Покрась ты белым облака
И радуге дай все соцветья,
Коровку божью ты покрась
Всю в черных пятнах на рассвете…
О кисточка моя, покрась
Цветами разными все рядом,
Но не смешай цвета на глаз,
Чтоб мир наш ярким стал, нарядным…
Сария Ага Маммад Кызы Маммадова
Родилась 8 марта 1947 года в городе Баку. Проживает там же. Имеет ученую степень кандидата наук и ученое звание старшего научного сотрудника. Имеет более 140 научных трудов, два авторских свидетельства, семь рационализаторских предложений. С 2007 по 2011 год работала в редакции журнала Boutique Baku. С 2011 года редактор газеты «Женщина и Общество». Является обладательницей «Золотого пера» СМИ Азербайджана. Награждена дипломом номинанта премии «Писатель года-2013». Дипломант премии «Наследие-2014» (финалист). Номинант премии «Писатель года-2014». Номинант премии «Наследие-2015». Член Российского союза писателей, член-корреспондент Международной Академии наук и искусств. Автор книг: «Воспитание и формирование Личности», «Размышления о важном и главном», «О смысле жизни», «Развитие и воспитание ребенка в семье и Обществе», «Подарки Судьбы», «Умереть
не страшно, страшно жить не любя», «Наболевшее», «Такие вечные, порой забытые слова», «Роль книг в жизни детей и взрослых», «Уроки жизни», «Память сердца» и многих других.
Язык Великих Русских Писателей примитизировать[2] нельзя
Нам дан во владение самый богатый, меткий, могучий и поистине волшебный русский язык.
По отношению каждого человека к своему языку можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, но и о гражданской ценности. Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку. Человек, равнодушный к своему языку, – дикарь. Его безразличие к языку объясняется полнейшим безразличием к прошлому и будущему своего народа.
Знаки препинания существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе легкость и правильное звучание. Знаки препинания – это как нотные знаки. Они твердо держат текст и не дают ему рассыпаться.
Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку.
Многие русские слова сами по себе излучают поэзию, подобно тому как драгоценные камни излучают таинственный блеск.
Нет ничего омерзительнее, чем равнодушие человека к своей стране, ее прошлому, настоящему и будущему, к ее языку, быту, к ее лесам и полям, к ее селениям и людям, будь они гении или деревенские сапожники.
Нет! Человеку нельзя жить без родины, как нельзя жить без сердца.
Русский язык открывается до конца в своих поистине волшебных свойствах и богатстве лишь тому, кто кровно любит и знает «до косточки» свой народ и чувствует сокровенную прелесть нашей земли.
Для всего, что существует в природе, – воды, воздуха, неба, облаков, солнца, дождей, лесов, болот, рек и озер, лугов и полей, цветов и трав, – в русском языке есть великое множество хороших слов и названий.
С русским языком можно творить чудеса. Нет ничего такого в жизни и в нашем сознании, чего нельзя было бы передать русским словом. Звучание музыки, спектральный блеск красок, игру света, шум и тень садов, неясность сна, тяжкое громыхание грозы, детский шепот и шорох морского гравия. Нет таких звуков, красок, образов и мыслей, для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения.
Сердце, воображение и разум – вот та среда, где зарождается то, что мы называем культурой.
Счастье дается только знающим.
Тот не писатель, кто не прибавил к зрению человека хотя бы немного зоркости.
Я уверен, что для полного овладения русским языком, для того, чтобы не потерять чувство этого языка, нужно не только постоянное общение с простыми русскими людьми, но общение с пажитями и лесами, водами, старыми ивами, с пересвистом птиц и с каждым цветком, что кивает головой из-под куста лещины.
Любите, цените и дорожите национальностями особенностями, а главное, духовно-культурным наследием, дорожите величием русского языка, цените и почитайте Великих Русских Классиков (автор).
• Жизнедеятельность и жизнеобеспечение человека целиком зависят от способностей каждого индивидуума, его человеческих характеристик и умения, его творческого и духовно-культурного потенциала.
• У некоторых людей под действием произведений искусства, чтения, образования, должного воспитания формируется свой внутренний мир, который порою так глубок, проникновенен и чист, что его никогда не замарает невежество, безликость и некомпетентность других.
• Человек должен формироваться и совершенствоваться на каждом этапе своего жизненного пути.
• Чтение книг формирует у людей свои особенные духовно-культурные ценности и идеалы, которые никогда не опошлить той негативной и просто невежественной информацией, которой порой так изобилует TV и некоторые средства массовой информации.
• Для творчества и созидания нужны особые факторы и отношение к жизни.
• Чем больше слов в лексиконе человека, тем грамотнее, разностороннее и содержательнее его речь.
• Позитивные перемены в жизни можно получить, изменив ваше отношение к окружающим вас людям: будьте им полезными, внимательными, сочувствующими, сейте добро и милосердие, дарите тепло своих сердец и радость, а главное – совершенствуйтесь творчески, культурно.
• Некоторые многого лишаются в жизни из-за отсутствия глубоких знаний, косности мышления и навыка мыслить.
• Большинству людей непонятно, что иногда моральное удовлетворение от результатов жизнедеятельности, достижений и заслуг важнее и весомее материальных наград, какими бы непомерно большими они ни казались.
• Желающий стать действительно начитанным, образованным человеком с широким кругозором никогда не подойдет избирательно к объектам и предметам познания.
• Если есть у кого поучиться, перенять, позаимствовать, надо это делать без заблуждения о своей компетентности и значимости.
• Чем образованнее, интеллектуальнее и духовно культурнее человек, тем дольше его земная жизнь.
• Люди, выделяющиеся из толпы своей начитанностью, образованием, неординарностью, ораторскими способностями, всегда будут предметом внимания, зависти и недопонимания толпы.
• Природный ум, развитое мышление, умение красиво и грамотно говорить – это тоже своего рода таланты и Божьи дары.
• Не следует стыдиться своего среднего достатка и жития, а только нереализованных способностей, потенциала, недостатка знаний.
• Чтение – ничем не заменимый процесс познания жизни, переосмысления материальных, духовных и культурных ценностей, расширения кругозора, мышления и жизненного опыта.
• Порой от ограниченности и примитивности мышления не спасает даже полученное образование.
• Не следует сетовать на то, что недоспали, недоели, недополучили (за какие заслуги и дела?), а опасайтесь того, что не читали, недоучились, не научились, не сумели, не совершенствовались, не познавали.
• Расстраивайтесь не только по поводу внешнего вида, но и порою низкого уровня интеллекта и знаний.
• Ум, начитанность, интеллект выделяют Человека из толпы.
• Не следует калечить подрастающее поколение – будущих членов общества – бездуховными, безнравственными, аморальными программами, передачами, фильмами, книгами.
• Средства массовой информации и телевидение – плохие воспитатели высокоморальных и этических норм поведения.
• Не зарывайте Божьи дары, таланты в землю ради беззаботной, на ваш взгляд, жизни.
