Шаг, другой, третий – широкие ступени тянутся вверх, лестничные площадки остаются позади. Семь… восемь… девять… конец пролета – переполнение, в начало. Я всегда считаю. Болезнь? Способ мышления? Образ действия. Шесть этажей, сто восемь шагов, восемнадцать вдохов. Каждое утро счет сходится. Значит, всё в порядке, хрупкий бетонный коробок остался на месте, и есть надежда, что мир не полетит к чертям в следующую ночь.
Впереди грубый металлический узор, декоративная решетка, за ней – технический этаж и выход на крышу. Останавливаюсь на секунду, проверяю карманы старой ветровки. Маленький изогнутый ключ – мой пропуск наверх. Несколько аккуратных движений, и замок поддается.
Темнота и затхлость, пыль и мелкий мусор. Технический этаж больше похож на древний склеп, чем на шапку современного комплекса. Вдоль стен тянутся тонкие змеи кабелей и проводов, в углу собирается целый жмут шнуров и полиэтиленовых каналов разной толщины и оплетки. Даже я не берусь сказать, что здесь лежит, и куда идет. Антенны, интернет-линии, оптоволокно – огромная информационная артерия, кислородная трубка для многих, живущих здесь. Интересно, что будет, если её рассечь?
Несколько осторожных шагов, и руки касаются холодных перил. Короткая гнутая лестница тянется к узкой дверце. За ней – целый мир. Я замираю на секунду перед тем, как толкнуть ее. Страшно. Каждый раз. Я понимаю, это ненормально, но ничего не могу сделать. Легкое усилие, тихий скрип, и порыв пыльного ветра бьет в лицо. После душного полумрака мутное утреннее небо кажется чистым бумажным листом. Почти на четвереньках выползаю на пустую крышу, отряхиваю тертые джинсы. Рассвет уже близко, бледные лучи скользят о плиты соседних высоток, грязные тучи медленно ползут по небу, обещая пасмурный день. Вдали сквозь сиреневый смог виднеются черные иглы небоскребов и вышки связи. Спят железобетонные тела промышленных корпусов, схваченные паутиной навесного монорельса. Это Полис-6 – крупнейший город на севере страны, средоточие научно-технических ресурсов и производственных мощностей, дом девяноста процентов населения префектуры.
Порыв ветра чуть распахивает куртку. Левая рука вздрагивает, пальцы касаются изуродованной кожи на ладони. Она не чувствует ни тепла ни холода. Плата за анонимность. Принудительное клеймление ввели семнадцать лет назад. Черные татуировки по типу штрих-кода и подкожные чипы стали обязательными для граждан. Кто бы знал, чего мне стоило выжечь метку.
Достаю старенький КПК, провожу ногтем по тонкому пластику – маленький дисплей на ладони оживает. На заставке – горы: одинокие снежные вершины, русло замерзшего ручья. В моем кармане живут крошечные Альпы. Открываю электронный ежедневник. Четвертое апреля, понедельник – тысяча триста шестьдесят второй, если быть точным. Достаю стилус, перехожу в «заметки». Я всегда хотел вести дневник. Только писать не умею. Как подумаю, что нужно набросать что-то о себе, становиться страшно. Тянет на паранойю? Ну и пусть. Стою посреди крыши, смотрю вниз, а на экране терпеливо мигает курсор.
На часах 4:27, у меня есть пятнадцать-семнадцать минут до того, как в соседнем комплексе загорится первое окно. На четверть часа я остаюсь единственным обитателем Жилого кольца. Представляю, что исчезли люди, замерли дороги, затих гул магнитных составов. Стою на краю бетонного парапета, вдыхаю холодный воздух. Под ногами – пустая улица, над головой – серое небо. Так просто. Начинаю верить, что никогда больше не зажужжит коммуникатор, никто не спросит о ненавистной работе. Можно остаться здесь, или уйти, не планируя поминутно каждый шаг, не вспоминая о сотне неотложных дел.
Становится обидно. Почему у меня так редко бывает то самое «просто»? Откуда этот бесконечный дурдом в голове? Цифры и символы, страхи и сомнения, больные фантазии и формальная логика. Почему мне уютно только здесь, утром, на пустой продуваемой крыше?!
Земля дрогнула. Плита под ногами накренилась. Небо пошло мутными разводами, начало менять цвет, словно пытаясь поместиться в цветовую палитру старой компьютерной игры. Я даже не успел испугаться, просто упал на четвереньки, пытаясь отползти от края. Грязные серые тучи ожили. Тонкие туманные ручьи потянулись в одну точку, и надо мной стала собираться плотное грозовое облако. Небо поплыло серо-зелеными полосами и пятнами, словно доживающий последние мгновения монитор. Кое-где проступили черные точки битых пикселей.
Я дополз до бетонного перекрытия, уперся спиной в парапет. Живая хмарь над головой продолжала сгущаться, меняя цвет с мутного-серого на чёрный. Среди расплывчатых форм стали проступать четкие контуры и грани. Безумная грозовая туча постепенно складывалась в человеческое лицо. Узкие скулы, острый подбородок и темные провалы глазниц – надо мной обретал плоть неведомый бог. «Бежать! Немедленно бежать!», – билось внутри. Но духу хватило лишь сильнее вжаться в тесный угол между плитами. Чудовищный лик чуть приоткрыл пасть, обратил на меня невидящий взор.
Крыша дрогнула еще раз. В десяти шагах от меня тонкая телевизионная антенна ожила и потянулась вверх. Алюминиевое полотно ощетинилось кусками проволоки, опорная штанга продолжала вытягиваться, обрастая новыми крючьями.
Когда призрак заметил опасность, было уже поздно. Жуткий проволочный ёж вспорол черную скулу, со скрежетом свернулся в тугой клубок и полетел вниз. Туманное лицо исказила гримаса боли, в месте удара появилась жуткая рваная дыра – темный провал, случайная брешь в оболочке мира.
Тишину взорвал тяжелый громовой раскат. От уродливой дыры вверх по небу побежала ветвистая трещина, вскрывая небосвод, как тонкую скорлупу. В черноте разрыва неслись мириады светящихся символов – бесконечный поток букв, цифр и знаков – словно кто-то смешал системы счисления, алфавиты всех языков и накрыл мир чудовищным информационным куполом.
Новый громовой удар вернул меня к реальности. Многоэтажный комплекс дрогнул до основания. Я поднялся на ноги, чтобы заглянуть за парапет – мир качнулся навстречу. «Это конец», – раздалось в голове. Маленькая площадь внизу несколько раз повернулась вокруг себя. Головокружение стало невыносимым, ватные ноги согнулись сами собой. Я упал на спину и закрыл глаза. «Считай до ста, просто считай до ста…», – говорил добрый доктор. Самое время внять советам психолога.
После сорока земля перестала дрожать. Еще немного, и грохот тоже стих. Я подождал минуту для верности и открыл глаза. Над головой – обычное серое небо. Всё вокруг на своих местах, не рушиться и не падает. Вместо железного монстра рядом грустит старая телевизионная антенна. Встаю на ноги, нервно отряхиваюсь – ещё не отпустило. Вот и запись в дневник. Подбираю с земли наладонник, и вскоре на маленьком дисплее появляется «4:29 Новый приступ. Четыре месяца. Рваное небо».
***
Стены провели меня вглубь тесной квартиры. Опираясь на шероховатую поверхность, я добрался до ванной. Ладонь легла на выключатель, но свет не зажегся – лампа перегорела месяц назад. Пришлось оставить дверь открытой. Пригоршня холодной воды немного прояснила сознание. Внутренности сжимались от спазмов, шрам под запястьем жег и пульсировал, но с этим я разберусь по-другому. Скрипнула дверца зеркального шкафчика, в ладонь легла рукоять инъектора. После операции я не смог бросить морфин. Хрустнул взведенный механизм, из пластика показались три коротких иглы. Каждая секунда ожидания невыносима. Я резко закатал рукав, острое жало ударило в предплечье, палец надавил спуск. По телу покатилась блаженная волна эйфории, голова прояснилась, окружающий мир вернул четкость – двойная доза хватает быстро. Инъектор щелкнул, показалась обойма с пустой ампулой. В шкафу нашлась последняя упаковка – мои запасы подходят к концу.
Дверца со скрипом вернулась на место, с зеркальной поверхности на меня уставился двойник: бледное лицо, острые черты, прядь черных волос на глазах. В контраст с узкими зрачками и серой радужкой пролегли темные круги. Нужно что-то менять, долго я так не протяну. Сотый раз обещая себе нормальный образ жизни, я вышел на кухню.
Сухой треск электрической зажигалки жутко раздражает. С третьего раза плита поддалась, и на конфорке ожил голубоватый газовый цветок. Смешно сказать, на работе я программирую промышленную робототехнику, а сейчас не могу нагреть чайник. Сказочное утро. Нужно успокоиться, просто прийти в себя. Чашка крепкого кофе, что-нибудь съестное, и я снова в порядке.
Пока чайник шипел на огне, я успел собрать себе завтрак, если можно назвать этим гордым словом банку консервов и плитку сухого рациона. Не самое здоровое начало дня, но мой бедный организм привык ко всему: дешевый кофе, шикарное меню из мороженых полуфабрикатов, жуткая работа и четыре часа рваного сна в сутки. Интересно, как зовут птицу с такими проблемами в жизни?
Вскипела вода. Мятый пакетик упал в чашку, маленькая ложка фальшиво зазвенела о внутренности. Девять раз вместо обычных трех. Черт, да неужели мне так плохо? Если даже руки… нет, работать над Древом сегодня нельзя. Одна ошибка может отбросить на много дней назад. Здесь нужна предельная концентрация.
На кухне почти вся мебель осталась на своих местах. По всей квартире я старался освободить стены для работы, но сюда пока не добрался. Здесь заканчивается одна из ветвей низкого приоритета – вдоль холодильника по стене тянется сложная сеть блоков, диаграмм и графов, что-то о профориентации. Чудовищная блок-схема начинается у потолка и упирается последним комментарием в плинтус. Хороший маркер и вытертые обои – максимум наглядности. Ни один монитор, ни одна презентация не способна дать такую степень визуализации.
Мое Древо – комбинированный алгоритм, чудовищных размеров древовидная структура, в которую я пытаюсь уложить свою жизнь. Вернее, последовательность действий, событий и случайностей – многообразие личностного выбора и невероятное количество возможных исходов. Моя маленькая квартира схвачена густой паутиной графов и структурных схем. Год назад я начал работу на потолке спальни. Но уже через месяц схема сползла на стены, покрывая все пригодные для письма поверхности.
За стеной что-то упало, послышался детский плач – соседи чутко следят за тем, чтобы я не терял связи с реальностью. Остывший чай, немытая посуда, мутные разводы на стене… стоп! Разводы? Стройная вязь формул и символов ожила. Ровные линии потянулись в стороны, вся ветвь дрогнула, словно отражение в воде. Всё смешается, я не восстановлю порядок! Словно услышав мои мысли, схема на мгновение замерла, затем все записи потянулись к центру. Несколько секунд, и на стене осталась одна жирная чернильная клякса. Блестящая струйка лениво сползла вниз, капля вытянулась и упала в чашку.
Тут меня проняло. Краем сознания я понимал, это очередная галлюцинация. Несколько глубоких вдохов, и все вернулось на места. Но в голове стучало лишь: «Древо! Я не смогу закончить!». Моя главная работа. Мой смысл и последняя надежда. Прав был доктор, когда назначал тяжелые препараты. Длительный курс терапии, чудо-таблетки, выворачивающие сознание – единственный путь, короткая отсрочка.
Пусть так. Нужно время? Оно у меня будет. Минуту спустя я уже выворачивал нутро старого шкафа. Зимние комбинезоны и пыльная обувь, сломанный зонт и пара мятых костюмов – последний оплот хаоса в маленькой квартире. Только бы найти. Пятое октября, холодный день… линялые джинсы, тертый металлик… ага, вот! В заднем кармане нашлась пара мелких жетонов и знакомый клочок бумаги. Можно идти.
Когда я вышел из подъезда, утро только начиналось. Вереница грязно-серых облаков по небу, прохладный ветер с запахом гари – химкомбинат открывает очистные сооружения на ночь. Воздух придет в норму лишь через пару часов.
Солнце еще прячется за крышами высоток, чистый утренний свет теряется в лабиринте стекла и бетона. Спальный сектор понемногу оживает, сонные люди тянутся к транспортным развязкам и станциям подземки. Никому нет дела до худощавого парня, что бредет в сторону проспекта. Мятая ветровка, джинсы, битые сапоги – еще один серый мышь спешит в Полис на работу.
Семь минут, восемьсот шагов, и за спиной остались ворота сектора. В обе стороны от них тянется Периметр – система барьеров, заграждений и постов экологической безопасности. Центр полиса окружен семикилометровой зоной отчуждения. Плановые выбросы, кислотные и щелочные осадки сильно усложняют жизнь у стен промышленного монстра. Населенные кварталы начинаются только за Периметром. Местные экологи следят за воздухом, магнитными полями и радиационным фоном.
Покинутые два десятилетия назад, вдалеке виднеются старые многоэтажки. Пустые районы, пыльные пустыри, разбитый асфальт – после эвакуации заселение санитарной зоны запрещено. Сквозь отчужденное кольцо тянутся лишь несколько грузовых магистралей. Настоящая жизнь начинается глубже. Под землей к промышленному центру тянется целая сеть туннелей метрополитена. Еще немного, и тертая брусчатка выведет меня к одной из станций.
По дороге попадается всё больше прохожих, вдалеке уже слышен искаженный динамиком голос. Наземная часть станции – нагромождение бетонных плит, ступеней и гранитной облицовки. У входа толчея, сюда тянутся люди третьего и пятого секторов. Несколько шагов, и я растворяюсь в толпе. Все спешат вниз, в темный провал подземного зала.
Массивный козырек, бледные полосы ламп, турникеты, чья конструкция не менялась лет сорок – обычная станция, но почему-то здесь спокойно. Балки и колонны, опоры и консоли – сила и надежность. Люблю метро.
Позади осталась будка пропускника. Дальше короткий коридор и спуск. Я уже повернул к эскалатору, когда среди шума услышал:
– Юра, стой! Помоги, я застряла…
Юра? Да, меня так зовут. Наверное, надо обернуться. В толпе за турникетом кто-то машет рукой. В полумраке не разобрать. Тонкая фигурка в тертом плаще, короткие светлые волосы, обрезанные перчатки – Сонька! Проталкиваюсь обратно, передаю магнитную карту, девушка проскальзывает через заграждения.
– Юр, спасибо, я карту забыла!
– Пойдем, чудище… – беру за руку, чтоб не потерять в толпе, и вместе пробираемся к эскалатору. Первый зал сменяется тесным коридором. Очередной поворот, низкая арка, мы останавливаемся лишь на ступенях механической лестницы. Секунда, и уже плывем по высокому тоннелю вглубь земли.
– Теперь можно отпустить, – улыбнулась Соня. Я вдруг понял, что ещё держу её за руку.
– Да… извини, задумался. Всё забываю, зачем тебе перчатки?
– Ты каждый раз спрашиваешь.
– А ты каждый раз отвечаешь…
– Отвечаю что? – вопросительно протянула Соня.
– Что…
– Ну! – Я получил легкий удар в плечо. – Мне нравится!
– Я так и сказал. – Это похоже на игру. Железный ответ, куда мне со своей логикой?
