В двух действиях
Действующие лица:
Вадим Вадимович Хламов – начинающий, но, как бы, перспективный дегустатор, тридцати лет
Варан Гартанович Сидоров – начальник службы безопасности частного особняка, сорока лет
Марионелла Моисеевна Свардунг – технолог процесса дегустации специальной продукции, чуть младше Сидорова
Оба действия происходят в одном месте, в специальном кабинете
технического ежедневного инструктажа дегустаторов
Действие первое
Обычный, но просторный кабинет с двумя компьютерами, большим столом, несколькими креслами. Большие шкафы с книгами и документацией. Остановка строгая, деловая. На большом столе, кроме компьютеров несколько телефонных аппаратов, прибор селекторной связи. В одном из кресел сидит Хламов. Разумеется, при пиджаке и галстуке. Терпеливо листает какой-то бизнес-журнал с рекламными фотографиями.
Вздыхает, смотрит на часы, висящие тут же, на стене. Отложив журнал в сторону, встаёт с кресла и начинает прохаживаться по кабинету. Он отсутствующим взглядом, обозревает шкафы и, в целом, кабинет.
Резко раскрыв дверь, в кабинет входит Сидоров с папкой в руках. Садится в одно из кресел, развязывает тесемки папки. Жестом показывает Хламову, что он тоже должен сесть. Тот, пожимая плечами, садится.
Сидоров: – Извините, Вадим Вадимович, что заставил вас ждать. Но тут спешка, как говориться, не нужна. Не блох ловим, а занимаемся тем…
Хламов: – Чем?
Сидоров: – А вот иронизировать не стоит! Мы в течение текущего дня будем заниматься только тем, что объяснять вам лично, долго и кропотливо, терпеливо, чем вам предстоит заниматься и, простите уже, ещё раз основательно щупать, изучать, чем вы дышите и как… Вы проверены на сто рядов. Но, на всякий случай, Вадим Вадимович, кое-что проясним ещё раз. Это необходимо. От каждого нашего неверного, моего, конкретно, шага зависит, представьте себе, безопасность государства.
Хламов: – Не понял. Совсем не понял. Мы же не в Кремле и даже не в особняке обычного депутата городской думы, мы просто в доме у конкретного господина… Правда, в очень шикарном доме. Явно, тут дворец.
Сидоров: – У Виталия Тимуровича много таких дворцов и здесь, и за кордоном. Я вам замечу, что он господин очень конкретный, строгий, деловой, но справедливый. И вы правы, вы сейчас находитесь не просто в доме, а во дворце, который чуть поменьше знаменитого… Зимнего. Ну, знаете, есть такой. Сейчас там, в Питере, Эрмитаж располагается. А владелец всего вот этого… здания, где мы сейчас находимся, настолько важный, я подчёркиваю, господин, что вам и не снилось. Достаточно мне назвать его имя и отчество и вам всё станет ясно (торжественно и с придыханием). Да, представьте себе Вадим Вадимович, это тот самый Виталий Тимурович! Вот!
Хламов: – Мало ли Виталиев Тимуровичей ходит по белу свету, к примеру, в поисках работы или чтобы… иногда пожрать чего-нибудь.
Сидоров: – Не надо утрировать, в том месте, где даже мысли записываются на видеоплёнку. Это особый Виталий Тимурович, который… Ну, вам и не надо знать. Радуйтесь, что у вас есть работа, уважаемый господин Хламов.
Хламов: – Я радуюсь. Я понимаю, что тут… особый случай. Я просто так сказал про всяких разных Виталиев Тимуровичей… Я имею же право привести конкретный жизненный пример?
Сидоров: – Имеете право. Но пример не конкретный. Всё размыто. Если бы я был не культурным человеком, то я сказал бы, что у вас в голове – навозная жижа. Но из-за своей воспитанности и природной интеллигентности я не скажу, что вы хам и ничтожество. Тупейшие сравнения! Я не о себе. Я о том, что вы говорите. К слову сказать, наш Виталий Тимурович иногда появляется в телевизионной передаче, которая так и называется: «Вам и не снилось!». Сейчас, правда, такой передачи нет. Всякий сброд и нищету, видите ли, чужое счастье… раздражает. А каждому, даже не очень далёкому теперь человеку, ясно, что безопасность государства…
Хламов: -… и его народа.
Сидоров: – Не перебивайте, пожалуйста! Я говорю не о народе. Я говорю о более важном явлении: о государстве и тех господах, которых оно пригрело… Оговорился, с вами, тут! Чёрт возьми! Не пригрело, а просто обратило на их деятельность внимание и поддержало так, что они…
Хламов: – …не оказались в подвалах, на чердаках и канализационных колодцах.
Сидоров: – Вы начитались стихов не запрещённого, но не нашего, не народного… поэта Некрасова или там прозаика… Короленко, и потому, не вникая в суть вопроса, зубоскалите.
Хламов: – Что вы такое говорите? Я даже не слышал ни о Некрасове, ни о Короленко, ни о Чернышевском, ни о Герцене, ни о Радищеве… Ничего я этого не знаю! А если и знал, то забыл. Лучше про них забыть. Так жить проще.