• Процесс познания и совершенствования продолжается до конца отдельно взятой человеческой жизни, и все равно остается еще много непознанного и неосмысленного, непрочитанного.
• Когда поймете, наконец, что жизнь прекрасна и удивительна, что в ней много места для любви, добра, музыки, поэзии, чтения, мечты чудесным образом начнут сбываться.
• Без устойчивого, надежного фундамента – той базы, на которой проявляется и достраивается характер, нрав, личностные характеристики, реализуются заложенные способности и потенциал, – нет должного формирования.
• В повседневной жизни надо все заслужить настойчивым желанием многому научиться, быть терпеливыми, трудолюбивыми, старательными и полезными во всех отношениях.
• Главное – все произведения, вплоть до текстов песен, должны иметь смысловой контекст, должны быть своего рода жизненными пособиями, а потом внедряться в широкие массы, т. е. учить, воспитывать быть добрыми, сердечными, задушевными.
• Многие средства массовой информации, не задумываясь о последствиях, заблуждаются, что, чем ниже нравственность передач, тем выше рейтинг и, соответственно, прибыль с реклам.
• Дух творчества, созидания, познания, чтения должен быть спутником всей вашей сознательной жизни.
• Не тратьте драгоценное время, отпущенное на познание и самосовершенствование, в погоне за длинным рублем.
• Чем больше созидающих, образованных, культурных Личностей, а также людей, максимально реализовавших свои способности и потенциал, тем могущественнее и цивилизованнее Государство и Общество.
• Разговоры должны быть конкретные, содержательные, содержать позитивную информацию.
Некоторые многого лишаются в своей жизни из-за отсутствия глубоких знаний, косного мышления и навыка мыслить, из-за неспособности к анализу, рассудочному постижению истин, законов и канонов человеческой жизни – всего того, что помогает в умственной, духовной и деятельной жизни идти от одной вершины к другой, чтобы в итоге достигнуть самой высокой. То же относится и к интеллектуальным уровням развития человека.
«Простота текста» в первую очередь – это простота визуального восприятия, а значит, в дальнейшем и упрощение мышления и, соответственно, речи!
Многие специалисты веб-райтинга и методисты образования предлагают упрощать тексты, не понимая, что эти маленькие предложения и абзацы лишают текст естественной гармоничности и литературной привлекательности! Все эти рекомендации ведут к сплошному примитивизму.
Почему-то у некоторых упорно складывается мнение, что простота подобна примитивности.
Мне представляется, что это не упорное стремление настоять на своем, а горькая действительность. Ведь упрощение мысли, простота в речи и изложении ведет к деградации мышления: отпадает необходимость анализировать, продумывать сказанное, написанное. Постараться найти те самые главные, нужные слова, иногда убедительные, порою единственные…
Ведь сейчас, уже начиная со школьного возраста, мы не запоминаем правила и ход решения задачи, доказательства теоремы, вывод формул, методы получения и химические свойства веществ, выводы законов оптики, законов физики, этапы протекания того или иного процесса. Мы даже не напрягаем память, отсюда уменьшение, вплоть до отсутствия, базы памяти, и человек перестает логически мыслить, запоминать. Мы просто нажимаем соответствующую кнопку или обводим один из четырех разжеванных ответов, которые нам лень даже проглотить, обдумать. Проще нажать. Иногда на авось!
Порой ответ на самый примитивный вопрос на телевизионных шоу пытаются отгадать по буковке, на других шоу подключают телезрителей, звонки другу, который «немного компетентней» играющего, методом исключения двух ответов.
А иногда просто на все варианты ответов раскладываем суммы денег, только всегда непонятно, откуда проистекает такая щедрость и из какого фонда идут средства на ответы малокомпетентных людей, которые даже не знают, что такое логическое мышление, каков ответ на самый примитивный и легкий вопрос… Честно говоря, мне кажется, что все эти сомнительные шоу, передачи, игры, связанные с раздачей денег направо и налево, рассчитаны только и лишь на легковерных, посредственных, недостаточно умных и малообразованных людей.
Все уже давно отлично поняли, что читать текст с экрана совсем не то же самое, что читать текст с бумажного носителя.
И вы осознали это на своем опыте, правда?
Признайтесь же честно, что приятнее читать: монолитный кусок текста без признаков визуального форматирования или хорошо сверстанный материал, статью в формате книжки в переплете с интересными подзаголовками?
Настоящий читатель, книголюб, начитанный человек, даже не задумываясь, выступит за второй вариант.
А лично я как большой книголюб и любитель чтения, особенно русской и мировой классической литературы, никогда не буду голосовать за чтение электронных книг.
Ведь чтение-это же целый ритуал, что-то особенное. Когда держишь в руке хорошо изданную и оформленную книгу в переплете, особенно если это полное собрание сочинений того или иного любимого автора, с удовольствием и большим удовлетворением открываешь ее и с благоговением перечитываешь знакомые, родные, хорошо и профессионально написанные строчки, ты чувствуешь ауру писателя, его любовь к созданному произведению – своему детищу, которое создавалось долгими вечерами или ясным солнечным утром. Автор переделывал, перечитывал ее не раз, пока она уже начинала нравиться ему в этом варианте, и он еще не раз читал любимые строчки и понимал, что книга-состоялась.
Любая хорошая книга проникнута духом того времени, когда она писалась, неважно, сколько лет или столетий прошло. Дух времени – остается, от нее веет и от нее исходит особая энергетика, как и от шедевров полотен живописцев, живших и написавших свои шедевры в разные века и эпохи.
Более того, в книгах так достоверно описаны и изложены и места обитания, и окружающая героев обстановка, природа, что, читая, ты прекрасно представляешь это. И все отделено, красиво оформлено. Иногда это необычный вензель. А вспомните у А. С. Пушкина и других зарисовки на полях, наброски рукой гения-это же материальное и живущее вечно!
Так что я лично против электронных книг и не смогу даже читать их, оставив рукотворные издания.
Они для меня-просто неодушевленный предмет! Материальное, но без души!
Во-вторых, сейчас призывают упростить текст, уменьшить количество изложенного, но эта простота смыслового восприятия изменяет и наше мышление, восприятие. Я уверена, что от таких текстов умнее, мудрее не станешь, а подобная литература никогда не станет классикой. Это будет проза современной жизни в некотором примитивном, упрощенном виде, под стать обывательскому вкусу и среднему читателю.
Да, великие русские писатели не очень-то заботились об этом, выдавая такие предложения, такие подробные описания всех требующихся в тексте нюансов! И делали это мастерски, поэтично, вдохновенно и душевно.
В свое время учителя приводили на уроках знаменитые высказывания больших писателей и ученых о русском языке. Наиболее известны мысли об этом Тургенева: «Ах, как велик, как могуч правдивый и свободный русский язык!..»