Полотно эскалатора тянется вниз, тусклые лампы плывут мимо. Сеть метро начинается глубоко под землей, спуск занимает минут семь. Люди вокруг листают ридеры и планшеты, поправляют наушники, что-то считают – делают всё, чтобы не смотреть по сторонам. Им кажется, они теряют время, стоя здесь. «Никто не думает, много ли смысла в том, чем они занимаются пятнадцать часов в сутки…» – шепнули рядом.
– Сонь?
– Ау?
– Ты что-то сказала? – Стало не по себе.
– Нет…
Я осмотрелся. Рядом только заспанный охранник в камуфляже, чуть дальше – растрепанный парень с книгой. Никого достаточно близко. Наверное, у меня сделалось странное лицо, Сонька улыбнулась:
– Ты чего?
Мне бы её настроение.
– Да так… слушай, ты же на фармацевта училась?
– Угу, – кивнула девушка. – Бурно, весело, но недолго.
– Скажи, тяжелые нейролептики… их можно принимать самостоятельно?
– Кажется, нет. – Соня наморщила лобик. – Постановка на учет, полное обследование, строгие дозировки и график.
– Значит, будет интересно.
– Юр, ты чего? Это ж не седативные…
– Шучу, – быстро ретировался я.
Сонька немного помолчала, неуверенно улыбнулась:
– Шутки у тебя…
Через минуту мы спустились вниз. Мерный рокот эскалатора сменился отдаленным гулом электрички. Запахло креозотом и паленой сталью. Высокий подземный зал расходится в два широких коридора к разным станциям. Я редко встречаю Соню, сегодня нам по пути.
Несмотря на ранний час, в подземке людно. Из Полиса тянется вечерняя смена. У выхода на платформу мы с трудом пробираемся сквозь толпу – только что отошел очередной состав. Ещё немного, и впереди открывается мощеная гладь платформы. Поезда нет, можно не спешить. Проходя мимо угловой колонны, привычно проверяю карманы. Под ней сидит знакомый бродяга. Бросаю пару мелких жетонов в грязную сумку, делаю несколько шагов и останавливаюсь. Что-то не так. Сонька торопит:
– Ну что там?
– Он всегда что-то бормочет вслед… – ответил я.
– Кто?
Два шага назад, опускаюсь на колено. Обычный бродяга: мятая куртка, жирные волосы, кепка на глаза. Спит, наверное. Проверяю запястье. Какой там пульс, он уже остыл! А ведь столько людей вокруг. Рядом в стене терминал службы безопасности. Нажимаю «Вызов по месту», пусть разбираются. Из туннеля послышался нарастающий гул. Несколько секунд, и рядом замелькали огни состава. Я быстро втащил растерянную Соньку в вагон, спрятал в угол у окна. Если мы дождемся оперативников, то к вечеру может оказаться, что я – жестокий рецидивист, серийный убийца и немножко каннибал. Наши силовики умеют убеждать.
Наконец хлопнули двери, и поезд тронулся. Соня, наконец, очнулась. Тихо спросила:
– Он умер?
Я кивнул. Проняло её. Все равно, молодец – даже голос не повысила. Нас никто и не вспомнит.
– Там же много людей… а что, если я? Никто же не заметит… – Перехвалил. Лицо серьезное, а глаза мокрые. Беру за плечи, легонько сжимаю:
– Я замечу.
Пару секунд она внимательно смотрит, потом тихо прячет лицо у меня на груди. Приехали. Сонька – маленький боец, сгусток движения и оптимизма – раскисла за минуту. А утешает её кто? Потенциальный псих, социальный изгой, которого держит в сознании только одержимость собрать всё происходящее в один стройный алгоритм. Придется переписывать ветвь взаимоотношений.
Электричка летит вперед. Стук колес и гул рассекаемого воздуха сливаются в одну партию с монотонным голосом селектора. Одной рукой держусь за поручень, другой обнимаю притихшую девушку. Вокруг много людей, но им все равно. Они спят. А я стою у окна и считаю мелькающие огни.
Все хорошее заканчивается. После очередной остановки я немного пошевелил Соню:
– Пора вставать.
– Мм… – засопели мне в куртку. – Блок энергетиков, мне еще далеко.
– Зато мне пора.
Соня зашевелилась, глянула по сторонам:
– Как? Киберпром…тебе же в центр.
– Нет, не на работу, – выдохнул я.
– А куда?
– Надо… пусти. – Лучше ей не знать.
Железный пруд – небольшая пилонная станция в черте Полиса. Городской водоем осушили сорок лет назад, но старое название прижилось. Теперь здесь корпуса металлургического комбината и пара лабораторий. Когда я вышел из вагона, на платформе почти никого не было. Несколько извилистых тоннелей, темный переход, и я вышел к подъемнику. Для маленькой станции не стали строить полноценный эскалатор. Наверх пришлось ползти в тесной стальной коробке грузового лифта.
На выходе из станции жуткий сквозняк – над сложной вентиляцией здесь не заморачивались. Пряча глаза от легкого утреннего света, я поднялся по ступеням. Полезно помнить, что у мира есть небо, пусть даже хмурое и в дыму. Рядом начинается узкий мощеный проспект. По обе стороны – многоэтажные цеха, стены бетонных монстров. Над головой – стальная нить монорельса, внутри каркаса летит пассажирская кабинка.
Я знаю эти места. Три квартала по заводской линии, сотня метров к транспортному шлюзу и шесть минут вдоль железнодорожной насыпи. Скоро впереди показался серый купол лаборатории. Внутри – отдел фармацевтической компании, а подвальный бокс приспособлен под торговую точку.
Перед массивной железной дверью я остановился, проверил карманы. Страшно, но выбора нет. Мятый листик в руку, лицо попроще и вперед. Дверь поддалась неожиданно легко, за ней знакомый зал: белая плитка, стеклянные стены витрин, стройные ряды упаковок с препаратами. В дальнем углу – маленькое окно. Когда я подошел, из служебного коридорчика вынырнул консультант: белый халат, пластиковый значок, натянутая улыбка. Отделенный от меня витриной, он походил на манекен.
– Добрый день, что вас интересует?
– Один препарат… когда-то у вас уже брал.
Стараясь выглядеть уверенно, я осмотрелся. Постер мышечного стимулятора, батарея незнакомых бутылочек, стеклянный шкаф, мокрые разводы. Откуда здесь вода? Маленькая капля застыла на стекле. Я протянул руку, коснулся ее. От пальца по витрине поплыли круги. Прозрачная поверхность дрогнула, как живая. Меня прошиб холодный пот. Я с трудом перевел взгляд. Консультант озабоченно уставился на меня.
– Репс… респиридон, – выдал я, наконец.
– Препараты группы Д только по назначению.
– Рецепт есть. – Я хотел непринужденно махнуть листиком – получилось резко и нервно.
– Разрешите взглянуть.
Проклиная свои актерские навыки, я протянул мятый лист. Консультант внимательно его изучил и вернул:
– Он просрочен.
– Не может быть…
– Октябрь прошлого года, – пожал плечами парень.
– Должно быть, я взял старый. – Пора уходить. Я попятился к выходу.
– Я могу проверить по базе, – заморгал экран терминала. – Кто ваш лечащий врач?
– Я зайду в другой раз…
Спасительная дверь, несколько битых ступеней и я выбираюсь наружу. Два шага в сторону, рука находит шершавую поверхность стены. Нормальной твердой стены!
Самое время паниковать. Достать препарат я не смогу – уверен, шустрый консультант уже дал оповещение по внутренней сети. Пойти к любимому доктору? Плохо я от него ушел, вместе с базой данных. Закроет на принудительное лечение в диспансер – до конца дней буду воровать обмылки и разрисовывать стены в палате непонятными каракулями.
Времени мало. Я не успеваю закончить Древо. Через шесть-восемь дней начну спать на стене, путать левые руки и наливать полстакана в воду. Решения, одно безумнее другого, понеслись в голове – всё не то. Разве только успеть…
Я достал наладонник, быстро нашел плановые записи. На дисплее появился список: «Катастрофа», «Фанатизм», «Творческий поиск», «Страх», «Клиническая смерть», «Безумие», «Смысл». Для каждого пункта – сроки, места, примечания. Осталось лишь послать к черту многомесячные планы, собрать материал и проработать все за неделю. Безумие? Теперь это мой флаг.
Я подтянул шнуровку на сапогах и почти бегом направился к станции. Хруст гравия, пыльный ветер, грубый техногенный пейзаж – главное не останавливаться, и страх отпустит. Перебирая в уме людей, события и места, я очнулся уже на платформе подземки. Придется опустить планку, пренебречь объективностью и объемными выборками данных. Теперь только конкретные люди, проблемы, факты, иначе, не успею.
Когда в туннеле загудел поезд, я уже знал, с чего начну. Рядом замелькали окна, тяжело ухнули колодки. Когда открылись двери, я нырнул в вагон и устроился у противоположной двери – топографическая база и архив на другом конце Полиса. Нужно достать планировку пригорода.
Легкий толчок, и опорные колонны поплыли мимо. Состав ещё набирает скорость, а я уже скребу по дисплею КПК, намечая маршрут по электронной карте. Вокруг толпятся люди, но им все рано. У каждого свои проблемы, заботы. Даже в пустой темной комнате не чувствуешь себя таким незаметным, как здесь.
Мы уже проехали развязку и несколько станций, когда поезд стал сбрасывать скорость. Странно – до следующей остановки еще минуты две. Я спрятал наладонник, осмотрелся. Вдруг, вагон резко встал, засвистели рельсы, людей бросило вперед – сработал пневматический тормоз. Меня потянуло по салону, но я схватился за поручень и устоял. Через несколько секунд сквозь ропот толпы и помехи послышался голос диспетчера: «Блок семь, техногенная авария… завод «Актинид», выброс кислотных паров… остановлена первая ветвь метрополитена, просьба сохранять спокойствие». Станции вдоль путей заблокированы. Это серьезные меры, значит, на поверхность нельзя. Сонька… надеюсь, она укрылась. Так, это здесь при чем? Я должен считать потерянные часы, искать обходной путь.
Стены вагона задрожали, по обшивке и стеклам, словно по воде, пробежала легкая рябь. Над общей суматохой появился новый звук. Тихий гул уверенно расходился по туннелю. Я уже начал сомневаться в себе, но голоса в вагоне вдруг стали затихать, люди прислушались. Непонятное эхо стало нарастать и вскоре превратилось в тяжелый рев. Меня вдруг прошибло – поезд! Составы ходят с интервалом в сорок секунд, проблемы со связью в метро – не новость. За нами летит следующая электричка.
Из последнего вагона послышались крики. Я вцепился в поручень, заорал: «Держись!». Через секунду раздался жуткий удар. Скрежет металла, крики и звон стекла слились воедино. Тяжелый вагон подбросило, как игрушку. Поручень вырвался из рук, что-то твердое ударило по ребрам, и я упал. Накатила темнота, приступ боли и тошноты прошелся по телу. Звуки умерли, мир сузился до полосы грязного пола в стеклянной крошке.
Сквозь боль и темноту в сознании проступали обрывки фразы: «Слишком просто… слишком просто, остаться здесь… ты не закончил». Никто, кроме меня, не допишет Древо. Преодолевая боль, я поднялся на четвереньки и пополз. Разбитое окно рядом. Много стекла, руку в сторону… теперь что-то липкое и теплое… кто-то лежит у двери. Царапая ладони, я вцепился в край оконного проема и подтянулся. Немного выше, перевалиться вперед, и я падаю. Новый удар напрочь сбил дыхание. Я перевернулся на спину, хватая воздух.
Темноту подземного тоннеля прорезала полоса света. Блестящая белая трещина зазмеилась по железобетонному своду. С легким хрустом многотонные плиты стали расходиться. В разломе показалось знакомое пространство: непроглядная тьма и бесконечный поток бледных символов. Слишком много для одного дня. Последний вдох, и сознание погасло.
Пустота. Серое Ничто без звуков, красок и направлений. «Сумерки сознания», – скажет поэт. Не чувствую тела. В уголке памяти копошатся боль и страх, плавает эхо сирен и хруст стекла. Не помню себя.
Мир вокруг начинает обретать реальность. Бесконечное серое? Небо. Легкое усилие, и впереди появляется тонкая полоса горизонта. Слишком зыбкая и далекая, словно над водой. Пусть будет море – холодное, тихое. Внизу сгущаются краски, проявляется берег. Крупный черный песок, ровный дикий пляж. Никаких следов, мусора, палаток. Здесь никогда не было людей.
У воды земляная насыпь. Пытаюсь рассмотреть, тянусь взглядом и сознанием. Замок. Огромный песочный дворец. Стены и башни, мосты и арки, острые шпили невероятной высоты и сложности. Вокруг замка ров с водой: надежный и глубокий вблизи, но смешной и мелкий для бесконечной морской глади. Красота и величие исчезнут с первым приливом, но пока море спокойно, высокие стены стоят.
При всей суровости и черноте, замок жив. Я вижу множество маленьких искр и огней. Разные цветом и формой, они двигаются внутри, мерцают и пульсируют, загораются и гаснут. Несмотря на призрачную слабость, искры кажутся надежнее песчаных сводов. Но пока море спокойно, хрупкие башни попирают небо, а огни продолжают танец.
***
Боль. Спасительный лом в теле, возвращающий чувства и отрезвляющий сознание. Я почти благодарен ему. Беспорядочный шум вокруг проясняется. Вой сирены сквозь рокот бульдозера. Короткие очереди отбойного молотка. Я с трудом открываю глаза. Уголок серого задымленного неба, край строительной площадки, множество людей и техники. В воздухе висит грузовой Винт, огромные лопасти молотят воздух. Мгновенье, и многотонная плита взмывает вверх. Слышен грохот осыпающегося свода. Над бетонным парапетом в стене высечено «станция Энергетик».
Картинка перед глазами качнулась, тело отозвалось болью, я понял, меня несут. Над головой проплыла стрела шагающего крана.
– Давай запаковывай. Док? – Надо мной склонилось лицо в дыхательной маске и очках. Перчатка коснулась шеи.
– Брось мешок! Живой он. Несите в полевой.
Носилки поплыли дальше, и вскоре пара спасателей переложила меня на брезент у палатки госпиталя. Вокруг прямо под открытым небом лежат десятки пострадавших. Одни стонут, баюкая изувеченные руки-ноги, другие молчат, самые тяжелые затихли без сознания. Аварии в подземке не бывают простыми. Рядом худощавый старик с перемотанной головой забормотал молитву – серьезный проступок и ошибка, верить во что-либо.
В дальнем конце лагеря работают две бригады медиков, гудит дефибриллятор, бегают санитары. Их слишком мало для такой катастрофы. Почти все в дыхательных масках и респираторах. Зачем? Пыльный ветер принес ответ вместе с острым запахом серного газа. Выброс не успели локализовать. В небе над станцией и между крышами высотных корпусов повисли желто-зеленые облака. И без прогноза я помню ночную температуру и влажность. Когда пойдет дождь, здесь начнется ад.
Над общим шумом раздался крик, затем скрежет металла и сухой каменный грохот. Я с трудом повернул голову. В облаке пыли у разобранного спуска на станцию лежит гусеничный кран, придавленный плитой перекрытия. Гнутая стрела торчит из-под обвала, как поломанная рука гиганта. Спасатели пытались расширить вход и завалили одну из опор.