Сидоров: – Вот-вот! Я же говорил, что при всех ваших способностях, вы ещё не совсем созрели для… жизни в демократическом обществе. Я вам сейчас говорю о ныне здравствующих, о тех господах, которые находятся под гласной и не гласной охраной государства. Они – наши кормильцы.
Хламов: – Я вот и смотрю, сколько откормленных нынче в России. Всё имеют – и жильё, и нормальную работу, и добрую зарплату.
Сидоров: – Ну что я могу вам такие доводы сказать, уважаемый? Тут целая философия… И время показало…
Хламов: – … основной массе народа дулю. Получается, кукиш. А на заслуженный пенсионный отдых людей будут отправлять, когда им исполнится ровно сто лет. Живу вот и не понимаю, чем таким особенным отличаются от нас, простых, так сказать денежные мешки с двумя ногами? Их имена и они сами занесены в Красную книгу, что ли? Но ведь сейчас миллиардеров у нас много. Значит, получается, слава богу, богатеем… средне… статистически. Если всё взять в среднем, то на каждого нищего, бомжа и бича приходится… Одним словом, живём мы очень здорово! Слава партии «Единая Россия»!
Сидоров: – Правильно! Вечная… э-э… слава! Верно и справедливо мыслите, Вадим Вадимович. Я тоже её член. Заметьте, очень активный член.
Хламов:– Когда член активный – просто замечательно и даже… хорошо. Большая радость в доме с таким вот… членом. С него начинается душевная теплота и взаимоуважение. И жена ласковая, и хозяйственная, и добрая.
Сидоров: – Правильно. Не только в доме, но и в государстве при таких членах – полный порядок. Наши члены – всем членам члены! Разве плохо, спрошу я так, что у нас, в стране, имеются свои миллиардеры и мультимиллионеры?
Хламов (очень тихо): – Ещё как имеются! Скажите, пожалуйста, как и где им удалось заработать такие космические деньги?
Сидоров: – Тут кроется… очень важная государственная тайна. Представьте себе, что не для… разглашения.
Хламов: – А что, могут быть у государства тайны от собственного народа?
Сидоров: – Могут! Во благо…
Хламов: – Во благо отдельно взятых господ? Мне вот, чтобы заработать миллион долларов, надо было бы трудиться полторы тысячи лет на трёх работах, вообще, ничего не употреблять в пищу, даже рожки, ходить только в набедренной повязке, вот тогда…
Сидоров: – Скоро вы будете нормально зарабатывать. Но такое произойдёт только в том случае, если вы не прекратите болтать антинародного, можно сказать, экстремистского вздора. И не стоит отвлекаться от темы. Я напоминаю вам, что мы обязаны за сегодняшний день ещё раз проверить вас на лояльность к существующей власти.
Хламов: – Мне безразлично. Я лоялен и аполитичен. Я только повторяю, что говорят другие люди. Многие… всякое говорят. Сам не знаю, но люди утверждают… Проще говоря, загляните в Интернет и посмотрите, что нормальные граждане пишут о компрадорах местного значения. Когда ознакомитесь, то у вас… рейтинг упадёт сходу и уже никогда не поднимется.
Сидоров: – Я в курсе. Читал. Вздор! А вы взрослый мужчина, но повторяете за всякими хулиганами самые не хорошие слова. Ая-яй!
Хламов: – Меня зомбировали. И те, и другие. Я не виноват в том, что вот именно такой! Я ведь уже заполнил десятки анкет, в которых настойчиво намекал, что я не шпион, ни диверсант и даже… ни экстремист, не имею ни крамольных связей, ни родственников в сомнительных коллективах, не участвую ни в каких митингах, не состою, не судим… Даже знакомых за границей нет. И открою вам тайну!
Сидоров (заинтересованно, отодвигает в сторону папку с бумагами): – Ну-ка, ну-ка! Что там у вас?
Хламов: – Вам, как… доброму человеку и активному члену руководящей, то есть я хотел сказать, партии власти в вашем лице, доверительно сообщаю. Не для разглашения.
Сидоров: – Говорите! Не стесняйтесь. Мы постараемся всё уладить. На вас весит убийство или вы обокрали пивной ларёк?
Хламов: – Нет. Всё гораздо страшнее.
Сидоров (озабочено): – Что?
Хламов (очень тихо и с грустью): – Можете верить или нет, но у меня не имеется денежных вкладов не только в швейцарских банках, но даже и в нашем… сберегательном, родном, российском.
Сидоров (удивлённо): – Страшно! Почти позорно… Но поправимо. А почему у вас нет нигде и никаких вкладов?
Хламов: – Потому, что гречка подорожала. А мы все – я и моя жена, двое маленьких детей очень любим гречневую кашу, и по той причине лишних денег у нас не наблюдается. Какие могут быть вклады? Регулярно, один раз в месяц мы садимся в тихий и плотный семейный круг, и едим… с блаженством гречневую кашу. И тогда даже я начинаю верить, что живу в кромешном… раю.