Это был их высокий уровень развития, мудрости, познания. А если некоторые педагоги сетуют, что вынуждены перечитывать по несколько раз, чтобы по-простому объяснить школьникам, учащимся, то все это говорит об их низком уровне подготовки и как учителя, и как образованного человека. А потом все и получается по простому и низкому уровню преподнесенного материала.
Некоторые предлагают упрощать тексты, а это, как уже писалось, лишает их литературной привлекательности. В конце концов, не буквари же составляем для старших классов и старшего поколения! Но, к сожалению, это предлагают не только средние читатели, а представители ведомств по образованию.
Их удивляет, и они даже вопрошают: «Почему сразу нельзя писать по-простому? Так, чтобы было понятно с первого раза. Чтобы учителю не приходилось сложный текст объяснять, а главное, объяснять, скорее всего, на свой лад, а не как это виделось автору классической литературы». Так, что за намеки? Может, и классику не проходить, изъять из школьной программы, все равно на ЕГЭ будем не думать, вспоминать (что?), анализировать, мыслить, а отгадывать?!
«Если подумать, это ведь логически обосновано – сразу писать и говорить так, чтобы тебя поняли». Это же как надо примитивно мыслить, чтобы такое предлагать! Так, тогда уточните, кого мы собираемся выпускать из школ, учебных заведений? Образованных, грамотных, интеллигентных, начитанных людей или говорящих на простом наречии людей с примитивным изложением своих мыслей? А кто будет двигать науку, писать литературные произведения на века, у кого учиться мудрости? Кто будет писать свои глубокие мысли, афоризмы? Так давайте тогда перейдем на так называемую лубочную литературу.
«Быть человеком – это значит не только обладать знаниями, но и делать для будущих поколений то, что предшествующие делали для нас» (Г. Лихтенберг).
Наверное, многие обращали внимание (а может, и нет, предпочитали мелодраму, мексиканский сериал, или фильмы про вампиров, или блокбастеры), когда в фильмах в домах у состоятельных или интеллигентных людей целый зал отводится под библиотеку. Там на красиво оформленных деревянных полках, достающих аж до потолка, стоят книги, а ученый или образованный человек поднимается по высокой лестнице, чтобы достать ту или иную книгу. Если к нему приходит посетитель, то его просят пройти в библиотеку для переговоров.
Принято считать, и это доказано, что активный мозг не стареет. Если человек ведет активный образ жизни в области самосовершенствования, стремится к достижению научных, творческих, интеллектуальных и другого рода результатов, итогов своей деятельности, то мозг его постоянно задействован, развивается, растет база данных мозга, и у такого человека до самой старости он прекрасно работает, а сообразительность не меняется. Это как в хорошо отлаженном механизме.
Если даже самый совершенный механизм стоит долго без выполнения своих механических функций, он перестает работать.
Человек, мало работающий над повышением своего уровня развития и образования, в решениях колеблющийся и неуверенный, легко поддается чужому влиянию. Его можно без особого труда сбить с пути, навязать чужое видение и направить его мысли и действия по ложному пути. Такие люди бывают нерешительными, не знающими, как поступить в той или иной ситуации.
Почему зачастую сплетни, слухи так быстро распространяются? Это происходит оттого, что многие, даже не вникнув в суть вопроса, не проанализировав услышанное, даже не сделав попытку предположить, что это неправда, неправдоподобно и мало похоже на реальность, действительность или вряд ли такое возможно, передают по эстафете услышанное. Иногда это происходит и потому, что это единственная мало-мальски имеющаяся у них информация, а в обществе других (скорее всего, себе подобных людей) надо о чем-то говорить.
Люди другого склада ума и мозговой деятельности заняты более важными и нужными делами. Они развиты умственно и постоянно ищут пищу для духовного и интеллектуального развития, для дальнейшего увеличения багажа знаний.
Жизнедеятельность и жизнеобеспечение человека всецело зависят от способностей каждого индивидуума, черт его характера и умений, творческого и духовного потенциала.
У кого-то под руками все ладится и спорится, кто-то достигает высот благодаря своим умениям, способностям и высокому творческому потенциалу, потому пусть это не вызывает удивление и обиду, зависть у людей, имеющих другую человеческую натуру, их желание опорочить таковых. Все закономерно и объяснимо.
Малообразованные люди обладают примитивным мышлением, ограниченным только вопросами быта и потребления. Они не подвержены логическому изложению своих мыслей, ощущений, переживаний. Их мозг не способен принять то, что выходит за пределы их рассудочного постижения, и потому он не способен выдать соответствующее, порой единственно правильное решение, а главное, понять уровень развития других людей, который намного превышает их собственный. Они легко податливы и не могут составить и иметь на все свое мнение. Для некоторых события, происходящие в личной и общественной жизни, остаются непонятыми, потому они подвержены сомнениям и, как я отмечала, колебаниям, легко поддаются переубеждению. Нетрудно переубедить кого-то, не имеющего своего видения на происходящее. Отсюда так называемый эффект толпы, многие даже не осознают происходящее и слепо идут за большинством. Их легко можно перетянуть на ту или иную сторону, направить в ложное русло.
Как метко заметил поэт (А. С. Пушкин): «Кругом народ непосвященный ему бессмысленно внимал».
На самом деле искать зарытую собаку нужно вовсе не в простоте текста, а в его словесной бедности. Люди, которые жалуются на короткие предложения и маленькие абзацы, жалуются вовсе не на них, а на бедность языка автора. А это уже проблема…
Действительно, многие современные авторы, следуя современным же рекомендациям, забывают о самом главном – о пополнении своего словарного запаса.
Не следует забывать о главном-о собственном развитии. Читайте!
Велика роль книги в жизни человека. Без нее были бы невозможны ни образование, ни культура нашего общества. Начитанный человек выделяется в любом обществе своими знаниями, манерой изложения сути вопроса, речь его грамотна и изобилует литературными оборотами, красивым изложением обсуждаемого вопроса или позиции в дискуссии. Он легко и без записей может говорить долго и привлекать к себе всеобщее внимание своей эрудицией. Чем больше слов в лексиконе человека, тем грамотнее, разностороннее и содержательнее его речь.
Даже если вы пересмотрели все кинофильмы, снятые по произведениям классиков, речь ваша от этого не обогатится, будет обычной и бедной оборотами, будет хромать грамматическим изложением материала и отличаться примитивизмом. Только «читая авторов, которые хорошо пишут, привыкаешь хорошо говорить» (Вольтер).
Именно книга хранит в себе все то, что накопило человечество за все века своего существования в различных областях. Потому чаще приходите в обитель книги – библиотеку, и там вам вновь откроется прекрасный и восхитительный мир!
«Если отнять у человека способность мечтать, то отпадет одна из самых мощных побудительных причин, рождающих культуру, искусство, науку и желание борьбы во имя прекрасного будущего» (К. Паустовский).