Здесь нельзя оставаться. Если медики доберутся до меня, госпитализации не избежать. Потом окажется, что меня нет в здравоохранительной системе полиса, равно как и в других реестрах и базах. А через неделю, когда я перестану различать верх и низ, меня отправят в лечебницу – воровать обмылки, спать на стене и пускать пузыри от утренних «витаминок». Нет, в последние дни я должен много успеть. Значит, выбор невелик.
Преодолевая боль и тошноту, я поднялся на четвереньки и пополз. Рядом с госпиталем грузовой Винт бросил огромную плиту, сорванную с наземной части станции. Край лег над небольшой земляной насыпью, образовав низкий козырек. Там можно дождаться темноты. Пустячное расстояние в сорок шагов теперь оказалось реальным испытанием. Пока я полз к укрытию, отбитые ребра сковывали болью каждое движение, новый вдох, казалось, вот-вот разорвет грудь. Шипя от боли, я забился под плиту, подрыл землю и выглянул наружу.
На площадке что-то изменилось. Спасатели всё также суетились у провала подземки, но никто больше не спускался вниз, не таскал носилки. Винт качнулся в воздухе, сбросил пустую люльку и, заложив вираж, улетел. Оцифрованный голос что-то прошипел по громкой связи, люди забегали ещё быстрее. Медики свернули госпиталь в две минуты и сели по машинам. Землекопы и спасатели, бросая технику, загрузились в гусеничные проходцы. За пять минут спасательная площадка опустела.
Царапая руки, я выполз из укрытия и сел спиной к плите. Брошенная техника, горы земли и битого асфальта, бетонный остов на месте станции. Кроме меня, на площадке остались полтора десятка тяжелораненых, в основном без сознания. Что здесь вообще происходит, если медики не успевают забрать пострадавших?
Вдалеке завыла сирена. Тяжелый низкий гул нарастает и обрывается, повторяясь каждые семь секунд. На слух по частоте – экологи. Я попытался встать, земля под ногами качнулась. Опираясь на руку, я все же принял вертикальное положение. Несколько глубоких вдохов, и земля перестала двигаться. Вместо этого сорокаэтажная башня заводоуправления вдалеке накренилась на манер Пизанской. На мгновенье показалось, что все корпуса и высотки сектора ничего не весят, словно гигантские картонные коробки, разбросанные ветром, все связанные нитями кабелей и трубками пневмопочты.
Спустя секунду, видение прошло, уступив место реальному кошмару. Из-за высоких крыш в небо ударил огромный столб фиолетового дыма. Тяжелое эхо пронесло по сектору рокот далекого взрыва. Я понял, это не галлюцинация – на такое не способен даже мой психоз. Между тем, чудовищный дымный гриб раскинулся над границей секторов и, скрывая небо, пополз дальше. Выброс такой силы не сравнить с плановым. Должно быть, половина химкомбината взлетела на воздух.
Облако химикатов осядет на район через пять-семь минут. Остаться на улице – получить тяжелое отравление и умереть. Здания в Полисе оборудуют системами фильтров-вытяжек, персонал укрывается внутри и герметизирует выходы. Но стучаться в стальные двери ближайшей лаборатории без пропуска нет смысла. Переждать в метро не выйдет – вход на станцию разворочен, внизу два разбитый состава, а внутренние укрытия заблокированы.
Придерживая саднящее ребро, я побрел прочь с площадки. Каждый шаг давался с трудом, слабость и головокружение не отпускали не на секунду. Скоро площадь сменилась знакомым лабиринтом бетонных стен, сотами оргстекла и пластика. В этом секторе есть выход коллекторной системы. Я проверил нагрудный карман, старенький КПК должен помнить карту района. Но его удача закончилась – пластиковый дисплей рассекла аккуратная ветвистая трещина.
Быстро темнело, плотное фиолетовое облако накрывало сектор. Я шел по пустым улицам, сворачивал наугад и скоро совсем потерялся в городском лабиринте. На землю упали первые «снежинки» – легкие темно-синие хлопья, продукт химической реакции. Одна из них села на рукав ветровки, ткань тихо зашипела и начала тлеть. Я накинул капюшон и засунул руки в карманы. Времени почти не осталось.
Есть! Проходя мимо очередного переулка, я заметил водоотвод. Через сотню шагов нашлась неглубокая сточная канава. Она ведет к коллектору. Теперь дело в скорости. Стало ещё темней, ядовитые хлопья посыпались как снег. Сквозь прерывистое дыхание я слышал, как шипит и разлагается одежда, чувствовал тепло на плече. Нужно бежать, но каждый шаг обжигает болью, я могу лишь брести вперед под чудовищным снегопадом.
Я одолел почти два квартала, когда облако стало опускаться. В воздухе появился острый запах аммиака. Обогнув стеклянный купол лаборатории, я увидел мост – часть широкой грузовой эстакады. Под ним, между опорами должен быть сток.
Последняя сотня шагов стала жутким испытанием. Ядовитый воздух обжигает легкие, воспаленные глаза с трудом разбирают дорогу, химожог расползается по плечу. Когда я ввалился в темный тоннель коллектора, ноги подкосились. Я упал, ладони погрузились в холодную вязкую грязь. Жгучий снег остался позади, но дышать стало невыносимо. Нужно уходить дальше в тоннель. Собрав последние силы, я поднялся и побрел, но через десять шагов руки наткнулись на решетку. Широкие стальные прутья перегораживали дорогу. Я вцепился в один, попытался сдвинуть, сухой кашель сдавил грудь, и я сполз на колени в жидкую грязь.
Рядом раздался металлический скрежет, тяжелый удар. Полоса света прорезала темноту, слева в стене открылась массивная дверь, в проеме появился нелепый грузный силуэт.
– Совсем охренел?! – Густой бас сквозь респиратор прозвучал грозно.
Не дожидаясь ответа, пришелец зашлепал ко мне, сильные руки схватили за шкирку и поволокли в комнату. За спиной лязгнула дверь, мы оказались в коротком коридоре перед герметичным шлюзом. По углам скрипнули ребристые переборки, зашумела вытяжка – дышать стало чуть легче. В потолке заработал распылитель, синий пепел на куртке зашипел, стал пениться. Я вдохнул чуть свободнее, попытался стать на ноги. Мой спутник даже не заметил. Когда закончилась обработка, он повернул вентиль на двери, втащил меня внутрь небольшой комнаты и положил на низкий железный стол.
Пока неожиданный спасатель возился с запором, я умудрился сесть и немного осмотреться. Комната в пятнадцать квадратов, несколько столов с батареями колб и пробирок, стеклянные шкафы, пара микроскопов, таблицы и графики на стенах. В дальнем углу стенд со старым комплектом химзащиты: гермошлем, темно-зеленый прорезиненный покров, баллоны и раструбы дыхательного цикла. Сам спасатель даже со спины выглядел внушительно. При обычном росте, шириной плеч он мог поспорить с любым из былинных богатырей. Необъятная черная накидка расходилась на животе и больше походила на плащ-палатку. Когда он повернулся, я разглядел внушительную черную бороду и бакенбарды, переходящие в нечесаную шевелюру. Над дыхательной маской, на переносице красовались аккуратные профессорские очки.
– Впфувупф… – нервно сорвал респиратор. – Тьфу! Ну что, очухался?
– Кажется, да… – просипел я. Связки ещё не пришли в норму.
– Угу, слышу. Подышал свежим воздухом?
Я виновато кивнул. Собеседник чуть приосанился, поправил очки:
– Я Аркадий Игоревич, можно просто – Борода.
– Юра… – Я ещё не пришел в себя, осмотрелся. – А где мы?
– Это, – гордо начал Борода, – станция «Сток-3» системы контроля промышленных сбросов. А я – оператор.
Аркадий принялся стягивать комбинезон, затем копаться в шкафу и через минуту облачился в широкий белый халат. На груди даже появился маленький бейдж «Кандидат технических… НИИ ЭКО… Аркадий Ботхин». Я, тем временем, сквозь головную боль вспоминал старые статьи:
– Система КПС… её ведь расформировали лет десять назад.
Борода погрустнел. Вдруг куда-то испарился бодрый научный сотрудник, стали заметней пустота и затхлость маленькой станции, слой пыли на столах, подгоревшие лампы на потолке.
– Расформировали, – тихо буркнул оператор. – И посты растащили, да не все.
– А ты?
– Живу я здесь, – вздохнул Борода. – Кому нужен эколог внутри Периметра? И вообще, хватит мне на лоб загибать! Или ты сам себя полечишь?
Заняться собой и впрямь следовало. Ожог на плече спекся с тканью. Борода долго отмачивал рану каким-то раствором, обрезал и отрывал плавленые обрывки. Когда куртку все же сняли, горе-лекарь увидел ссадины и синюшную гематому в полживота. Тут я выслушал много нового в отношении моего образа жизни и способов передвижения. К повязке на плече добавился самодельный корсет на ребра. Шрам у запястья дюжий оператор одобрил – он сам не был меченым, потому и жил здесь.
– Вот как ты умудрился всё в один день? Тебе на обследование надо.
– Мне нельзя в больницу.
– Как нельзя? – Удивился Борода. – Ты себя видел, бессмертный прыщ?
– У меня есть неделя… – тихо начал я.
– А потом что?
– А потом всё. – Я был серьезен, как никогда.
Борода внимательно посмотрел на меня и ничего больше спрашивать не стал. Сильный руки затянули пластиковую стяжку на спине, корсет стал на место. Я прошелся немного по комнате, шаги больше не отдавали болью.
– Аркадий, спасибо тебе, – вздохнул я. – Но мне нужно идти.
– Куда? Химкой весь Полис накрыло. – Для убедительности кандидат наук развел руками.
Я помню. Казалось, сквозь метры земли и бетона я чувствую ядовитое дыхание, вижу хлопья кислотных осадков. По плитам потолка пробежала легкая рябь. Картинка перед глазами слегка помутилась. На секунду перекрытие потеряло материальность, стало прозрачным, и я увидел кусок фиолетового неба сквозь толщу бетона. Ещё мгновение, и всё вернулось на места. Я тряхнул головой. Наверное, воображение разыгралось.
– Я должен попасть в соседний сектор к НИИ. Там своя канализация. Думаю, под землей можно.
– А толку? – Буркнул Борода. – Яйцеголовые закрылись наглухо, рвануло-то рядом. Сидят на фильтры молятся да щели затыкают.
– У меня там знакомый. Он Белое братство разбирал… – я осекся. – Секта такая. Нужно расспросить его.
– Угу, братство. Два подвала в Пустоши и маркировка музея на всех святынях. – Грузный оператор задумчиво погладил бороду. – Если хочешь настоящих психов, искать надо здесь…
Наверное, лицо у меня сделалось непростое. Борода глянул на меня чуть с опаской, немного помолчал, потом тихо спросил:
– Серьезно?
Я кивнул.
– Ну ты и… Ладно, собирайся.
Сборы растянулись на четверть часа. Борода облачился в широченную плащ-палатку, на плече появилась увесистая сумка с непонятным барахлом. Куртка пришла в негодность, и мне достался черный прорезиненный плащ бывшего лаборанта. Тертые джинсы и сапоги пережили день лучше и были признаны годными. Для меня нашелся старый респиратор и банка газировки.
На станции обнаружилось второе помещение – маленький бокс с навесной кроватью и столом. Я ожидал увидеть разбросанные вещи или горы запчастей, но в комнатке оказалось чисто. Через неё мы вышли во второй переходник и дальше в темный тоннель.
Под ногами захлюпала грязь. Ядовитый воздух сдавил грудь.
– Надевай маску, – буркнул Борода. Старый подсохший фильтр не внушал доверия, но дышать стало легче. Дюжий оператор пошел вперед, освещая дорогу фонарем.
Городской коллектор больше походил на рисованное подземелье из древней видеоигры: темнота и сырость, реки нечистот, зарешеченные стоки в стенах. Следующий час потерялся в лабиринте узких коридоров и сточных труб. Борода за все время не сказал ни слова, лишь иногда касался стен или замирал, прислушиваясь к чему-то. Как он находил дорогу, для меня осталось загадкой.
Наш переход закончился неожиданно. Свернув в очередной проход, мы уперлись в дверь, обычную стальную с кодовым замком. Все равно, что идти по взлетной полосе и найти горшок с геранью.
– Её здесь не было. – Проводник был озадачен. По углам нашлось немного бетонной крошки, на стене свежие выбоины – дверь врезали недавно.
– Обойти можно?
– Не знаю, – протянул Борода. – Это старая часть, под Радиотехом, тут все по-другому.
Я подошел ближе, присмотрелся. Замок оказался древним: пять разрядов, цифровая индикация на контроллере. Мне доводилось программировать такие. У Бороды нашлось что-то похожее на отвертку. Я приставил инструмент к щели под дисплеем и ударил – на панели появилась трещина. Следующий удар расколол микросхему логики, дисплей мигнул, на нем осталось два разряда. Пара цифр и несколько тертых кнопок – меньше сотни комбинаций. Пять минут, немного удачи, и дверь поддалась.
Перед нами открылся полутемный коридор. Тусклый фонарь на потолке немного разгонял тьму, освещая часть стены с замысловатым рисунком. Черной краской под трафарет на бетоне красовалась маленькая панорама полиса – башни и небоскребы, корпуса и шпили, над ней – огромное лицо, расплывчатый лик божества, пустые глазницы, перекошенный рот.
– Теперь тихо, – сказал Борода. – Если кого встретим, говорить буду я. Может, помнят еще.
Дорога стала чище, воздух изменился, и я снял маску. Мы прошли несколько развилок, но так никого и не встретили. У очередного перекрестка проводник остановился:
– Где ж они все? Мы рядом, только не помню, куда дальше.
Я прислушался. Далекий низкий гул отразился эхом от бетонных стен. Одна из плит чуть исказилась, словно завибрировала. Борода всё так же смотрел по сторонам, вспоминая дорогу. Я коснулся руками гладкой поверхности. Далекий звук повторился. Стало казаться, что за стеной что-то меняется. Какое-то возмущение, не свойственное месту и пространству. Плита пошла мелкой рябью, затем стала прежней, и ощущение исчезло. Новый приступ? Нет, я спокоен, как и во время видений перед выбросом. До меня стало доходить. Сквозь прогрессирующий психоз я начал видеть больше, коснулся новой оболочки пространства. Только, что теперь делать?
– Идем. – Я свернул в ближний коридор.
– Э, ты куда? – Прогудел в маску Борода, но все же зашлепал следом.
– Нужно проверить. Здесь должен быть…
Я не закончил. Тоннель оборвался, и мы вышли в огромный полутемный зал. В центре зияла пропасть старого отстойника. Над ней на ветхом помосте громоздилась невероятная гора мусора. В полумраке я разглядел мятые корпуса машин, ежи антенн, куски старых труб и прочего металлолома. На вершине, сплетенное из кабелей и арматуры, стояло знакомое лицо-маска. Наверное, это и есть источник возмущений. Воздух в зале вздрагивал от тяжелого гула – никакой мистики, просто низкий звук на пределе слуха. Иногда темноту прорезали вспышки света, на вершине мусорной пирамиды мелькала пара проблесковых маячков.
Зал плохо освещен, когда глаза привыкли, я рассмотрел десятки фигур в серых накидках вокруг пирамиды. Одни раскачивались в такт нарастающему гулу, другие стояли на коленях или припадали к земле у подножия. Борода зашевелился рядом:
– Всё на конец света надеются. Каждый выброс так.