Сидоров (наставительно улыбается): – Ах, этот неуместный и совсем не смешной ваш… юмор! Если бы вы только до конца понимали, куда вы попали, в чей уютный домик, ну, допустим, дворец, то так бы не улыбались…. Скептически. Надо уметь ценить то, что даровала вам сама судьба. В некоторой степени, я вам даже завидую. Но чисто по-человечески, нахожусь в состоянии радости за вас и за таких вот, как вы… никчемных и непутёвых. Везёт же… некоторым.
Хламов: – Мне приятно, что вы не очень завистливый господин. Но вот, скажите, как бы я улыбался, если бы окончательно осознал, в чьём дворце я нахожусь?
Сидоров: – Вы бы улыбались задорно, с искринкой в глазах, как та самая лисица, которая отбирает у ворон последний кусок сыра. Ведь забавно! Правда?
Хламов: – Очень весело!
Сидоров: – А ведь здесь, в данном особняке, любое неверное действие может нанести не поправимый вред государству через лицо, которое… Одним словом, вам доверено, в очень большой степени, здоровье и безопасность человека, который… Очень государственный человек… в мировом масштабе.
Хламов (пожимает плечами): – Я слышал, что он просто богатый… миллиардер, но даже не депутат городской думы. Я уже говорил. Он, так сказать, владелец заводов и, как констатировал про зарубежную буржуазию в своё время, один из классиков советской литературы для младшего школьного возраста, не только заводов, но и газет, и пароходов. Сейчас такие господа и дамы очень даже есть.
Сидоров: – Ну вот, вы начинаете, в конце концов, понимать, Вадим Вадимович, что… богатые тоже плачут. Но здесь, слава богу, пока веселятся.
Хламов: – До первой пули,
Сидоров (возмущённо): – Что? Я не расслышал или мне показалось? Вы что-то сказали про пулю?
Хламов: – Отрицаю! Про пулю я ничего не говорил. Просто, начал рассказ о том, что у меня, в моей комнатке, которая, как бы, расположилась в квартире на двенадцать хозяев, проживает маленький ёжик, и зовут его Пулик.
Сидоров: – Проверим! Если у вас в наличии имеется такой ёжик, то… тогда ладно.
Хламов: – Сейчас ёжика нет. Его нет… с нами!
Сидоров: – Почему?
Хламов: – Он скоропостижно скончался от… вселенской грусти.
Сидоров: – Когда?
Хламов: – Только что. Я чувствую… душой. У нас с ним (почти что плачет) телепатическая и духовная связь. Он умер ещё и от плохого аппетита.
Сидоров: – Когда?
Хламов: – Что «когда»?
Сидоров: – Когда вы прекратите паясничать и начнёте морально готовиться к тому, что я вам сейчас скажу.
Хламов: – Уже прекратил! Но я не вру, я очень страдаю (стонет). Пулик был для меня больше, чем друг. Мы ходили с ним на охоту.
Сидоров: – На кого охотились? На мышей?
Хламов: – Нет! В основном, боровая дичь. На лосей тоже. Но редко. Тут врать не буду. Не хорошо говорить неправду. На уток и гусей ещё мы с ним охотились. Он… плавающий ёжик. Очень умный. Всё умел и многое знал. Мне… больно.
Сидоров (с вздохом): – Если так, то примите мои соболезнования. Я сочувствую вам и сожалею, что вас постигло такое горе.
Хламов: – Да, постигло. Лучше бы я…
Сидоров: – Может быть, вы и правы. Лучше бы вы…
Хламов: – В каком смысле? Я не то хотел сказать. Лучше бы я, вам не говорил о своей утрате. Тогда меньше бы и сам страдал, и вам не приносил бы тяжких страданий.
Сидоров: – Я ничего. Я… держусь. Понимаю, у вас трагедия. Но, всё равно, вы пока задавайте вопросы! Но только не дурацкие. Нам надо работать. А дельные задавайте вопросы, по теме вашей… работы. Время – деньги!
Хламов: – Ладно. Договорились. Буду мудрым и осмотрительным, как большой и умный ворон из чукотских сказок, а не наш, московский, который без сыра остался, и всё по помойкам… шастает. Говорю! А вы слушайте, и потом не утверждайте, что не слышали. Я за прошлую прошёл мощную медицинскую комиссию, но так и не понял, кем я здесь, у вас, буду усиленно трудиться и зверски напрягаться. Что всё это означает?
Сидоров: – Не спешите. Всему своё время. Подробности данного плана вам объяснят другие компетентные люди, а я…
Хламов: – А вы кто? Кто вы?
Сидоров: – Я здесь начальник службы безопасности всего этого… жилья и ораны, и, кроме того, почти что, личный секретарь… Вы понимаете, кого. Извините, я с вами долго общался и до того, и сейчас. Но вот не представился вам. Завертелся! Зовут меня Варан Гартанович Сидоров.
Хламов: – Знаю! Варан – это птица такая.
Сидоров (наставительно и с упрёком): – Это не птица, не рыба, и даже не гигантская ящерица, как утверждают мои недруги. Так звучит моё имя. А вот у вас всё просто. Вадим Вадимович Хламов. Не интересное имя и отчество. Самоё обычное, не престижное. Обычное такое… Но не огорчайтесь.