Вот вам и ответ на недопонимание и заблуждение многих людей. Само по себе ничего не происходит! Надо стремиться к познанию, развитию мышления, заложенных от рождения качеств, стремиться к цели на каждом этапе жизни и радоваться жизни и подаркам Судьбы!
«Чтение хороших книг-это разговор с самыми лучшими людьми прошедших времен, и притом такой разговор, когда они сообщают нам только лучшие свои мысли» (Р. Декарт). И этим многое сказано!
В последнее время обращают на себя внимание низкий уровень общения в интернет-сетях, примитивные комментарии, содержащие грубейшие орфографические ошибки, иногда вызывающие большое недоумение. Иногда просто диву даешься: «щас»-это вместо «сейчас», «чо»-«что», «конешно» – «конечно». Бывает и похуже.
Долго раздумывала, но решила поместить один из, пожалуй, самых интеллектуальных комментариев (не шучу, бывает «ой как похуже»), а главное – пограмотнее, но я мало что разобрала, наверное, образованием не вышла…
«Ну таки 500 часов посещений лекции по психологии имею, не считая жизненного опыта и обставлю тя эдак хода на три в сей теме)))))) мог бы и сам психологом сидеть, делов то – выслушал покивал дал простой совет… совет этот они выполнят, ибо он не бесплатный, а то что за деньги куплено надо делать, и ву а́ ля!)) или как с тем евреем Изей, ну раз не помогло то возвращаю ваши шекели)) семейный???? хороша семейка что все по углам по соцсетям сидят))))) Боже упаси от такой)) лучше б ты уборщицей была, отматерила прохожих и домой на позитиве, чем либизить перед хз кем и материть домешних… бывай “психологичка”))». Да – такие тексты просто шокируют!
«Люди перестают мыслить, когда перестают читать» (Д. Дидро).
Можно встретить выражение: «Наслаждайтесь восхитительной и богатой простотой текста». Как простота текста может быть богатой (интересно чем?). Так что о богатстве простоты – лучше умалчивать.
P.S. Обычно это приписка в конце, но, получив рецензии на статью, поняла, что не все глубоко вникли в написанное и даже делают попытки оправдать подобное положение дел. Очень не хотелось приводить этот комментарий из соцсетей, из которого явствуют перемены к худшему, но тогда пусть вначале читатели прочтут это, а потом уже статью, может, отношение поменяется в нужном русле:
«Судя по Вашей реакции, я поняла, что Вы – замечательный педагог, ответственный человек, переживаете, что не хватает времени в школьной программе, но тогда ответьте только, как можно прокомментировать вот этот комментарий на статью о том, что в британской семье родился улыбчивый ребенок (уже и от этого отвыкли):
“Sveta crecons
ага га! охрененная новость! ну где же он он еще мог жить? Он улыбается на нервной почве от мысли о своем будущем:))))) его зачали в пьяном угаре вот он и улыбается”.
Я об этом безобразном изложении говорю. Об этом вы все должны говорить и менять положение дел! Это наша боль и печаль!
Скайп, ВК и др., конечно, полезные новшества, но мне кажется, именно они приводят к примитивизму. К сожалению, это чувствуется не только у молодежи или малообразованных людей. Преподаватели университета тоже “выдают” словечки, и не иногда, а часто. А еще клише, которое пристанет к людям и пойдет гулять по стране. И слышишь его не только от однокурсников, но и от популярных, известных лиц».
В последнее время все чаще появляются предложения упрощать тексты, не задумываясь, что маленькие предложение и абзацы лишают текст естественной гармоничности и литературной привлекательности и ведут к сплошному примитивизму.
Почему-то у некоторых складывается мнение, что простота подобна примитивности.
Считаю обязательным привести мнение известного телеведущего, актера и шоумена Мурада Дадашева по поводу социальных сетей, ставших неотъемлемой частью жизни взрослых и детей:
«Помню, когда мне сказали про бои “без правил”, я ответил, что это неправильное название, такого вида спорта не существует. Правила есть везде. Социальные сети при всем развитии демократии и свободы слова должны иметь определенные нормы и правила. Наше поведение в социальных сетях характеризует нас как личностей. Сегодня в киберпространстве можно встретить массу бескультурья, цинизма, грубости, одномоментных модных тенденций.
Необразованность хорошо видна на примере соцсетей, она отражается на поведении людей. Когда вы выдаете себя в социальной сети за какого-то преуспевающего, гламурного человека, таковым не являясь, это показывает ваше внутреннее “я”. Одним словом, в социальных сетях тоже нужны свои правила».
Речь человека – зеркало его самого!
Величайшее богатство народа-его язык! Тысячелетиями накапливаются и вечно живут в слове несметные сокровища человеческой мысли и опыта. И может быть, ни в одной из форм языкового творчества народа с такой силой и так многогранно не проявляется его ум, мудрость, так органично и навеки не излагается его национальная история, общественный строй, самобытность, мировоззрение, особенности национальной культуры и обрядов, их неповторимость и индивидуальность, как в пословицах и поговорках, изречениях и афоризмах. Потому я всегда пишу и говорю: любите, цените и дорожите национальными особенностями, музыкальнокультурным, прикладным наследием, обрядами и устоями.
Язык нынешнего поколения, к сожалению, даже не жаргон, а нечто сборно-сбродное местами. Если абстрагироваться от действительности и посмотреть со стороны, впечатление такое, словно происходит подмена ценностей и наше поколение отстает в восприятии формирующегося нового этноса и нового мира.
Член-корреспондент РАН Александр Аникин, известный лингвист, специалист в области этимологии, теории языковых контактов, славяно-русского языкознания и литературоведения, уверен, что «язык – свободный живой организм, который плохо поддается регулированию. Для решения проблемы нужны не запреты, а повышение общей культуры. Для этого необходимо не жалеть сил, денег, воли. И в первую очередь готовить хороших учителей, филологов».
Ханох Дашевский
Родился в Риге. Учился в Латвийском университете. Живет в Израиле с 1988 года (в Иерусалиме). Поэт-переводчик. Член Союза русскоязычных писателей Израиля, Международного союза писателей Иерусалима, Международной гильдии писателей (Германия), литературного объединения «Столица» (Иерусалим). Член-корреспондент Международной Академии наук и искусств. Автор книг «Из еврейской поэзии» (POEZIA, USA, Чикаго, 2014), «Из еврейской поэзии» («Водолей», Москва, 2016), «Не угаснет душа: избранные стихотворения и поэмы» («Водолей», Москва, 2016). Автор перевода на русский язык поэмы Переца Маркиша «Куча» («Книжники», Москва, 2015). За эту работу номинирован на премию Гильдии мастеров перевода. Публикуется в журналах и альманахах Израиля, Германии, Америки и России, а также в сетевом журнале «Заметки по еврейской истории».