– Что это… там?
– Это их мусорный бог, – прошептал Борода. – Не помню, как его там зовут.
Я присмотрелся. Пара динамиков, маячки, несколько закрытых блоков наверху. По телу пробежала дрожь. Нелепая антенна наверху – излучатель. Такое оборудование не могло случайно оказаться в горе металлолома. Эта установка работает. Я почувствовал её сквозь толщу земли и бетона. Ощущение сродни разлому в метро. Мои видения связаны. В сознании прокатилась лавина вопросов. Что здесь происходит? Кто этим занимается? Как это связано со мной? Нужно разобраться, пока я окончательно не сошел с ума.
– Борода… – голос подводил, – это не техносекта. Тут сложнее.
В коридоре за нами послышались шаги. Мы вжались в нишу стены и замерли. Из-за угла вынырнула тощая фигура в сером плаще с капюшоном. Пришелец нес толстую книгу и был погружен в чтение. Он даже не смотрел в нашу сторону, но проходя мимо, запнулся об огромный сапог проводника и упал. Борода вышел из тени и что-то примирительно забубнил в респиратор. Но гость сильно испугался, не поднимаясь на ноги, что-то звонко заверещал и стал отползать. Мощная рука сгребла несчастного за шиворот, Борода сдернул маску и со словами «Не смей орать на научного сотрудника» влепил ему пощечину. Нокаутированный сектант повис на руке.
Я выглянул в зал. Серые братья стояли на местах, никто даже не повернулся на звук. Борода посадил пленника к стене. Под ветхим капюшоном оказалось худое острое лицо, впалые глаза, спутанные седые волосы. Я посветил фонариком – Сеченов! Побледневший и высохший от подземной жизни передо мной сидел престарелый академик старого ГИИ.
– Ну и чего с ним теперь? – Буркнул Борода.
– Это Сеченов – профессор, – объяснил я. – Нужно с ним поговорить.
В сумке нашлась фляга с водой. После легких водных процедур академик пришел в себя, завертел головой. Глядя в безумные глаза, я засомневался, что разговор сложится.
– Профессор, успокойтесь, – начал медленно. – Это Юрий, программист. Мы работали над искусственным нейроном, помните?
Взгляд профессора прояснился, он сел ровнее и даже поправил несуществующие очки.
– Молодые люди, – прорезался академический тон. – Потрудитесь объяснить, что здесь происходит? Вы срываете мою работу.
– Ну, мы здесь мимо проходили… – растерялся я. – Стойте. Какую работу? Вы здесь один?
– Увы, – вздохнул Сеченов. – Подобные исследования никому не нужны. Финансирования едва хватило на реквизит: дождевой плащ и справочник по собаководству. – Он кивнул на увесистый том.
– Так вы не один из этих? – Осторожно спросил Борода. – Вы уж извините…
– Нет, не один. – Профессор поморщился, коснувшись лица. – Я изучаю организацию изнутри, уже есть неплохие результаты…
– Что за установка там наверху? – оборвал я.
– Где? Не знаю, – старик замялся. – Мне не давали инструкций…
Из тоннеля донеслись невнятные шорохи, чей-то вскрик, звуки борьбы. В двадцати шагах по узкой развилке трое братьев протащили кого-то. Пленник сопротивлялся, в суматохе я рассмотрел только край темного плаща и высокий шнурованный сапог. Спустя пару секунд компания скрылась за поворотом. Повинуясь странному чувству, я осторожно подошел к перекрестку и осмотрелся. Братья ушли, но на полу что-то осталось. Я прошел чуть дальше и поднял перчатку, маленькую для моей руки, с обрезанными кончиками пальцев. Внутри похолодело.
– Кто это был? – Не узнавая свой голос, выдохнул я.
– Новая сестра, наверное… – профессор замялся. – Я слышал, её подобрали у северного входа.
– Короткие светлые волосы, жетон ЭКО на груди?
Сеченов кивнул.
– Что значит «новая сестра»? – Не выдержал Борода.
– Иногда сюда приводят людей. Поначалу бывает сложно, но потом с ними работаю я…
– Ах ты ж… – дюжий проводник подавился ругательством, – академик!
– Исключительно в научных целях, – стал оправдываться Сеченов. – Изменение внушаемости в групповой динамике…
Дальше я не слушал. В голове копошились обрывки мыслей и фраз, проигрывались десятки вариантов – зрел страшный план. Я осторожно отполз, выглянул в зал, прикидывая расстояние, считая шаги и секунды. Сеченов продолжал читать лекцию, когда я вернулся. Мой спутник оказался тактичным слушателем, даже перехватил академика в левую руку для удобства.
– Снимай, – выдохнул я.
Академик уставился на меня.
– Ваш плащ, профессор, – начиная терять терпение, – он мне нужен.
– Ты чего удумал? За подругой этой идти? – Удивился Борода.
– Я обещал.
Сеченов нехотя стянул свое одеяние. Свободная накидка легла поверх моей одежды.
– Когда станет шумно, двигай к двери и жди, – сказал я, надвигая капюшон пониже.
На очередную серую фигуру, вплывшую в зал, никто не обратил внимания. Я медленно брел между безучастными людьми. Обрывки слов, шепот и бессвязное бормотание наполнили воздух. Ближе к пирамиде я почувствовал дрожь – тяжелый гул пронизал тело. В голове немного помутилось.
До пирамиды ещё шагов двадцать, а меня уже трясло, как в лихорадке. Хотелось припасть к земле, рядом с серыми братьями. К счастью, лезть наверх не нужно. Я обошел гору металлолома и стал рассматривать землю за ней. Пара служителей, оторвались от земли, и уставились на меня. Один попытался встать, но вялая попытка не удалась. Кто знает, сколько они здесь, и что сейчас плавает в пустых глазах?
А вот и питание – среди грязи и мусора на полу лежала тугая змея силового кабеля. Меня накрыло секундное затмение – внутри жилы мелькнула тугая нить света. Что с ней делать? Дрожащими руками я поднял кабель и потянул – ничего. За спиной зашевелились люди. Я дернул ещё, но ничего не вышло. Человек пять позади, потянулись ко мне, глухие шаги раздались совсем близко. Начиная паниковать, я вцепился в кабель и. загребая сапогами, рванул на себя.
Наверху сухо затрещало, темноту разорвала серия вспышек. С вершины пирамиды покатился массивный черный ящик. Гул оборвался. Гора металлолома зашевелилась. Тяжело кувыркаясь и набирая скорость, ящик пролетел вниз и ударил в край помоста. Раздался хруст, собранная из мусора платформа накренилась, и пирамида ухнула в темную пропасть отстойника.
По залу прокатился гулкий стон. Самые истовые служители с криками бросились за своим идолом. Остальные хватались за головы, падали на землю, катались в пыли. Я не стал терять времени и побежал к узкому проходу у стены. Следующие минуты слились в калейдоскоп темных коридоров, тусклых светильников и пыльных углов. По пути я не встретил ни одного серого брата, словно они исчезли.
В конце очередного коридора обнаружился маленький грязный тупичок. В углу, привязанная к ржавым трубам, лежала Соня – без сознания. Я бросился к ней, стал развязывать, прикидывая, как далеко смогу унести её на руках. Когда последний узел спал, я получил жесткий удар в лицо. Без сознания, как же! Почти минуту я пытался успокоить обезумевшую подругу, пару раз получил по ребрам. Наконец, сорвал капюшон, сгреб Соньку и выдохнул в ушко:
– Дура, это я!
Сопротивление прекратилось. Пару секунд она недоверчиво смотрела, затем тонкие руки вцепились в меня и долго не отпускали. Ей досталось: плащ порван в нескольких местах, волосы растрепаны, костяшки на руках сбиты. Над тонкой скулой появился багрово-красный ожог.
Из подземелий серого братства мы выбрались без приключений, братья безумствовали вокруг разрушенной установки, им не было дела до пары беглецов. Сеченов исчез. Борода долго орал, объясняя, какой я псих, и что теперь начнется, но всё же вывел нас до коллектора на окраине полиса.
С трудом передвигая ноги, мы выбрались в холодную ночь. Техногенный монстр дремал, укрывшись дымкой ядовитых газов и выхлопов. Плевать, что не видно звезд. Им нет дела до нас. Темные силуэты высоток, шпили телекоммуникаций, редкие огни сирен – тоже красиво. Над соседним сектором сгущается мрак, мутный воздух вздрагивает, как вода, расходится тяжелыми волнами. Уверен, тусклую иллюминацию над Северной фабрикой не видит никто. В небе назревает очередной надрыв. Это не больная фантазия. Вернее, не только она. Я видел следы работы неизвестного оборудования, возмущения некой информационной оболочки. Как? Почему? Что делать? Больше вопросов, чем ответов. Но если я не разберусь, раньше или позже очередной приступ раздавит меня.
Четыре угла, унылые стены и низкий потолок – тесная комната похожа на больничный бокс. Внутри полумрак. Вместо окна на стене помигивает неоновая трубка. Треть площади занимает узкая койка. От медицинского оборудования к ней тянутся тонкие плети кабелей и проводов. Тощая фигура на простыне сплетена электронной сетью, покрыта пластинками контактов и прищепками датчиков. В сморщенную кожу на черепе вцепился электронный жучок томографа. Только острое, иссеченное морщинами лицо осталось нетронутым. Массивная коробка терминала контролирует все мыслимые жизненные показатели. Рядом мерно шуршит поршень аппарата искусственного дыхания.
В тумане плавает имя. Тьма… мрак… Марк! Терминал тревожно пискнул, на дисплее забегали цифры. Человек на кровати прогнулся, словно схваченный судорогой. Веки широко распахнулись, безумный взгляд уперся в потолок. Легкие вспомнили о работе, сквозь маску послышался хриплый вдох. Через мгновение тело расслабилось, осело, но в глубоких темно-синих глазах осталась искра. Постепенно из глубины поднимались последние воспоминания: вой сирены, безумное лицо оператора, горящее от перегрузки оборудование. Несмотря на слабость и головную боль, Марк помнил себя. Имя, возраст, тему докторской. Понемногу возвращалась последняя ночь, проблемы с проведением испытаний. Ещё он помнил, что не может быть жив.
Собравшись с силами, доктор Маркус Кронекер попытался сесть. С тихим скрипом пластиковая петля затянулась на шее. Слабое тело вновь опустилось. Какого черта? Кого они решили привязать? На то, чтобы справиться с ошейником ушло несколько минут. Петля оказалась обычной, но дрожащие руки слушались плохо. Вскоре стяжка лопнула, и обрывок ремешка полетел в сторону. Потом за ним отправились два десятка прищепок и пластин, покрывавших кожу. Сложнее вышло с катетером на предплечье. Игла сидела глубоко, но Марк недаром заканчивал медицинский. Дрожащие пальцы уверенно достали жало и залепили кровящую рану остатками пластыря.
Пружины койки тихо застонали, босые ноги опустились на холодную плитку. Первые шаги дались тяжело, но доктор не жалел больного тела и всё же добрался до вешалки в стене. Среди разного тряпья на крючке нашлась одежда. Короткая пижама упала на пол, привычный белый халат лег на плечи.
На стене что-то мелькнуло. Мужчина замер на секунду, но вскоре рассмотрел в полумраке над умывальником зеркало. Из мутного окошка смотрело чужое лицо. В свои сорок Марк выглядел стариком. На щеках и под глазами собрались морщины. Кожа казалась сухой и тонкой. Только острые скулы и волевой подбородок напоминали гордый немецкий профиль. Правую бровь рассекал шрам. Марк попытался вспомнить, где его получил, но память спасовала. Поражало другое. Бритую голову покрывала тонкая сеть линий и штришков – карта вскрытия. На лбу виднелся пробный надрез и короткий шов. Марк отшатнулся. Какого черта? Ведь он руководитель проекта. Для хирургических опытов есть тысячи простых людей, не имеющих представления о торсионных полях и пси-резонансе. Доктор Кронекер никогда не задумывался об этичности экспериментов над людьми. Выбора нет, на последних стадиях разработки подопытные крысы не помогут. Но попасть под нож самому? Зачем? Нельзя вскрывать череп ведущему специалисту!
Руки судорожно пробежались по карманам – ничего. Нужно срочно узнать время. К очередному совещанию должен быть готов отчет об аварии. Важно правильно подать информацию об ущербе и потерях, иначе совет директоров проголосует «против», а в кресло управляющего сядет мерзавец Круст. В халате ничего не нашлось. Тогда Марк бросился к терминалу. Длинные пальцы забегали по панели, в углу монитора показался календарь. 4 Апр. 2047. Короткая строчка выбила дыхание, сердце на мгновенье замерло. Четыре месяца. Кронекер готов был усомниться в школьной арифметике. Он думал, что провел сутки в беспамятстве, оказалось – месяцы в коме. Ноги стали подкашиваться, рука едва успела найти перила, доктор опустился на кровать. В голове закопошился ворох страхов и воспоминаний.
За это время могло произойти всё, что угодно. Нет сомнений, Круст уже во всю вертит советом. Но хватило ли ему ума закончить исследования? Ведь с аварией на лаборатории Б-1 работа наверняка остановилась. Потеряно множество оборудования, данные многомесячных опытов. Проект «Маяк» и вовсе должен быть заморожен. Или нет? Этот одержимый социопат вполне может наплевать на безопасность и продолжить. Последствия страшно даже представить. На лбу проступил холодный пот. Марк глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Нужно брать ситуацию под контроль. Срочно.
Скрипнула кровать, босые ноги зашлепали по полу. Маленькая дверь оказалась не заперта. За ней открылся пустой коридор: кое-как покрашенные стены, вереница бледных трубок под потолком и никакой мебели. Сходство с больницей усиливала вытертая клетчатая плитка под ногами. Марк знал, это не санаторий. Больше похоже на сборный пункт для подопытных. Самые мрачные опасения подтверждались. За палатой не наблюдали – вероятность выйти из глубокой комы исчезающе мала. Мимо потянулись одинаковые двери. Судя по плотности, за ними теснились такие же боксы. Первая камера показалась за поворотом возле выхода на лестницу. Пластиковый шарик медленно поворачивался из стороны в сторону, чтобы охватить весь коридор. Наверняка никто не смотрел сейчас в монитор на посту, но Марк решил не искушать судьбу, осторожно выглянул из-за угла. Когда крохотный глазок отвернулся, белый халат бесшумно мелькнул в проеме на лестничную площадку.
Широкая железная лестница тянется вверх. Спуска в подвал нет, между секциями вместо окна висит светильник – уровень находится под землей. Два пролета остались за спиной, впереди показалась металлическая дверь. Настоящая стальная броня с механическими запорами. Взломать такую можно разве-что силами ударной строительной бригады. Но Кронекер не стал простукивать обшивку, разбираться в механике, искать слабые узлы. Всё вышло куда сложнее. Тонкие руки одернули халат. На ходу застегивая пуговицы, доктор выбрался на последнюю ступень, и… костяшки пальцев постучали в сантиметровую сталь. Трижды – коротко, аристократично.
На вежливый призыв никто не ответил. Пришлось забарабанить настойчивее. Расчет оказался верным. Выберись за рамки здравого и ты недосягаем. По ту сторону что-то упало, зашуршало битым стеклом. Через несколько секунд за дверью послышались осторожные шаги. Смотровых отверстий и глазков в двери не было, её не планировали калиткой в квартиру. Марк кожей чувствовал замешательство сонного охранника, потревоженного среди ночной смены. Тяжело бедному, инструкций на такой случай нет – придётся думать головой. Наконец, с той стороны послышалось неуверенное «Кто там?».