Хламов: – Я не собираюсь огорчаться. Мне и не надо, чтобы было интересно. Я не какая-нибудь певица, балерина или телеведущая. Меня устраивает моё имя и отчество, и да и фамилия тоже.
Сидоров: – Вам, что, Вадим Вадимович, так и не сказали, кем вы будете здесь добросовестно, активно и качественно служить?
Хламов: – Конечно, мне про это сообщили… шёпотом. До моего сведения довели, что я буду дегустатором. Но, почему-то, меня очень тщательно… Одним словом, четыре дня все врачи специальной поликлиники, включая стоматолога, внимательно рассматривали моё анальное отверстие, то есть заднепроходное. Извините, но более культурней по данному вопросу я не могу выразиться. А ведь я не прячу там не то, что героин, но даже записку от… какой-нибудь подруги детства. Нет! Но, всё-таки, я скажу более примитивно. Они изучали то место моей прямой кишки, которое… Если вы когда-нибудь, ходили в туалет по большой надобности, то знаете…
Сидоров: – Ходил! Знаю!
Хламов: – Значит, мы с вами в этом плане почти родственники. Так вот. Простите, но волшебники в белых халатах тщательно прощупывали и даже изучали под микроскопом то самое моё родное… выходное отверстие. Они, понимаете, Варан Гартанович, нюхали, мяли его и прочее. Внедряли туда какие-то странные металлические инструменты в тот район моего тела, которое в народе называется «очком». Здесь у вас, в тереме вашем, что такое располагается? Дом «голубых»? Приют педиков? Если так, то я не дам своего согласия, ни за какие деньги и бублики, участвовать в таком вот мероприятии! Я стопроцентный мужик.
Сидоров: – Сразу же хочу вам открыть тайну и сказать откровенно. Здесь нет, не было и не будет извращенцев. А если бы и были… гомосексуалисты или, к примеру, лесбиянки, то, наверное, для таких надобностей нашлись бы, вполне, симпатичные и очень молодые мальчики и девочки. Должен прямо сказать. У вас лицо очень даже не подиумное и совсем не голливудское. Если бы вы мне приснились, то мне стало бы не совсем хорошо. На долгое время. А ведь я – участник боевых действий, нескольких локальных войн. Так что, прошу вас, Вадим Вадимович, не снитесь мне, пожалуйста. Лучше так… наяву скажите прямо, что вас не устраивает и почему.
Хламов: – Я понимаю. Я дегустатор. Моя работа опасна. Покушал с аппетитом, как говорится, и – в большую шкатулку. Можно сказать, пробуя на вкус самую разную пищу, я рискую быть отравленным. Во имя…
Сидоров: – На данную тему и по этому профилю… здесь уже давно набран штат таких дегустаторов, которые пробуют и разные блюда, и спиртные напитки, и даже лекарства. Некоторые уже удостоены правительственных наград… кое-кто посмертно. Яды, понимаете, сейчас изощрённые… изготовляют. Но ведь зарплата здесь, у дегустаторов такая, что ни одна комплексная бригада шахтёров на самом далёком севере не получает столько… даже за полгода.
Хламов: – Я согласен! Буду трудиться, подвергаясь риску для жизни. Но я должен знать, Гартан Варанович…
Сидоров: – Не оскорбляйте моего отца! Всё наоборот.
Хламов: – Я никого не оскорбляю. Что «наоборот»?
Сидоров: – Моего папу звали Гартан, а вы называете его Вараном. Намекаете на то, что моя мама с кем-то изменяла моему папе? Была с каким-то моим тёзкой, но более старшего возраста, чем я, в непристойных связях, и я, получается, незаконнорожденный.
Хламов: – Нет, я ни на что не намекаю. Я понял. Всё надо переставить местами, Варан Гартанович. Но что я должен… делать как дегустатор, Варан Гартанович?
Сидоров: – Это не в моей компетенции. Сейчас сюда придёт главный технолог по этим, таким вот, специфическим делам и всё вам, Вадим Вадимович, объяснит. Но если вы слышали о таком явлении, как коммунизм, то вы будете жить при нём. При коммунизме! Вы и ваша семья. И ваш ежик Пулик, если бы он был жив, тоже ни в чём бы не нуждался. У вас будет всё! Вы человек необычной судьбы… Вам должны завидовать сотни тысяч… нет, пожалуй, что миллионы российских граждан. Не только не имущих, но и весьма даже и не всегда и не совсем бедствующих.
Хламов (с интересом и опасливо): – Меня, что, пошлют на Марс… без скафандра и жратвы?
Сидоров: – На Марсе дегустаторы не нужны! Они необходимы здесь! Именно такие, как вы! Вас природа наделила…
Хламов: – Чувствительной задницей?
Сидоров: – Именно, так. Но скоро вы подробно узнаете обо всех тонкостях вашей профессии. Не от меня. Я вам даже, где-то, завидую… Правда, я уже говорил. Но тут происходит дружеская, так сказать, зависть. Ни хрена не будете делать, честно говоря, за такие бабки! Ваша святая обязанность – только жрать до отвала, чего только не пожелаете, и кому надо показывать свою задницу? И в туалет ходить, как можно чаще. И всё!
Хламов: – Вы меня интригуете! Здесь снимают фильм про голых?