Рог Мессии роман
С трудом лавируя между глубокими лужами, оставленными недавним проливным дождем, Михаэль шел, прихрамывая, по немощеной, застроенной деревенскими домами улице. Улица находилась на окраине Вологды. Той самой Вологды, куда мечтала вернуться вместе с ним после войны Клава. Но Клава исчезла в кошмаре окружения и гибели, растворилась в волховских болотах, а война была в самом разгаре. Михаэль помнил, что в городе оставалась мачеха Клавы. Ее-то он и пытался разыскать.
В Вологде Михаэль провел четыре месяца. Санитарный поезд, доставивший его в вологодский госпиталь, он помнил плохо: то и дело терял сознание. А когда приходил в себя, появлялась откуда-то Клава. Вытирала пот, ладонью проводила по горячему лбу.
– Клава! Клава! – кричал Михаэль. На самом деле это был едва слышный шепот.
– Клаву свою зовет, – сказала молодая санитарка.
– Видать, гангрена в ноге начинается, – ответила другая. – Доктора хотят прямо здесь, в поезде, резать, а то поздно будет.
Нога Михаэля была в опасности, но он об этом не знал. Его готовили к ампутации, когда подошедший начальник поезда, хоть и носивший знаки различия майора медицинской службы, но так и не избавившийся от гражданских привычек, поинтересовался:
– Сколько ему лет, коллеги?
– Неполных двадцать.
Начальник нервно теребил завязки халата.
– Пока подождем. Под мою ответственность. Пусть в госпитале решают.
В госпитале картина повторилась. Михаэль уже находился в операционной, но хирург, осмотрев ногу, почему-то покосился на приготовленную пилу и, ничего не объясняя, скомандовал:
– Обратно в палату!
Затуманенное сознание Михаэля с трудом воспринимало происходящее, и в этом состояло его счастье. Ногу спасли, и он с большим опозданием понял, какой беды ему посчастливилось избежать. И только потому, что опытный врач на операционном конвейере задержал на нем взгляд. Но Михаэля не демобилизовали. Снова, как и после предыдущего ранения, его признали годным к нестроевой. В военкомате, куда Михаэль явился после медкомиссии, он получил предписание. Местом новой службы военного переводчика Михаила Гольдштейна должен был стать отдел контрразведки Ленинградского фронта-Смерш.
Такого Михаэль не ожидал. В новых документах, полученных после того, как с него сняли клеймо власовца, не говорилось ни слова о том, что их хозяин владеет немецким. Понимая, что о нем позаботился человек, хорошо с ним знакомый, и теряясь в догадках, Михаэль откозырял:
– Разрешите идти, товарищ капитан?
– Иди, иди, лейтенант, счастливой дороги, – машинально, по-граждански ответил военком. Его занимала какая-то мысль. – Нет, постой! Ведь это ты Михаил Гольдштейн? Так?
– Так точно!
– Тогда это для тебя, – произнес, открывая несгораемый ящик военком. – Получай!
Из военкомата Михаэль вышел с орденом Красной Звезды на груди и письмом в руке. Награжден он был за январские бои, закончившиеся прорывом блокады Ленинграда. Только Михаэль не знал и знать не мог, что представили его к более высокой награде, но командир дивизии, даже не прочитав текст и задержавшись на фамилии, внес поправку:
– А еврею и Звезды хватит.
С этой Звездой, которую военком лично прикрепил к его гимнастерке, Михаэль пробирался по улицам пригорода, боясь увязнуть в еще не подсохшей грязи. Письмо, прочитанное несколько раз, лежало в кармане и являлось большей ценностью, чем заслуженный боевой орден. Неожиданно давший знать о себе Юрис Вецгайлис сообщал Михаэлю, что, по имеющейся информации, его отец, доктор Гольдштейн, и сестра Лия находятся в партизанском отряде «За Советскую Латвию».
Послание было немногословным и, хотя содержало радостное известие, оставляло тревожное чувство. Отец и Лия нашлись и живы, а мама?! Почему про нее ни слова?! Но о плохом не хотелось думать, и Михаэль сумел убедить себя, что Юрис либо забыл упомянуть, либо у него недостаточно информации.
«Главное, – решил Михаэль, – благодаря Юрису появился шанс установить связь с родными. Отправить письмо или хотя бы сообщение». Ни о чем подобном он и мечтать не мог.
Несмотря на все предосторожности, многострадальная нога все-таки увязла. Пытаясь вытащить ее, Михаэль охнул от боли. С противоположной стороны улицы послышался женский голос:
– Товарищ командир! Вам помочь?!
– Нет-нет! – смутился Михаэль. – Я сам! Не беспокойтесь!..
Но растревоженная нога разболелась и не слушалась. Наблюдавшая за Михаэлем женщина подбежала к нему:
– Сейчас вытащим! Обопрись на меня! Не бойся! Крепче! Да что с тобой сегодня?! Каши не ел?! Обопрись, говорю!..
Через несколько минут они уже стояли на каких-то брошенных, чтобы прикрыть гиблое место, досках, и Михаэль удивлялся тому, что не заметил раньше этот своеобразный настил. Он все еще опирался на женщину. Боль понемногу успокаивалась.
– Вы откуда, товарищ офицер? – вернулась к официальному тону спасительница.
Только теперь Михаэль разглядел говорившую. Симпатичная, но старше его. Года двадцать три – двадцать четыре, а то и больше. Немного курносая.
– Чего разглядываете? Нравлюсь?
Женщина смотрела серьезно, но большие серые глаза смеялись. Глаза! Ну конечно! Точно такие же, как у Клавы! У Михаэля заныло сердце. Неужели у всех женщин этого города такие глаза?
– Нравитесь, – простодушно сказал Михаэль. Он не мог ответить иначе. – Вообще-то я из госпиталя.
– Да я поняла, – улыбнулась незнакомка. – В ногу ранило, что ль? Видела, как вы ее тянете. А сейчас куда?
– Обратно на фронт.
– На фронт?! Куда вам с такой ногой!
О том, что его направляют в Смерш переводчиком, Михаэль, разумеется, не сказал. Отделался общей фразой.
– Фронт большой. Найдется что-нибудь подходящее.
– А здесь что ищете? Заблудились? Вам же на станцию, наверное, надо…
– Я улицу Речников ищу.
– Речников? Так это ж близко. А кто вам нужен? Может, я помогу.
Михаэль знал только имя мачехи. Название улицы он слышал от Клавы. И все. Правда, Клава говорила, что улица небольшая.
– Я только имя знаю. И улицу, – неуверенно произнес он.
– А как зовут?
– Катерина.
– Катерина, – задумчиво повторила женщина. – На Речников… Это не Рябинина ли вдова? Алексея Спиридоновича? Мастера с паровозоремонтного?
Рябинин! И фамилия Клавы-Рябинина!
– Похоже. А дочь Клава была у него?
– Ну да. На фронте сейчас. А другая, Лиза, в Горьком живет.
Все совпадает!
– Да, это она, – твердо сказал Михаэль. – Спасибо вам огромное!
– Ну что «спасибо»? А дом как найдете? Пойдем провожу. Я – Надя. Надежда то есть. А тебя как? – спросила Надя, снова переходя на «ты».