– Профессор Петер Теласкус, – Марк старался говорить раздраженно.
– Кто?
– Вы паачему запираете ночную смену?! – Прибалтийский акцент давался нелегко.
– Э-эм… так ведь… – смятение за дверью нарастало.
– Немеедленно выпустите меня! – Протянул Марк.
После короткой паузы защелкали железные запоры. Скрипнули мощные петли, тяжелая створка отползла наружу. В дверном проеме показалась невысокая фигура, одетая в серый камуфляж. На заспанном лице виднелись лиловые следы – дежурный напялил мятую кепку, на которой спал. Пользуясь замешательством, Марк перешагнул порог. Охранник посторонился. На лице читались нехитрые мысли – он панически соображал, где допустил ошибку и чем это грозит. Кронекер уже собирался начать разнос за придуманную оплошность, но вдруг заметил над головой мощную лампу. Тесная комнатка оказалась отлично освещена. Несмотря на сонливость, дежурный быстро оценил разрисованный череп и мятый халат, из-под которого торчали босые ступни. В пустом мозгу что-то сработало, сильные руки сгребли доктора за грудь и прижали к стене. У Марка перехватило дыхание. Ноги зашаркали в поисках опоры, лёгкие едва осилили новый вдох.
– Что вы себе позволяете? – Голос сошел на хрип.
– Позволяем… – Охранник потянулся к рации на столе. – Разбегались тут, крысы подопытные.
Марк дернулся в сторону, за что получил удар в бок. К горлу подкатила тошнота, ослабевшее тело не выдерживало нагрузок. Но Кронекер не сломался. Растворяя боль и страх, внутри закипала злость. Никто не смеет так поступать с ним! Тонкая рука скользнули вниз, коснулась ячейки на армейском поясе. Дежурный отвлекся, чтобы достать, наконец, рацию. В этот момент пальцы наощупь взвели батарею шокера и надавили кнопку. Мощный разряд прошил тело, оба мужчины повалились на пол.
Преодолевая судороги, Марк поднялся на четвереньки. Ему досталось меньше, хотя левая рука отнялась. Напрягая непослушное тело, доктор дополз до противника, негнущиеся пальцы рванули чехол на поясе. Черный цилиндр лег в ладонь, и скоро батарея окончательно разрядилась в тело охранника. Тот коротко вздрогнул и затих.
Гнев рассеялся мгновенно. Вместе с ним истаяли последние силы. Подволакивая ноги, доктор отполз в угол и привалился к стене. В голове туман, тело сковала невыносимая слабость. Кронекер знал это состояние. Стоит сейчас на секунду забыться, и всё закончится. Если он и очнется, то в ремнях на операционном столе, под свист костяной пилы. Спасительный страх взялся за дело – чувства стали возвращаться. Колени уперлись в холодный пол, Марк попытался встать, опираясь на руку. Левое предплечье пронзила жуткая боль, тело завалилось на бок. Шипя сквозь зубы, доктор оперся на локоть и повернулся к свету.
В двух местах кожа на руке оказалась зашита. Грубые стежки на сгибе разошлись, в разрыве показалось стальное сочленение. В голове что-то вспыхнуло, проявилось последнее воспоминание – падение многотонной установки, летящая вниз антенна. Внутри похолодело, Кронекер имел отношение к хирургии – вмешательство слишком серьезное, значит лучевой кости тоже нет. Но запястье осталось родное: пальцы двигались нормально, фаланги гнулись как раньше. Сквозь тонкую кожу у основания просматривались сухожилия связанные с полимерными нитями.
Внутри снова шевельнулся гнев. Полуживого вытащили из лаборатории, но не добили, а закрыли здесь. Зачем? Работа всей жизни – сложнейший проект – в руках недалекого социопата! Потратились на операцию, собрали по частям. Воскресили, чтобы поиграть? Самоуверенные мерзавцы!
Жгучая злость заставила встать. Подавляя боль и инстинкт самосохранения, Марк сделал несколько шагов. Это тело ещё послужит ему. Животный порыв, жечь, крушить и убивать, уступил напору холодного рассудка. Нужно многое успеть, но первая задача – выбраться отсюда. В стене напротив нашлась неприметная дверь. За ней наверняка замаскированный выход во внешний мир. Но сначала нужно проверить свой статус.
Марк направился к рабочему столу. Гладкую поверхность покрывала сенсорная клавиатура, чуть в стороне лежала плитка системного блока. Нехитрый скринсейвер скрывал широкоформатную панель – специализированные мониторы удобно разбивать на сектора под видеонаблюдение. Высокое кресло тихо скрипнуло и придвинулось к столу, сухая ладонь коснулась клавиатуры. Кронекер ожидал запароленного доступа, распознавания по сетчатке, но заставка сменилась виртуальным проигрывателем. На мониторе застыл кадр порно-ролика. Доктор с презрением покосился на парализованного стража. Ничего не скажешь, достойное применение передовым технологиям.
Пальцы легли на прозрачное поле, по экрану забегало пятилапое насекомое, замелькали каталоги и документы. Скоро среди вороха ненужной информации нашлись списки поступивших «пациентов». В декабрьском отчете оказалось девять имен. Марк нашел себя под искаженной фамилией, быстро пролистнул медицинские показатели и карту переломов. В графе статуса значилось «Стёрт». Кронекер почувствовал слабость, откинулся в кресле. Внутри нарастал тихий ужас. Короткая запись означала, что доктора Маркуса Кронекера больше нет. Данные вытерты из всех реестров, баз и систем. Свидетельство о рождении, карта гражданина, научные работы и патенты – всё учтено и уничтожено. Раньше такая чистка была возможна только на государственном уровне, а теперь доступна и управлениям крупных городов. А структура корпорации Лик всегда пользовалась особым статусом внутри Полис-6.
Стереть человека несложно. Марк касался механизмов чистки, даже сам разрабатывал рабочие модели. Начало – физическое устранение – во все времена не проблема. Дальше по нарастающей. Формально-информационная часть хранится в электронном виде и вытирается без проблем – уничтожаются носители, форматируются сетевые сервера. Социальное извлечение чуть сложнее. Но коллеги по работе обычные люди. Привычный страх и незначительные санкции приводят к тому, что в коллективе скоро забывают даже имя пропавшего сотрудника. Дальше следует психоэмоциональное растворение. На этом этапе раньше возникали сложности, но крепкие родственные связи остались в прошлом. А для самых беспокойных друзей существуют «индивидуальные методы адаптации».
Сухая формулировка оставила жуткий привкус. Внутри что-то шевельнулось. Марк повел плечом, словно сбрасывая наваждение. Беспокойство нарастало. Методы адаптации… Катрин! Высокое кресло полетело на пол. Кронекер рванулся к двери, пальцы схватили ручку, но в последний момент разум возобладал. После четырех месяцев в забытии две минуты ничего не решат. Если он появиться на улице в таком виде, то бдительные граждане не преминут сообщить в службу контроля.
В углу нашелся личный шкафчик. Марк вывернул содержимое на пол. Среди вороха одежды нашелся серый камуфляжный комбинезон и армейские ботинки. Такую форму носят все: от сотрудников силовых структур до простых охранников – ни у кого не возникнет вопросов. Шершавое полотенце и пригоршня воды из грязного умывальника стерли роспись с черепа. Напоследок Кронекер пнул бесчувственное тело на полу. Возникло чувство, что немотивированная жестокость скоро войдет в привычку. Но руки уже отперли замок, скрипнула дверь, и рассуждать стало некогда.
В комнату ворвался прохладный ночной воздух. Марк шагнул в темноту, глаза привыкли быстро. Он стоял у неприметного кирпичного строения на окраине старой фабрики. На фоне неба проступали силуэты заводских строений, косые газовые трубы, остова заброшенных корпусов – удобное место для сборного пункта, пустое и безлюдное. Знать бы только, где это. Марк прошелся по территории. Старый асфальт под ногами то и дело сменялся мелким мусором и цементной крошкой. В сотне метров от заводоуправления показался бетонный забор. Кронекер заметил упавшую секцию и скоро вышел за территорию. Дальше дорогу подсказал слух. Сквозь шорох шагов в ночной тишине послышался далекий гул.
Через несколько минут Марк выбрался к путям – сквозь пустошь ходили составы на магнитной подушке. После получасового путешествия вдоль дороги впереди показались огни станции. Ослабевшее за месяцы тело с дорогой справлялось плохо. С трудом передвигая ноги, Кронекер забрался по ступеням высокого перрона. Площадка оказалась пустой. Рельефная плита под фонарем гласила «Сек3/7 ПОЛИС-6». Внутри потеплело, сердце забилось ровнее – станция находится в черте города.
В нагрудном кармане нашлась расчетная карта дежурного. Массивный терминал у входа коротко пискнул, из прорези показался кусочек прозрачного пластика – разовый билет. Следующая четверть часа прошли в беспокойном ожидании. Марк расположился на скамье. От бездействия в голову лезли дурные мысли. Бывший исследователь по привычке пытался составить хоть какой-то план, но скоро понял, что засыпает. Навалилась слабость. Когда подошел поезд, Кронекер почти потерял связь с реальностью. В чувства привел тяжелый гул магнитного состава и свист тормозной пневматики.
Почти бессознательно Марк вошел в распахнутые двери, занял место у окна. После минутной стоянки поезд тронулся, перегрузка вдавила в сиденье. Пустой перрон пролетел мимо. После короткого, но стремительного разгона состав пошел ровнее. В окне замелькали опоры полотна и огни указателей. Вдалеке поплыли башни линии электропередач. Стальная игла летела сквозь брошенные территории на севере от Полиса.
За десятилетия тотальная урбанизация привела к тому, что девяносто процентов населения огромной страны сосредоточилось в двенадцати чудовищных городах. Девять выросли в центральной части. Еще три – пограничные посты, центры оборонной промышленности, врастающие в плоть земли сотнями ракетных шахт и бункеров. Полис-13 – город призрак, полвека назад разрушенный ядерным ударом.
Шестой город системы окружали сотни километров бесплодной земли. Кроме природных катаклизмов, огромные площади носили следы развития техногенного мира. Невероятные размерами добывающие карьеры, гигантские терриконы и брошенные шахтные выработки сделали большую часть территорий непригодными для заселения. На безводном востоке формировалась пустыня – тень от жуткой озоновой дыры. Только воздушное сообщение, редкая сеть грузовых магистралей и железные дороги связывают разбросанные мегаполисы.
Поезд на магнитной подвеске идет ровно. В удобном кресле бешеная скорость почти не чувствуется. По ночному времени большая часть пассажиров спит. На узком экране мелькнула карта. Марк прикинул расстояние – впереди ещё полчаса вынужденного бездействия, самой страшной пытки. В голову лезет всякая чушь.
В сотый раз, прикидывая время аварии, бюрократические задержки и оперативность спецслужб, Кронекер становился всё мрачнее. Катрин независимая женщина. Несмотря на их отношения, у неё наверняка были другие мужчины. Но молодая и вспыльчивая, она не стерпит внезапного исчезновения, не тот характер. Как скоро и шумно начнет искать – другой вопрос. Но в том, что будет, Марк не сомневался. Чем это грозит, боялся даже думать, но внутри теплилась надежда, глупая и нелогичная – чувство, которое он всегда себе запрещал.
Картинка перед глазами потеряла резкость, поплыла. Свет моргнул раз, другой, хотя тусклые лампы вагона работали ровно. Больное сознание пыталось сохранить контроль. На первые часы после комы выпало слишком много, Марк погрузился в беспамятство. Но вместо блаженной темноты внутри вспыхнули обрывки прошлого.
В плотном тумане проступают контуры футуристической башни. Поднимается из земли срезанный конус основания, упираются в фундамент исполинские лепестки опор. Словно на ускоренной записи, старая телевизионная вышка в центре города обрастает строительной сеткой и навесными лесами. Железобетонная мачта, схваченная стальными тросами, тянется вверх на сотни метров, обрастает кольцами площадок. По бокам из стен вырастают железные ребра и балконы, затянутые силовыми кабелями и волноводными трактами. До земли свисают ещё не уложенные линии электропередач – на питание установки работает мощная подстанция. На высоте пятисот метров вместо острого шпиля разворачивается огромная антенна – жуткий наборной монстр из трех параболических локаторов.
Кронекер стоит на площади у подножия. За полгода на объекте так и не привык. Огромная башня подавляла, заставляла чувствовать себя пустым и ничтожным. Казалось, она высится над целым миром. Каждый раз, проходя у основания опор, Марк чувствовал нависающую над городом тяжесть. Внутри давно поселился мерзкий страх. В отличие от строителей, он знал, зачем реконструируют башню.
Оцепенение понемногу спадало. Внимание отметило обычный строительный шум: грохот отбойника, ругань подрядчиков. Глаза проследили поворот башенного крана. Маркус вспомнил о работе, перехватил удобнее электронный планшет с планировкой. Работы по укладке силовых линий подходили к концу, бригада монтеров ползала по парапету на цокольном уровне. Кронекер добрался до ствола подъемника и надавил «Спуск». Пульт ответил противным писком, грузовая клеть уже ползла вниз. Через несколько минут сквозь гул двигателя послышался скрип цепей и невнятный говор. Когда кабина опустилась, Марк рассмотрел пассажиров. Отряд Управления Внутренней Безопасности. Решетка распахнулась, и камуфлированные бойцы выволокли из клети двоих рабочих. Одного, как тряпичную куклу несли под руки, другой перебирал ногами самостоятельно. Из-за разбитого лица и рваной спецовки Кронекер не сразу узнал молодого лаборанта. Нарушителей протащили мимо. Вдалеке, на выезде из площадки уже стоял чёрный фургон Управления. Парень вдруг зашаркал пятками о землю и обернулся, безумный взгляд уперся в Марка.
– Кронекер, вы знали! Остановите это безумие, пока… – глухой удар оборвал фразу, лаборант повис на руках стражей порядка.
Планшет выпал из рук. Марк решительно шагнул за бойцами УВБ. Сейчас он разберется! Эти мордовороты арестовали самого толкового прибориста в штате, бритоголовый сержант ответит за самоуправство. На плечо легла чья-то рука. Марк обернулся, за спиной оказался обычный охранник: глуповато-грозное лицо, темно-синяя униформа, на рукаве нашивка корпорации – панорама Полиса и пустой глаз без зрачка. Наверное, кто-то из дежурных, потом разберемся. Кронекер раздраженно повел плечом и пустился за отрядом.
– Что происходит? – Марк набросился на сержанта. – По какому праву?!
Не сбавляя шаг, сержант чуть повернулся на звук. Бритая голова, широкие скулы, искривленная переносица – стандартный вояка внутренних войск. Только глаза пустые, бессмысленные.
– Производственный саботаж. Работаем по инструкции. – Голос ровный, бесцветный. Губы едва шевелятся.
– Какие инструкции?! Вы в курсе, чей это проект? – рванул бойца за плечо.
Левое запястье обожгло огнем. Кронекер зашипел, резко закатал рукав – кожа на месте метки покраснела, внутри спекалась кровь. Сержант потерял к доктору интерес, и зашагал дальше. А у Марка в голове взорвался ад. Он панически соображал, что происходит, вспоминал всё об электронном маркере. Боль пронизывала предплечье, волна жара покатилась выше по венам и артериям. Марк осмотрелся, люди вокруг продолжали работу. Значит, это не сбой и не случайная наводка.
