Случалось ли Вам, уважаемый читатель, испытывать непонятное волнение или даже лёгкую тревогу, выполняя нечто обычное и, в общем-то, совершенно не опасное? Например, открывая бутылку шампанского, забираясь на стремянку или, скажем, надевая через голову свитер или водолазку. Последнее вообще непонятно как попало в этот список, ведь что может за эти две секунды случиться страшного? Ну, разве что нечаянно наэлектризуются и встанут дыбом волосы, нарушив прическу.
Конечно, у особ чрезмерно чувствительных и наделенных болезненным воображением возможно и случаются приступы иррационального страха. Например, может на миг показаться, что вдруг вынырнешь из тряпичной горловины пуловера где-то в другом месте, а то и вовсе в другой реальности. Но страхи эти ни на чем не основаны и настолько мимолётны, что даже испытавший их вряд ли об этом помнит.
А ведь новейшей истории известен один душераздирающий пример, который обернулся для человека настоящей трагедией. Правда, знают о нём немногие, но это ничуть не умаляет правдивости факта. Но обо всём по порядку.
Случилось как-то большому дальневосточному чиновнику приехать в Санкт-Петербург на серьёзное мероприятие государственного уровня. Отметившись на форумах и совещаниях и оставив размашистую роспись в разных протоколах и коммюнике, мужчина упал в объятья «северной Пальмиры». Давненько не бывал он на берегах Невы – фактически со времен студенчества, – сделав за эти годы взлёт, не снившийся и более амбициозным карьеристам.
Питер неуловимо изменился. Появилось много новостроя, улицы пестрели вывесками кафешек и торговых сетей, ранее городу не ведомых, людей и машин стало больше в разы. Но в целом Питер остался тем Питером, который ещё помнился ему со студенчества и который так и не вытеснили новые впечатления. Мрачное небо, солёный ветер с Балтики, многозначительность молчаливой архитектуры, интеллигентные старички, стайки баркасов и катеров на Неве и Мойке и многое другое, что невозможно передать словами…
Чиновник погонял по ночному Питеру на служебной машине, полюбовавшись сиянием Невского и огнями патрульных машин. Оставил целое состояние в подпольном казино. Перепробовал все деликатесы в паре-тройке самых дорогих ресторанов города. Полюбовался Петропавловской крепостью из окна вертолёта. Купил новенький «БМВ» в подарок девчонке, которая провела с ним две страстные ночи в «Астории». Был даже замечен в театральной ложе на спектакле самого известного русского «мушкетёра».
В общем, расслаблялся как обычно – и культурно, и не очень. Однако воспоминания о студенческой романтике требовали чего-то особенного, не позволяя удовлетвориться стандартным набором выездных развлечений. Свита наперебой предлагала ему всё новые идеи увеселений, однако он пресыщено отметал их одну за другой. Отметал, пока его пресс-секретарь не вспомнил о своём давнем знакомстве с одним этнографом, ведущим специалистом Эрмитажа. Тут-то чиновнику и пришла в голову блестящая, а главное, свежая идея!
– Договорись о ночной экскурсии в Эрмитаж, – приказал он пресс-секретарю, – Обещай любые бабки. Нарядимся в старинные наряды и устроим в Зимнем ночной прием! Вот это будет тусовка!
О ночной тусовке договориться не удалось. Однако приятель пресс-секретаря оказался мужчиной предприимчивым и сделал встречное предложение – организовать ночную экскурсию для секретаря и его хозяина в закрытую часть Зимнего дворца Петра, пообещав, что там они смогут увидеть «такое, что никогда ещё не выставлялось ни в одном музее». «Вы сможете потрогать историю», – сказал он, и эта фраза подкупила нашего героя, решив его судьбу.