– Михаил.
Хотя Надежда говорила, что до улицы Речников недалеко, путь к дому Катерины занял немало времени. Или Михаэлю показалось? Нога еще болела, идти было тяжело, и он с облегчением вздохнул, когда его спутница остановилась у довольно нового двухэтажного деревянного здания. По дороге Надя успела рассказать, что у нее трехлетняя дочь, сама она работает на швейной фабрике бригадиром смены, а муж…
– Его, как война началась, на третий день призвали. И только одно письмо. В военкомат ходила, а там… «Сведениями, – говорят, – не располагаем». Пропал, стало быть, без вести. А это все равно что плен, все равно что клеймо предателя на нем, а значит, и на мне. Так клеймо и носила, пока в одно утро похоронка не пришла. Представляешь? Плачу, слезы текут, и сама не знаю отчего – от горя или от облегчения. Клейма-то больше нет… Вот он, дом Катерины, – сообщила, остановившись, Надя. – У тебя когда поезд?
– Утром должен быть. Товарный до Новой Ладоги.
– А до утра что станешь делать?
– Не знаю. На станцию пойду.
– Вот что, – решительно сказала Надя, – мне отлучиться надо, а ты с Катериной переговори, но отсюда не уходи. Понятно? На перекрестке дожидайся. Ко мне пойдем.
– Неудобно как-то, – смутился Михаэль. Ему и впрямь было неудобно.
– Ну вот еще! Застеснялся! Ты что, на танцах в первый раз? Или не мужик? Пойдем, говорю! Поешь и выспишься нормально.
В доме было несколько квартир. Какая из них Катерины, Надя не сказала. Может, и не знала. Михаэль постучал наугад. Из-за двери послышался женский голос:
– Ну чего тебе еще, баламут? Говорю же: нету Ленки. В деревню поехала.
– Я ищу Екатерину, – отозвался Михаэль.
– Екатерину? – Дверь приоткрылась, из-за нее выглянуло недовольное морщинистое женское лицо. – Это какую Екатерину? Рябинину?
– Да. Она здесь?
– А где ей быть? У себя она. Приболела немного, а так все на заводе да на заводе с утра до вечера. На второй этаж поднимайся, милок, квартира четыре. Уж прости, что тебя обложила. Шляется тут один, по ранению демобилизованный. К внучке моей пристал, как репей колючий. Вот и отправила девку в деревню…
Екатерина Рябинина оказалась постаревшей, осунувшейся, потерявшей былую привлекательность женщиной. На вид ей было лет пятьдесят, хотя Клава говорила, что мачехе нет и сорока. Михаэля впустила не сразу.
– Кого там еще носит?
– Я… я… – запинаясь от волнения пробормотал Михаэль, – я в госпитале лежал. Сейчас…
– Ну а я тут при чем? – перебила из-за двери мачеха Клавы.
– Я с Клавой… Я… Мы воевали вместе…
Дверь открылась рывком.
– С Клавдией?! Вместе?! Проходи…
Михаэль прошел в комнату.
– Присаживайтесь, – перешла на «вы» Екатерина, увидав звездочку на погонах. – С Клавочкой, значит, служили? Ну как там она? Писем-то нету. Почитай, как год уже. И сестре не пишет, и брату. Что с ней? – с надрывом спросила мачеха. – Ох, чует сердце беду. Чует…
Михаэль замер. Он рассчитывал у Екатерины узнать о Клаве и с опозданием понял, что мачехе известно меньше, чем ему.
«Она ничего не знает, – пронеслось в голове. – Как ей сказать, что я потерял Клаву?»
– Два письма только было. В последнем писала, что Михаила своего встретила, – продолжала, делая видимое усилие, Екатерина. – Постой-постой, – опять перейдя на «ты» и внимательно вглядываясь в Михаэля, проговорила она, – уж не ты ли это будешь? Душу-то не тяни! Рассказывай!
Михаэль чувствовал себя так, словно под ним был не стул, а горячая печь. Он вспотел, хотя в комнате было не жарко. Рассказывать? Но как? Где Клава? Если не погибла – значит, в плену. А это почти одно и то же.
Он начал с самого начала – со знакомства в поезде. Екатерина сидела не шелохнувшись. Слушала не перебивая, не задавая вопросов, с непроницаемым лицом.
– Я ротой командовал, – закончил рассказ Михаэль. – До последних минут был в бою. А потом, когда стали из окружения выходить, кинулся Клаву искать, но, – развел он руками, – медсанбата уже не было. Так и не нашел…
Михаэль понимал, что его голос звучит фальшиво. Только сейчас он осознал, что случилось на Волхове. А случилось то, что он бросил Клаву. Она ждала его, она ему верила… Убедившись, что убитая девушка под деревом не Клава, он побежал догонять Игнатьева, а должен был остаться, искать и во что бы то ни стало найти. Живой или мертвой. После того как он увидел распростертую, неподвижную Машу, стало ясно, что остатки медсанбата где-то рядом. Михаэль почувствовал стыд и ужас от содеянного. Он предал свою любовь.
Но так думал не только Михаэль. Когда он закончил рассказ, повисло тягостное молчание, а потом заговорила Екатерина:
– Вот, значит, как? Не нашел? Или не искал? Что глаза-то забегали? Стыд пробрал? А мне что с тобой делать? Ведь из-за тебя она в тех болотах осталась.
– Вы не представляете, что там творилось, – пытался оправдываться Михаэль. – Это был ад. И я не мог…
«Ложь, ложь! – стучало в мозгу. – Мог! Мог!»
То же самое почувствовала и мачеха Клавы.
– Говоришь, не мог? Ладно! Что с тебя взять? Порода у вас другая. И что она в тебе таком нашла? От бандита в поезде спас? Говорила мне Клава, а я не верю. Придумала она, сочинила. Чтобы тебя героем выставить. Влюбилась, знать, без памяти… А ты? Сбежал?! Ох ты, господи, несчастье-то какое! Уходи! Уходи! Сгинь с моих глаз!
Внезапно Екатерина замолчала, а минуту спустя наклонила голову и, закрыв руками лицо, заплакала. Михаэль сидел, не в силах пошевелиться. Мачеха, о которой Клава не любила говорить, к которой почему-то относилась хуже, чем та заслуживала, плакала беззвучно и горько, содрогаясь всем телом. Нужно было уходить, но Михаэль не мог пошевелить ногой. Сознание своей ничтожности приковало его к месту. Ничтожности, которую он лишь теперь в полной мере осмыслил. Какой же он негодяй! Считал себя безупречным, тосковал по Клаве, которую сам же покинул там, у Мясного Бора! Не нашел? Конечно! Потому что не искал, как надо! Любовь? Это Клава любила, а он? Испытывал такие же чувства или только ревновал к ней, как к своей собственности?
Несмотря на то что Екатерина велела ему убираться, Михаэль сидел, опустив голову.