Взгляд остановился на группе людей у подножия башни. В стороне от подъемника стояло пять человек. Их внешний вид никак не вязался с окружающим: стального цвета комбинезоны вместо спецовок, ни одной строительной каски. У каждого на поясе продолговатая кобура. Кронекер понял, четверо в сером – охрана. Опасения вызывал тот, кто скрывался за широкими спинами. Боль немного ослабила хватку. Уловив извращенную логику, Марк побрел к группе – температура стала спадать, горячая волна остановилась. С каждым шагом кожа остывала, но в груди холодело от страха. «Индивидуальное подавление». Если Круст получил доступ к этому рычагу…
Сверху раздался глухой скрежет, застонали стальные опоры. Марк поднял глаза и оцепенел – на высоте сотни метров лопалась утягивающая сетка, тяжелая консоль отделялась от стены. На фоне хмурого неба замер жуткий ансамбль из оборванных лесов и бетонного крошева. Спустя мгновение обломки полетели вниз. Рядом кто-то закричал, серая охрана сбилась в кучу, закрывая человека в плаще. Кронекер не успел даже упасть. Земля тяжело ухнула от удара, в стороны брызнула каменная шрапнель. Острая боль хлестнула по лицу, волна осколков отбросила Марка, свет погас.
В сознание ворвался мощный гул – состав тормозил жестко. Тело бросило вперед, не пристёгнутый Кронекер ткнулся носом в соседнее сиденье. Еще не полностью очнувшись, резко осмотрелся. Ладони ощупали лицо – все цело, только правая бровь разделена надвое, но шрам давно стянулся. Теперь ясно, откуда он. Легкие жадно втянули воздух. Страх отступал быстро, как после ночного кошмара. Еще несколько секунд доктор просидел в кресле, приходя в себя, затем направился к выходу из вагона.
Ночь ещё не отступила. Редкие фонари освещали пустой перрон, разгоняли тьму возле путей и вокруг здания вокзала. Первая станция пригорода мало отличалась от ночного полустанка на глухой шахтерской базе. Кронекер зашагал по ровной плитке. На остановке сошло человек двадцать – все помятые, заспанные, с тяжелыми сумками. Для простых людей путешествия по «магнитке» стало продолжением переездов на старых железных дорогах. Даже кипяток из холодных бойлеров и бессмертные плацкартные полки перекочевали в век развитых технологий.
Из здания поста вышли трое патрульных – ночной наряд. Крепкие ребята заметно скучают. Один явно не проспался: лицо чуть опухло, ремень болтается, мятый берет скомкан под лямкой на плече. Среди сошедших началось волнение, зашуршала одежда, голоса опустились до шепота. Марк остановился, руки машинально проверили содержимое карманов – совсем забыл о порядках на окраинных секторах. Патруль не усердствовал. По случайности Кронекер мог попасть под проверку документов или досмотр, но троица прошла мимо. Вдали от центра ребята расслабились и обнаглели. Один ещё пытался сохранять видимость роботы, всматривался в лица, кого-то ткнул дубинкой. Остальные разглядывали нехитрую поклажу пассажиров, оценивали одежду.
Грузная женщина в дутой куртке неловко повернулась, одернула рукав, в подкладке тихо звякнуло. Старший наряда среагировал, как натасканная собака. Через пару секунд нервная уже лежала лицом в землю, а наряд потрошил сумки и одежду. Сонный сержант оказался самым шустрым. В руках мелькнуло лезвие, из распоротой куртки посыпались плоские жестяные баночки. Дефицитные продукты или тяжелые наркотики – какая разница? Патрульные нашли жертву, на некоторое время они заняты. Пассажиры поспешили прочь. За полминуты на перроне остались только стражи порядка и их добыча.
Увлеченный общим движением, Марк остановился уже за воротами вокзала. Внутри копошились противоречивые чувства. С одной стороны брезгливость и презрение, с другой – страх и разочарование. Ведь когда он начинал проект, то мечтал избавить мир от этой грязи, навести единый порядок. Передовые исследования, современные пси-технологии… ведь они должны выправить человеческую натуру. Пусть даже насильно!
– Едешь куда? – хрипловатый голос вернул в реальность. – Садись, подброшу.
Нагловатый водитель появился кстати. Низкий, но плотно сбитый, с красными глазами и двухдневной щетиной, он являл собой все прелести запрещенной профессии. Под грязноватой курткой угадывались контуры оружия, но Кронекер не обратил внимания. Это нормально. Ограбления наемных водил – обычное дело, вот и страхуются.
– Карту возьмешь? – Из денежных средств оставалась только ворованная карта.
– Пустая? – Водитель покрутил в куре кусочек пластика.
– Не знаю, – честно ответил Марк.
– Ладно, поехали, – они поняли друг друга, кредитка исчезла в кармане.
Поездка по ночному Кольцу пролетела незаметно. Плоский шестиколесный монстр на водороде летел по улицам с бешенной скоростью. В тонированном окне мелькали фонари и мигающие вывески сомнительных заведений. Водила полностью оправдывал звание. Безумные глаза пытались смотреть во все стороны сразу, обрезанные перчатки выворачивали руль в последний момент, а педаль утопала в полу даже на крутых поворотах. Разбросанный по заднему сиденью Марк не раз раскаялся в выборе транспорта. На очередном вираже хлипкий поручень оторвался, доктор нашел спиной противоположную дверь. Рука отозвалась болью, под рукавом проступило что-то липкое – механический сустав прочен, но слабые швы…
Тормоза скрипнули последний раз, ржавая дверь взлетела вверх, Кронекер на полусогнутых вывалился наружу. Не дожидаясь благодарностей, водила вдавил газ, и стальная комета скрылась за поворотом. Марк поднялся на ноги, здоровая рука отряхнула мятый комбинезон. Рядом показался знакомый подъезд.
Сорокаэтажный жилой комплекс спит, в затемненных окнах не видно огней. Стеклянные стены в металлическом корсете тянутся ввысь, сливаются с ночным небом. На входной двери тускло горит терминал. Будить соседей, чтоб впустили бесполезно, а кодовая комбинация, наверное, сменилась. Старую Марк забыл, многие мелкие воспоминания не вернулись. К счастью, моторная память оказалась крепче обычной – пальцы прошлись по затертым кнопкам, щелкнул магнит, и дверь открылась.
Пока лифт полз на этаж, Кронекер пытался придумать хоть какой-то план. Рассудок подсказывал исходить из худшего. Страх и глупая надежда не позволяли даже думать о таком. За спиной хлопнули створки, в темноте коридора показалась железная дверь, мигнул кодовый замок. Войти нормально не получится – электронный ключ со всеми вещами пропал в хранилищах центра. Марк проверил пару сложных аварийных комбинаций, замок презрительно пискнул. Тогда ладонь пошарила под корпусом, пальцы наткнулись на выемку, снизу вытянулась крошечная антенна микрофона. «Маркус Кронекер, раз-два-три», – голос показался чужим, но замок признал хозяина. Мигнул зеленый огонек, щелкнули запоры.
Внутри царила темнота, стены молча приветствовали хозяина. На секунду показалось, что он вернулся после командировки. Сейчас бросит в угол сумку, обнимет Кэт, и всё будет, как раньше. А этот кошмар забудется через пару минут за чашкой крепкого кофе. Желание оказалось сильным, Марк шагнул в тесный коридорчик, под ботинком что-то хрустнуло. Рука потянулась к выключателю, над головой зажглась продолговатая трубка. На полу лежали осколки зеркала. Мебель в коридоре стояла на местах, но всюду валялись какие-то обломки, старая одежда и бумаги. Неужели чистка по месту так задержалась?
Справа загорелся свет. Шлёпая босыми ногами, из спальни вышла Катрин. Легкий халатик на стройной фигуре, платиновые волосы собраны в нелепый хвостик, сонные глаза смотрят испуганно.
– Вы… кто? – Голос казался знакомым, но бесцветные интонации выдавали.
– Кэт, это я. – Надежда таяла с каждой секундой, но Кронекер не хотел верить.
– Кто, я? – никакой враждебности, только пустое любопытство.
– Маркус, твой… – не смог подобрать слова, чтобы назвать их отношения. – Ты не узнаешь меня?
Катрин наморщила лобик, покачала головой. Под ногами хрустнул ещё один осколок, Марк взял девушку за плечи, легонько встряхнул. На заспанном лице мелькнуло недоумение, тонкие руки неуверенно толкнули в грудь. Катрин отстранилась, но едва не потеряла равновесие. В поисках опоры левая рука нелепо зашарила в воздухе. Сделав пару неловких шагов, девушка привалилась к стене.
Кронекер оцепенел. Нарушение координации – побочный эффект «коррекции личности». Другой бы не заметил, но доктор видел такое раньше. Внутри что-то оборвалось. Катрин больше нет. Перед ним полуживая оболочка с минимальным набором умений. Из спальни послышался шорох, в проеме показался мужчина. Невысокий, темноволосый, с таким же заспанным лицом.
– Кто вы?
Безобидный вопрос стал последней каплей. Кронекер бросился вперед, сбил соперника с ног, тонкие пальцы вцепились в шею. Мышцы подчинялись плохо, но тупая ярость заставляла Кронекера бороться. Только мужчина не сопротивлялся, хотя выглядел тяжелее и наверняка был силен. На лице застыло безучастное выражение, руки неуверенно пытались оттолкнуть противника. Марк остановился, пальцы разжались. Ну конечно! Идея Сомова – селить пустышек группами, чтобы хоть как-то выживали.
Навалилась слабость, комната поплыла. Марк попытался встать, но завалился на спину, холодный пол оказался последней твердыней. Внутри шевельнулась тоска. Его вычеркнули из жизни, стерли и разрушили всё, чем дорожил. Кэт навсегда останется пустой куклой. Уютная квартирка больше не его дом. Работа всей жизни в чужих руках. Остается только одно.
Кронекер поднялся на ноги, пошатываясь, побрел на кухню. Катрин и её новый друг забились в угол комнаты. Тихие и послушные – на них можно не обращать внимания. На кухне ничего не изменилось. Шкафы, полки и холодильник остались на местах. Их содержимое оказалось равномерно разбросано на столе и по липкому полу – пустышки ещё не научились следить за порядком. Марк опустился на колено, рука нырнула под дверцу холодильника. Из под нее показался кожаный пенал. Квартиру обыскивали плохо, набор сохранился.
Щелкнула застежка, в тусклом свете блеснула хирургическая сталь. Кронекер вытянут скальпель, пару тонких шприцов и пошел в ванную. Пригоршня холодной воды привела в чувства, вернула уверенность. Марк мрачно улыбнулся зеркалу и закатал правый рукав. Тонкая игла ударила вену, двойная доза болеутоляющего попала в кровь. Механическая рука подчинялась плохо, но мелкая моторика сохранилась. Марк глубоко вдохнул, и острое лезвие полоснуло по запястью.
Скрипнул каблук, щелкнула застежка на рукаве. Я последний раз проверил снаряжение, затянул шнуровку на сапогах. Плотная серая ветровка и тертые джинсы отлично подходят для долгих переходов. На спине удобно устроился тощий рюкзак. В нем провизия на сутки, фонарь и простой сканер. В нагрудный карман спрятался старый КПК с электронной картой.
Маленькая квартирка в последние дни приобрела совсем унылый вид. Разбросанные вещи, сдвинутая по углам мебель, на всём изрядный слой пыли. Можно подумать, здесь давно никто не живет. Перед выходом я заглянул в зал, ещё раз глянуть на работу. Стены и потолок скрывала чудовищная сеть графов, руническая вязь символов и формул. В углу возле окна за два дня выросла новая ветвь. Штабеля таблиц, столбики диаграмм и сотни структурных блоков поместили в себя мотивы и реакции модулей «Фанатизм» и «Катастрофа». Грубо, обобщенно, но лучшего за два дня сражений с психозом не собрать. Подобной клинописью покрыто всё в моем обиталище. Социсследование «на дому». Показать бы психиатру.
Время не ждет. Я вышел в тесную прихожую, защелкал замками. В двери стояли надежные механические запоры. Никакой электроники, сенсорных панелей, инфракрасных лучей. Я программировал такие игрушки, потому знал им цену. Хотя может, это просто паранойя. Тесный лифт, семнадцать этажей вниз, и я выбрался из жилого комплекса. Сухой пыльный ветер дохнул в лицо. Ранняя весна в Кольце не сильно отличалась погодой. Только хмурое небо и короткий холодный вечер напоминали о времени в лабиринтах стекла, стали и бетона.
Узкая мощеная дорожка потянулась между стенами высотных корпусов. На ходу я заметил, что облицовка плит местами оплыла, тонированные окна переливаются и неестественно отражают свет. Препарат, сдерживающий симптомы, достать не удалось. Придется мириться с плывущими зеркалами и живой тенью.
Людей на улице почти нет. Треть Полиса оцеплена из-за аварии на химкомбинате. Местные боятся, что облако выброса доползет до Кольца, и стараются не покидать тесных квартир-боксов. Пока я добирался до окраины сектора, мне встретился едва ли десяток прохожих.
Последний квартал граничил со старой подстанцией. Жилой массив внезапно закончился, и я вышел к высокому сеточному заграждению. За ним, в центре асфальтированной площадки высилась последняя башня линии электропередач. Вокруг нее десяток вышек поменьше, чуть дальше – кирпичное здание самой подстанции. Всё выглядит старым и заброшенным: оборванные провода, потеки ржавчины на опорах, осколки керамических изоляторов на земле. Самое место для моих новых друзей.
В одной из секций заграждения нашлась удобная дыра. Я проник внутрь и побрел к зданию трансформаторной. Подстанция уже давно не работала. После очередной аварии погоревшее оборудование не стали менять. Новый энергоблок отстроили южнее, теперь он питал сектор. Но площадку не снесли, просто отрезали от сетей и закрыли.
Под ногами захрустел битый кирпич. Я подошел к ржавым воротам. Одна створка была приоткрыта, но бродить в темноте между горевшими трансформаторами меня не тянуло. Осмотрелся – никого. Время и место встречи. Где все? Я присел на плиту у порога, стал ждать. Бледное солнце на секунду показалось между облаков, керамический осколок у ног ответил легким бликом. Раньше я бы даже не заметил.
За стеной что-то тяжело упало и покатилось. Внутри трансформаторной кто-то тихо сматерился. Спустя пару секунд створка ворот тяжело заскрипела, в проёме появилась Дана – невысокая темноволосая девушка в длинном грязно-сером плаще.
– Ладно, обойдемся без посвящения, – улыбнулась. – Привет, Юр.
За ней из темноты появился крепкий рыжий парень в камуфляжных штанах и кожаной куртке. Не просто рыжий, а огненный, включая густые брови и кончик короткой бороды.
– Семен, – кивнул парень, с явным сожалением сматывая небольшой пыльный мешок.
– Юра, – ответил я, пожимая руку.
Дети подземелий – маленькая группа, осколок апокалиптической субкультуры, некогда смешавшей многие неформальные движения в больших городах. В последние полсотни лет Конца света так и не случилось. Но то, что пришло ему на смену не сильно отличалось от представлений старых фантастов. В мире хватало выжженных пустошей и мертвых городов. Нашлось место радиоактивным могильникам и брошенным лабораториям. Всё, что не давало спать комнатным приключенцам, теперь было рядом.