В тёмном дворце было сухо и пыльно. Большие высокие комнаты напоминали склад забытых вещей. На полках лежали книги, шкатулки, шпаги, чертежи, какие-то подписанные и запакованные в прозрачные пакеты предметы. Вдоль стен стояла мебель – в основном кресла, диваны и диванчики. В одном из залов они наткнулись на клавесин. Несколькими шагами позже им попалась механическая шарманка. Заинтригованный гость нащупал в полумраке гладкую деревянную ручку и потянул её. Раздался лёгкий металлический скрежет, и в зашторенной зале с легким скрипом зазвучала какая-то знакомая мелодия.
Все трое прислушались – шарманка выводила знакомое с детства «Чижик-пыжик, где ты был…» Зачинщик ночного мероприятия вполголоса хмыкнул: «Новодел, что ли? Ну что ж, господа, после экскурсии приглашаю всех на Фонтанку. Там есть одно шикарное место, отметим наше приключение!» Господа что-то промычали в ответ, по-видимому, соглашаясь.
Прогулка по ночному дворцу царапала нервы. Троица пару раз смахивала с лица паутину. Гид-этнограф светил большим фонарём, не решаясь включать освещение. В одной из комнат они чуть не закричали в голос – на высоком стуле сидел царь Пётр и смотрел на них в упор в свете фонаря. «Он восковой», – предупредил проводник и чуть не бегом повел их дальше.
Погуляв с полчаса, собрались уходить. И тут взгляд заезжего гостя упал на длинную вешалку со старинной одеждой.
– Ну-ка посвети! – бросил он проводнику.
Чего только не было на этой вешалке! Камзолы, платья, кафтаны, кринолины, рубашки, мундиры…
Странный трепет охватил чиновника. Это были не театральные костюмы, а настоящая одежда; её носили реальные живые люди! Люди, о которых когда-то мальчишкой он читал в учебниках!
В свете фонаря он читал вслух надписи на бирках: «выходной мундир адмирала Федора Апраксина», «шутовской кафтан князя Шаховского», «платье камер-фрейлины Марии Гамильтон»…
– А царских нету? – не отрываясь от вешалки, спросил чиновник.
– Никак нет, – на военный манер отозвался проводник, – царские хранятся в отдельном помещении, под сигнализацией.
Сановник с каким-то болезненным азартом продолжал разглядывать вещи. Ему казалось, что он трогает не сукно и шелк, а прикасается к истории. Петли, строчки, рукава, воротнички, обшлага, пуговицы, карманы, лифы и рюши помнили тепло своих хозяев, давно канувших в вечный мрак.
«Надо бы на удачу украсть пуговицу с мундира Суворова, если тут есть такой», – подумал чиновник. По потолку и стенам бродили причудливые тени, пресс-секретарь нетерпеливо переминался с ноги на ногу, мечтая поскорее выбраться под небо ночного Петербурга, а его хозяин всё разглядывал экспонаты, позабыв обо всём.
Его внимание привлёк украшенный золотым позументом широкий кафтан из красного сукна, пуговицы которого были инкрустированы крупными рубинами.
– «Охотничий кафтан адмиралтейца Александра Васильевича Кикина», – прочитал он вслух. – А кто он такой, Кикин?
– Первый начальник Адмиралтейства, кораблестроитель, дворянин, приближенный Петра Первого, – коротко пояснил гид.
– Шишка, значит, – заключил чиновник, – слушай, примерю-ка я его кафтан. Ты не против, дружище? Мне кажется, у меня с Кикиным один размерчик. Валентин, сделай пару фоток на телефон, – скомандовал он оробевшему в полумраке секретарю.
Не обращая внимания на сбивчивые протесты проводника, дальневосточный гость стал натягивать на себя кафтан. Когда его голова протиснулась через ворот, случилось нечто невероятное.
Сановник вдруг почувствовал сильный холод; ноги и руки его онемели и не слушались. Тело пронзила острая боль, и он закричал не своим голосом. Уши заполнил гул толпы, в которой кто-то ритмично выкрикивал: «Бей! Бей!» В глаза ударил свет, чуть привыкнув к которому он увидел над собой укутанное грязными облаками небо, и душа его замерла.