Сидоров: – Здесь никто и ничего, причём, ни с кого не снимает. Сам технологический процесс требует того, чтобы вы, время от времени, специалистам демонстрировали своё заднепроходное отверстие.
Хламов: – Зачем?
Сидоров: – Это надо родине! Вы, можно сказать, своеобразный Штирлиц. Вы на посту!
Хламов (вскакивает с мест и прикладывает пальцы ладони к правому виску своей головы): – Да здравствует, «Единая Россия» (садится)! Дай ей бог целиком проглотить телёнка и кости не выплюнуть! Да здравствуй Виталий Тимурович!
Сидоров (тоже вскакивает): – Ура (садится)! Мы отвлеклись. Но ничего. В любой момент, всегда не зазорно и уместно вспомнить о сплочённом, дружном и огромном коллективе добрым словом, о людях, которые…
Хламов: – …уже сидят на «Ё-мобилях»!
Сидоров: – Нет! Они сидят на хороших, дельных машинах. А этот самый… «Ё-мобиль», как и многое другое, пусть находится в распоряжении самого главного участника телевизионных передач и рекламных роликов. Им, рекламным актёрам, всё можно. Им позволено надевать костюмы Дедов Морозов в летнюю жару, а вместо валенок – ласты. Народ у нас выбирает не самых путних, а безудержно весёлых и остроумных. Вот тебе и – «Ё-мобиль»!
Хламов: – Нуда, помню. Зайчики – в трамвайчике, жаба – на метле, а на «Е-мобиле»…
Сидоров: – У вас очень рассеянное внимание. Очень! Вот это не так и здорово и даже плохо. Но… ничего. Представьте себе, в данном доме частенько бывает и наш… прославленный водитель «Ё-мобиля». Причём, сидит он не на самом почётном месте. Но ваших ушей сейчас достигла информация не для разглашения.
Хламов: – Прямо сейчас возьму – все дела брошу и пойду разглашать суровую военную тайну! Кому? Зачем? Для тех, например, буду сообщать великую новость, кто всё ёщё считает, что автомобиль – не транспортное средство, а млекопитающее животное? Так вот им без особой разницы, кто, где и как сидит. Без разницы! Хорошо, если они обитают в «Ё-бараках», а то ведь многие переселяются активно в «Ё-подвалы», в «Ё-канализационные колодцы», на «Ё-чердаки». А некоторые… Я не хочу, дорогой мой, Варан Гартанович, выражаться с помощью ненормативной лексики… Ведь многих уже… зарыли, они ушли к «Ё-матери»!.. В Иной мир. А могли бы ещё и пожить. У нас, то есть теперь у них, получается, тоже подбирается великая партия нищих, бомжей и бичей! Тоже ведь – единая Россия, но другая… сказочная. И на том, и на этом свете. Вы вот видели старинный фильм «Генералы песчаных карьеров»?
Сидоров (с достоинством): – Партия «Единая Россия» не рекомендует своим… членам смотреть антинародные киноленты, причём, зарубежного производства. Они способствуют неверному восприятию реальности. Я не считаю, например, Жоржи Амаду большим писателем.
Хламов: – Он что, тоже из… Иркутска? У них там всё… схвачено неведомыми силами.
Сидоров: – И даже не из Новосибирска и Красноярска… Он не из Сибири, а из Бразилии. Какой вы непонятливый, Вадим Вадимович! Но про Жоржи Амаду я ничего не знаю, я не помню о таком факте. Я абсолютно не знаю о том, что он житель Латинской Америки. А раньше знал… Так что, не желательно смотреть такие… безнравственные фильмы членам партии «Единая Россия». Ответственные члены!
Хламов: – Пусть они сами посмотрят, а не их члены… Но успокойтесь основательно. Это же безобразие происходит не у нас, а там… у них. Их подрастающему поколению хреново. А нашему – хоть бы что. Они даже не представляют, какое у них светлое… будущее! У них фантазии на это не хватит. Впрочем, у нас всё замечательно (радостно). Чем хуже – тем лучше! Правильно? А я тут наговорил вам всякой чепухи. А вы подумали, что я лично кого-то знаю из какой-нибудь капризной партии, которая не входит в строго системную оппозицию. Они там тоже… не голодают. Но я никого из нежелательных не знаю! Я тихий и скромный. Но мы отвлеклись от темы. Вы мне так и не сообщили, сколько я буду получать на этой каторжной работе, на которой…
Сидоров: – …на которой не надо чего-то делать, а достаточно только показывать свою задницу… специалистам, то есть самую действующую часть вашей нижней половины тела. Само отверстие, так сказать. Не моё дело, конечно. Но вот для меня загадка, тайна, можно сказать. За такую ерунду и ломить такую… заработную плату!
Хламов: – Не стоит иронизировать, Варан Гартанович. Грешно и даже некрасиво смеяться над очень серьёзными вещами. Я бы вам не советовал… ёрничать. Вы называете мою будущую работу ерундой. Но ведь если Виталий Тимурович решил, то, значит… Вы так говорите, получается, о безопасности очень важного государственного человека и его семьи, что я просто считаю безнравственным держать всё это в тайне от общества и, в особенности, от заинтересованных лиц. Вдруг ваш и наш Виталий Тимурович узнает то, как вы относитесь к его здоровью и потенциальной безопасности. Что будет тогда? Мне трудно представить даже, как он среагирует на ваше… злопыхательство. Но он будет прав.