Я узнал о группе случайно. Наткнулся на раскопки старой фабрики у границы отчужденной зоны. Дети отличались от простых обитателей Кольца и Полиса. Не только странной одеждой и запрещенными вылазками в мертвые районы. Каждый из них понимал, где находится и почему. Многие разбирались в истории, признавали религиозное мировоззрение. Другие взгляды, философия, пусть даже у всех разная. Копаясь в одной канаве, каждый искал своё, но они хотя бы искали. Сегодня я пойду с ними.
День заканчивался, бледное солнце мелькнуло в облаках, обещая пару часов света. Мы расположились под вышкой, проверили снаряжение и стали ждать. Через четверть часа на ремне Даны зашипела рация:
– Лидер… Шут на связи. Приём.
– Шут, вы где? Время видели? – Дана подобралась.
Несколько секунд в рации шипел эфир, потом чуть погрустневший голос ответил:
– Видели. Стас в больнице… – снова шипение, – отравился газом. Геворг и Света застряли в Полисе. Мы идем на пропускной. Прием.
– Ещё трое, – вздохнула Дана. – Шут, а кто это «мы»? Ты и твоя совесть?
Молчание затянулось, наконец, сквозь помехи послышался громкий чих.
– Дан, солнышко, не забывай говорить волшебное слово. Со мной Север. Будем на месте через десять минут. Конец связи.
Девушка выключила рацию, удивленно глянула на Семена.
– Север вернулся…
Парень пожал плечами, поправил рюкзак:
– Ну и шут с ним, – улыбнулся. – Вести сможешь? Может лучше я?
– Нет, – Дана коснулась маленького жетона на груди – выдавленный в металле значок радиации. – Поведу, пусть смотрит.
Я решил ничего не спрашивать. Мы быстро покинули брошенную станцию и направились к выходу из сектора. Минуя удобные улочки и центральные проспекты, Дана повела нас обходными тропами для техперсонала. Скоро ворота сектора остались позади. Широкая мощеная аллея повела к станции метро. Но спускаться в подземку нам сегодня не придется. Маленькая пыльная дорожка начиналась за станцией, Дана уверенно свернула на неё.
В сотне метров показались заграждения Периметра. Посреди унылого пустыря стоят опорные столбы, высокие секции из колец и сетки. Чуть ближе у границы высится шпиль. На высокой штанге неподвижно сидит параболическая антенна. Широкие уши направлены в сторону Полиса.
Рядом приземистое здание экологического поста, похожее на военный бункер. Голые бетонные плиты, пологие серые стены и мощная железная дверь без ручек и вентилей. Не хватает только маскировочной сетки на крыше и стальных скоб лестницы на боку. Впрочем, наверху достаточно непонятного оборудования, управляющих шкафов и антенн, так что лестница наверняка есть.
У входа нас ждали двое. Оставшаяся часть группы: худощавый паренек азиатской внешности и светловолосый мужчина атлетического телосложения. Оба одеты походно, в неприметные серые комбинезоны с множеством карманов. На плечах у каждого лямки рюкзаков. У атлета в руке мощный диодный фонарь. Еще издалека паренек помахал нам рацией. Внешне он походил на корейца. Мы только подошли, а он уже радостно схватил мою руку и затарахтел:
– Новенький, да? Я Шут, будем знакомы! Ты расслабься, всё схвачено. Щас пройдем, тут весело бывает… – полилось на меня.
– Юра, – только и сказал я. Лучше не сопротивляться.
Север напротив не спешил обниматься. Кивнул мне, переглянулся с Семеном. Дана решила расставить все сразу:
– Группу веду я. Идешь с нами – слушаешь меня. Ясно?
Мужчина примирительно поднял руки. Маленькая Дана едва могла дышать ему в грудь, но он капитулировал сразу. Они с Семеном обменялись рукопожатиями, и напряжение спало. Шут оставил меня в покое и подошел к двери бункера. Загорелась панель терминала.
– Профессор, группа в сборе, запускайте нас.
– Вас понял, открываю, – весело донеслось из динамика.
Внутри зашуршало, лязгнул затвор, и тяжелая дверь плавно приоткрылась. Мы дружно втянулись в тесный коридорчик. Внутри было темно и прохладно. По узкому проходу, мимо пары спальных боксов мы вышли в главный зал. Платформы незнакомого оборудования занимали половину комнаты. Высокие столы с шеренгами стеклянных форм и пробирок составляли маленький лабиринт. Подробные таблицы и классификации загрязнителей висели по стенам одна на другой.
Профессор Вяземский оторвался от монитора в углу и направился к нам. Хрестоматийный пример деятеля науки: синий халат, аккуратная седая бородка, очки. Он широко улыбнулся и картинно развел руками:
– А вот и мои внештатные научные сотрудники!
Вяземский знал о Детях и о походах в санитарную зону, но предпочитал закрывать глаза и извлекать пользу для своей работы. Он ничего не спрашивал и задержал нас лишь на пару минут для коротких инструкций.
– Мебельный комбинат, пожарная часть и ещё пара точек. – Взял у Даны КПК, чтобы загрузить метки на карту. – Всё как обычно: магнитные поля, ионизирующее излучение и дальше по тексту.
Семен получил приборы, взвалил на плече треногу, Дана забрала наладонник, и через минуту за нами уже захлопнулась тяжелая внешняя дверь.
– Так просто? – тихо буркнул я.
Шут толкнул меня в бок, заговорщицки прошептал:
– Раньше группы водил Север, – вздохнул. – Ждали темноты, резали заграждения, бегали от постовых. Просто… Он ведь и ушел, когда они с Данкой… – он не договорил, осекся под взглядом бывшего лидера.
Под ногами шуршал гравий – дорога у поста присыпана строительным мусором. Дальше начинался унылый пустырь: сухая земля, клочки чахлой травы и кустов. До старой трассы почти километр. Новую границу полиса утвердили двадцать лет назад. Семикилометровую зону отчуждения эвакуировали меньше чем за месяц. Очистили и закрыли, как сообщалось, «из соображений экологической безопасности». Тогда же появился Периметр. За два десятка лет брошенные жилые кварталы и промышленные корпуса пришли в запустение, свой отпечаток оставили щелочные дожди и плановые выбросы. Пространство между жилым кольцом и промышленным центром Полис-6 получило формальное название «санитарная зона».
Через полчаса мы вышли на окраину спального района. Сапоги застучали о разбитый, местами треснувший асфальт. Многоэтажные панельные дома, казалось, открыли глазницы оконных рам и бытого стекла. Стало тревожно, словно за мною следят сотни пустых глаз. Очередное обострение. Хорошо, что мы не идем вглубь района. Кто знает, что привидится в лабиринте пустынных улиц и домов. Я глянул на спутников – все спокойны, шагают ровно и размеренно. Видно, им привычны местные красоты. Только Шут вертит головой, рассматривая знакомый пейзаж. Раскосые глаза чуть прикрыты, на лице застыло блаженное спокойствие.
Солнце, выглядывая в прорехи облаков, тянется к горизонту. Тусклого дневного света остался едва ли час. Мимо шеренги ржавых гаражей, мы вышли к пожарной части. Грубое двухэтажное здание из толстых плит, наверное, выглядит так же, как и двадцать лет назад. Только потеки на серых стенах и ржавые решетки на окнах помнят о времени. Четыре машинных бокса занимают первый этаж. Ворота одного из них приоткрыты. Здесь первая точка для замеров по карте Вяземского.
Пока Дана и Семен настраивали приборы, мы с Севером решили проверить станцию. Я не горел желанием обыскивать темные гаражи, но раз уж пришел, то должен знать, что каждый из группы ищет здесь. Шут оставил мне рацию и пошел в сторону района – увидел потрепанное трехэтажное здание, местную больницу. По-моему, не очень здоровый интерес.
Створка ворот тяжело заскрипела и нехотя поддалась. Север шагнул внутрь первым. Воздух сразу сменился, стал неподвижным, затхлым. В боксе царил полумрак, но после слабого вечернего солнца глаза привыкли быстро. Потрепанная пожарная машина занимала почти все пространство, бампер упирался в ворота, одна из зарешеченных фар выглянула наружу первый раз за много лет. Шкафы с инструментами и старые покрышки, вековая пыль и горы мусора – в гараже не нашлось ничего интересного. То же самое на всём первом этаже.
Копаясь в ржавых запчастях, я поглядывал на Севера. Уж он-то должен проявлять интерес. Не первый раз ведь – группу водил. Должен быть фанатом этого дела. Но поиски занимали его ещё меньше, чем меня. Когда мы добрались узкой винтовой лестницы, я не выдержал:
– Север, зачем ты здесь?
– Зачем… – он немного смутился. – Мертвый пригород, закрытая зона, настоящие люди и чувства.
– Нет, – я посмотрел в глаза. – Зачем ты здесь сейчас? Ведь не в мусоре копаться?
– Шёл бы ты… – Север стал серьезнее. – Ещё не в курсе?
Я мотнул головой. Мой напарник вздохнул, чуть расслабился.
– Раньше группу водил я. Мы бегали от патрулей, резали периметр, срывали маячки. – Он сжал кулаки, усмехнулся. – Черт, нас травили, как мародеров! Это было по-настоящему.
– А теперь нет?
– А теперь, – зло пнул ящик, – вечерняя прогулка. Не успел оглянуться, она у руля, мы дружим с учеными…
Случайный сквозняк принес странный запах. Тяжелый, несвойственный месту. Винтовая лестница тянулась на второй этаж и выше, к маленькой комнате наблюдательного поста. Я прошел последний изгиб и замер. На ступенях лицом вниз лежал человек. Вернее, труп. Мятая серая куртка, спортивные штаны, грязные кроссовки. Тело ссохлось, одежда больше походила на пыльное тряпье – он лежал здесь не один месяц.
– Ахренеть, – поморщился Север. – Ещё один.
Я вопросительно уставился н него.
– Находим иногда. Мародеры, они такие…
Неудачливый искатель растянулся на ступеньках как тряпичная кукла. Правая рука вытянута вперед, в ладони зажата рукоять сломанного ножа. Дверь на пост заперта. Железная обшивка покрыта вмятинами и царапинами. В прорези замка торчит обломок лезвия.
– Чего ж он туда ломился? – Протянул Север. – И рюкзака нет. Надо глянуть на втором.
За спиной застучали ступени, мой напарник потерял интерес. Преодолевая отвращение, я склонился над телом. Всё неправильно. Ни порезов, ни пятен крови. Шея тоже в порядке. Он что, умер с голоду? Над правым запястьем нашлось тёмное пятно, спекшаяся кровь под кожей в месте, где вживляют метку. Клеймо на ладони я смотреть не стал. Внизу затарахтело, послышался тихий мат, затем глухой пинок.
– Юра, идём! Ничего здесь нет.
Когда мы выбрались из пожарной, Дана собирала рюкзак. Семен стоял с треногой, заканчивал сьемку. Камера записывала местность в спектрах, отличных от видимого. Интересно, что Вяземский хотел рассмотреть здесь? Нас выслушали спокойно, никто не захотел посмотреть. Дана помрачнела, Семен лишь пожал плечами – его больше занимала измерительная техника. Пока они собирались, я взял бинокль, отошел на сотню шагов, чтобы рассмотреть наблюдательную площадку. Балкончик был завален мусором, одна из стен покрыта копотью. Между перилами торчала верхушка антенны.
Солнце коснулось горизонта. Мы двинулись к больнице. По рации Шут сказал, что встретит нас внутри. Издали местная лечебница походила на памятник временам бесплатной медицины и бюджетного финансирования. Четыре этажа облупившейся плитки, битых кирпичей и грязного стекла. У подъезда навсегда застыла машина «скорой». Не хватает только назойливых бабушек, санитара с сигаретой и горшка с геранью в окне.
Ворота приемного пункта распахнуты настежь. Мы втянулись в темный коридор, прошлись между рядами столов и косилок. В таких местах можно снимать фильмы ужасов. На одной из каталок в позе лотоса сидел Шут. Как только завернулся в сапогах? Когда мы подошли, он открыл глаза и шумно втянул воздух, словно вынырнул из-под воды.
– Долго вы. Я почти заснул, – сказал спокойно, бесцветно. Всегдашняя веселость куда-то испарилась.
– Нервы у тебя… – Семен поежился – солнце почти село, больница погружалась во тьму.
– Пойдем. – Шут стал на ноги и побрел вглубь здания.
Миновав пару подсобных помещений и регистратуру, мы поднялись на второй этаж. Надпись у входа гласила «Терапевтическое отделение». Словно у себя дома, Шут прошел по коридору, свернул у поста и остановился. Перед нами оказалась одна из общих палат. Я достал фонарик и вошел, по плитке забегал бледный луч. Хлипкая дверь лежала внутри комнаты, из дерева торчали вырванные навесы. На полу валялось истлевшее тряпье и мусор. Вдоль стен – пара одеял и грязный матрас. В углу нашлась гора консервных банок. Всё покрыто толстым слоем пыли и грибка.
– Здесь жили после эвакуации. – Дана тоже достала фонарь. – Достаточно долго.
– Что с того? – хмыкнул Север. – Стоянка мародеров или искателей, мало ли…
– Нет. Здесь были дети.
Среди мусора нашлась пара мягких игрушек, в углу – разбитый паровозик.
– А теперь гляньте сюда.
Шут повел лучом, освещая стену. По штукатурке тянулась косая линия глубоких выбоин и дыр – след автоматной очереди. Пустая оконная рама оказалась расщеплена в нескольких местах.
– Принудительная эвакуация, – выдал Семен. – Очень…
– В соседних палатах то же самое.
– Что здесь вообще творилось?! – вскинулась Дана, эхо потерялся в темных коридорах.
Когда мы выбрались из больницы, уже стемнело. Дальше дорога шла вглубь опустевшего района. Скоро я прочувствовал романтику ночных прогулок по мертвому городу. Полоска разбитого тротуара тянулась вдоль мощеного проспекта. На обочине ржавели брошенные машины. Посреди дороги попадались перевернутые фургоны, истлевший мусор и мешки – людей вывозили оперативно. По левую сторону проплывали пустые многоэтажки, вдоль дороги попадались иглы фонарей, кривые деревья, изуродованные местными осадками. Особая мертвая тишина сковала все вокруг. Я пытался напрячь недавно обретенные чувства – ничего. Здесь не было даже ветра.
Мы шли без огня, глаза быстро привыкли к темноте. Под ногами шуршал мелкий мусор, рядом скрипела рация. Шут пришел в себя и перебирал частоты, пытаясь найти что-нибудь в окружающем эфире. Динамик шипел обычными помехами, иногда начинал низко гудеть от каких-то наводок.
В таком темпе группа двигалась почти час. Я успел понять, что физподготовка меня подводит, но старался идти бодро. Мои спутники шли ровно. Видно, у них ночные вылазки были нормой. Дана иногда доставала наладонник, сверялась с картой. Раз Север пытался посоветовать обходной путь, получил короткую отповедь и затих. Сильный и суровый, презирающий безопасность, он терялся и замолкал под взглядом маленькой Данки.