Выплакав слезы, Екатерина посмотрела на Михаэля:
– Ну, чего сидишь? Ведь говорю: забудь сюда дорогу. Я, как она мне про тебя рассказала, сразу ей ответила: «Не пара он тебе. Чужой». Как в воду глядела. Мало того, что нерусский, так еще и жи… – прикусила язык мачеха. – Ладно! Что на тебя злиться? Горю не поможешь. А теперь – иди-ка ты отсюда своим путем…
Михаэль не помнил, как вышел из квартиры, спустился по лестнице. Оглушенный, стоял он на перекрестке, пытаясь собраться с мыслями. Надю Михаэль решил не дожидаться. Зачем? Не в состоянии он, после того что произошло у Екатерины, вести разговор, улыбаться. А если эта Надя смотрит на него как на мужчину? И для этого пригласила? Но после такого разговора ничего не получится. Не может он сейчас с женщиной быть. И Клава все время перед глазами.
«А Надя, – опять подумал Михаэль, – не зря к себе зовет. Как она говорила? “Ты что, на танцах в первый раз? Или не мужик?”».
Повернувшись, Михаэль направился к станции, не очень ясно представляя себе, где она находится. Он уже приближался к концу улицы, пытаясь сообразить, куда повернуть: направо или налево, когда услышал за собой быстрые шаги. Его догоняла Надя.
– Мы же договорились, – с упреком сказала она. – Почему убегаешь?
Михаэль не знал, что ответить. Объяснять? Слишком долго, да и поймет ли эта женщина? А кроме того, почему он вообще должен что-то объяснять? Это его и только его личное дело.
Но подумав так, Михаэль вдруг ощутил потребность выговориться. Рассказать все. Передать кому-то, неважно кому, хоть часть того, что, словно пудовый мешок, давит на сердце. Сейчас он с Надей? Ладно, пусть будет Надя…
И пока они шли, Михаэль повторил все, что рассказывал Екатерине, добавив к этому реакцию мачехи. Себя выгораживать не стал. Сказал, словно приговор вынес:
– Если она погибла – то из-за меня. Если оказалась в плену – тоже.
К его удивлению, спутница промолчала. Михаэль заметил, что они снова оказались на той, похожей на деревенскую, улице, где он провалился в грязь. Надежда остановилась у единственного, наверное, в этом месте двухэтажного дома:
– Здесь и живу.
Квартира Нади была на первом этаже.
«Чисто, прибрано, – невольно отметил Михаэль. – А где же ребенок?»
Но долго задаваться этим вопросом не пришлось. Надя сказала, словно читала мысли:
– Я дочку к маме отвела. Она тут живет, неподалеку. Снимай шинель, располагайся.
«К маме! Вот зачем она отлучилась! Ну конечно, ей нужен парень. Молодой, крепкий». А он, Михаэль, мало того, что расстроен, так и в себя еще после ранения толком не пришел.
Еды у Нади было немного. Это не удивляло. Михаэль знал о голодном существовании тыла. Он вытряхнул содержимое своего мешка: все, чем снабдили в госпитале, но хозяйка сделала решительный жест:
– Это и это убери. В дороге что станешь есть?
И поставила на стол бутыль с мутноватой жидкостью:
– Будешь?
Михаэль так и не научился пить самогон. Его начинало мутить. Но перед Надей нельзя было показывать слабость.
– Давай!
«Неужели она ничего не скажет? – подумал Михаэль. – Зачем же я ей рассказывал? Нет, не может быть! Такая не промолчит».
Он не ошибся. Внимательно и, как показалось Михаэлю, немного насмешливо проследив за тем, как гость налил и выпил четверть стакана, Надя заговорила:
– Значит, пропала без вести. Бедная Клава! Помню ее. Мы же с ней в одной школе учились. Только я на четыре класса старше была. Отцы наши вместе работали. Клавин, покойный, мастером был цеховым, а мой-токарем. Знатным. В газете про него писали, медалью наградили. А потом… – как будто споткнулась Надя.
– Что потом? – осторожно спросил Михаэль.
– Арестовали его потом, вот что. Посадили. Десять лет дали за саботаж. Оклеветал кто-то. А он два года отсидел и за месяц до войны вернулся. Да и то сказать – если б не Алексей Спиридонович, отец, значит, Клавин, так бы и сгинул. Алексей Спиридонович к нам домой вдруг заявился и говорит: «Не верю я, что Захар, отец мой то есть, – уточнила Надя, – саботажник. Хоть убейте, не верю. Знатный производственник, награжденный – и враг? Не разобрались, честного человека посадили!» А с Алексеем жена его пришла, Екатерина. Та, которую ты навещал. Как вцепится в мужа! «Ты что такое говоришь?! – кричит. – Не видишь, что вокруг творится?! Да тебя самого за такие речи посадят!» А он ей: «По-твоему, справедливости больше нет? А я тебе говорю: есть справедливость! До самого Сталина дойду, если надо!» Екатерина как задохнулась. За грудь схватилась, слова сказать не может. И знаешь, Миша, нашел наш Алексей Спиридонович правду. Уж не знаю, как он ее искал, кому что говорил, кому писал, только отец вернулся – и сразу к Алексею: «Ты – мой спаситель. Если б не ты – не видать бы мне больше дома». А Спиридоныч только рукой махнул. Иди, мол, работай. Станок твой тебя дожидается. Тут и война подоспела. А у Спиридоныча бронь была. Сыновей-то его, Митю и Костю, призвали, а у него бронь. Так он из военкомата не выходил, пока и его на фронт не отправили. «Я, – говорит, – не такой еще старый. Что же, за сыновей моих прятаться буду?» Вот так и погиб. В одно время со мной похоронку жена получила. И Митю, старшего, убили. А Константин воюет где-то…
Это Михаэль уже знал и догадывался, что рассказ Нади – предисловие.
– Тогда и Клава на фронт ушла. Значит, любовь у тебя с ней была? Говорила Екатерина, что письмо получила от Клавы. Она там про тебя написала. А я от кого слышала? От отца. Он к Екатерине часто заходит. Мало ли чем помочь надо. Так и говорит: «До смерти помогать буду. Я у Спиридоныча-покойника в неоплатном долгу». Что не пьешь? Налей-ка еще!
Самогон ударил в голову. Теперь голос Нади звучал так, словно она находилась в другом углу комнаты.
– Ты, Михаил, себя зря не казни. Я, может, и не самая умная, а так думаю, что не мог ты ничего сделать. Даже если б нашел свою Клаву – не вытащил бы ее из пекла этого. Времени у тебя не было. Убили бы вас обоих или в плен взяли. Я почему говорю? Сосед наш без руки вернулся. Он как раз там, на Волхове, был, в Долине смерти той. Много чего рассказывал. А в один прекрасный день глядим – нет соседа. Забрали. Говорят, на базаре болтал да на станции. Нас потом предупредили в милиции: «Будете распространять пропаганду вражескую – за ним пойдете». Только я не милиции нашей – ему поверила. Слезам его. А ты, если б даже в плен попал, тебе что плен, что смерть – все одно. Думаешь, я не вижу, кто ты? У нас на фабрике начальник цеха такой же был, Шнейдер Лев Семёнович. Из эвакуированных. Строгий, принципиальный.