Сидоров (смущенно): – Виноват, Вадим Вадимович! Откуда он узнает? Да и зачем ему в такие мелочи вникать? Процесс идёт, а там… Одним словом, всё нормально. Шутка такая… случайно у меня сорвалась… вырвалась. Кому интересно…
Хламов: – Всем! Это будет интересно всем! Без исключения! Даже некоторым телеведущим и редакторам, которых очень волнует, как там живут наши миллиардеры и мультимиллионеры. Им очень даже интересно, ни бедствуют ли они, ни обижают ли их нищие, которых они постоянно и методично грабят?… Умеют на нашем телевидении всем господам и дамам с несимпатичными улыбками заткнуть рты (примирительно). Ну, ладно. Я не обратил пристального внимания на ваше критическое и очень негативное отношение к моей будущей работе, а вы не слышали от меня слово, очень похожее, к примеру, там, на слово «пуля».
Сидоров: – Конечно, Вадим Вадимович. Как же по-другому. У нас теперь один коллектив с вами.
Хламов (удивлённо): – Вы тоже, Варан Гартанович, будете всем интересующимся показывать свою задницу?
Сидоров (возмущённо): – Да что я с дуба, что ли, упал (берёт себя в руки)? Я просто хотел сказать, что я не достоин показывать… и не обладаю такими… талантами. У меня другое – служба безопасности и охрана.
Хламов: – Я не понял! Так, всё-таки… Вы не ответили на мой самый важный вопрос.
Сидоров: – Какой вопрос? Вы хотите узнать, прямо немедленно, прямо сейчас, чем вы будете заниматься на вашей… ответственной работе?
Хламов: – Нет. О работе потом. Чуть позже. Я готов даже дерьмо пилить тупой пилой, но лишь бы хорошо зарабатывать, чтобы денег хватало на житьё мне и моей семье, от одной получки до другой.
Сидоров (берёт чистый лист бумаги, со стола шикарную авторучку пишет на ней сумму в цифрах): – Я лучше подам вам лично в руки листок бумаги, на котором всё будет написано. Посмотрите – и всё вам будет понятно. Вслух говорить не буду, но вот… напишу.
Хламов: – Почему? Вы думаете, что я бескрайне глухой. Увы, вы ошиблись! Я даже в своё время пел в школьном хоре. Чем вы объясните такой свой маневр? Вы любите писать? Вы писатель?
Сидоров: – Бросьте вы! Просто когда мы будущим дегустаторам произносит сумму их заработной платы вслух, то многие из них падают в обморок. Причём, доложу я вам, отключение сознания у них происходит весьма и весьма глубокое. Опасное. Одного даже увезли отсюда на "скорой"…
Хламов: – В больницу?
Сидоров: – Ну, прямо уж, и в больницу! Обязательно, что ли, в больницу? Что, кроме больниц, мало других мест, что ли? В морг его отвезли!
Хламов: – Что, он очень расстроился?
Сидоров: – Нет, он умер от… нахлынувшего счастья.
Хламов (решительно): – Не надейтесь! Я не умру. Я не отдамся свей безвременной и скоропостижной кончине. Давайте сюда вашу бумажку! Не стесняйтесь! Я очень смелый, отважный и решительный.
Сидоров (подаёт ему листок): – Моё дело предупредить. Но, на всякий случай, возьмите себя в руки. Хотя, может быть, я преувеличиваю. У нас многие сотни господ, скажем так, побольше этого получают, а ведь ничего и никому не показывают. Но если и показывают свои задницы народным массам, то в переносном смысле. Но в обморок не падают. К свои заработкам привыкли. Культурные очень и… незаметные. Скромные, как синий платочек… из песни. У вас хоть какая-то работа, а вот у них… Впрочем, молчу.
Хламов (решительно берёт в руки бумагу, пока не смотрит на цифру): – Они, всякого рода чиновники, к примеру из пенсионного фонда, не только свои задницы людям демонстрируют, но и всё, что надо и не надо. Впрочем, сейчас демократия, и лучше… мне промолчать (изучает написанное Сидоровым). Ага. Ну, вот, видите, я изучил копию будущего… важного документа. Весьма доволен и рад. Но в обморок не падаю.
Сидоров: – Вы – крепкий орешек.
Хламов: – Я понял главное. Я – нужный человек, и поэтому столько много рублей буду получать в вашей… конторе в течение календарного года. Меня такой факт радостно удивляет. За год такие деньги… Неплохо. Видать, дорого стоит моя задница. Но пока я не знаю, как её использовать на практике. Я про свою задницу.
Сидоров (пожимает плечами): – Скоро всё узнаете. Но кто вам сказал о рублях? Эта сумма в американских долларах. Извините, Вадим Вадимович, что не евро. Когдла доллар сломается, то перейдём на другую валюту. Нам без разницы. Мы же не американцы! Экономика должна быть… экономной, а масло – масленым. Один классик так сказал. Но кое-кто и кое-где уже всё пересмотрел, и он уже тот товарищ… ответственный – теперь не классик. А просто, он – часть нашей истории, которую мы усиленно… забываем. И правильно!