Скоро мы вышли на заводскую окраину. Вдали показался силуэт бетонного корпуса, окруженный сетью строительных лесов. Деревообрабатывающий комбинат так и остался на реконструкции. Ворота на территорию оказались закрыты, но рядом нашлась «дыра в заборе» – тяжелая консоль когда-то упала с крыши и смяла стальную секцию. Как диверсанты из старых фильмов, в темноте сквозь заграждения, мы проникли внутрь. Не заглядывая в административные здания, группа двинулась к огромному ангару в центре.
Сооружение оказалось одним из основных цехов. Внутри стояли шеренги слесарных станков, огромные пилы и пресс-машины. Все пространство рассекала узкоколейная железная дорога. На ржавых рельсах у выхода замерла широкая дрезина с трухлявыми обломками. За ней несколько грузовых контейнеров составляли удобный угол. В нем мы остановились, сбросили рюкзаки. Север закрепил фонарь на гнутой задвижке, пятно света остановилось посреди площадки. Над нами проявились очертания силовых кабелей, силуэт подвесного крана.
– Немного передохнем, затем осмотримся здесь. – Дана опустилась на старую шину.
Никто не стал возражать, ночная прогулка утомила всех. Зашуршали сумки, Семен притащил трухлявый поддон, пошла по кругу фляга с чем-то горячительным. Это было частью ритуала: остановиться на новом месте, распить по глотку среди пустых комнат или мертвых машин. Как дети в заброшенном доме тревожат пыль и ищут клады, так Дети подземелий идут сквозь городскую пустошь за старым хламом. Только дальше и сложнее.
Как я и думал, никто не стал рассиживаться. Первым не выдержал Шут:
– Я пойду, сувенирчик присмотрю, – и скрылся между телами станков.
Мы тоже вскоре разбрелись: Семен и Дана – к будке управления, я и Север – на второй ярус к контрольному пункту. Плоская кабина висела над цехом на высоте десяти метров. Со всех сторон её окружали узкие листовые дороги и тонкие перила – подобие технического этажа, пути для электромонтеров. Хлипкая лесенка скрипела под ногами на все лады, но все же вывела меня наверх. Моему напарнику пришлось сложнее. Высокий и плечистый Север по ржавым ступеням почти полз. Чертыхнувшись на последней, атлет оторвал кусок перил и завалился вперед.
Пробираясь между лианами кабелей, мы быстро нашли дверь в кабину. Она была заперта, но слабый замок – скорее символическая преграда. Север уже примерялся, как удобнее приложиться, когда в кармане зашипела рация:
– Ребят, спуститесь к нам. Тут кое-что интересное.
Мы пересекли цех по навесным дорожкам-мостикам и спустились в противоположном конце. За окном управленческой пристройки мелькал фонарик. В двери появилась Данка, махнула нам. Неприметная будка оказалась входом в тесный подвальчик. Сгибаясь пополам, мы протиснулись внутрь. На бетонном полу фосфоресцировал толстый стержень, тьму разгонял мягкий зеленый свет. Семен копошился вокруг непонятного агрегата. Пара цистерн, батарея поршней, стрелочные приборы на пульте…
– Электростанция, – объяснил рыжий мастер. Даже в темноте казалось, что у него горят глаза. – Аварийная дизельная.
В углу гремел пустыми бочками Шут. После длительных поисков послышалось:
– Есть! – Надрываясь, он вытащил из кучи объемную канистру. Щелкнула крышка, потянуло дизельным топливом.
– То, что надо! – Семен не скрывал возбуждения. – Сейчас мы её…
Я обошел станцию. В одном месте из темных внутренностей спускалась толстая связка кабелей. Плеть тянулась в угол и ныряла в дыру под плитой. Какого черта? Что питал этот генератор? За спиной послышался скрежет, затем ровное хлюпанье – умельцы заправляли запасной бак. Дана и Север стояли в стороне, они тоже не сильно разбирались в технике. Шут оставил пустую канистру и принялся крутить какой-то вентиль, послышалось шипение воздуха. На автоматическое зажигание агрегат не ответил – пульт не ожил, батарея разрядилась много лет назад. Тогда Семен нашел трос для ручного пуска. Они с Шутом взялись за петлю, потянули раз, другой, но добились только глухого хлюпанья. На помощь пришел Север – вцепился двумя руками и рванул так, что упал на спину с капроновым обрывком. Генератор несколько раз чихнул и заурчал ровно.
Меня словно тряхнуло током. На секунду в глазах потемнело, голова пошла кругом. Я почувствовал себя внутри колокола. Казалось, сам воздух дрожит и вибрирует. Зрение вернулось, мои спутники ничего не заметили, довольные разглядывали мерцающий светильник на стене. Все началось и закончилось почти одновременно – секундный всплеск. Осталось слабое, едва различимое эхо.
– Идем. – Я вышел из подвала и побрел к воротам цеха.
– Юр, ты чего? – Дана коснулась моего плеча, вся группа выбралась наверх.
– Звук, – пришлось соврать. – Слышишь? – Я боялся потерять направление.
В цеху было по-прежнему темно и тихо. Электростанция не имела к нему отношения. Мы вышли на территорию. Мои спутники оглядывались, прислушивались, но ничего не чувствовали. В сорока шагах от ворот нашлась небольшая кирпичная будка. В таких стоят понижающие трансформаторы. «Эхо» шло оттуда. Дверь открыл Север – ржавый навесной замок развалился под тяжелым сапогом.
Петли тяжело скрипнули, луч фонаря выхватил из темноты железные перила. Лестница уходила под землю. Миновав три кротких пролета, мы уперлись в дверь. В стену был вмурован мощный шлюз, в духе атомных подводных лодок – стальная броня с ровными рядами заклепок. Рядом мерцал терминал. В прорези торчала пластиковая карта. Я осторожно стер пыль с клавиатуры и, как в компьютерной игре, ткнул «Ввод». Дверь заскрипела, внутри щелкнул запор. Мы с Шутом вцепились в стальную скобу и потянули. Тяжелая створка медленно отползла в сторону. На голой стене за дверью было нанесено «Б-17». Большими белыми символами под трафарет. Вправо уходил пустой коридор. На потолке мерцали несколько зарешеченных светильников. Мои спутники замерли. Перед ними лежала мечта. Мы вошли.
Подземный комплекс, чем бы он ни был, в планировке оказался прост. От основного тоннеля в обе стороны расходились коридоры к разным блокам и помещениям. За четверть часа мы обошли почти все. Левое крыло когда-то было жилым. В тесных спальнях стояли ярусные койки. На стенах висели раскладные, как в поездах, столы. Под слоем пыли лежали личные вещи, истлевшая одежда. Правое крыло походило на исследовательский центр. Множество мертвых компьютеров и вычислительной техники, антенны и волноводные линии, горы непонятного оборудования. В одной из комнат поместился массивный генератор.
Вскоре мы добрались до сердца лаборатории. Центральный тоннель заканчивался просторной кабинкой. Почти всё пространство в ней занимала огромная панель управления с множеством кнопок, индикаторов и переключателей. Сквозь трехгранную стену из оргстекла просматривался большой темный зал. Под потолком мигали несколько неоновых трубок. В неровном свете было видно лишь верхнюю часть какой-то конструкции. Из темноты торчали металлические лопасти, широкая парабола антенны. Свисали трубки волноводов и плети кабелей.
– Должно быть освещение. – Шут начал проверять кнопки – полуживой пульт не реагировал. – Какая-нибудь аварийка…
– Стой, мы не знаем, что здесь было. – Семен заметно побаивался, заброшенный комплекс произвел на него впечатление.
– Расслабься, за двадцать лет тут всё рассыпалось. Вот… – Шут показательно дернул рубильник на стене.
Лампы мигнули, по залу покатился тяжелый низкий гул. В голове мелькнула догадка, через секунду в сознание ворвался фонтан боли, и я прижался к стене. Группу разбросало. Север, обхватив голову, упал на колени, Шут покатился по земле, судорожно срывая левый рукав – под запястьем расплывался красный ожог. То же с Семеном. Вживленные передатчики как-то резонировали с частотой установки. Из всей группы незашитыми были только я и Дана. Она привалилась к стене, но сознания не потеряла. Ребятам сейчас было хуже.
Я потянулся и дернул рубильник вниз. Он заискрил у основания, рычаг заклинило. Установка продолжала работать.
– Надо вырубить питание! – Зорал я.
Север вдруг вскочил на ноги, лицо исказила жуткая гримаса. Сильные руки рванули Шута за куртку – маленький азиат взлетел как кукла и врезался в панель. Русый атлет не контролировал себя. Ему на глаза попалась испуганная Данка, он зарычал и бросился вперед. Я успел упасть ему в ноги:
– Генератор… – я подавился остатком фразы, тяжелый удар выбил дыхание.
К счастью Дана услышала – оторвалась от стены и, спотыкаясь, побежала. Следующая минута стала самой длинной в моей жизни. Я поднимался и падал, нырял под мощные удары и катался по земле. Обезумевший Север решил разорвать меня на части. Очередной удар впечатал меня в стену. Голова шла кругом от излучения, но я все же сорвал захват и бросился в сторону. Время. Нужно дать ей время. Если он догонит Данку, в отчужденной зоне добавиться сушеных трупов.
Не знаю, как долго я бился в узком проходе, считая шаги и секунды, но когда последние силы оставили меня, всё вдруг закончилось. Потух свет, а вместе с ним затихла и чудовищная установка в зале. Ноги подкосились, я опустился на пол. Судя по звуку, Север свалился рядом. Кажется, без сознания.
Через пару минут в темноте зашуршали шаги, блеснул фонарик. Данка вернулась. «Не укладывается в Древо», – устало подумал я и зашевелился, пытаясь встать. Луч света ударил в глаза.
– Дан, здесь, – я сплюнул кровью. Пятно света опустилось ниже.
– Живой? – Её немного трясло от волнения.
– А похож?
– Не очень…
Я нашел фонарь, достал флягу и, как мог, привел себя в порядок. Обошлось разбитыми руками, парой новых ссадин и опухшей челюстью. Ребята один за другим стали приходить в себя. Никто сильно не пострадал. У всех троих – головная боль и ожоги на запястьях. Север толком не помнил, что случилось.
После короткого отдыха мы спустились и обыскали зал. Среди железных шкафов и мертвого оборудования нашелся последний обитатель лаборатории. Истлевший комбинезон скрывал усохшее тело мертвого исследователя. Тонкая рука застыла на силовом кабеле у основания установки. Рядом лежал кожаный портфель. Пожелтевшие бумаги неплохо сохранились. В нагрудном кармане нашелся кристаллик накопителя. Комплекс не зря маркировали «17» – на карте санитарной нашлось полтора десятка черных точек.
Ванная комната выглядит жутко. Раковина залита кровью, из крана льется прозрачная струйка, в сток уходит розоватый коктейль. На бледном кафеле красные потеки, коврик под ногами безнадежно испорчен. Бледный как бумага Кронекер сидит на краю ванны и неумело бинтует правое предплечье. Механический сустав в левом локте сковывает движения, перевязка получается слабой, сквозь серую ткань проступает красное пятно.
Последний узел нехотя затянулся, кровотечение остановилось. Марк протянул руку к крану, плеснул в лицо холодной водой. Извлечение прошло тяжело. Резать себя покалеченной рукой под слабым наркотиком оказалось сложнее, чем он ожидал. На полу осталось много крови. Во время операции Кронекер едва не потерял сознание, но всё же довел дело до конца – в окровавленном платке лежала микросхемка с десятком блестящих крючков-ножек и сантиметровым жалом антенны. Скоро служба безопасности концентратора потеряет беглеца.
Целая рука скомкала платок и бросила в унитаз. Скрипнула педаль, и маячок исчез в водовороте. Пусть теперь ищут. Самоуверенные кретины, они просчитались второй раз. Стандартные меры контроля рассчитаны на нормального человека с инстинктом самосохранения. Они крепко держат послушного гражданина – трусливого обывателя, которому есть, что терять. Другое дело с полуживым психом, стертым из жизни.
Марк поднялся на ноги. Голова пошла кругом, перед глазами проступили пятна, но бывший доктор знал цену подлым симптомам. Поздно щадить себя, война уже началась. Теперь важно выиграть время, быстро исчезнуть из старой квартиры, ведь простые оперативные методы никто не отменял.
Кронекер вернулся на кухню, сложил пенал с хирургическим набором. Камуфляжный комбинезон оказался практичным – в нагрудные карманы поместилась ещё пара мелочей, в складках на поясе потерялась банка консервов и плитка сухого рациона. Маленький тайник в стене оказался пуст – обыск провели основательно, придется обойтись без оружия.
За спиной послышались шаги. Пустышка-Кэт прошла к плите, поставила чайник, на конфорке вспыхнул голубоватый цветок. Катрин даже не смотрела на странного гостя. У бесстрастного Кронекера внутри всё сжалось. Её походка казалась тяжелой, взгляд – бессмысленным. Грубая коррекция, или попросту «промывка мозгов», уничтожает часть рефлексов, повреждает мгновенную память. От любимой осталась только пустая оболочка. Это его вина. Кто-то за это ответит!
Марк притянул девушку, обнял за плечи. Кэт неуверенно зашевелилась, в глазах мелькнул испуг – она так и не вспомнила. Глупый порыв, пустая нежность. Руки разжались, Марк вышел из кухни, тяжелые ботинки захрустели по осколкам в коридоре. Проходя мимо спальни, он заметил, как мужчина-пустышка наводит порядок в комнате, собирает с пола какие-то бумаги. Должно быть, его вытерли больше года назад, раз сумел вновь научиться читать и писать. С ним Кэт адаптируется, в секторе появится ещё одна тихая семья. Закрывая дверь, Марк почувствовал отвращение. Лучше истечь кровью в ванной, чем сохранить такую жизнь. Придется зашить в воротник верный цианид.
По темному времени суток площадка перед подъездом была пустой. Единственный фонарь освещал подходы к мусорным бакам. Ночью жизнь в спальных секторах Кольца замирала – личный транспорт в черте Полиса запрещен, а гулять по тёмным улицам простые граждане не рисковали. За спиной лязгнул дверной магнит, Кронекер втянул прохладный воздух и зашагал к узкой дорожке между корпусами.
Вдалеке послышался приглушенный рокот и шорох колес. Марк не успел пройти и сотни шагов, когда услышал позади скрип тормозов. У подъезда остановился темный фургон. Широкая створка отъехала, наружу выскочили трое бойцов в серо-стальной униформе. Один остался у машины, двое синхронно поправили оружие на ремнях и зашагали к двери. Кодовый замок жалобно пискнул, и парочка скрылась в подъезде.
К счастью, фонари вокруг соседнего комплекса работали через один. Кронекер укрылся за угловатым выступом здания. Оставшийся оперативник внимательно вглядывался в ночь. Марк знал, это не напускная бдительность. Стимулятор ночного зрения сильно расширяет способности, но бритоголовый боец тоже человек и охватить вниманием всю улицу не способен. Хотя окно над головой оставалось темным, беглец знал, переждать здесь не получится. Уловив момент, он согнулся пополам и вынырнул из укрытия. Дорожка вдоль стены оказалась чистой, жесткие ботинки наступали почти бесшумно. Маневр удался.
С каждым шагом нарастало беспокойство. Если за дело взялась служба безопасности корпорации, ожидать можно всего. Оцепление сектора им не под силу, но такая скорость и решительность вызывали опасения. Со времени побега прошло чуть больше часа, а оперативные группы уже работают по месту. Много шума для простого подопытного, но для бывшего заведующего лабораторией в самый раз.