Законник, одним словом. Девчонки наши вначале на него косились: молодой, а тощий, как Кощей, и ни на кого не смотрит. Все о чем-то своем думает. Ну и окрестили Скелетом, а некоторые переговариваться начали: мол, еврей и все прочее. Другие воюют, а этот в тылу окопался. Бабами командует. Ты не обижайся, у нас тут всякие есть.
– Да я понимаю, – невесело усмехнулся Михаэль. – Мне тоже разное говорили.
– А ты на дураков не гляди, – отозвалась Надя. – Послушай дальше. Косились, косились, пока у одной из наших сынишка не заболел. Оставить не с кем. Она туда-сюда, отгул нужен. А мы – на военном положении, хоть и швейная фабрика. Какие там отгулы! Нечего делать, пошла она к начальнику. Возвращается пришибленная. Смотрим на нее, переглядываемся, дескать, все ясно: послал ее куда подальше Скелет. А она нам: «Девочки, родные, не поверите! Отпустил! “Идите, – сказал, – домой, не волнуйтесь. Мы вас прикроем”. На “вы” назвал, а у самого платок в руке, и кровь на нем».
Михаэль понимал, что еще немного, и у него начнет двоиться в глазах. Коварный напиток действовал. И все же он заметил, что Надя закинула ногу на ногу и натянувшаяся юбка приоткрыла колено.
– Так-то вот, – закончила она. – Хороший человек оказался. Если беда у кого, всегда старался помочь. Понемногу отошел, даже шутить начал. «Моя фамилия, – говорит, – что означает? Тот, кто шьет. Вот и руковожу швеями». А сам больной, чахоточный. Зиму нашу не пережил. И семья у него под немцем осталась. Твои-то где? Говорят, фашисты всех евреев убивают.
– И мои под немцем остались, – повторил Михаэль, невольно подражая Наде. – Думал, погибли. А сегодня в военкомате сообщение получил: отец и сестра живы, в партизанском отряде оба. Только о маме ничего не сказано.
– Живы?! – отозвалась Надя. – Да это же радость какая! Давай-ка мы с тобой за это выпьем!
– А как ты догадалась, что я еврей? – спросил Михаэль.
– Как, как. По глазам, – усмехнулась Надя. – Не веришь? Ладно, давай: за твоих, за победу!
Самогон оказался задиристым, крепким. Михаэль чувствовал, что ему хватит, что больше пить он не должен. Но как тут откажешься?
Что происходило потом, Михаэль помнил смутно, но достаточно для того, чтобы не сомневаться: в постели этой ночью он был не один. И хотя восстановить в памяти все, что произошло между ним и Надей, Михаэль не мог, разрозненные воспоминания, которые не покидали его по пути в Новую Ладогу, окончательно сложились в общую картину мучительно-острого наслаждения, накатывающего волнами, уходящего и возвращающегося, не похожего на то, что было у него на фронте. Если Клава, прежде Михаэля узнавшая любовь, во многом еще оставалась неискушенной, то Надя, несмотря на молодость, оказалась опытной женщиной, умеющей доставить удовольствие себе и мужчине. Она проводила Михаэля на станцию, вручила его знакомому железнодорожнику с просьбой непременно посадить на нужный поезд и, прижимаясь к нему на прощанье, сказала:
– Хорошо с тобой, Миша. Вот адрес. Если вспомнишь обо мне – напиши.
«Зачем?» – хотел ответить Михаэль, но слово застряло во рту. Зачем ему эта женщина, старше его на несколько лет, имевшая мужчин и к тому же с ребенком? Но Надя, как в свое время Клава, не выходила из головы. Рассудок твердил свое, а плоть Михаэля помнила Надино тело и не могла позабыть. Рука, уже готовая выбросить адрес, положила его в карман. Пытавшийся обмануть себя Михаэль понимал, что напишет Наде, как только прибудет на фронт, и ни
здравый смысл, ни воспоминания о пропавшей у Мясного Бора Клаве не смогут ему помешать. Но сначала он будет писать Юрису и вложит в послание письмо для отца и Лии. Михаэль не знал, что, пока он в теплушке решает, кому и когда написать, карательный батальон обер-лейтенанта Мелдериса уже приближается к расположению отряда, где находится Залман Гольдштейн, а Лия и Яша, о котором Михаэль не имел ни малейшего представления, стоят перед Влодеком – командиром польских партизан из Армии Крайовой, и тот решает, жить им или умереть.
После того как их схватили у шлагбаума на въезде в Ос-вею, Яша не проронил ни слова. Молчал он и в вагоне, набитом евреями, не знавшими, куда их везут, и строившими разные предположения. На вопросы Лии Яша не отвечал и не пытался ее утешать. Мысль о том, что он, следопыт, уроженец этих мест, не только сбился с пути, но умудрился выйти на большую дорогу, словно был на прогулке, да еще обронил по-дурацки винтовку, парализовала его волю. Поэтому, когда прижатый к Яшиному боку немытыми, потными, источающими невыносимый запах телами старый, с нечесаной бородой еврей обратился к нему на идиш, Яша не сразу понял, о чем идет речь.
– Бежать надо, кйндерлэх.
Старику дважды пришлось повторить эту фразу, прежде чем до Яши дошел ее смысл.
«Бежать?! Из вагона?! Как?! О чем этот полоумный болтает?!»
– Нужно только вытащить доску. Ты сильный, сможешь.
Доску? Яша с сомнением посмотрел на плотно пригнанные доски вагонного пола. Неожиданно он увидел, что между двумя досками в центре вагона имеется щель. И почему-то именно это место свободно. Он не знал, что на этом месте только что умер пожилой мужчина и его оттащили к двери. Ринувшись туда через чьи-то головы, руки и ноги, Яша схватился за доску.
– Что он делает? – забеспокоился кто-то. – Нас же всех из-за него расстреляют!
– Нас так и так убьют, – ответил другой. – Пусть хоть парень спасется.
Но заговоривший первым человек в грязной кепке и треснувших круглых очках не унимался:
– Нас везут в трудовой лагерь в Польшу. Мне писарь-немец сказал в Освее. Какие убийства? Большинство из нас еще могут работать.
Ему возразили, и хотя спорящие находились рядом, Яше было не до них. Доска не поддавалась, держалась крепко. Юношей овладело отчаяние. Он посмотрел туда, где сидел старик, но увидел лишь большие испуганные глаза Лии. Старик исчез из виду. Очевидно, его заслонили другие. Сейчас бы инструмент! Любую железяку – поддеть проклятую доску! Или хотя бы нож…