Хламов (с жутким страхом): – Не надо политических воспоминаний! Продолжим… о главном! Что? Это, получается (хватается правой рукой за левую часть груди), выходит, что я буду… иметь в тридцать раз больше, чем предполагал? Вот это годовая зарплата в долларах! В глазах мутновато…
Сидоров (с некоторым безразличием): – Здесь в цифрах зафиксирована не годовая денежная дотация, а месячная… без премиальных.
ГоловаСтавит его прямо на стол.
Свардунг (садится в одно из кресел): – Понимаю. Наш новый дегустатор узнал о своей новой зарплате. Неужели мы его теряем (прикасается рукой к голове, к губам)? Нет. Вроде, горячий и дышит. Значит, будет жить. Зарплата у нас тут, у всех, не такая уж и плохая, а мужчина, будущий дегустатор, молодой и впечатлительный. Вот, если просто сказать, чуть кони и не двинул.
Сидоров (задумчиво): – Может быть, он совсем не от этого и потерял сознание. А по другой причине. Я, хоть и не эмоциональный, но допускаю, что причина потери его сознания заключается совсем в другом.
Свардунг (озабоченно): – Что-то серьёзное?
Сидоров: – Для нас чужая беда – до фонаря, Марионелла Моисеевна. Как водится. А вот у него горе в семье.
Свардунг (всплёскивает руками): – Да что же такое у нашего будущего коллеги? Говорите же, Варан Гартанович! Я поняла. Смерть… Как ужасно! Все мы под богом ходим… Но мы поддержим. Соберём денег на похороны, кто сколько сможет. Постараемся на Новодевичьем кладбище покойника устроить…
Сидоров: – У него, понимаете, только что скончался любимый ёжик Пулик. Трудно будет в путёвом месте похоронить ёжика, хотя, если постараться…
Свардунг: – Если он так переживает за кончину безвременную своего ёжика, то он – замечательный человек и… ответственный. Я в этом уверена. Боже мой (раскрывает блокнот и смотрит в него), боже мой… как его… А-а! Боже мой, бедный Вадим Вадимович Хламов! Мир праху ёжика Пулика! Или Гулика?
Сидоров (утвердительно): – Всё правильно. Именно, Пулика.
Свардунг: – Тут мы разберёмся. Всё сделаем, как надо. Пулик будет погребён, почти что, с воинскими почестями. Но надо выводит господина Хламова из состояния потери сознания. Я думаю, что пришло время мне провести с ним некоторый инструктаж, хотя бы его начальную, вводную часть.
Сидоров: – Нет, извините, Марионелла Моисеевна, я ещё не всё доложил нашему… новому дегустатору.
Свардунг: – Я могу присутствовать при вашей беседе?
Сидоров: – Не желательно. Но, я думаю, что вам… можно. Вы ведь тоже государственный человек… почти, как я.
Свардунг (с некоторым возмущением): – Я более важный человек и специалист, чем вы! Я технолог по специализированной дегустации! От меня зависит…
Сидоров: – Молчу, молчу! Оставайтесь! Потом распишитесь в специальном документе о неразглашении нашего разговора с господином Хламовым.
Хламов шевелится, приходит в себя, поднимает голову. С некоторым недоумением смотрит на окружающих.
Хламов (слабым голосом): – Где я и кто вы? И кто я?
Свардунг: – Вы – наш новый дегустатор Вадим Вадимович Хламов! А я технолог по процессу дегустации – Марионелла Моисеевна Свардунг. Теперь уже что-нибудь можете вспомнить и понять? Соберитесь! Возьмите себя в руки!
Хламов (вскакивает с места, и начинает бегать по кабинету): – Значит, это не сон?! Но я понял, что не дегустатором я буду. Ясно! Я стал, почти что, гомосексуалистом… для избранных государственных господ (решительно). Я согласен! Если родине надо и Виталию Тимуровичу, то я согласен! За такие «бабки», за такую «капусту»! Я истинный патриот… Я согласен. Могу приступать, хоть сейчас.
Свардунг: – Успокойтесь, дорогой вы наш, Вадим Вадимович! Вас не обманули. Вы, на самом деле, пришли сюда служить дегустатором. Никем другим, а только дегустатором. Присядьте! И послушайте, что я скажу!
Хламов (садиться в кресло, но, на всякий случай, кричит): – Да здравствуют «голубые»! Свободу гомосексуалистам всего мира!
Сидоров: – Да зачем вам компания педерастов? Вам же сказали, доверительно и убедительно сообщили, Вадим Вадимович, что ваша задница будет применяться строго по назначению.
Свардунг: – Приношу искренние соболезнования по поводу кончины вашего верного друга Пулика. Примите моё участие… Часа через два мы отправим к вам домой похоронную команду и всё устроим на высоком уровне. Он, покойник, сейчас у вас дома или в морге?
Хламов (с ужасом): – Кто в морге? Кто в моём доме покойник?
Сидоров (участливо напоминает): – Ну, как же! Вы же, Вадим Вадимович, сообщили мне о гибели вашего ёжика… Пулика. И теперь вам очень грустно.
Хламов (удивленно): – Ежик Пулик был моим другом (спохватывается)? А нуда! Мне очень грустно! Конечно, был мой ёжичек для меня… очень большим другом! Мы все скорбим. Сейчас над ним рыдает жена. Дети в школе. Они не в курсе… Какой удар! И что его надо хоронить? Где?
Сидоров: – Я считаю, что разумней всего, извините, конечно, опустить в землю гроб…э-э… с его телом на специальном кладбище для животных, если вы не возражаете. Но с почестями. Как водится.
Свардунг: – Может быть, и так. Но если вы настаиваете, Вадим Вадимович, то можно и среди людей… закопать. Простите, я хотела сказать, захоронить.
Хламов: – Не надо среди людей… Не хорошо. Пулик был гораздо порядочней и культурней многих людей.
Сидоров: – Правильно. Не совсем это будет здорово. Всё-таки, хоть и замечательный, но ёжик. Да и у нас ещё не на столько развито демократическое общество, чтобы… Вот когда разовьёмся, тогда будем делать то, что пожелаем. Людей будем хоронить на кладбище для животных, а ёжиков и даже аквариумных рыбок… в нормальных местах.
Хламов: – Хорошо, я сообщу жене, что вы подъедете, через два-три часа. Ежик Пулик будет молиться за вас на том свете.
Сидоров: – Только не говорите, пожалуйста, что ваш Пулик был очень верующим…. животным. Ведь о покойниках надо сообщать только хорошее или ничего.
Хламов: – Нет, дорогой Варан Гартанович, мой Пулик, к моему глубокому сожалению, был атеистом. Вы тут правы… основательно. Он недопонимал… важности текущего момента. Не вникал в суть происходящей политики, когда все поголовно вдруг стали…Тут надо такое дело понять и посочувствовать моему бедному ёжику. Колючее животное. Что с него возьмёшь? Ведь и читать он не мог. Как я не бился! Всё бесполезно. Впрочем, может быть, и мог. Но тщательно скрывал от меня, что…
Сидоров: – Вы должны взять себя в руки, Вадим Вадимович. Необходимо окончательно прийти в себя. Однако, именно сейчас, мы закончим сначала наши с вами дела, а потом уж я передам вас в руки…
Хламов: – Правосудия или Виталия Тимуровича?
Сидоров: – О чём вы? Какого правосудия? Вы в самом надёжном месте. И вряд ли сам… Виталий Тимурович когда-нибудь пойдёт с вами на контакт. Он настолько занятой господин, что… Вы должны понять, что тут, в особняке, свои законны, и никто их не отменял. Вы, можно сказать, почти у себя дома. Теперь здесь ваш второй дом. Никто вас не обидит, благодаря вашему уникальному… заднепроходному отверстию.
Свардунг: – Я только скажу, чтобы напомнить Вадиму Вадимовичу или сообщить, если господину Хламову не известно, что в переводе с латыни «дегусто» означает «пробую на вкус». Вот и вся премудрость. Теперь вам всё ясно?
Хламов: – Не полностью. Только фрагментами… ясно. Я, сказал бы, пунктирами. Как я, простите, своей задницей что-то смогу пробовать на вкус. Не по латыни, не по-русски. Ни на каком языке не получается.
Сидоров: – Не торопитесь, господа! Давайте сначала я выскажусь до конца. А потом уже вы займётесь вашей технологией. А мне поручено доложить господину Хламову, каких он, пусть авансом, но удостоен привилегий (встаёт и выходит на середину кабинета). Я волнуюсь, потому и встал на ноги. И хожу вот… от волнения!
Свардунг: – Да говорите же, Варан Гартанович! Время дорого! Нам сегодня ещё много предстоит сделать.
Сидоров: – Я всегда волнуюсь, когда произношу пусть короткие, но яркие монологи (начинает интенсивно ходить по кабинету). Дорогой, Вадим Вадимович! Центральное Дворянское собрание нашей республики, я имею в виду истинное, а не самозванцев всяких, так вот, оно присвоило вам титул виконта, узаконила уже существующий ваш родовой герб, и вернула вам, в вашем лице, три имения, принадлежавшие роду Хламовых. Это село Мпырняковское Вышегородского уезда, один из островов в Тихом океане… Название уточняется. А так же вам принадлежит, к сожалению, пока условно небольшой город, построенный во времена сталинской мракобесии, под названием Мочегонск. Может быть, мы переименуем его в Хламовск. Документы оформляются, и завтра вы их получите. Вся церемониальная часть произойдёт на следующей неделе и, может быть, в последующие дни. Будут присутствовать члены правительства и прочие… Но это не главное. Будет сам… ну, вы знаете, кто будет. Тут уж и Виталий Тимурович покажется. Ответственный человек! Но, конечно же, не приглашён на церемонию водитель «Ё-мобиля». А другой, конечно, нарисуется помладше возрастом и чином постарше, поменьше рангом, предполагают, что он очень серьёзный и разумный человек. Одним словом, Диман вам ещё пригодится.